Резвой, Модест Дмитриевич

— сын предыдущего, военный и общественный деятель царствования Императора Николая Павловича. Получил образование в Главном Инженерном Училище, где, по окончании полного курса учения в 1825 г., был записан "на почетную доску в конференц-зале". Затем, по выходе из Училища, назначен на службу в С.-Петербургскую Инженерную команду и с ноября 1826 года преподавал историю в "верхних" (т. е. старших) классах Инженерного Училища; в 1828 году гвардии инженер-поручик, он в 1833 году произведен был в капитаны и тогда же участвовал в хронометрической экспедиции в Балтийское море, под начальством генерал-лейтенанта Ф. Ф. Шуберта. В 1835 году Р. по болезни уволен был от преподавания истории и переведен (13-го января 1836 года) в Корпус инженеров военных поселений, а в 1837 году уволился за болезнью в отставку с чином коллежского асессора, но менее, чем через год, в 1838 году, определился в Инженерный Департамент Начальником первого строительного Отделения, в 1840 году произведен был в надворные советники, в 1842 г. пожалован орденом св. Анны 3-ей степени, в 1846 году, с Высочайшего соизволения, был командирован в крепость Нарву для обозрения на месте существующих там зданий, примечательных своею древностью, и для содействия при составлении полного проекта на исправление происшедших в них повреждений. В 1849 г. он был переименован в полковники по Корпусу инженеров морской строительной части и был назначен Вице-директором Строительного Департамента Морского Министерства. Умер 7-го сентября 1853 года и погребен вместе с отцом, на кладбище Императорского Фарфорового завода.

Таков послужной список М. Д. Резвого, но известность свою он приобрел на поприще художественном.

19-го сентября 1839 года Императорская Академия Художеств, в заседании своем, постановила: "признать почетным вольным общником Модеста Дмитриевича Резвого, коллежского асессора, известного любовью к искусствам и отличным успехом в рисовании и музыке".

Почти в это же время Резвой был избран в члены Общества Поощрения Художеств (39-ый по порядку член этого Общества), а выборы в Общество Поощрения Художества в то время были обставлены очень тяжелыми условиями: производилась закрытая баллотировка, и если у баллотирующегося находились "два черных балла" (т. е. два отрицательных голоса), — он лишался права быть когда-либо избранным в Общество; при нахождении одного черного балла, если никто из присутствовавших не пожелает изъяснить, почему он положил черный шар, — назначалась через год вторая и последняя баллотировка; Резвой же не только был избран в члены Общества, но с 12-го октября 1844 года был почтен званием Секретаря Общества, которым и оставался до 1850 года.

"Любовь к искусствам" — так говорилось в постановлении Академии Художеств при выборе Резвого в Почетные вольные общники, — была главным импульсом жизни М. Д. Резвого, и эта любовь была вполне чистой, бескорыстной; даже более того — она до известной степени вредила успехам его по службе. Не забудем, что в то время на писателя и вдобавок — на художественного писателя в сферах был отрицательный взгляд, и если Резвой не слишком успешно двигался по иерархической лестнице и довольно часто выходил в отставку "по болезни", то во всем этом была виновата вышеуказанная "любовь и искусству".

Сам Резвой выделялся среди любителей того времени исполнением миниатюрных портретов и литографий; между последними известны следующие: 1) портрет профессора А. А. Бунге в костюме мандарина (А. А. Бунге был некоторое время в Китае); 2) портрет бургомистра города Вендена Иоганна Эвадда Гассинга (предка жены M. Д. Резвого); 3) портрет доктора Рейнека Грота; 4) портрет баронессы Корф, урожденной Врангель; 5) портрет графини Кутайсовой; родная тетка М. Д. Резвого — Анна Петровна Резвая (176.., ум. 1848 г.), бывшая замужем за известным фаворитом Императора Павла І — графом Иваном Павловичем Кутайсовым); 6) портрет Герцога Максимилиана Лейхтенбергского, Президента Императорской Академии Художеств; 7) портрет генерала Ф. Ф. Шуберта (под начальством которого М. Д. Резвой, как было указано выше, совершал хронометрическую экспедицию в Балтийское море).

Из этого, далеко неполного перечня литографических портретов видно, что M. Д. Резвой рисовал с своих родных и знакомых в часы досуга. Но эти портреты не могут назваться "неопытными упражнениями дилетанта-любителя": в них виден и опытный карандаш, и безусловное художественное чутье; между тем Резвой никогда не учился специально рисованию, и можно думать, что при получении систематического художественного образования из него вышел бы талантливый художник. Но неполучение Резвым специального художественного образования было и к лучшему, — пожалуй, появился бы еще один талантливый художник, но уже наверное не был бы такой ревностный, даже, — можно сказать более, — фанатический защитник и покровитель начинающих талантов, каким стал Резвой, как Секретарь Общества Поощрения Художеств. Основатели этого Общества — богатые и знатные филантропы — не могли бы действовать так успешно, если бы в Обществе не состояли Резвой и А. П. Сапожников (женатый на сестре М. Д. Резвого и состоявший Казначеем Общества). Секретарь и Казначей Общества выискивали всевозможные средства, чтобы поощрить, развить зарождающееся русское искусство. Пусть они часто ошибались, пусть многие из открытых ими талантов оказывались "пустоцветами", но нельзя ни на мгновение забывать, что только благодаря усиленной поддержке Общества Поощрения Художеств Александр Андреевич Иванов мог закончить свою картину "Явление Христа в мир", что пенсионером Общества был и Карл Брюллов, — конечно, не признаваемый ныне всемирным гением, но все же бывший большим талантом и сильно влиявший на развитие русского искусства; наконец, пенсионерами Общества были и братья Чернецовы, граверы Пожалостин, Иордан и ряд других, менее значительных художников. Литография же вполне обязана Обществу Поощрения Художеств, которое всеми зависящими от него способами стремилось распространить это искусство у нас в России. И главным работником в этом направлении был Резвой, никогда не забывавший своих питомцев и всегда умевший оказать поддержку — и в такой форме чтобы не оскорбить, не обидеть нуждавшегося в этой поддержке. Для этого делались заказы художникам, устраивались лотереи художественных произведений, выдумывались различные иллюстрированные издания, посылались рекомендательные письма к сильным мира сего и, наконец, обращались и к туго набитому кошельку меценатов, не говоря уже о личной материальной помощи. Внук Терентия Резвого, разбогатевшего на подрядах, умел находить остаткам дедовских капиталов достойное применение.

Еще более значительны, хотя и еще менее оценены заслуги Резвого в области музыки. Будучи сам виолончелистом, Резвой устраивал сам и участвовал в устраиваемых другими музыкальных вечеринках, где исполнителями были все любители: генералы Шуберт и Шильдер, Сапожников и многие другие.

"Собирались рано, — вспоминает один из современников, — часов в 6 вечера, и далеко за полночь игрались квартеты, квинтеты, трио Гайдена, Моцарта и изредка Бетховена". — Но кроме этих любительских вечеринок, Резвой был постоянным участником того любительского оркестра, который, заключая в себе представителей высшего света, начиная с середины 1840-х годов, играл на ежегодно устраиваемом концерте в пользу частных школ Патриотического Общества. Затем Резвой был в течение ряда лет защитником и покровителем чуть ли не большинства приезжавших в Петербург музыкантов. В этом отношении Резвой прибегал и к помощи прессы, помещая в "Северной Пчеле" заметки и отзывы; к сожалению, большинство из них помещалось или анонимно, или под затейливыми псевдонимами (так, кажется, подпись ξ [кси], довольно часто встречающаяся на столбцах "Северной Пчелы" за 1838 и 1839 гг. под различными музыкальными рецензиями, принадлежит Резвому).

Но под одной из своих заметок — об музыканте-пианисте Адольфе Гензельте — Резвой подписался полностью "Модест Резвой". Не говоря уже о том, что в этой заметке сохранились очень любопытные подробности, указывающие, как нужно было устраивать концерты в 1840-х годах в Петербурге, — эта заметка интересна и потому, что в ней отразились взгляды Резвого на музыку.

Об Адольфе Гензельте после его приезда в Россию ходило много слухов, и Резвой пишет: "Невзирая на некоторое недоверие и даже предубеждение, — мы нашли в нем виртуоза гениального в полном значений этого слова. Игра его исполнена огня, силы, чувства, выражения, мягкости, всегда вдохновения. Если по исполнению ставят его на одну степень с знаменитым Тальбергом, то он имеет над ним большой перевес по своим сочинениям, в которых отразилась мощность и творческая сила самобытного гения. Гензельт есть явление совершенно поэтическое. Тальберг, Лист и Шопен принадлежат столько же своему искусству, сколько миру, в котором живут. Гензельт весь сосредоточен в своем искусстве. Он отделен от света, он, как младенец, не знаком с прозою житейских потребностей и отношений... Утешительно видеть, что в наше время художественных беснований (извините за выражение) Гензельт сохранил всю чистоту и выспренность своего искусства; отвергая все, что только приближается к шарлатанству, убегал холодности и сухости записных классиков, не вдается в безотчетность буйного романтизма; отклоняясь от злоупотреблений новейших школ, он воспользовался, однако, нововведением и усовершенствованием по части механизма. Нет трудностей, которые бы затрудняли его".

К этому отзыву об артисте приведем не менее характерную рецензию Резвого на "Новые издания древних напевов православной церкви". Заметка была помещена в той же "Северной Пчеле" за 1848 год и также подписана его полной фамилией.

"Пользуясь всеми пособиями науки и искусства, вникая в дух и склад нашей церковной музыки, дошедшей до нас или в письменных памятниках, или по преданиям, г-н Львов, — писал М. Д. Резвой, — облек родные, священные напевы в стройные, звучные гармонии, отвергая все чужое, постороннее и несвойственное и тщательно сохраняя то, что сохранило время, и с тонкою разборчивостью отыскивая и восстанавливая утраченное. Это новое произведение г-на Львова, свидетельствуя о неутомимой его деятельности и стремлении к полезному и изящному, конечно, принято будет с благодарностью всяким русским, всяким православным! Остается сказать несколько слов о музыкальном достоинстве и неподдельной подлинности упомянутых изданий. Имев случай слушать некоторые из заключающихся в них напевов, превосходно исполненных хором Придворной Капеллы, мы ощутили величайшее художественное наслаждение, исполнившее душу умилительного благоговения. Эти дивные звуки казались нам творением неземным, а принадлежащим обители чистейшего мира". И далее Резвой высказывает следующий взгляд на молитву.

"Молитва должна быть не концертом, а молитвою; музыка должна сообразоваться со словом, а не слово с музыкою. Молитва читается или рецитируется, и музыка только тогда может почитаться вполне соответственною, если, подчиняясь условиям просодических форм, не отвлекает от содержания текста, а напротив того способствует к уразумению его".

Из приведенных отзывов ясно, что Резвой не был новатором музыкальной критики, а скорее хранителем хороших музыкальных традиций доброго старого времени. И, конечно, не в любительском музицировании, быть может, иногда доходившем и до виртуозности; не в писании музыкальных рецензий было значение Резвого. Значение его в отношении к музыке ярко, ясно и, главное, в немногих словах охарактеризовал другой деятель той же эпохи — князь В. Ф. Одоевский. Последний писал в 1845 году:

"Резвой не только глубокий знаток музыки и талантливый сочинитель, но он своим переводом Фуксова "Генерал-баса" установил впервые наш технический язык. Этот труд — нелегкий и требовал со стороны переводчика не только знания обоих языков, но и полного обладания музыкою, как наукою и как искусством. Если ныне преподавание музыки на русском языке сделалось возможным, если каждый из нас может теперь писать о музыке, не останавливаясь на каждом шагу, то этим мы обязаны единственно почтенным трудам Резвого".

Все выше сказанное князем Одоевским о Резвом позволило в 1842 году Отделению Русского языка и словесности Императорской Академии Наук (в следующем, в 1843 году, Резвой был избран в члены-корреспонденты Отделения) поручить Резвому обработку всех слов, относящихся к музыке. Не прошло и года, как Отделение Академии Наук следующим образом охарактеризовало работу Резвого:

"М. Д. Резвой со всем усердием принялся за полезное и столь новое у нас дело. Сравнивал объяснения музыкальных терминов, помещенных в словаре Французской Академии, с нынешним состоянием теории музыки, он увидел, до какой степени было бы недостаточно это пособие для добросовестного исполнения дела. Итак, он решился, вместо перерабатывания статей, внесенных в корректурные листы нашего словаря, постепенно составить отдельный Словарь музыки, который, к большому удовольствию Отделения и к общей пользе Русских литераторов, он уже успел закончит и представить в Отделение".

В препроводительном письме к Председательствовавшему в Отделении Резвой такими словами охарактеризовал главные, основные свои положения: "Во-первых, по всем отраслям просвещения существуют, в большем или меньшем изобилии, на русском языке теоретические сочинения. По одной только музыке, как в художественном, так и в ученом отношении язык наш не имеет почти никаких прочных оснований. То, что до сих пор было издаваемо по этой части, содействовало, может быть, к водворению и распространению понятий о музыкальном искусстве в нашем отечестве; но Русская терминология музыки, подавляемая выражениями и формами, заимствованными без разбора у французов, итальянцев и немцев, нередко вовсе не свойственных духу нашего языка и здравому смыслу, получила какое-то чудовищное безобразие и неопределительность. Два весьма хорошие музыканта могут говорить по-русски о музыкальном предмете, им обоим совершенно знакомом, и не понимать друг друга единственно по несходству терминологии, которым каждый из них следует. Во-вторых, по отвлеченности музыкальных понятий, так как они относятся к искусству самому идеальному, оказывается иногда затруднительным сделать краткое определение какого-либо слова по части музыки без некоторого описательного дополнения или объяснения. В-третьих, русские имеют большую наклонность, — можно даже сказать — врожденную страсть к музыке; но по недостатку слов не всегда могут выразить на родном языке то, что чувствуют. Вот причины, по которым мне казалось простительным и даже нужным допустить в Русском Словаре несколько, хотя и весьма незначительно, большую подробность при обделке слов, относящихся к музыке. Впрочем, я искал по возможности избегать изложения энциклопедического и всех вообще подробностей. Для устранения некоторых повторений, без пользы увеличивающих объем сочинения, я старался, где оказывалось удобным, совокуплять в одну статью все то, что можно было к ней отнести, не раздробляя напрасно предмета, ограничиваясь потом, в своем месте, одними ссылками на эту статью".

Отдельным изданием "Музыкальный Словарь" Резвого не вышел, но все объяснения терминов по части музыки, заключающиеся в изданном Отделением Русского языка и словесности Императорской Академии Наук "Словаре Русского и церковно-славянского языка", принадлежат Резвому.

Мы выше указали, что у Резвого остались лишь остатки большого состояния его деда, Терентия Резвого: дом на Шпалерной улице Резвой передал еще своим наследникам; как кажется, этот дом был последней петербургской его недвижимостью, потому что еще в 1845 году можно было прочесть в "Полицейских Ведомостях" нижеследующее объявление:

"Против Екатерингофского Дворца, на рукаве реки Невы продается Остров (известный под названием Малого Резвого Острова) с каменным на оном домом и другим строением. Об условиях продажи узнать у коллежского советника М. Д. Резвого, живущего в Инженерном Замке".

М. Д. Резвой был женат на Фанни Алексеевне Гассинг (род. 30-го августа 1816 г., ум. 8-го марта 1846 года, погребена на Смоленском лютеранском кладбище), дочери известного в Петербурге врача, и имел трех детей: сына Дмитрия Модестовича, генерала от инфантерии, скончавшегося 29-го ноября 1912 года, и двух дочерей: Ольгу и Софию.

Приведем в заключение небольшой список статей подписанных М. Д. Резвым: "Северная Пчела" 1838 г., стр. 245 (заметка о Гензельте); 1835 г., стр. 1154 (о виолончелисте Кнехте); 1839 г., № 42 (Смесь, статья M. Р.); 1842 г., № 53 (Историческая Оратория Петр Великий); 1848 г., № 71, стр. 281 (Древние напевы православной церкви). Кроме того, M. Д. Резвым составлен текст к литографированным картинам по Русской Истории, изданным Обществом Поощрения Художеств.

Столетие Военного Министерства, т. VII, ч. I, стр. 180; формулярный список 1846 г.; Отчеты Общества Поощрения Художеств разных лет до 1852 г.; "Петербургский Некрополь", том III. 559; Н. Петров, "Материалы к Истории Императорской Академии Художеств", том II, стр. 287; "Аполлон", 1912 года, № 1; "Русская Старина", том LXXIII, стр. 425; "Художественная Газета" 1840 г., № 25, стр. 22; "Отчет Императорской Академии Наук" за 1853 г., стр. 62—65; Березин, "Русский Энциклопедический Словарь", буква Р., стр. 149 (здесь неверно указано, что М. Д. Резвой был генерал-майором); "Ведомости С.-Петербургской Полиции" 1845 г., № 20, объявления; "Литературная Газета" 1845 г., стр. 185; Б. Л. Модзалевский, "Список членов Имп. Академии Наук", СПб. 1908.

П. Столпянский.

{Половцов}

Резвой, Модест Дмитриевич

ген.-майор, строит. д-та Морск. мин., вице-директор, почетный вольный общник Имп. Ак. Худ. с 1840 г.; † 1853 г. 7 сент., р. 1807 г.; автор "Словаря музыки", рисовальщик-любитель.

{Половцов}