- Шамиль
— имам Чечни и Дагестана; сын аварского узденя, родился в 1798 году в ауле Гимры (в Андии), в том же самом, в котором родился также известный Кази-Мулла. С детства Шамиль отличался живым характером, суровостью и непреклонной волей. Он был отдан в обучение сперва Кази-Мулле, а затем ученому Джемам-Эддину, проживавшему в Унцукуле (также в Андии), с дочерью которого Шамиль вступил в брак. В то время Кази-Мулла был один из самых ревностных распространителей мюридизма, имевшего важное значение и в истории развития магометанского учения на Кавказе и в успешной деятельности самого Шамиля. Черкесы, сделавшись магометанами в начале XVIII столетия, имели крайне смутные понятия об учении Корана, который с трудом понимали полуграмотные муллы, руководствовавшиеся более адатом. Духовенство в Чечне и других местах Кавказа было бедно и невежественно до того, что во всей Чечне не было ни одного ученого, и молодые люди, желавшие обучиться арабскому языку настолько, чтобы прочесть Коран, должны были отправляться за ее пределы. Довольно рано на Кавказе явились ретивые приверженцы магометанства — мюриды, принявшие за основание толкований Корана следующие три главные начала, именно: 1) приглашение правоверных к восстанию против ненавистной власти и к защите законных или религиозных прав мусульман, это так называемый дават; 2) предложение всем людям добровольно принять ислам; в случае же отказа в этом, предпринимался джихад, т. е. война за магометанскую веру, и отказавшиеся принять магометанство добровольно принуждались к тому силой; 3) указание каждому правоверному нравственного пути, следуя которому он мог достигнуть блаженства, тарыкат. Последователи этого учения назывались по-персидски иманы, по-арабски шейхи, сафи, муршиды и т. д. Таким образом мюридизм давал возможность людям хитрым, ловким, часто руководимым своекорыстными видами, возвышаться до высоких степеней значения и силы в народе, а также давал умным и властолюбивым муршидам средство руководить массой своих приверженцев — учеников (мюридов) и направлять их действия к достижению своих личных целей и стремлений. Таким лицом одно время на Кавказе был Кази-Мулла, проповедовавший священную войну в конце двадцатых годов XIX столетия. Шамиль увлекся его учением, явился одним из его горячих последователей, был сперва его нукером (т. е. конским прислужником), а затем и мюридом. Он находился при Кази-Мулле в сражении 1832 г. при Гилери, где Кази-Мулла был тяжело ранен, и вынес его из сражения, причем был сам ранен двумя пулями. По смерти Кази-Муллы народ Чечни избрал имамом Гамзат-бека, который был скоро убит кинжалом, и затем на его место был провозглашен Шамиль. Он прежде всего наказал убийц Гамзат-бека и приказал сбросить с моста в глубокий овраг Булах-хана, одного из последних отпрысков Аварского ханского дома. Затем, имея свое пребывание в Ашильте (аул в Андии на притоке Андийского Койсу, южнее Ахульго), Шамиль заботился очень об увеличении числа своих приверженцев; стараясь при этом действовать на религиозные чувства народа внешней обрядностью религии, выказывал себя очень религиозным и преданны мюридизму.
В конце тридцатых годов среди чеченцев стал распространяться слух, что будто бы русское правительство намеревается обратить их всех в крестьян и подвергнуть рекрутской повинности. Они стали волноваться, пытались укрыться от русского владычества, бе жали в леса, за Сунжу, но скоро увидели, что при своей разрозненности не в силах защищаться против русских войск, для борьбы с которыми требовалась и энергия и единство цели. Для возможного достижения того и другого обыватели Чечни избрали своим главным руководителем Шамиля, разбитого уже нашими войсками при р. Урус-Мартане, притоке р. Сунжи, но известного им своим большим умом, сильным характером, непреклонной волей и отчаянной храбростью. Он принял звание имам-гуль-азама (т. е. великий первосвященник, глава веры), объявил себя поборником шариата и главой мюридизма, но не особенно стеснялся правилами шариата, объясняя их всегда в свою выгоду и пользу. Он не следил за исполнением горцами в точности постановлений шариата, но пользовался ими к возбуждению подвластных ему племен к войне с неверными, посредством преданных ему мюридов. Вместе с тем он разжигал их религиозный фанатизм, утешал сладкими надеждами на лучшую будущность, ввел новые порядки управления горцами, преобразовал их военные силы и издал собрание новых постановлений по военной и гражданской части (так называемый низам), неизвестных до этого чеченцам, которые во многом изменяли правила шариата и немало им противоречили. Для лучшего надзора за подвластными племенами Шамиль разделил их на округа (наибства), во главе которых поставил вполне преданных ему людей (наибов), предоставив им право производить по своему усмотрению суд и расправу над чеченцами. Наиб имел в своих руках всю военную и гражданскую власть в округе и, пользуясь разными правами, являлся полным деспотом своего округа, теснил по желанию своему каждого, взимал всякие поборы по усмотрению и т. д. Чеченцам это не правилось, но они это сносили терпеливо. Позднее Шамиль составил наибам особый наказ, по которому каждый из них должен был беспрекословно исполнять приказание имама или его поверенного; неисполнение влекло смену с наибства и разжалование; каждый наиб должен был неуклонно наблюдать за исполнением низама, соблюдать строго всякую тайну, ему вверяемую, охранять зорко границы своего участка, оберегая его днем и ночью. В этом ему помогали мурзатеки, т. е. лица, посвятившие себя караульной службе на границах, отлично выведывавшие все, происходившее в сфере русских владений и расположенных там войск. Всякое отступление от низама влекло или денежное взыскание или заключение в яму: нередко весь аул в наказание расселялся по другим обществам. Вооружение было установлено поголовное всего народа, составлявшего одно военное сословие, обязанное нести военную службу не в виде набора, а в виде частных или общих ополчений, созываемых Шамилем по мере надобности и в таком числе, какое обусловливалось действительной необходимостью и обстоятельствами. Собрать ополчение было несравненно легче, нежели образовать регулярное войско (которого у Шамиля не было); горцы охотно вооружались поголовно, ибо издавна привыкли к своеволию и свободе, и считали такое служение в ополчении делом богоугодным, согласным с духом магометанской религии. По учению Корана каждый должен идти на войну с неверными и спешить стать в ряды выступающих на такую войну; поэтому и все духовенство магометанское становилось в ряды ополчения. Шамиль в особенности распространял среди населения правила корана о войне с неверными. Поголовное ополчение горцев Шамиль разделил на пешее и конное; принял за тактическую единицу алфу — нечто вроде полка, в котором было 2 батальона, по 500 человек в каждом, а батальон делился на 5 рот (миа) по сто человек; у каждой части был знак. Каждому семейству был присвоен особый начальник и оно обязано было не только выставить одного вооруженного человека, пешего или конного, но и снабдить его провиантом на определенное заранее число дней; вооружение состояло из кинжала, шашки, пистолета и винтовки. Шамиль очень заботился об устройстве кавалерии, способной к быстрым передвижениям, осматривал сам лошадей, строго браковал их и при неудовлетворительности лошади оставлял всадника дома, что считалось великим позором; наибам особенно строго вменено было заботиться о кавалерии. По первому требованию Шамиля ополчения должны были собираться и являться в указанные им места. Отступать надлежало сплошной массой, а не вразброд, не покидать имама, но окружать и охранять его и без его приказания не делать шага вперед. Заготовление провианта лежало в отдельности на обязанности каждого, шедшего в поход, поэтому при продолжительных походах надлежало являться с запасами баранов, соли, хлеба и т. д. Кроме того, места, по которым ополчение проходило, обязаны были снабжать оное провиантом. Грабежи своих поселений были запрещены весьма строго; отличавшиеся на войне награждались чинами, знаками отличия, особыми эполетами и т. д. Источниками доходов Шамиля являлись: 1) поступавшие к нему, как предводителю войск и их главе, сборы (бей тульмаль); 2) кроме того, зянят, т. е. одна десятая часть годовой жатвы с полей и сотая часть скота из стад, и 3) не определенные в точности поборы, зависевшие от произвола начальства и степени материального благосостояния лиц, подлежащих податям, которые взимались чем угодно, как-то монетой, лошадьми, окотом, произведениями земли и т. д. Шамиль запретил подвергать взысканиям лиц, несостоятельных к уплате этой подати. 4) Хумус, т. е. одна пятая часть добычи. Кроме того, для увеличения военных средств, были установлены Шамилем два налога: 1) с зажиточных вдов и лиц, неспособных отбывать лично службу в ополчении; 2) с владельцев скота, полагая по одному барану со ста штук; он взимался натурой. Все эти доходы поступали в казну, которой ведал особый казначей, живший в резиденции Шамиля. Казна хранилась в доме последнего. Все расходы производились с разрешения самого Шамиля, дававшего отчет в деньгах избранному совету, конечно более для вида, потому что вся казна находилась в безотчетном его распоряжении. Всякие незаконные поборы с обывателей строго наказывались.
Шамиль стремился осуществить план Гамзат-бека, своего предшественника, т. е. упрочить власть в Чечне, завоевать Дагестан, Кубу, Дербент, Шемаху, и с этой целью прибыл в 1834 году в Гоцатль, но скоро, разбитый нашими войсками при Мочохе, удалился в Гимры, где вел уединенную жизнь и искал спасения в посте и молитве. В 1835 году он перебрался в Ашильту, ибо мюриды, остававшиеся ему преданными, очень терпели от койсубулинцев и обратились к нему с просьбой защитить их от преследований единоверцев и вместе с тем признали его имамом Дагестана. Шамиль долго колебался, но наконец решился исполнить их просьбу. Он сделал воззвание к горцам, назначив им собираться в Чиркат (в Андии на Андийском Койсу). Тем временем генерал Клюгенау намеревался пробраться в Ашильту и захватить самого Шамиля или вступить с ним в переговори, так как Шамиль, как простой горец еще, не обращал в то время на себя большого внимания. Но главный начальник войск на Кавказе барон Розен не соглашался вступать в переговоры с Шамилем и начал военные против него действия, заняв Хунзах, а затем окружив Шамиля в ауле Тилитлы. Генерал Фрезе, по недостатку снарядов и ввиду восстания Кубанской области у него в тылу, не мог овладеть аулом и 10-го июля 1837 г. заключил мир с Шамилем, по которому он стал называться владетельным лицом и считал своими владениями непокорные нам общества. При поездке своей на Кавказ император Николай выразил желание видеть Шамиля, но все попытки убедить последнего приехать в Тифлис к приезду императора 6-го октября 1837 г. оказались тщетными; этому противодействовали ученые горцы и их старшины, грозившие убить Шамиля непременно, если он только поедет в Тифлис. Он, однако, не только в 1837 году, но и в продолжении всего 1838 г. не тревожил наши владения; избрав главным местом своего пребывания Ахульго, в Андии, на берегу Андийского Койсу, он в это время укреплял оный, не жалея средств. Тем временем лезгины вторглись в Нуху, вблизи с Грузией, но Шамиль ничего не предпринимал против русских и соблюдал условия перемирия. Он упрочивал свою власть в горах, увеличивал число своих приверженцев, готовых по первому его призыву к нему явиться. В 1839 г. начались уже волнения в Дагестане, и Шамиль угрожал прервать наши сообщения между Хунзахом и Темир-Хан-Шурой и склонял на свою сторону Койсубулинцев и Самурцев. Генерал Головин (заменивший бар. Розена) решил принять ряд мер против Шамиля, а также для покорения горских народов и усмирения Дагестана. Но пока Головин готовился к военным действиям, Шамиль в феврале 1839 г. сам напал на мирные аулы Койсубулинцев с целью привлечь их на свою сторону и наказать тех из них, которые вздумали бы ему сопротивляться. Он был уверен в бессилии русских предпринять что-либо решительное против него. Укрепив гумбстовское селение Аргуани, на пути из Салатау к Чиркату, Шамиль, имея с собой 5 тысяч человек, перешел в ночь с 3-го на 4-е мая Аварское Койсу в Гимрах, напал на покорные нам селения и двинулся далее. В Дагестане мы имели в то время мало войск; наш гарнизон в Зирянах (также на р. Аварском Койсу) был незначителен. Шамиль свободно дошел до Буртуная и занял его, испортив на пути дороги. Этим он лишал наши войска возможности успешно двигаться. Поэтому генерал Граббе решил обратиться сперва в Чечню, разбить враждебные нам толпы под начальством Ташав-Хаджи и затем уже безопасно двинуться чрез Салатавию и Гумбет против Шамиля. Вследствие этого наши войска выступили из кр. Внезапной, застигли врасплох Ташав-Хаджу, разбили его близ старого Аксая, и совсем рассеяв его толпы у аула Саянси, возвратились опять в Внезапную. Дорога шла лесами и горными ущельями, и горцы, пользуясь удобной для них местностью, сильно тревожили наши войска. После этого наши войска двинулись в Ахульго. О Шамиле точных сведений не имели, но знали, что он продолжал возмущать салатавские племена. Дойдя до Буртуная, где произошло 24-го мая блистательное для нас дело, двинулись чрез Аргуани к Андийскому Койсу, по местности, известной нам только по расспросам обывателей. При Аргуани произошел упорный бой с 4 часов вечера 30-го мая до рассвета 1-го июня, т. е. 36 часов, после чего Аргуани была взята штурмом. Направляясь затем к Чиркату, генерал Граббе построил мост на Койсу и 12-го июня обложил Ахульго со всех сторон, нанесши ранее два поражения скопищам Шамиля. Последовавшие два штурма Ахульго были для нас неуспешны; горцы храбро и отчаянно оборонялись. Подошедшие к отряду новые подкрепления дали возможность усилить осадные работы против укреплений Ахульго, о которых не имелось точных сведений. Это было причиной, что и третий наш штурм был отбит. Силы Шамиля постоянно возобновлялись, и он надеялся, что мы принуждены будем снять осаду. Чтобы лишить Шамиля возможности иметь сообщения с левым берегом Койсу, генерал Граббе занял его, построив мост. Это побудило Шамиля вступить в переговоры, не имевшие желаемых последствий. На 7-е августа был назначен новый штурм. Шамиль, не надеясь удержать Ахульго, выслал сына своего Джемам-Эддина в аманаты и начал опять переговоры, длившиеся несколько дней. Неуступчивость Шамиля была причиной прекращения переговоров, после чего последовал штурм 22-го августа и затем семидневной бой для полного очищения от горцев занятой у них позиции. Шамиль при этом скрылся в одной из пещер, а потом ночью прокрался чрез нашу линию и к рассвету добежал до места, где сливаются вместе Андийское и Аварское Койсу; дальнейшее течение этих двух слившихся рек образует р. Сулак, впадающую в Каспийское море. Он пробрался затем в Шатоевское общество, где чеченцы пригласили его стать их вождем. Император Николай I при докладе о взятии Ахульго и бегстве Шамиля сказал: "Жаль, что ушел; признаюсь, что опасаюсь новых его козней". Эти слова государя вполне оправдались.
Генерал Граббе из Ахульго двинулся чрез Уцункуль на Гимры, родину Шамиля, самый мятежный аул Дагестана, имевший вредное влияние на окружающие его селения, и, заняв его, возвратился в том же 1839 году в Темир-Хан-Шуру. Шамиль же, потеряв Ахульго, поселился среди дремучих лесов в Дарго и скоро вошел в оживленные сношения с воинственными чеченцами, воспользовался возникшими у них неудовольствиями на заведовавшего ими генерала Пулло и подготовлял вторжение за р. Сунжу, с целью изгнать русских приставов и не исполнять приказаний русских начальников. Общее восстание населения Чечни, доходившего до 80 т. человек, приняло опасные размеры, о которых никто не мог и подумать. Оно коснулось окрестностей самого Владикавказа и явилось полной неожиданностью для всех местных властей. По характеру самого племени восстание было очень упорное и притом всеобщее; каждый из чеченцев готов был на всякие пожертвования для успеха восстания, вызванного распространением мюридизма и попыткой русских властей обезоружить чеченцев. Они легко покидали свои поля и аулы, скрывались в лесах, бежали к Черным горам и отчаянно дрались при всякой встрече с русскими войсками, которых было очень мало в то время и в Чечне и в Дагестане.
Собрав значительное скопище, Шамиль уже 8-го марта 1845 года явился к р. Урус-Мартану (приток Сунжи) и двинулся по Сунже к Владикавказу. Все население местностей, по которым он проходил, присоединялось к нему. Необходимо было действовать против Шамиля решительно, выслав значительные отряды; но этого не было сделано, и Шамиль имел возможность довести до конца организацию восстания всего населения от Андии до Назрановского укрепления (в верховьях Сунжи); чеченцы вторглись даже в Моздок. Шамиль находился в Дагестане и возбуждал к восстанию койсобулинцев. Действовавший против него ген. Клюгенау спешил ранее Шамиля занять Коронайские высоты и овладеть Ишкартом. Успехи его побудили Шамиля кинуться в Аварию. Овладев несколькими селениями, Шамиль намеревался занять Унцукль, но под Гимрами был разбит 14-го сентября 1840 года и бежал в Чечню. Наступившее осеннее время побудило наши отряды собраться в Герзель-ауле (на р. Ак-Сае) и закончить военные действия 1840 года. Власть и влияние Шамиля в горах все увеличивались и принимали опасные размеры. Поэтому Головин решил сделать в 1841 году сильное нападение на Чиркей, ключ для выхода из гор на плоскости. С этой целью сформированы были два отряда: один под начальством самого Головина, для действия в Дагестане, а другой, под начальством ген. Граббе, для действия в Чечне, получивший приказание двинуться к кр. Внезапной и содействовать взятию Чиркея. Шамиль скоро был разбит на лесистых Хабарских высотах 15 го мая 1841 г., после чего жители аула Чиркея бежали, а Граббе занял Чиркей при реке того же имени, впадающей в Сулак близь Евгениевского укрепления, и двинулся разорять аулы общества Аух, куда скрылся Шамиль, а затем чрез Герзель-аул прошел в Грозную на р. Сунже и далее. При Закан-Юрте атаковали его горцы, но были разбиты. К осени вся Авария была готова к восстанию, и Шамиль приобретал все новых приверженцев, так как мюридизм сильно распространялся на восточном Кавказе. Шамиль поселился в Ичкерии (прилегает с востока к Большой Чечне), управлял ею как полный властитель, и в то же время пользовался большим влиянием и уважением в Гумбете, Андии, в земле лезгин. В начале 1842 года он был призван в ханства Кюринское и Кази-Кумыкское, где вспыхнуло восстание. Шамиль забрал в плен начальника этих ханств и устроил свое управление. Скоро восстал весь средний Дагестан, считавшийся спокойным; волнение грозило Самурскому округу и всему Закавказью; сообщение г. Дербента с Темир-Хан-Шурой могло быть прервано. Князь Аргутинский, стараясь предупредить последнее, кинулся навстречу Шамилю и при ауле Кюлюли и речке того же имени нанес ему 2-го июня 1842 г. жестокое поражение и горячо его преследовал. Горцы, зная гораздо лучше местность и все горные тропинки, быстро очистили Каза-Кумыкское ханство. В то же время ген. Граббе, желая прочно утвердиться в Андийском Койсу и устроить переправу у Тлоха или Ихами, двинулся в Ичкерию, чтобы истребить Дарго — место пребывания Шамиля, — и подорвать материальные и нравственные его силы. Дорог в Дарго не было; шли по узкому гребню, окаймленному лесом; на пути было устроено горцами множество завалов, которые приходилось брать штурмом. Множество раненых затрудняли чрезвычайно движение, и Граббе в 3 дня мог пройти только 22 версты, а до Дарго оставалось столько же. — Опасаясь, что горцы займут его тыл, Граббе решил идти назад. Горцы с яростью нападали на отступавших, которые изнемогали от страшной жары и недостатка воды. Шамиль в это время отбивался в Дагестане от кн. Аргутинского-Долгорукова; ему сообщили о движении Граббе и он чрез Андию бросился к Дарго, но опоздал одним днем. Он рвал себе бороду с досады, что был упущен случай истребить до последнего человека весь русский отряд и отомстить за поражение при Ахульго. Он забыл о понесенном им при Кюлюли поражении и стал собирать новые толпы, чтобы вторгнуться в Аварию. Неудачное движение ген. Граббе очень усилило владычество Шамиля, вселило в горцах глубокую доверенность к его счастью и военному дарованию. Шамиль, видя, какие затруднения встречают наши войска в Чечне и Дагестане при своих движениях стал сам действовать гораздо смелее.
Граббе, узнав о движении Шамиля в Аварию, поспешил его встретить. При Игали, 25-го июня, на берегу Андийского Койсу, произошло жаркое сражение, после которого невозможные дороги побудили Граббе идти назад в Темир-Хан-Шуру, причем горцы дерзко его преследовали. После этого Шамиль начал сам переговоры о мире и ставил условием возвращение своего сына. Но все это было только уловкой с его стороны, чтобы скрыть от нас свои обширные планы. Собираясь начать сам решительные наступательные действия, Шамиль в это время завершал устройство административных порядков в подвластных ему землях, закреплял свою власть самыми прочными мерами, собирал огромные запасы всякого рода, устраивал свои скопища и рассылал также воззвания, полученные им от турецкого султана и египетского паши для начатия войны с русскими. Отовсюду новый начальник наших войск на Кавказе, ген. Нейдгарт, получал известия о приготовлениях Шамиля, о приезде к нему важного лица из Константинополя, а также турецких инженеров, соорудивших ему укрепления в Салте, Гергебиле, Чохе и т. д. Известиям этого рода не придавали значения, а между тем, после различных хищнических набегов в конце 1842 года, Шамиль, совершив обычные молитвы в Дылыме (близ Внезапной), в лесистых предгорьях Черного хребта, предпринял движение на Унцукуль, чтобы наказать его за преданность русским. Он занял Бетлинскую гору и обложил огромный, богатый аул Бетль, имевший более 800 дворов. Подошедший на помощь аулу наш отряд был почти весь истреблен Шамилем, а самый аул взят им 31-го августа и разрушен до основания. Клюгенау торопился идти на встречу Шамилю, который отправил в Аварию Хаджи-Мурата с его скопищами, а сам, одержав еще несколько не больших успехов над русскими войсками, двинулся в Балаканское ущелье, чтобы прервать сообщение наших войск с плоскостью. Клюгенау решил удержать Хунзах, но на время пожертвовать своими сношениями с Темир-Хан-Шурой, где оставалось немного войск. Шамиль 2-го сентября, после сильного обстреливания, взяв штурмом Балаканское укрепление, двинулся в Зирянскому, разрушал дорогу между ними, и овладел Моксокской башней. Клюгенау, удерживая Хунзах и Готцатль (тоже на Аварском Койсу), не имел возможности оказать помощь означенным укреплениям. Скоро около Цатанах появилась шайка Кибит-Магомы и жители, присоединившись к горцам, помогли им занять это место. Вся Авария перешла на сторону Шамиля; Хадри-Мурат быстро овладел Ахальчинским укреплением, а Кибит-Магома — 11-го сентября Готцатлем, имевшим важное стратегическое для нас значение, но совсем не укрепленным. Наши войска стояли в Хунзахе и своим присутствием сдерживали обывателей от измены и, насколько возможно, укреплялись в этом месте. Шамиль, опасаясь атаковать Хунзах, обложил его кругом, но подошедший Аргутинский-Долгорукий выручил Клюгенау от блокады и они оба, соединивши свои войска, принудили Шамиля отступить на высоты. Он сжег все аварские селения, силой увлек в горы передававшихся ему жителей, казнил очень многих из них и, оставив в Аварии одни дымящиеся развалины, направился к Моксоку, уничтожая на пути все укрепления и селения и переселяя их обывателей в горы. Дойдя до деревни Андреевой (близ Внезапной), он потерпел поражение и отступил в горы, к аулам Аух и Акташи, намереваясь дать отдых своим скопищам. Наши войска занимали всю Аварию до весны 1848 г. и сильно заняли Хунзах. Со всех сторон получались известия, что Шамиль намеревается начать усиленные против нас действия, с целью овладеть Аварией, и стягивает свои полчища в разных местах; сведения об этом получались самые разноречивые. Между тем Шамиль кинулся в Дагестане на Гергебиль. Небольшой гарнизон Гергебиля, после геройской защиты, выдержав штурм, принужден был сдаться 8-го ноября, когда из всего гарнизона оставалось в живых два раненых офицера и двадцать пять солдат; все остальные, числом 325 человек, погибли в течение десятидневной обороны укрепления против 12 т. горцев. Взятие Гергебиля было сигналом к восстанию Койсубулинских аулов, на правом берегу Аварского-Койсу. Наши войска стали очищать Аварию, срывать укрепления ее и стягиваться в северный Дагестан. Сообщения Темир-Хан-Шуры на Дербент и Тифлис были прерваны. Шамиль послал отряд на сообщения между Дербентом и Темир-Хан-Шурой и получил возможность беспрепятственно вторгнуться во владения шамхальские и мехтулинские, и акушинские селения, в которых обыватели передались на сторону Шамиля и с восторгом его встретили. Шамиль напал на укрепление Низовое, где имелись значительные запасы муки и всего 346 ч. гарнизона, которые держались восемь дней и упорно отбивались день и ночь, не отходя от земляных укреплений. К счастью в это время подошел генер. Фрейтаг; он принудил горцев отступить, а затем, взяв остатки гарнизона и, срыв укрепления, двинулся к аулу Миатлы, уничтожая везде слабые наши укрепления. Таким образом, была нами очищена вся Сулакская линия. Шамиль скоро окружил Темир-Хан-Шуру. Это был апогей его могущества. В руках Шамиля находился весь северный Дагестан; он имел до 30000 вооруженных людей, и, несмотря на это, не решался штурмовать Шуры и провел целый месяц в бездействии, готовясь к правильной ее осаде. Он по своей системе занимался переселением жителей с плоскостей в горы, задерживанием наших отрядов и транспортов, порчей дорог и т. д. Но Фрейтаг, несмотря на сильные морозы и ужасные вьюги, успел подойти во время к Шуре и принудил Шамиля отступить к Казанищам (южнее Темир-Хан-Шуры) и затем тут и при ауле Муселим 16-го декабря разбил Шамиля, который бежал на запад, в Эрпели. Утомление наших войск не позволило преследовать горцев. В начале 1844 года новый главный начальник войск на Кавказе, генерал Нейдгардт, составил план: весной двинуться через Андию в Дарго — вторую резиденцию Шамиля и главный его опорный пункт, сделав одновременно, для отвлечения внимания его, две диверсий: в Малую Чечню и на лезгинскую линию. Для этого были собраны значительные силы. Но Шамиль не стал ожидать наступления этих войск и сам явился с большими партиями в апреле месяце на Кумыкской плоскости, но скоро был отбит от станицы Андреевой. Нейдгардт медлил начать военные действия, а Шамиль, между тем, все усиливал возмущение остальных покорных нам обществ и тревожил наши сообщения. Только в конце июня Нейдгарт двинулся на даргелийский округ и принудил Шамиля отступить к Буртунаю, а затем еще далее, до Акуши. Вскоре он покинул без боя и эту крепкую позицию, которая и была занята нами. У Карадахского моста Шамиль соединился с партией Кибит-Магомы. Дойдя до этого места, наши войска отошли назад, потому что Нейдгардт отказался от движения в Андию и решился обратить войска на устройство необходимых укреплений. С 23-го августа 1844 года началось сооружение нами передовой чеченской линии, которая отрезала от мятежных чеченцев лучшие их поля и пастбища и совершенно изменяла положение края. Горцы это поняли и всячески препятствовали при этих работах. Скоро настала непогода, дожди, холода, но войска успели соорудить крепость Воздвиженскую на р. Apгуни. Боясь вскоре потерять всю Чечню, Шамиль всячески убеждал жителей противиться нам и очень старался упрочить свою власть. Он совсем уничтожил большой аул Чох, не желавший ему подчиняться, которому мы не могли оказать помощи, потому что наши войска не в силах были проникнуть в долину Самури чрез непроходимые горы, покрытые глубоким снегом. Это падение Чоха произвело вредное для нас влияние на покорившиеся нам аулы; они снова передались Шамилю. Он требовал присяги от чеченцев и строго запретил им сношение с мирными горцами. В 1845 году новый главнокомандующий, князь М. С. Воронцов, лично выступил с большим отрядом для занятия Андии в начале июня. После удачного дела при Мичикале, начался подъем на перевал Кырк, продолжавшийся около 14 дней, при самой неблагоприятной погоде, и только в конце июня войска вступили в Андию, огражденную со всех сторон высокими хребтами гор и перерезанную оврагами. По приказанию Шамиля, все аулы, лежавшие на нашем пути, были совершенно выжжены; сам он занял сильную позицию за рекой Иодар, с большими завалами впереди. Эти завалы были все взяты нашими войсками, овладевшими также Анчимером и Анди. Ожидание транспортов побудило остановиться в Андии. Это убедило, что доставку провианта для отряда удобнее производить со стороны Чечни и Маюртуна, прорубив от нее в Дарго широкую просеку и устроив форт в Дарго. Вместе с тем все более и более убеждались и в том, что обладание плоскостью служить ключом к прочному нашему водворению в восточном Кавказе.
18-го и 19-го июня на высотах, окружающих Андию, стали появляться отряды горцев, против которых Воронцов выступил налегке вверх по р. Годору, на перевал Речел: горцы отступали. Шамиль, видимо, избегал боя, и Воронцов вернулся в Гогатль. Успех нашего предприятия зависел от своевременного прихода транспортов с провиантом, которого при войске имелось всего на 9 дней. Воронцов решил, не теряя времени, наступать на Дарго, устроив в Гогатле небольшое укрепление, где остались больные и разные тяжести, при небольшом гарнизоне. Дорога в Дарго спускается с вершины Речел и Черных гор к верховьям р. Ак-Сая, идет все время среди леса и затем переходит на правую сторону р. Ак-Сая, входит в дремучий Ичкеринский лес и чрез 3 версты выходит на возвышенную поляну в лесу и затем в долину Дарго. По всей дороге были устроены из толстых деревьев сильные завалы, обороняемые горцами, а на поляне стоял Шамиль. Наши войска с большими потерями овладели завалами, разрушили их и вышли на поляну. Шамиль сжег свой лагерь и бежал. Воронцов приказал овладеть самым аулом Дарго; это было исполнено и вечером Воронцов вступил в столицу Шамиля, который, перейдя Ак-Сай, стал на дорогу к Маюртуну и с вершин начал обстреливать наши войска. Были высланы войска очистить высоты левого берега Ак-Сая от горцев; они скоро овладели Белготаем, выбили горцев и преследовали бегущих до глубокого оврага, сильно ими занятого. Предстояло отступить назад, причем горцы постоянно на нас бросались. 8-го и 9-го числа июля войска отдыхали. К вечеру показался на высотах пред Дарго наш транспорт, навстречу которому был выслан сильный отряд, чтобы облегчить ему движение в Дарго. Оказалось, что все завалы, разрушенные нами, вновь возведены и сильно заняты горцами, устроившими для перекрестного огня еще боковые завалы. Пришлось снова брать их штурмом, в то время как другие партии горцев кидались на наш арьергард и на подходивший транспорт. После страшных потерь, только в 11 часов вечера высланные из Дарго войска подошли к транспорту. На другой день предстояло идти в Дарго по тому же ужасному пути, по которому за ночь горцы опять воздвигли завалы, залегли за ними и засели на деревьях. После великих потерь пришли обратно в Дарго, не доставив ничего из пришедшего транспорта. Положение всего нашего отряда было самое отчаянное. Решено было оставить Дарго и двинуться на Герзель-аул (на левом берегу Аксая), чтобы, наступая таким образом на Шамиля, теснить горцев, удалять их из Андии и от возможности броситься на оставленные нами в разных местах отряды и в то же время скорее достичь своих запасов. Дорога на Герзель-аул была лучшая из других дорог и притом кратчайшая. Решено было выступить 13-го июля в 4 часа утра, предварительно уничтожив все вьюки, палатки, все вообще тяжести и т. д. Шамиль стоял в наблюдательном положении и начал свои нападения, когда наши войска, пройдя Белютай, двинулись на Цонтери. Нападения Шамиля были отбиты, но он по-прежнему недоумевал о направлении нашего движения и потому подвигался сообразно с движениями наших войск. Убедившись в нашем движении на Герзель-аул, значительные толпы горцев заняли лесной хребет гор, отделяющих Гурдали от Шуани. На всем пути приходилось брать завалы с большими потерями людей. Скоро горцы прервали даже сообщения слабого авангарда с главными силами, но были оттеснены; затем они врывались среди вьюков и повозок с ранеными; все это до крайности замедляло движение наших войск и они в день с трудом прошли 12 верст. Горцы особенно наседали на арьергард. Скоро в русских войсках оказался недостаток боевых патронов и отсутствие хлеба; солдаты трое суток ели кукурузу, собираемую на полях, а воду добывали себе из Ак-Сая под сильными выстрелами горцев. Дойдя до аула Шаухал-Берды, оказалось, что невозможно идти далее. Пришлось остановиться и ожидать прибытия генерала Фрейтага с подкреплениями. Шамиль тотчас догадался о причине остановки наших войск и непрерывно стрелял по нашему лагерю и все более и более окружал отряд. Наши войска переносили все с величайшим самоотвержением. Но 18-го июля, в 5 часов пополудни, послышались выстрелы со стороны Мискита; подходил Фрейтаг, в двое суток сделавший более ста верст; он явился спасителем всего отряда, который, несмотря на отчаянное противодействие горцев, пробился в Мискиту, где оба отряда соединились и затем 20-го июля подошли к Герзель-аулу. Так завершилась эта знаменитая в летописях Кавказской войны экспедиция в Дарго, крайне для нас неудачная.
Она чрезвычайно поощрила Шамиля; он задумал вторгнуться сам в наши пределы около Военно-Грузинской дороги, между Ларгом и Дарьялом, но это намерение не состоялось. Воронцов же сознал необходимость изменить характер военных действии против горцев; он оставил большие экспедиции и занялся прорубанием обширных просек, сооружением на выгодных местах укреплений, прокладкой дорог, основанием новых станиц и т. д. Двигаясь, таким образом, медленно, он стеснял постепенно сферу владычества Шамиля. Эта правильная осада Кавказских гор началась в 1846 году в Малой Чечне. В течение зимы 1845—1846 года чеченцы, опасаясь будущего, намеревались заявить покорность русскому правительству. Шамиль, чрез преданных ему наибов, мулл, а также шпионов следивший за всеми слухами, скоро узнал об этом намерении чеченцев, жестоко казнил всякого, заподозренного в наклонности покориться русским, преследовал сурово за сношения как с русскими вообще, так и с покорными чеченцами, и запрещал при их посредстве что-либо приобретать. Он перенес свою столицу из Дарго в Ведень, собирал туда для совещаний чеченских старшин, упрекал их в слабости сопротивления русским, требовал от них новой присяги и заложников и обещал явиться с артиллерией, чтобы разрушить укрепление Воздвиженское (на р. Аргуне — также приток Сунжи, течет параллельно Хулхулу). Желая показать народу, что он не имеет никакого намерения входить в сношение с русскими властями, Шамиль приказал расстрелять на площади 37 русских пленных. В 1846 году он приказал своим наибам беспрестанно тревожить набегами русские войска на пространстве от границ Владикавказского округа до северного Дагестана. Однажды он лично переправился чрез Сунжу и Терек, проник в Малую Кабарду, а затем и в Большую, где расположился и убеждал население восстать и напасть на Военно-Грузинскую дорогу, чтобы прервать сообщение России с Грузией. Он пробыл в Кабарде несколько дней, но без успеха; жители ее не решились пристать к нему. Опасаясь, чтобы наши войска не отрезали ему отступление, Шамиль отошел назад, произведя всем этим движением только большой переполох. В это время русские войска сооружали укрепления на pр. Фортанге и Ассе, чтобы оградить Владикавказ от набегов горцев. Еще осенью 1846 г. Шамиль сделал набег в северный Дагестан, разорил два аула, занял большой аул Куташи (близ Гергебиля) и стал возмущать соседние аулы, но скоро потерпел поражение от князя В. О. Бебутова и едва спасся бегством, оставив в сакле коран с ковриком для молитвы и свою шубу. Это поражение восстановило спокойствие среди населения на плоскости и в предгорьях, Шамиль же возвратился в Ведень.
Внимание русских военных начальников было теперь обращено на средний Дагестан. Не обеспеченный вовсе от подобных покушений Шамиля, он представлял собой немалый район для свободных его действий, среди густого дагестанского населения, покорность которого была не очень прочной. Предстояло овладеть горскими укреплениями: Гергебиль, Салта, Чох, Ириб и устроить наше в Гергебиле. Все это предположено было совершить в 1847 году. Воронцов хотел не давать восторжествовать влиянию Шамиля и нанести ему решительный удар, для чего двинулся в 1847 г. на аул Гергебиль, в северном Дагестане. Этот аул был очень сильно укреплен, помещался на большой скале, совершенно недоступной с северо-западной стороны. После двух неудачных штурмов, наши войска принуждены были отступить с немалыми потерями. Горцы, увидев это, со свойственной им быстротой и расторопностью, стали преследовать наш отряд и всячески затруднять ему отступление. К довершению бедствий в отряде появилась холера. С большим трудом подошли около июля месяца 1847 г. к аулу Салта (южнее Гергебиля), также очень сильно укрепленному Шамилем. Началась правильная осада аула, продолжавшаяся 52 дня, которой очень препятствовали полчища горцев под начальством Гаджи Мурата, Кибит-Магомы и Даниель-бека, находившиеся в окрестностях Салты. Воронцов решил их отбить, что и удалось. Затем Шамиль со своими скопищами пытался пробраться в аул, но без успеха. Наконец, после кровопролитного штурма 14-го сентября, нами занят был пустой аул. Горцы все время геройски защищались, но увидев бесполезность дальнейшей обороны, ушли тайком, по неведомым тропинкам, из аула. Падение Салты нанесло сильный удар господству Шамиля, понимавшего всю важность для него неудачи, материальные последствия которой были для него незначительны; он продолжал свои набеги в разных местах. Это вынудило нас оставлять на зиму войска в аулах, наиболее подверженных его нападениям. В Чечне, где жители относились к нам враждебно, истребляя наши аулы, пролагались в лесных чащах просеки, облегчавшие доступ вглубь Чечни. Работы эти производились зимой 1848 г. при сильных морозах, при содействии туземцев, силой сгоняемых на работы из трущоб, в которых они жили. Летом же снова наши войска двинулись в Гергебилю. Шамиль, чрез своих хаберов (ловких собирателей новостей) знавший отлично обо всем, происходившем в наших войсках, приготовился к защите Гергебиля. Он упорно оборонялся, делал отчаянные вылазки, но после сильной бомбардировки, открытой нами по окончании осадных работ, Шамиль, видя невозможность дальнейшей обороны и ощущая недостаток провианта, вышел со своими полчищами вечером из аула, бросился в разные стороны и покинул аул. Целый день фугасами мы разрушали занятый нами Гергебиль, вырубали сады, делали дорогу в аул Аймяки (к северо-востоку от Гергебиля), где горцы строили новое укрепление. Шамиль же на другой стороне Койсу укрепился еще сильнее, нежели в Гергебиле, и поджидал наш отряд, который, однако, отошел назад. Такое постепенное занятие передовой линии стесняло Шамиля. Это побудило его попытать счастья и напасть на наше укрепление Ахты на р. Самуре. Но попытка сказалась неудачной; он принужден был снять осаду и поспешно спасаться. Такая неудача нанесла удар его положению в Дагестане. В Чечне же положение его было еще хуже. Пролагаемые нами просеки постепенно связывали укрепления и плоскости Малой Чечни, которая между р. Сунжей и уступами Черных гор была уже навсегда утрачена для Шамиля; весь левый берег Сунжи заселен казаками, устроены в различных местах прочные мосты, и мы могли свободно двигаться с р. Терека в Чечню. 1849 и 1850 годы прошли в мелких набегах и перестрелках. Шамиль и его главный советник Джемал-Эддин вели усиленные сношения с Константинополем, выражали свою полную преданность султану, просили помощи его против русских, захватывающих постепенно их земли. Кроме того, Шамиль в это время приказал сделать повсеместный сбор людей в самых отдаленных лезгинских обществах, чтобы двинуться на помощь Чечне, но это не имело успеха; горцы как будто начинали сознавать бесплодность борьбы и приближение неизбежной развязки. Наши войска, постепенно заняв Малую Чечню, перебрались в Большую и в 1851 году рубили просеки к аулу Шали и р. Бассу и овладели страшным окопом аула Шали. Горцы бежали. Шамиль был этим недоволен и решился встретить нас сомкнутым фронтом 27-го февраля и потерпел сильное поражение от князя Барятинского. Горцы панически бежали.
Поражение горцев у Шали открывало нашим войскам доступ к плодороднейшим полям Большой Чечни и доказало ничтожность усилий Шамиля защитить ее. Он стал теперь устраивать завалы всякого рода на реке Мичике (приток реки Хулхулу, близ впадения ее в Сунжу) и собирать толпы обывателей из Дагестана, не умевших драться в лесах и к тому же не оказывавших особого рвения к защите Чечни. Кроме того, Шамиль собирал большие запасы всякого рода. Для уничтожения их князь Барятинский (тогда еще начальник 25 дивизии) двинулся из Шали к Автуру по обрывистому берегу р. Хулхулы и затем далее до дороги в Ведено (аулы Автур и Ведено [или Ведень] на реке Хулхулу). Горцы полагали, что наши войска идут в Ведено, откуда Шамиль двинулся на защиту Чечни. Но действия наших войск ограничились на сей раз разорением аулов Большой Чечни, после чего они направились в Малую Чечню, к верховьям р. Гойта (впадающей в Сунжу) и затем на Аргун и занялись рубкой леса на р. Бале и устройством дорог вглубь Большой Чечни. Шамиль приходил в отчаяние, видя что наши войска все более и более проникают в центр чеченского населения, принуждают таковое или выходить к ним или бежать в горы и лишают горцев плодородных земель, снабжавших хлебом все население гор. Шамиль усилил свои толпы, велел где только можно портить дороги и уничтожать переправы, проявил при этом сам страшную деятельность, чтобы, хотя на время, задержать наше движение, и, не зная о нем в точности, собрал значительные силы около аула Хулхулу. Наши же войска двинулись на Гельдиген (также на р. Хулхулу, невдалеке от впадения ее в Сунжу) и затем на Маюртуп, сильный аул, окруженный балками (оврагами) на уступах черных гор, лежавший на значительной высоте над долиной Чечни; он представлял собой как бы полуостров, окруженный двумя глубокими оврагами. Все высоты были заняты горцами, выжидавшими удобной минуты, чтобы кинуться на наш отряд. Огонь наших орудий обратил горцев в бегство. Шамиль тщетно пытался их удержать и должен был последовать их примеру. Заняв Маюртуп, наши войска двинулись далее на Качкалыковский хребет, сжигая встречавшиеся на пути аулы. Это произвело подавляющее впечатление на горцев. Шамиль убедился, что в Чечне борьба с русскими невозможна и что он не в состоянии ее удержать за собой. Он устремился на р. Мичик и сильно укрепил эту позицию, которая, однако, скоро была взята. Нравственно убитый, потеряв лучших людей и любимейших своих наибов, Шамиль ускакал в Бачик-юрт, лежащий в глубоком ущелье Гонкаула.
Возникшая в это время восточная война с Турцией и ее союзниками, лишив нас возможности продолжать энергически военные действия против Шамиля, до крайности оживила его надежды на дальнейшие успехи в борьбе его с Россией. Его помощник, Магомет-Эмин, действовал среди черкесских племен западного Кавказа и возбудил их к восстанию. Это в свою очередь ободрило унывшее население Чечни. Шамиль вновь захотел испытать счастье и лишить нас плодов семилетней войны с ним. Он приказал Магомет-Эмину вторгнуться в Кабарду и, возмутив ее население, идти, смотря по обстоятельствам, или опустошать окрестности Пятигорска или прервать наши сообщения с Владикавказом и Ставрополем. Сам же Шамиль, с массой дагестанских горцев, намеревался двинуться на лезгинскую кордонную линию и угрожать Тифлису. План был необычайно отважный. Но смелый дух горцев, готовых прежде умирать с оружием в руках, был доведен до ничтожества беспрерывными неудачами последних лет, ужасными при этом потерями и жестоко-деспотическим правлением Шамиля; горцы уже представляли собой не фанатиков, как прежде, а простые толпы людей, насильно согнанных к бою, полуголодных, машинально, из одного страха казни повинующихся Шамилю, который в этом смелом своем предприятии потерпел полную неудачу. Магомет-Эмин был разбит при Карачае наголову; Аргутинский-Долгорукий, перейдя чрез главный хребет из Дагестана, зашел в тыл Шамилю и принудил его бежать. Таким образом, все заверения его об ослаблении наших сил на Кавказе вследствие войны с Турцией являлись обманом, но легковерные азиатские народы легко им поддаются. Шамиль вновь затронул чувствительную струну каждого мусульманина, верующего в священную для него обязанность пылать ненавистью к неверным, и стал уверять горцев в скором прибытии турок на Кавказ, изгнании русских, возвращении горцам отобранных у них земель и т. д. Эти уверения и отсутствие зимой 1853—1854 года наших войск в Чечне ободрили непокорное ее население и придали уверениям на словах силу действительности. Шамилю удалось собрать толпу пеших и конных горцев, числом в 15000 человек, с которой он двинулся чрез Андию на лезгинскую линию, намереваясь при удаче угрожать Тифлису, Грузии и даже сблизиться с турецкими войсками. Он скоро атаковал Кахетинское селение Шильды, отправив вместе с тем небольшой отряд за Алазань. Но все это были набеги, не имевшие никакого влияния на общий ход дел. Шамиль очень хорошо понимал сам, что все его уверения — одни слова, одна химера. Скоро наши войска заняли аулы Сати-юрт и Кара-су, находящиеся за перевалом отрога Ичкеринских гор, вверх по Алазани. В отмщение за это Шамиль приказал сделать набег на деревню Андрееву близ Внезапной, не имевший, однако, успеха. Шамиль, огорченный неудачами, решился опять лично двинуться. Собрав толпы, он проник до аула Шали (близ р. Джалки, притока Сунжи) и затем кинулся на Истису (аул близ дороги из крепости Грозной в Хасавюрт), гнездо разбойников, недовольных Шамилем. Местность помогла его движению; он совершенно незаметно подошел к аулу и окружил его со всех сторон, имея при себе до 18000 человек. Аул оборонялся отчаянно и отбил два штурма. Подоспевшие на выручку аула наши войска нагнали панический страх на горцев, и они быстро разбежались, преследуемые нашими войсками; казаки беспощадно рубили и кололи бегущих. Шамиль понес большие потери и отступил за р. Мичик, где целую неделю стоял в страшной нерешимости. Он видел, что нравственное его влияние на горцев исчезло, энтузиазм к нему горцев рассеялся вместе с их благосостоянием; Шамиль распустил свои толпы и удалился в Ведень.
Война с Турцией и в 1854 г. препятствовала решительным действиям против Шамиля с значительными силами, и мы должны были ограничиться мелкими движениями, истреблением аулов по р. Джалке (житнице Большой Чечни) и занятием аула Шуаиб-Кана — грозного оплота Чечни. Шамиль был очень озлоблен этим, собрал всех наибов и старшин и объявил, что получил от турецкого султана письмо о движении двух турецких армии на Кавказ для изгнания русских за пределы гор. Легковерные горцы вновь клялись ему жертвовать всем для истребления гяуров. Шамиль снова собрал значительные полчища и усилил свои набеги на наши владения. Военные действия чеченцев партиями состояли в нападениях на русские отряды, посылаемые с транспортами или в лес для рубки дров и просек, а также на скот, выгоняемый на пастбища, на селения, на жителей занимавшихся работами. Выросшие в лесах, зная отлично местность, прекрасные стрелки, чеченцы долгое время действовали очень удачно. Падение Карса в 1855 году произвело полезное для нас нравственное впечатление на горцев, а последовавшее в 1856 году заключение парижского мира дало нам возможность приступить снова к решительным мерам к покорению горцев предложенным еще в 1854 году гр. Д. А. Милютиным, и теперь получившим осуществление при новом главнокомандующем, князе А. И. Барятинском. Главное внимание было обращено на восточный Кавказ, где с падением Чечни должно было пасть и влияние Шамиля.
Чеченцы, унывшие от неудач последнего времени, стали в 1856 году являться с покорностью отдельными лицами и также присылали от различных своих обществ особых депутатов с мирными предложениями. Они видимо утомились войной. Скоро сам Эски, один из самых главных приверженцев Шамиля и один из деятельнейших наших противников, явился в крепость Грозную с тремя близкими к Шамилю мюридами и изъявил свою покорность генералу Евдокимову, весьма энергически действовавшему в Чечне. Евдокимов в 1857 году занял Гудермес, всю плоскость между р. Сунжей и хребтом Черных гор, а зимой двинулся в Большую Чечню, где находился Шамиль с значительными еще силами за р. Балом. Несмотря на фанатические проповеди мулл, что лучше страдать, нежели подчиниться русским, население ближайших аулов стало выселяться в наши пределы. Шамиль, видя совершенное свое бессилие воспрепятствовать нашему предприятию и ощущая недостаток в продовольствии, распустил собранные им скопища и отослал их в Большую Чечню, из которой также являлись депутаты с покорностью к Евдокимову, дошедшему до ущелья р. Хулхулу. Он на пути своем сжигал в горах аулы и население их выводил на плоскости. В 1858 г. генерал Евдокимов занял Аргунское ущелье, несмотря на упорную защиту его горцами из Андии, а затем и Шатоевскую долину, в верховьях р. Аргуна, где заложил новое укрепление. Шамиль в апреле 1858 г. снова с значительными партиями явился на Шаро-Аргуни, и в то же время вспыхнуло восстание среди исстари покорных нам назрановцев, близ Владикавказа. По просьбе их о помощи, Шамиль не замедлил двинуться к ним, поняв все гибельные последствия, которыми это восстание, при его успехе, могло для нас сопровождаться. Но движение Шамиля окончилось полной для него неудачей; он сам едва не был схвачен. Нравственно разбитый, упавший духом, он едва пробрался чрез Аргунское ущелье, среди населения которого распространялось восстание против Шамиля и мюридизма в особенности. Жители истребляли все, что в глазах их олицетворяло мюридизм, восстали против Шамиля и его управления, являлись к нам с покорностью и делались ярыми врагами мюридизма. Шамиль был в отчаянии; он, однако, еще раз напряг свои силы и явился в Большой Чечне у Маюртупа, в ущелье Бале, намереваясь прорваться к Шатою. Генерал Евдокимов, заранее уведомленный об этом его намерении, явился у него в тылу и принудил отступить к столице своей Веденю, после чего Шамиль приказал укрепить завалами дорогу чрез Тауйзен в Ведень — центр Ичкерле. Но генерал Евдокимов не давал ему отдыха и в 1859 году, обойдя страшные высоты, покрытые глубоким снегом, занял Тауйзен (на р. Джалке). Горцы бежали в страшном смущении в Ведень. Шамиль старался их ободрять, но ему не верили. Он распространял слух, будто бы являвшаяся в минувшем году комета была вестницей гибели христиан, и убеждал правоверных вооружиться; но это также не имело успеха. Евдокимов же тем временем прокладывал дорогу из Тауйзена, среди вековых лесов, топких мест и глубоких балок, при ужасной погоде (проливных дождях и непроницаемом тумане), и в двух верстах от Ведени стал строит редут, а затем приступил к обложению самого Веденя, который был обнесен крепким бруствером из плетней; вершины же его укреплены шестью отдельными редутами, на 500 человек каждый, соединенными крытыми ходами. Ключом позиции являлся редут Андийский. Шамиль не был в Ведене при начале осады и только 1-го апреля показался из Ерсеноя с несколькими сотнями на вершине горы Ляникарт, неподвижно следил за нашей стрельбой и затем уехал. Он не верил в возможность успеха обороны и видел, что русские войска действуют по иной совсем системе. Горцы, под начальством Кази-Магомы, мужественно отстаивали Ведень, который был взят нами 1-го апреля. Вскоре против Шамиля восстало несколько обществ, удерживаемых до этого во власти его страхом казней. Наши войска рубили просеки во все стороны, намереваясь двинуться далее чрез р. Койсу. Шамиль же учредил временно свою столицу в Карате, укрепил гору Тилитль, покрыл правый берег Койсу (Андийское) непрерывным рядом каменных завалов с бойницами и возвел укрепление Ичичали. Он чрезвычайно изумился, узнав о нашем переходе чрез Койсу, и поехал лично удостовериться в этом. Шамиль не знал, что ему делать; вся его власть и сооруженная им система мюридизма рушилась, ибо лишилась значения в глазах толпы; силы Шамиля исчезали. Он решил бросить все и отступить на юго-восток, в тот пояс укреплений и воинственного населения, о которые доселе разбивались все наши усилия. Дальновидный имам давно приготовил себе убежище в Андии, на неприступной горе Гунибе, откуда мог долго поддерживать бодрость окрестного населения и притянуть к себе всяких фанатиков и долго бороться с нами. Но последние его поражения отозвались и здесь; скоро возникла враждебная Шамилю партия, во главе которой был Кази-Магома, один из основателей мюридизма. Он увлек за собой население аула Тилитль и передался нам; приверженцы Шамиля бежали к нему в Гуниб. Шамиль с самыми отчаянными горцами заперся на недоступной вершине Гуниба, прозванной по внешней ее форме нашими солдатами гора-гитара. Скоро весь аул Гуниб был взят нами и генерал Врангель тесно обложил и занял все тропинки, которые вели на гору и таким образом запер засевших там горцев с Шамилем, что и побудило его прислать 17 го августа парламентера о сдаче. Переговоры о сдаче Шамиля сперва ни к чему не привели, и князь Барятинский, прибывший в Гуниб еще ранее, послал 20-го августа решительное требование Шамилю, чтобы он, во избежание дальнейшего пролития крови, сдался безотлагательно, причем он лично и все при нем находившиеся получат полное прощение а Шамиль дозволение ехать в Мекку с семейством. Кроме того, ему назначалось денежное содержание. Шамиль долго колебался и только 22-го августа прислал ответ, что не требует мира и никогда не помирится с русскими; он просит только свободного пропуска в Мекку. Если на это русские не согласны, то надеется на Бога, который выше и сильнее князя (Барятинского). Оставалось после этого прибегнуть к оружию. Но взять вершину Гуниба открытым штурмом было немыслимо; необходимо было вести осаду и медленно, но постепенно подвигаться на вершину горы. Началось движение и 26-го августа охотники Апшеронского полка с помощью лестниц и веревки взошли на верхнюю плоскость Гуниба. Пораженные этим горцы сбросили на наши войска целую груду заготовленных ими камней и бревен, а затем бежали в беспорядке. Произошла ужасная рукопашная битва, окончившаяся полным истреблением храбрых защитников Шамиля, который заперся в нескольких саклях. Видя совершенную невозможность сопротивляться далее, он с немногими приближенными сдался князю Барятинскому. Восточный Кавказ был теперь совершенно покорен. Шамиль с семейством, по приказанию князя Барятинского, был отправлен в Тифлис, а затем в Харьков, откуда, по приказанию Императора Александра II, был привезен в Чугуев, где находился в то время государь. Его Величество милостиво обнял и поцеловал Шамиля и назначил Калугу местом его пребывания. Посетив Петербург, Москву, а также оружейный завод в г. Туле, Шамиль проживал в Калуге сперва под присмотром особого пристава, а затем губернского военного начальства. Шамиль совершенно покорился своей судьбе, проживал совершенно спокойно частным человеком в Калуге и скоро, по собственному желанию, присягнул на верноподданничество России. Он был освобожден от присмотра и получил разрешение переселиться в Киев, так как семейство его не могло выносить климата Калуги. Позднее он просил разрешения отправиться в Мекку на поклонение гробу Магомета. Это ему было, конечно, дозволено, и, совершая это паломничество, Шамиль умер в Медине в 1871 году.
Семейство Шамиля составляли его жены, которых у него было четыре. Первой была дочь его учителя Джемал-Эддина — Татимат, рано умершая; затем, второй — молодая, поразительной красоты армянка из Моздока, называвшаяся Дурри-Гарем, т. е. "жемчужина гарема". Третья была Аминат, взятая им в плен ребенком. Шамиль имел несколько сыновей, именно: 1) Джемал-Эддина, бывшего у нас аманатом и затем умершего от чахотки на родине в феврале 1858 года, постоянно мечтая о возвращении своем в Россию, 2) Кази-Махмата, объявленного преемником Шамиля и его наследником. 3) Махмата-Шаби и еще несколько дочерей. Шамиль отличался прекрасной наружностью, высоким ростом, бодростью осанки и стройностью; карие, прищуренные слегка глаза его выражали проницательности, хитрость и вместе с тем добродушие. По характеру своему он был злопамятен, но не жесток, и подозрителен; при всей дикости и неукротимости он имел нежные порывы. Он был отважно храбр, имел 19 ран, полученных им в различных сражениях. Он обладал замечательным красноречием; о нем отзывались горцы, что "когда имам говорит, его глаза мечут молнии, а из уст сыплются цветы". Он отлично знал арабскую литературу, откуда почерпнул многие правила и указания, как держать в своих руках власть и как внушать повиновение и страх окружающим его. Он отличался рассудительностью, пониманием дел и находчивостью. Шамиль был врагом роскоши, в чем бы она ни проявлялась, носил самую обыкновенную одежду и жилище его имело самое скромное убранство. Он вставал около 6 часов утра, пил чай, занимался делами до обеда в 12 часов, причем довольствовался самыми простыми кушаньями, приготовляемыми его женами, затем отдыхал или ездил верхом, ужинал в 9 часов, и, совершив намаз, ложился спать в 11 часов. При нем всегда находилось до 200 человек аварцев, отборных, старых наездников, отличнейших стрелков, прекрасно вооруженных, с особыми значками. Этот конвой никогда не покидал его. Каждую пятницу Шамиль исправно посещал мечеть; на всем пути его от ставки к мечети мюриды составляли как бы две стены, среди которых шел имам, и пели стихи из Корана. Пред тем как показаться народу и говорит с ним, Шамиль запирался у себя дома, под предлогом молитвы, затем собирал к себе духовенство и старшин и вечером, после назидательной с ними беседы, выходил на крыльцо утомленный и говорил народу. Причины его военных успехов надо искать в его громадном уме, энергическом характере и военных дарованиях. Он обладал обширным организаторским талантом, необычайным уменьем разный сброд, собиравшийся в его скопищах, преобразовать в самое непродолжительное время в дисциплинированные войска, действовавшие единственно по его воле. Чтобы рассеять подозрения горцев в том, что он склоняется на мирные сделки с русскими, Шамиль не стеснялся расстреливать десятками ни в чем не повинных русских пленников. После взятия его в Гунибе Шамиль сам ожидал, что его расстреляют, и сознавал, что он вполне заслуживал этого.
"История войны и владычества русских на Кавказе", соч. Н. Ф. Дубровина; Его же, "Кавказская война при Николае I и Александре II"; "Кавказский Сборник", т. I—Х; "Война за Кавказом в 1855 г." Н. М. Муравьева; Зиссерман, "Фельдмаршал князь А. И. Барятинский"; Зиссерман, "История 80-го пехотного Кабардинского генерала фельдмаршала Князя Барятинского полка", 1881 года; Шабанов, "История лейб-гренадерского Эриванского Его Величества Императора Александра Николаевича полка", 1876 г.; "Военный Сборник", 1859 г., № 9—19; 1860 г., №№ 2—5; 1861 г., №№ 1—2; 1866 г., т. 49 и в следующих годах; "Сборник сведений о Кавказских горцах", 1873 г.; "Русский Вестник", 1872 г., ноябрь; "Русская Старина", 1874 г. и 1875 г.; "Записки генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клюгенау", март и следующие месяцы 1876 года; "Воспоминания Пассека"; "Исторический Вестник", 1869 г., № 6; "Русский Архив", 1890 г., т. I, 1883 г., т. III, и 1884 г., т. I, II ("Воспоминания Г. И. Филипсона"), 1889 г., № 8; 1890 г., т. III; 1891 г., № 6; 1899 г. октябрь—декабрь Кавказ, 1866 г., № 81, 1867 г., № 40 и 1876 г., № 10; "Старина и Новизна", т. IV; "Записки князя Дондукова-Корсакова"; "Новости", за 1875 г., №№ 184 по 276 и 1876 г., № 13; "Шамиль в Петербурге", 1859 г.; "Шамиль, бывший имам Чечни и Дагестана", С.-Петербург, 1859 г.; "Шамиль — описание его жизни и взятия его в плен". С.-Петербург, 1859 г.; "Шамиль на Кавказе и в России Чичагова" 1888 г.; Е. Вейденбаум, "Путеводитель по Кавказу", Тифлис 1883 г.; Миансаров, "Библиография Кавказа"; "Энциклопедический Словарь Ефрона", т. 77, стр. 126—132; "Энциклопедический Словарь К. Крайя", XII, 208; "Живописное Обозрение", 1874 г., № 10; "Воскресный Досуг", 1872 г., № 11; "Всемирная Иллюстрация", 1870 г., № 75; "Русский Худож. Листок" Тимма, 1858 г., № 32; 1859 г., № 32; "Жизнь Шамиля, имама Чечни и Дагестана на Кавказе. С присоединением истории Кавказа", М. 1860 г.; Ильин, "Историческое описание о Шамиле, называемом Имамула-аазам (наместник пророка)", М., 1859 г.; "Записки о Шамиле пристава при военнопленном А. Руновского", СПб. 1861 г.; "Покорение Кавказа и взятие Шамиля. С его портретом и новой песней Кавказских войск на взятие его", СПб. 1859 г.; Е. Вердеревский, "Плен у Шамиля 3 ч.", СПб. 1856 г.; "Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова о пребывании Шамиля в Ведене", Тифлис, 1862 г.; Р. Фадеев, "Шестьдесят лет Кавказской войны", "Москвитянин", 1851 г., XIX и XX; Ст. И. Иванова "Чечня", "Нива", 1880 г., № 17; "Русский Мир", 1859 г., № 52, 54, 55, 56, 60; Словарь Ларусса, XIV, 338; Румянцев И. Н., "В плену у Шамиля, записки русского". Т. I, СПб., 1877 г.
П. М. Майков.
{Половцов}
Шамиль
— знаменитый вождь и объединитель горцев Дагестана и Чечни в их борьбе с русскими за независимость. Родился в селении Гимры около 1797 г., а по другим сведениям около 1799 г., от аварского узденя Денгау Мохаммеда. Одаренный блестящими природными способностями, он слушал лучших в Дагестане преподавателей грамматики, логики и риторики арабского языка и скоро стал считаться выдающимся ученым. Проповеди Кази-муллы (вернее — Гази-Мохаммеда), первого проповедника газавата — священной войны против русских, — увлекли Ш., который сделался сначала его учеником, а потом другом и ярым сторонником. Последователи нового учения, искавшего спасения души и очищения от грехов путем священной войны за веру против русских, назывались мюридами. Когда народ был достаточно фанатизирован и возбужден описаниями рая, с его гуриями, и обещанием полной независимости от каких бы то ни было властей, кроме Аллаха и его шариата (духовного закона, изложенного в Коране), Кази-мулла в течение 1827—29 гг. успел увлечь за собой Койсубу, Гумбет, Андию и др. мелкие общества по Аварскому и Андийскому Койсу, большую часть шамхальства Тарковского, кумыков и Аварии, кроме ее столицы Хунзаха, где пребывали аварские ханы. Рассчитывая, что власть его только тогда будет прочна в Дагестане, когда он окончательно овладеет Аварией, центром Дагестана, и ее столицей Хунзахом, Кази-мулла собрал 6000 человек и 4 февраля 1830 г. пошел с ними против ханши Паху-Бике. 12 февраля 1830 г. он двинулся на штурм Хунзаха, причем одной половиной ополчения командовал Гамзат-бек, будущий его преемник-имам, а другой — Ш., будущий 3-й имам Дагестана. Штурм был неудачен; Ш. вместе с Кази-муллой возвратился в Гимры. Сопровождая своего учителя в его походах, Ш. в 1832 г. был осажден русскими, под начальством барона Розена, в Гимрах. Ш. успел, хотя и страшно израненный, пробиться и спастись, тогда как Кази-мулла погиб, весь исколотый штыками. Смерть последнего, раны, полученные Шамилем во время осады Гимр, и господство Гамзат-бека, объявившего себя преемником Кази-муллы и имамом — все это держало Ш. на втором плане до смерти Гамзат-бека (7 или 19 сентября 1834 г.), главным сотрудником которого он был, собирая войска, добывая материальные средства и командуя экспедициями против русских и врагов имама. Узнав о смерти последнего, Ш. собрал партию самых отчаянных мюридов, бросился с ними в Новый Гоцатль, захватил там награбленные Гамзатом богатства и велел убить уцелевшего младшего сына Паху-Бике, единственного наследника Аварского ханства. Этим убийством Ш. окончательно устранил последнее препятствие к распространению власти имама, так как ханы Аварии были заинтересованы в том, чтобы в Дагестане не было единой сильной власти и потому действовали в союзе с русскими против Кази-муллы и Гамзат-бека.
25 лет Ш. властвовал над горцами Дагестана и Чечни, успешно борясь против огромных сил России. Менее религиозный, чем Кази-мулла, менее торопливый и опрометчивый, чем Гамзат-бек, Ш. обладал военным талантом, большими организаторскими способностями, выдержкой, настойчивостью, уменьем выбирать время для удара и помощников для исполнения своих предначертаний. Отличаясь твердой и непреклонной волей, он умел воодушевлять горцев, умел возбуждать их к самопожертвованию и к повиновению его власти, что было для них особенно тяжело и непривычно. Превосходя своих предшественников умом, он, подобно им, не разбирал средств для достижения своих целей.
Страх за будущее заставил аварцев сблизиться с русскими: аварский старшина Халиль-бек явился в Темир-Хан-Шуру и просил полковника Клюки фон Клюгенау назначить в Аварию законного правителя, чтобы она не попала опять в руки мюридов. Клюгенау двинулся к Гоцатлю. Ш. устроил завалы на левом берегу Аварского Койсу, намеревался действовать русским во фланг и тыл, но Клюгенау удалось перейти через реку, и Ш. должен был отступить внутрь Дагестана, где в это время произошли враждебные столкновения между претендентами на власть. Положение Ш. в эти первые годы было очень затруднительно: ряд поражений, понесенных горцами, поколебал их стремление к газавату и веру в торжество ислама над гяурами; одно за другим вольные общества изъявляли покорность и выдавали заложников; боясь разорения русскими, горские аулы неохотно принимали у себя мюридов. Весь 1835 год Ш. работал втайне, набирая приверженцев, фанатизируя толпу и оттесняя соперников или мирясь с ними. Русские дали ему усилиться, так как смотрели на него как на ничтожного искателя приключений. Ш. распускал слух, что трудится только над восстановлением чистоты мусульманского закона между непокорными обществами Дагестана, и выражал готовность покориться русскому правительству со всеми койсу-булинцами, если ему будет назначено особое содержание. Усыпляя таким образом русских, которые в это время особенно занялись постройкой укреплений по берегу Черного моря, чтобы отрезать черкесам возможность сноситься с турками, Ш., при содействии Ташав-хаджи, старался поднять чеченцев и уверить их, что большая часть нагорного Дагестана приняла уже шариат и подчинилась имаму. В апреле 1836 г. Ш., с партией в 2 тыс. человек, увещаниями и угрозами принудил койсу-булинцев и другие соседние общества к принятию его учения и к признанию его имамом. Командующий кавказским корпусом барон Розен, желая подорвать возрастающее влияние Ш., в июле 1836 г., послал генерал-майора Реута занять Унцукуль и, если возможно, Ашильту, местожительство Ш. Заняв Ирганай, генерал-майор Реут был встречен заявлениями покорности со стороны Унцукуля, старшины которого объяснили, что приняли шариат только уступая силе Ш. Реут не пошел после этого на Унцукуль и вернулся в Темир-Хан-Шуру, а Ш. стал всюду распространять слух, что русские боятся идти в глубь гор; затем, пользуясь нашим бездействием, он продолжал подчинять своей власти аварские селения. Для приобретения большего влияния среди населения Аварии Ш. женился на вдове бывшего имама Гамзат-бека и в конце этого года достиг того, что все свободные дагестанские общества от Чечни до Аварии, а также значительная часть аварцев и обществ, лежащих к югу от Аварии, признали его власть. В начале 1837 г. командующий корпусом поручил генерал-майору Фезе предпринять несколько экспедиций в разные части Чечни, что и было исполнено с успехом, но произвело ничтожное впечатление на горцев. Непрерывные нападения Ш. на аварские селения заставили управлявшего Аварским ханством Ахмет-хана Мехтулинского предложить русским занять столицу ханства — Хунзах. 28 мая 1837 г. генерал Фезе вступил в Хунзах и вслед за тем двинулся к селению Ашильта, близ которого, на неприступном утесе Ахульга, находилось семейство и все имущество имама. Сам Ш., с большой партией, находился в селении Талитле и старался отвлечь наше внимание от Ашильты, нападая на нас с разных сторон. Против него был выставлен отряд под начальством подполковника Бучкиева. Ш. пытался прорвать эту преграду и в ночь с 7 на 8 июня атаковал отряд Бучкиева, но после горячего боя принужден был отступить. 9 июня Ашильта была взята приступом и сожжена после отчаянного боя с 2 тыс. отборных фанатиков-мюридов, которые защищали каждую саклю, каждую улицу, а потом шесть раз бросались на наши войска, чтобы отбить Ашильту, но тщетно. 12 июня был взят штурмом и Ахульго. 5 июля генерал Фезе двинул войска на приступ Тилитла; повторились все ужасы ашильтинского погрома, когда одни не просили, а другие не давали пощады. Ш. увидел, что его дело проиграно, и выслал парламентера с выражением покорности. Генерал Фезе поддался на обман и вступил в переговоры, после чего Ш. и его товарищи выдали трех аманатов (заложников), в том числе племянника Ш., и присягнули в верности русскому императору. Упустив случай взять Ш. в плен, генерал Фезе затянул войну на 22 года, а заключив с ним мир, как с равной стороной, поднял его значение в глазах всего Дагестана и Чечни.
Положение Ш., тем не менее, было очень тяжело: с одной стороны, горцы были потрясены появлением русских в самом сердце самой недоступной части. Дагестана, а с другой — погром, произведенный русскими, смерть многих храбрых мюридов и потеря имущества подорвали их силы и на некоторое время убили их энергию. Скоро обстоятельства переменились. Волнения в Кубанской области и в южном Дагестане отвлекли большую часть наших войск на юг, вследствие чего Ш. мог оправиться от нанесенных ему ударов и вновь привлечь на свою сторону некоторые вольные общества, действуя на них то убеждением, то силой (конец 1838 г и начало 1839 г.). Возле разрушенного в аварскую экспедицию Ахульго он построил Новый Ахульго, куда и перенес свою резиденцию из Чирката. Ввиду возможности соединения всех горцев Дагестана под властью Ш., мы в течение зимы 1838—39 гг. подготовляли войска, обоз и припасы для экспедиции в глубь Дагестана. Необходимо было восстановить свободные сношения по всем нашим путям сообщения, которым теперь Ш. угрожал до такой степени, что для прикрытия наших транспортов между Темир-Хан-Шурой, Хунзахом и Внезапной приходилось назначать сильные колонны из всех родов оружия. Для действия против Ш. был назначен так называемый чеченский отряд генерал-адъютанта Граббе. Ш., со своей стороны, в феврале 1839 г. собрал в Чиркате вооруженную массу в 5000 человек, сильно укрепил селение Аргуани на пути из Салатавии в Ахульго, разрушил спуск с крутой горы Соук-Булах, а для отвлечения нашего внимания напал 4 мая на покорное нам селение Ирганай и увел жителей его в горы. В то же время преданный Шамилю Ташав-хаджи захватил селение Мискит на реке Аксай и возле него в урочище Ахмет-Тала построил укрепление, из которого он мог в любой момент напасть на Сунженскую линию или на Кумыкскую плоскость, а затем ударить нам в тыл, когда мы углубимся в горы при движении на Ахульго. Генерал-адъютант Граббе понял этот план и внезапным нападением взял и сжег укрепление возле Мискита, разрушил и сжег ряд аулов в Чечне, взял штурмом Саясани, опорный пункт Ташав-хаджи и 15 мая вернулся во Внезапную. 21 мая он вновь выступил оттуда. Возле селения Буртунай Ш. занял фланговую позицию на неприступных высотах, но обходное движение русских заставило его уйти в Чиркат, ополчение же его разошлось в разные стороны. Разрабатывая дорогу по головоломным высотам, Граббе поднялся на перевал Соук-Булах и 30 мая подошел к Аргуани, где засел Ш. с 16 тыс. человек, чтоб задержать движение русских. После отчаянного рукопашного боя в течение 12-ти часов, в котором горцы и русские понесли огромные потери (у горцев до 2 тыс. человек, у нас 641 человек), он покинул аул (1-го июня) и бежал в Новый Ахульго, где заперся с самыми преданными ему мюридами. Заняв Чиркат (5 июня), генерал Граббе 12 июня подступил к Ахульго. Десять недель продолжалась блокада Ахульго; Ш. свободно сносился с окрестными обществами, опять занял Чиркат и стал на наших сообщениях, беспокоя нас с двух сторон; отовсюду к нему стекались подкрепления; русские мало-помалу охватывались кольцом горских завалов. Помощь от самурского отряда генерала Головина вывела их из этого затруднения и позволила сомкнуть около Нового Ахульго кольцо наших батарей. Предвидя падение своей твердыни, Ш. пытался вступить в переговоры с генералом Граббе, требуя свободного пропуска из Ахульго, но получил отказ. 17 августа произошел приступ, во время которого Ш. опять пробовал вступить в переговоры, но без успеха: 21 августа приступ возобновился и после 2-дневного боя оба Ахульго были взяты, причем большая часть защитников погибла. Сам Ш. успел бежать, по дороге был ранен и скрылся через Салатау в Чечню, где поселился в Аргунском ущелье.
Впечатление от этого погрома было очень сильное; многие общества прислали аманатов и изъявили покорность; бывшие сподвижники Ш., в том числе Ташав-хаджа, задумали присвоить себе имамскую власть и набирали приверженцев, но ошиблись в своих расчетах: как из пепла феникс возродился Ш. и уже в 1840 г. вновь начал борьбу с русскими в Чечне, воспользовавшись недовольством горцев против наших приставов и против попыток отобрать у них оружие. Генерал Граббе считал Ш. безвредным беглецом и не заботился об его преследовании, чем тот и воспользовался, постепенно возвращая потерянное влияние. Недовольство чеченцев Ш. усилил ловко пущенным слухом, что русские намерены обратить горцев в крестьян и привлечь к отбыванию воинской повинности; горцы волновались и вспоминали о Ш., противопоставляя справедливость и мудрость его решений деятельности русских приставов. Чеченцы предложили ему стать во главе восстания; он согласился на это только после неоднократных просьб, взяв с них присягу и заложников из лучших семейств. По его приказу вся Малая Чечня и присунженские аулы стали вооружаться. Ш. постоянно тревожил нас набегами больших и малых партий, которые с такой быстротой переносились с места на место, избегая открытого боя с нашими войсками, что последние совершенно измучились, гоняясь за ними, а имам, пользуясь этим, нападал на остававшиеся без защиты покорные нам общества, подчинял их своей власти и переселял в горы. К концу мая Ш. собрал значительное ополчение. Малая Чечня вся опустела; ее население бросило свои дома, богатые земли и скрылось в дремучих лесах за Сунжей и в Черных горах. Генерал Галафеев двинулся (6 июля 1840 г.) в Малую Чечню, имел несколько горячих столкновений, между прочим, 11 июля на реке Валерике (в этой битве участвовал Лермонтов, описавший ее в чудном стихотворении), но, несмотря на огромные потери, особенно при Валерике, чеченцы не отступились от Ш. и охотно поступали в его ополчение, которое он теперь направил в северный Дагестан. Склонив на свою сторону гумбетовцев, андийцев и салатавцев и держа в руках выходы в богатую Шамхальскую равнину, Ш. собрал у Черкея ополчение в 10—12 тыс. человек против 700 человек русского войска. Наткнувшись на генерал-майора Клюки фон Клюгенау, 9-тысячное ополчение Ш. после упорных битв 10-го и 11-го июля отказалось от дальнейшего движения, вернулось в Черкей и потом частью было распущено Ш. по домам: он выжидал 6олее широкого движения в Дагестане. Уклоняясь от боя, собирал ополчение и волновал горцев слухами, будто русские заберут конных горцев и отошлют на службу в Варшаву. 14 сентября генерал Клюки фон Клюгенау удалось вызвать Ш. на бой под Гимрами: он был разбит наголову и бежал, Авария и Койсубу были спасены от разграбления и опустошения. Несмотря на это поражение, власть Ш. не была поколеблена в Чечне; ему подчинились все племена между Сунжей и Аварским Койсу, поклявшись не вступать ни в какие сношения с русскими; изменивший России Хаджи-Мурат перешел на его сторону (ноябрь 1840 г.) и взволновал Аварию. Ш. поселился в селении Дарго (в Ичкерии, при верховьях реки Аксай) и предпринял ряд наступательных действий. Конная партия наиба Ахверды-Магомы появилась 29 сентября 1840 г. под Моздоком и увела несколько человек в плен, в том числе семейство купца-армянина Улуханова, дочь которого, Анна, сделалась любимой женой Ш., под именем Шуанет. К концу 1840 г. Ш. был так силен, что командующий кавказким корпусом генерал Головин счел нужным вступить с ним в сношения, вызывая его на примирение с русскими. Это еще больше подняло значение имама среди горцев. В течение всей зимы 1840—1841 гг. шайки черкесов и чеченцев прорывались за Сулак и проникали даже до Тарков, угоняя скот и грабя под самой Темир-Хан-Шурой, сообщение которой с линией стало возможно только при сильном конвое. Ш. разорял аулы, пытавшиеся противиться его власти, уводил с собой в горы жен и детей и заставлял чеченцев выдавать своих дочерей замуж за лезгин, и наоборот, чтоб родством связать эти племена между собой. Особенно важно было для Ш. приобретение таких сотрудников, как Хаджи-Мурат, привлекший к нему Аварию, Кибит-Магома в южном Дагестане, очень влиятельный среди горцев, фанатик, храбрец и способный инженер-самоучка, и Джемая-эд-Дин, выдающийся проповедник. К апрелю 1841 г. Ш. повелевал почти всеми племенами нагорного Дагестана, кроме Койсубу. Зная, как важно для русских занятие Черкея, он укрепил все пути туда завалами и сам защищал их с чрезвычайным упорством, но после обхода их русскими с обоих флангов отступил в глубь Дагестана. 15 мая Черкей сдался генералу Фезе. Видя, что русские занялись постройкой укреплений и оставили его в покое, Ш. задумал завладеть Андалялом с неприступным Гунибом, где он рассчитывал устроить свою резиденцию, если бы русские вытеснили его из Дарго. Андалял был важен еще и тем, что жители его делали порох. В сентябри 1841 г. андаляльцы вошли в сношения с имамом; в наших руках остались только несколько небольших аулов. В начале зимы Ш. наводнил Дагестан своими шайками и отрезал нам сообщение с покоренными обществами и с нашими укреплениями. Генерал Клюки фон Клюгенау просил у корпусного командира присылки подкреплений, но последний, рассчитывая, что Ш. зимой прекратит свою деятельность, отложил это дело до весны. Между тем Ш. вовсе не бездействовал, а усиленно готовился к кампании будущего года, не давая измученным войскам нашим ни минуты покоя. Слава Ш. дошла до осетин и черкес, которые возлагали на него большие надежды. 20 февраля 1842 г. генерал Фезе взял приступом Гергебиль, 2 марта занял Чох без боя и 7 марта прибыл в Хунзах. В конце мая 1842 г. Ш. вторгся с 15-тысячным ополчением в Казикумух, но, разбитый 2 июня при Кюлюли князем Аргутинским-Долгоруким, быстро очистил Казикумухское ханство, вероятно, потому, что получил известие о движении большого отряда генерало Граббе на Дарго. Прошедши в 3 дня (30 и 31 мая и 1 июня) всего 22 версты и потеряв выбывшими из строя около 1800 человек, генерал Граббе вернулся назад, ничего не сделав. Эта неудача необыкновенно подняла дух горцев. С нашей стороны ряд укреплений по Сунже, затруднявших чеченцам нападения на станицы на левом берегу этой реки, был дополнен устройством укрепления при Сераль-юрте (1842 г.), а постройка укреплении на реке Ассе положила начало передовой чеченской линии.
Всю весну и лето 1843 г. Ш. употребил на организацию своего войска; когда горцы убрали хлеб, он перешел в наступление. 27 августа 1843 г., сделав переход в 70 верст, Ш. неожиданно появился перед Унцукульским укреплением, с 10 тыс. человек; на помощь укреплению, шел подполковник Веселицкий, с 500 человек, но, окруженный неприятелем, погиб со всем отрядом; 31 августа Унцукуль был взят, разрушен до основания, многие из его жителей казнены; из русского гарнизона были взяты в плен оставшиеся в живых 2 офицера и 58 солдат. Затем Ш. обратился против Аварии, где в Хунзахе засел генерал Клюки фон Клюгенау. Едва Ш. вступил в Аварию, как одно селение за другим стало сдаваться ему; несмотря на отчаянную защиту наших гарнизонов, он успел взять укрепление Белаханы (3 сентября), Максохскую башню (5 сентября), укрепление Цатаных (6—8 сентября), Ахальчи и Гоцатль; видя это, Авария отложилась от нас и жители Хунзаха удерживались от измены только присутствием войск. Такие успехи были возможны только потому, что силы наши были разбросаны на большом пространстве маленькими отрядами, которые помещались в небольших и плохо устроенных укреплениях. Ш. не торопился атаковать Хунзах, боясь одной неудачей погубить приобретенное победами. Во всем этом походе Ш. выказал талант выдающегося полководца. Предводительствуя толпами горцев, не знакомых еще с дисциплиной, своевольных и легко падавших духом при малейшей неудаче, он сумел в короткий срок подчинить их своей воле и внушить готовность идти на самые трудные предприятия. После неудачного нападения на укрепленную деревню Андрееву, Ш. обратил внимание на Гергебиль, который был плохо укреплен, а между тем имел огромное значение, защищая доступ из северного Дагестана в южный, и на башню Бурундук-кале, занятую только несколькими солдатами, тогда как она защищала сообщение Аварии с плоскостью. 28 октября 1843 г. толпы горцев, числом до 10 тыс., окружили Гергебиль, гарнизон которого составляли 306 человек Тифлисского полка, под начальством майора Шаганова (см.); после отчаянной обороны крепость была взята, гарнизон почти весь погиб, только немногие попались в плен (8 ноября). Падение Гергебиля было сигналом к восстанию койсу-булинских аулов по правому берегу Аварского Койсу, вследствие чего наши войска очистили Аварию. Темир-Хан-Шура была теперь совершенно изолирована; не решаясь напасть на нее, Ш. решил заморить ее голодом и напал на укрепление Низовое, где был склад съестных припасов. Несмотря на отчаянные приступы 6000 горцев, гарнизон выдержал все нападения их и был освобожден генералом Фрейтагом, который сжег припасы, заклепал пушки и отвел гарнизон в Кази-Юрт (17 ноября 1843 г.). Враждебное настроение населения заставило русских очистить Миатлинский блокгауз, потом Хунзах, гарнизон которого, под начальством Пассека, перешел в Зирани, где был осажден горцами. На помощь Пассеку двинулся генерал Гурко и 17 декабря выручил его из осады. К концу 1843 г. Ш. был полным господином Дагестана и Чечни; нам приходилось начинать дело их покорения с самого начала.
Занявшись организацией подвластных ему земель, Ш. разделил Чечню на 8 наибств и затем на тысячи, пятисотни, сотни и десятки. На обязанности наибов лежали распоряжения по вторжению мелких партий в наши пределы и наблюдение за всеми движениями русских войск. Значительные подкрепления, полученные русскими в 1844 г., дали им возможность взять и разорить Черкей и оттеснить Ш. с неприступной позиции у Буртуная (июнь 1844 г.). 22 августа начата была нами постройка на реке Аргун Воздвиженского укрепления, будущего центра Чеченской линии; горцы тщетно старались помешать постройке крепости, пали духом и перестали показываться. Даниель-бек, султан Элису, перешел в это время на сторону Ш., но генерал Шварц занял Элисуйское султанство, и измена султана не принесла Шамилю той пользы, на которую он рассчитывал. Власть Ш. все еще была очень крепка в Дагестане, особенно в южном и по левому берегу Сулака и Аварского Койсу. Он понимал, что главной его поддержкой является низший класс народа, а потому и старался всеми средствами привязать его к себе: с этой целью он учредил должность муртазеков, из людей бедных и бездомных, которые, получив от него власть и значение, были слепым орудием в его руках и строго наблюдали за исполнением его предписаний. В феврале 1845 г. Ш. занял торговый аул Чох и принудил к покорности соседние селения. Император Николай I приказал новому наместнику, графу Воронцову, взять резиденцию Ш., Дарго, хотя против этого восставали все авторитетные кавказские боевые генералы, как против бесполезной экспедиции. Экспедиция, предпринятая 31 мая 1845 г., заняла Дарго, брошенное и сожженное Ш., и вернулась 20 июля, потеряв 3531 человека без малейшей пользы. Ш. окружал нас во время этой экспедиции такой массой своих войск, что каждый вершок пути мы должны были завоевывать ценой крови; все дороги были испорчены, перекопаны и перегорожены десятками завалов и засек; все селения приходилось брать приступом или они доставались нам разрушенными и сожженными. Русские вынесли из даргинской экспедиции убеждение, что путь к владычеству в Дагестане идет через Чечню и что действовать нужно не набегами, а прорубанием дорог в лесах, основанием крепостей и заселением занятых мест русскими поселенцами. Это и было начато в том же 1845 г. Чтобы отвлечь наше внимание от событий в Дагестане, Ш. беспокоил нас в разных пунктах по Лезгинской линии; но разработка и укрепление Военно-Ахтынской дороги и здесь постепенно ограничивали поле его действий, сближая самурский отряд с лезгинским. Имея в виду вновь овладеть Даргинским округом, Ш. перенес свою столицу в Ведено, в Ичкерии. В октябре 1846 г., заняв сильную позицию при селении Кутеши, Ш. намеревался заманить наши войска, под начальством князя Бебутова, в это узкое ущелье, окружить их здесь, отрезать от всяких сообщений с другими нашими отрядами и разбить или заморить голодом. Наши войска неожиданно, ночью 15 октября, напали на Ш. и, несмотря на упорную и отчаянную защиту, разбили его наголову: он бежал, бросив множество значков, одну пушку и 21 зарядный ящик. С наступлением весны 1847 г. русские осадили Гергебиль, но, защищаемый отчаянными мюридами, искусно укрепленный, он отбился, поддержанный вовремя Ш. (1—8 июня 1847 г.). Начавшаяся в горах холера принудила обе стороны приостановить военные действия. 25 июля князь Воронцов осадил сильно укрепленный и снабженный большим гарнизоном аул Салты; Ш. послал на выручку осажденных своих лучших наибов (Хаджи-Мурата, Кибит-Магому и Даниель-бека), но неожиданным нападением наших войск они были разбиты и бежали с громадной потерей (7 августа). Ш. много раз пытался подать помощь Салтам, но успеха не имел. 14 сентября крепость была взята русскими. Постройкой укрепленных штаб-квартир в Чир-юрте, Ишкартах и Дешлагоре, охранявших равнину между рекой Сулак, Каспийским морем и Дербентом, и устройством укреплений при Ходжал-Махи и Цудахаре, положивших начало линии по Казикумыхскому Койсу, русские очень стеснили движения Ш., затруднив ему прорыв на равнину и заперев главнейшие проходы в средний Дагестан. К этому присоединилось недовольство народа, который, голодая, роптал, что вследствие постоянной войны нельзя засеять поля и заготовить для своих семейств пропитание на зиму; наибы ссорились между собой, обвиняли друг друга и доходили до доносов.
В январе 1848 г. Ш. собрал в Ведено наибов, главнейших старшин и духовных лиц и объявил им, что, не видя от народа помощи в своих предприятиях и усердия в военных действиях против русских, он слагает с себя звание имама. Собрание объявило, что оно не допустит этого, потому что в горах нет человека, более достойного носить звание имама; народ не только готов подчиниться требованиям Ш., но обязывается послушанием и его сыну, к которому после смерти отца должно перейти звание имама. 16 июля 1848 г. Гергебиль был взят русскими. Ш., со своей стороны, напал на укрепление Ахты, защищаемое всего 400 человеками под начальством полковника Рота, а мюридов, воодушевляемых личным присутствием имама, было не менее 12 тыс. Гарнизон защищался геройски и был спасен прибытием князя Аргутинского, разбившего скопища Ш. при селении Мескинджи на берегах реки Самур. Лезгинская линия была поднята нами на южные отроги Кавказа, чем мы отняли у горцев пастбища и заставили многих из них покориться или переселиться в наши пределы. Со стороны Чечни мы стали теснить непокорные нам общества, врезываясь в глубь гор передовой Чеченской линией, состоявшей пока только из укрепления Воздвиженского и Ачтоевского, с промежутком между ними в 42 версты. В конце 1847 и начале 1848 гг. в середине Малой Чечни было возведено укрепление на берегах реки Урус-Мартан между вышеназванными укреплениями, в 15 верстах от Воздвиженокого и в 27 верстах от Ачтоевското. Этим мы отняли у чеченцев богатую равнину, житницу страны. Население пало духом; одни покорились нам и переселились ближе к нашим укреплениям, другие ушли дальше в глубь гор. Со стороны Кумыкской плоскости мы оцепляли Дагестан двумя параллельными линиями укреплений. Зима 1848—49 гг. прошла спокойно. В апреле 1849 г. Хаджи-Мурат произвел неудачное нападение на Темир-Хан-Шуру. В июне мы подошли к Чоху и, найдя его отлично укрепленным, повели осаду по всем правилам инженерного искусства; но, видя громадные силы, собранные Ш. для отражения нашего приступа, князь Аргутинский-Долгоруков снял осаду. В зиму 1849—1850 гг. была прорублена громадная просека от укрепления Воздвиженского на Шалинскую поляну, главную житницу Большой Чечни и отчасти Нагорного Дагестана; для обеспечения другого пути туда же прорублена была дорога от Куринского укрепления через Качкалыковский хребет до спуска в долину Мичика. Малая Чечня в четыре летних экспедиции вся была захвачена нами. Чеченцы доведены были до отчаяния, негодовали на Ш., не скрывали своего желания освободиться от его власти и в 1850 г. в числе нескольких тысяч переселились в наши пределы. Попытки Ш. и его наибов проникнуть в наши пределы не имели успеха: они кончались отступлением горцев или даже полным их поражением (дела генерал-майора Слепцова у Цоки-юрта и Датыха, полковника Майделя и Бакланова на реке Мичике и в земле аухавцев, полковника Кишинского на Кутешинских высотах и др.). В 1851 г. политика вытеснения непокорных горцев с плоскостей и долин продолжалась, кольцо укреплений суживалось, число укрепленных пунктов увеличивалось. Экспедиция генерал-майора Козловского в Большую Чечню превратила эту местность, до реки Бассы, в безлесную равнину. В январе и феврале 1852 г. князь Барятинский совершил на глазах Ш. ряд отчаянных экспедиций в глубь Чечни. Ш. стянул все свои силы в Большую Чечню, где на берегах рек Гонсаула и Мичика вступил в горячий и упорный бой с князем Барятинским и генералом Баклановым, но, несмотря на громадный перевес в силах, был разбит несколько раз. В 1852 г. Ш., чтобы подогреть усердие чеченцев и ослепить их блестящим подвигом, решился наказать мирных чеченцев, живших около Грозной, за их уход к нам; но его замыслы были открыты, его охватили со всех сторон и из 2000 человек его ополчения многие пали под Грозной, а другие утонули в Сунже (17 сентября 1852 г.). Действия Ш. в Дагестане за эти годы заключались в рассылке партий, которые нападали на наши войска и на покорных нам горцев, но особого успеха не имели. Безнадежность борьбы сказалась в многочисленных переселениях в наши пределы и даже изменой наибов, в том числе Хаджи-Мурата. Большим ударом для Ш. в 1853 г. был захват нами долины Мичика и его притока Гонсоли, в которых жило очень многочисленное и преданное ему чеченское население, кормившее своим хлебом не только себя, но и Дагестан. Он собрал для обороны этого угла около 8 тыс. конницы и около 12 тыс. человек пехоты; все горы были укреплены бесчисленными завалами, искусно расположенными и сложенными, все возможные спуски и подъемы были испорчены до полной негодности для движения; но стремительные действия князя Барятинского и генерала Бакланова привели к полному поражению Ш. Он затих до тех пор, пока наш разрыв с Турцией не заставил встрепенуться всех мусульман Кавказа. Ш. распустил слух, что русские покинут Кавказ и тогда он, имам, оставшись полным господином, строго накажет тех, кто теперь же не перейдет на его сторону. 10 августа 1853 г. он выступил из Ведено, по дороге собрал ополчение в 15 тыс. человек и 25 августа занял селение Старые Закаталы, но, разбитый князем Орбелиани, который имел всего около 2 тыс. войска, ушел в горы. Несмотря на эту неудачу, население Кавказа, наэлектризованное муллами, готово было подняться против русских; но имам почему-то промедлил целую зиму и весну и только в конце июня 1854 г. спустился в Кахетию. Отбитый от селения Шильды, он захватил в Цинандали семью генерала Чавчавадзе и ушел, ограбив несколько селений. 3 октября 1854 г. он опять появился перед аулом Истису, но отчаянная оборона жителей селения и крошечного гарнизона редута задержала его, пока из Куринского укрепления не подоспел барон Николаи: войска Ш. были разбиты наголову и бежали в ближайшие леса.
В течение 1855 и 56 гг. Ш. был мало деятелен, а мы не имели возможности предпринять что-либо решительное, так как заняты были Восточной войной. С назначением главнокомандующим князя A. M. Барятинского (1856 г.) мы начали энергично продвигаться вперед, опять при помощи просек и возведения укреплений. В декабре 1856 г. огромная просека прорезала Большую Чечню в новом месте; чеченцы перестали слушаться наибов и придвинулись к нам. На реке Бассе в марте 1857 г. было возведено Шалинское укрепление, выдвинутое почти к подножию Черных гор, последнему убежищу непокорных чеченцев, и открывавшее кратчайший путь в Дагестан. Генерал Евдокимов проник в долину Аргуна вырубил здесь леса, сжег аулы, построил оборонительные башни и Аргунское укрепление и довел просеку до вершины Даргин-Дук, от которой недалеко до резиденции Ш., Ведено. Множество селений покорились русским. Чтоб удержать в своем повиновении хоть часть Чечни, Ш. оцепил оставшиеся ему верными аулы своими дагестанскими толпами и загонял жителей дальше в горы; но чеченцы уже потеряли в него веру и искали только удобного случая, чтоб избавиться от его ига. В июле 1858 г. генерал Евдокимов взял аул Шатой и занял всю Шатоевскую равнину; другой отряд проник в Дагестан со стороны Лезгинской линии. Ш. был отрезан от Кахетии; русские стали на вершинах гор, откуда могли в любую минуту спуститься в Дагестан по Аварскому Койсу. Чеченцы, тяготясь деспотизмом Ш., просили помощи у русских, выгоняли мюридов и свергали власти, поставленные Ш. Падение Шатоя так поразило Ш., что он, имея под ружьем массу войска, поспешно удалился, в Ведено. Агония власти Ш. началась с конца 1858 г. Допустив русских утвердиться беспрепятственно на Чанты-Аргуне, он сосредоточил большие силы по другому истоку Аргуна, Шаро-Аргуну, и потребовал поголовного вооружения чеченцев и дагестанцев. Его сын Кази-Магома занял ущелье реки Бассы, но был вытеснен оттуда в ноябре 1858 г. Аул Таузен, сильно укрепленный, был обойден нами с флангов. Наши войска не шли, как прежде, через дремучие леса, где Ш. был полный хозяин, а медленно двигались вперед, вырубая леса, проводя дороги, возводя укрепления. Для защиты Ведено Ш. стянул около 6—7 тыс. человек. Мы подошли к Ведено 8 февраля, взбираясь на горы и спускаясь с них по жидкой и липкой грязи, делая в час по 1/2 версты, со страшными усилиями. Любимый наиб Ш. Талгик перешел на нашу сторону; жители ближайших селений отказывали имаму в повиновении, так что он поручил защиту Ведено тавлинцам, а чеченцев увел подальше от русских, в глубь Ичкерии, откуда издал приказ, чтобы жители Большой Чечни переселились в горы. Чеченцы не исполнили этого приказа и явились к нам в лагерь с жалобами на Ш., с изъявлениями покорности и с просьбой о защите. Генерал Евдокимов исполнил их желание и для охраны переселяющихся в наши пределы отправил отряд графа Ностица на реку Хулхулау. Для отвлечения сил неприятеля от Ведено командующий в Прикаспийской части Дагестана, барон Врангель, начал военные действия против Ичкерии, где сидел теперь Ш. Подойдя рядом траншей к Ведено, генерал Евдокимов 1 апреля 1859 г. взял его штурмом и разрушил до основания. Целый ряд обществ отпал от Ш. и перешел на нашу сторону. Ш., однако, все еще не терял надежды и, появившись в Ичичале, собирал новое ополчение. Главный наш отряд свободно шел вперед, обходя неприятельские укрепления и позиции, которые вследствие этого оставлялись неприятелем без боя; встречавшиеся по пути селения покорялись нам тоже без боя; с жителями велено было везде обходиться мирно, о чем скоро узнали все горцы и еще охотней стали отпадать от Ш., который удалился в Андалял и укрепился на горе Гуниб. 22 июля отряд барона Врангеля появился на берегу Аварского Койсу, после чего аварцы и другие племена изъявили покорность русским. 28 июля к барону Врангелю явилась депутация от Кибит-Магомы, с объявлением, что он задержал тестя и учителя Ш., Джемаль-эд-Дина, и одного из главных проповедников мюридизма, Аслана. 2 августа Даниель-бек сдал барону Врангелю свою резиденцию Ириб и аул Дусрек, а 7 августа сам явился к князю Барятинскому, был прощен и возвращен в бывшие свои владения, где занялся водворением спокойствия и порядка среди покорившихся русским обществ. Примирительное настроение в такой степени охватило Дагестан, что в середине августа главнокомандующий беспрепятственно проехал через всю Аварию в сопровождении одних аварцев и койсу-булинцев до самого Гуниба. Войска наши окружили Гуниб со всех сторон; Ш. заперся там с небольшим отрядом (400 человек, считая и жителей селения). Барон Врангель от имени главнокомандующего предложил Ш. покориться Государю, который разрешит ему свободный выезд в Мекку, с обязательством избрать ее своим постоянным местопребыванием; Ш. отклонил это предложение. 25 августа апшеронцы поднялись по отвесным скатам Гуниба, перекололи отчаянно защищавших завалы мюридов и подошли к самому аулу (в 8 верстах от места, где они взобрались на гору), куда к этому времени собрались и другие войска. Шамилю пригрозили немедленным штурмом; он решился сдаться и был отведен к главнокомандующему, который принял его ласково и отправил, вместе с семьей, в Россию. После приема в Петербурге императором ему отведена была для жительства Калуга, где он пробыл до 1870 г., с коротким пребыванием в конце этого времени в Киеве; в 1870 г. он был отпущен на жительство в Мекку, где и скончался в марте 1871 г.
Соединив под своей властью все общества и племена Чечни и Дагестана, Ш. был не только имамом, духовным главой своих последователей, но и политическим властителем. Опираясь на учение ислама о спасении души войной с неверными, стараясь объединить разрозненные народы восточного Кавказа на почве мохаммеданства, Ш. хотел подчинить их духовенству, как общепризнанному авторитету в делах неба и земли. Чтобы достигнуть этой цели, он стремился к упразднению всех властей; порядков и учреждений, основанных на вековых обычаях, на адате; основой жизни горцев, как частной, так и общественной, он сделал шариат, т. е. ту часть Корана, где изложены гражданские и уголовные постановления. Вследствие этого власть должна была перейти в руки духовенства; суд перешел из рук выборных светских судей в руки кадиев, толкователей шариата. Связав исламом, как цементом, все дикие и вольные общества Дагестана, Ш. отдал управление в руки духовных и при их помощи установил единую и неограниченную власть в этих некогда свободных странах, а чтоб им легче было выносить его иго, указывал на две великие цели, которых горцы, повинуясь ему, могут достигнуть: спасение души и сохранение независимости от русских. Время Ш. называлось у горцев временем шариата, его падение — падением шариата, так как сейчас же после того везде возродились старинные учреждения, старинные выборные власти и решение дел по обычаю, т. е. по адату. Вся подчиненная Ш. страна была разделена на округа, из которых каждый находился под управлением наиба, имевшего военно-административную власть. Для суда в каждом наибстве был муфтий, назначавший кадиев. Наибам было запрещено решать шариатские дела, подведомственные муфтию или кадиям. Каждые четыре наибства сначала подчинялись мудиру, но от этого установления Ш. в последнее десятилетие своего господства принужден был отказаться, вследствие постоянных распрей между мудирами и наибами. Помощниками наибов были мюриды, которым, как испытанным в мужестве и преданности священной войне (газавату), поручали исполнять более важные дела. Число мюридов было неопределенное, но 120 из них, под начальством юзбаши (сотника), составляли почетную стражу Ш., находились при нем безотлучно и сопровождали его во всех поездках. Должностные лица были обязаны беспрекословным повиновением имаму; за ослушание и проступки их подвергали выговору, разжалованию, аресту и наказанию плетьми, от которого были избавлены мудиры и наибы. Военную службу обязаны были нести все способные носить оружие; они делились на десятки и сотни, бывшие под начальством десятских и сотских, подчиненных в свою очередь наибам. В последнее десятилетие своей деятельности Ш. завел полки в 1000 человек, делившиеся на 2 пятисотенных, 10 сотенных и 100 отрядов по 10 человек, с соответственными командирами. Некоторые селения, в виде исключения, были избавлены от военной повинности, но обязаны были за то доставлять серу, селитру, соль и т. п. Самое большое войско Ш. не превышало 60 тыс. человек. В 1842—43 гг. Ш. завел артиллерию, частью из брошенных нами или отнятых у нас пушек, частью из приготовленных на собственном его заводе в Ведено, где было отлито около 50 орудий, из которых годных оказалось не более четверти. Порох изготовлялся в Унцукуле, Гунибе и Ведено. Учителями горцев в артиллерийском, инженерном и строевом деле часто были беглые солдаты, которых Ш. ласкал и одарял. Государственная казна Ш. составлялась из доходов случайных и постоянных; первые доставлялись грабежом, вторые состояли из зекята — установленного шариатом сбора десятой части дохода с хлеба, овец и денег, и хараджа — подати с горных пастбищ и с некоторых селений, плативших такую же подать ханам. Точная цифра доходов имама неизвестна.
См. "Кавказский Сборник" (21 т.); Н. Ф. Дубровин, "История войны и владычества русских на Кавказе" (6 т.); его же, "Кавказская война при Николае I и Александре"; Е. Вейденбаум, "Путеводитель по Кавказу" (Тифлис, 1888). Более подробная библиография по истории Ш. — у Миансарова, "Библиография Кавказа".
{Брокгауз}
Шамиль
имам Чечни и Дагестана, самый грозный возбудитель кавказских горцев против русских, покорившийся в 1861 г.; род. 1797 г. в Гимрах; † 9 апр. 1871 г. в Медине.
{Половцов}
Шамиль
(около 1798—1871) — вождь национально-освободительного движения горских народов Кавказа, направленного против колониальной политики царской России. Ш. родился в ауле Гимри Койсубулинского общества в Дагестане, в семье аварского крестьянина Дэнгау Магомета; готовился к мусульманской религиозной карьере. В поисках учителей Ш. исходил весь Дагестан и хорошо ознакомился с жизнью его отдельных народов. Познакомившись с одним из будущих вождей движения". Кази-Муллой (Гази-Мохаммедом), Ш. стал его близким другом. Широкое народное движение, охватившее народы Кавказа в 20-х гг. 19 в., определило направление деятельности Ш. Движение это было вызвано колониальной политикой России, которая грабила коренное население гор, отрезала лучшие куски земли для казачьей колонизации и всячески поддерживала и укрепляла деспотизм туземных феодалов. Народное восстание, направленное против России и против местных владельческих сословий, было в основе своей антифеодальным. Социальные требования восставших скрывались под религиозной оболочкой. Движение развивалось, с одной стороны, под знаменем газавата (священной войны) против русских, а с другой — как борьба за шариат против адата. При этом шариату давалось конечно толкование, соответствующее требованиям восставших масс. К этим требованиям полностью применимы слова Энгельса о крестъянско-плебейских ересях средневековья, которые "требовали восстановления равенства, существовавшего в отношениях между членами ранней христианской общины, и признания этого равенства в качестве нормы и для гражданского мира. Из равенства сынов божьих они выводили гражданское равенство". Идея "равенства" лежит и в основе толкования мусульманского вероучения восставшими народными массами Кавказа. Русский офицер, записавший со слов Ш. его идеи, говорит, что программой восстания было равенство. В то же время движению Ш. присуща и другая характернейшая черта антифеодальных крестьянских движений — проповедь аскетизма, также направленная против господствующих классов и основанная на принципе равенства.
Подготовлявшееся отдельными разрозненными вспышками восстаний национально-освободительное движение горских народов уже получило широкий размах, когда Курали-Магома выступил в 1823 с проповедью газавата, равенства, религиозного очищения и аскетизма. Эти же лозунги явились руководящими и в дальнейшем ходе движения, когда во главе его стал Шамиль. "Мусульмане не могут находиться под властью неверных", — учил Курали-Магома. "Мусульманин не может быть ничьим рабом и никому не должен платить подати. Между всеми мусульманами должно существовать равенство. Для мусульманина первое дело — газават, а потом исполнение шариата. Кто исполняет шариат, тот должен вооружиться во что бы то ни стало, бросить семейство, дом и не щадить самой жизни". Заимствовав у мусульманского религиозного послушничества — тариката — свои организационные формы, проповедуя согласно его учению, что человек может сблизиться с Аллахом только путем аскетизма и самоотречения, Курали-Магома создал из своих "мюридов" — послушников — кадры руководителей растущего восстания. Широкий народный характер восстание приняло однако лишь после первого прямого акта, направленного против туземных владетелей, — после убийства аварских ханов, феодальных владык Аварии. Этой расправой непосредственно руководил Ш.
Ш. стал имамом, духовным и светским вождем движения в 1834. Руководя восстанием, Ш. проявил качества выдающегося политического вождя и крупного военачальника. Пользуясь огромным авторитетом в массах восставших, Ш. являлся первым агитатором за дело газавата и проявил себя также как крупный хозяйственный руководитель имамата. Выдающееся личное геройство, находчивость, смелость и казавшаяся современникам фантастической личная "неуловимость" Ш., за которым в течение десятилетий гонялись многочисленные отряды царской армии, окружили имя Ш. ореолом народных легенд. К моменту прихода Ш. к власти восстание находилось в полном разгаре и охватило весь Кавказ. Борьба была столь напряженной и страстной, что крестьянское население гор на время частично преодолело даже роковой бич всех крестьянских восстаний — разобщенность и партикуляризм — и объединилось под знаком общих религиозно-политических идей. Так возник имамат, своеобразная религиозно-политическая организация, централизовавшая военное управление, создавшая в форме религиозных канонов единую систему гражданских норм, объединившая, хотя и в относительном смысле, разноплеменный и многоязычный Кавказ в одном устремлении борьбы против колониальной политики царизма за свое национальное освобождение. В течение 25 лет, с 1834 по 1859, имамом, главой этого государства, был Ш. "Если бы все эти кавказские области объединились под владычеством единого военного вождя, — писал Маркс, анализируя судьбы восстания Ш., — они могли бы представить серьезную опасность даже для соседних казачьих областей". Однако такое относительное единство в разноплеменном крестьянском восстании, не руководимом пролетариатом, могло быть только очень кратковременным. Уже в 40-х гг. в лагере восставших начинается разброд. От Ш. откалывается Чечня, затем начинается последовательный ряд измен. Непобедимое до тех пор восстание терпит ряд тяжелых военных поражений и идет к неизбежной гибели. В 1859, почти через 40 лет после начала открытой борьбы против русских, пал последний оплот Ш. — аул Гуниб, и главнокомандующий, кн. Барятинский, издал свой "знаменитый" приказ: "Гуниб взят. Шамиль в плену. Поздравляю Кавказскую армию". Ш., этот, по выражению Маркса, "великий демократ", был захвачен с горсточкой своих людей в плен двухсоттысячной Кавказской армией царской России и отвезен в Петербург. Позже пленный Ш. был отправлен в ссылку в Калугу, провел там несколько лет, затем поехал "поклониться праху пророка" в Мекку, где и умер.
Лит.
: Маркс К. и Энгельс Ф., Сочинения, т. XII (Переписка 1854—1860), М.—Л., 1929, стр. 10, 40, 52; Покровский M. H., Дипломатия и войны царской России в 19 столетии, М., 1923 (ст. Завоевание Кавказа); Гаджи-Али (Сказание очевидца о Шамиле), в кн. Сборник сведений о кавказских горцах, вып. 7, Тифлис, 1873; Руновский А., Мюридизм и газават по объяснению Шамиля, Тифлис, 1863; Казем-бек М., Мюридизм и Шамиль, "Русское слово", СПб, 1859, кн. 12; Тагиp M., Три имама, Махач-Кала, 1928 (отд. оттиск из "Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа", вып. 45).Е. Драбкина.
Шамины, дворянский род— русский дворянский род, ведущий начало от лейб-компанца Григория Ш. Герб внесен в III часть Гербовника. Есть еще несколько дворянских родов Ш., более позднего происхождения.
{Брокгауз}
Большая биографическая энциклопедия. 2009.
