Адашев, Алексей Федорович

— сын боярина Федора Григорьевича, принадлежит к числу замечательнейших русских людей XVI столетия. Сильные впечатления, вынесенные молодым царем Иваном Васильевичем IV из страшного московского пожара 21 июня 1547 года и следовавшего за ним народного бунта, резко отразились в истории последующего десятилетия, ставшего одним из светлых моментов русской государственной жизни. Страстная натура царственного юноши временно подчинилась придворной партии, душой которой были протоиерей Благовещенского собора Сильвестр и Алексей Адашев. Оба деятеля эти по общественному положению не стояли во главе "избранной рады", как называет князь Курбский кружок вновь выдвинувшихся царских советников, но руководили ею, как и самим царем, силой обаяния своих личностей. Сам царь Иван называет их начальниками партии в письме к Курбскому. Если некоторые авторитетные историки, как С. М. Соловьев и К. Н. Бестужев-Рюмин, указывают на ограниченность политического горизонта "избранной рады" и отмечают мелочность Сильвестра, то относительно Адашева, как человека, нельзя подобрать, кажется, свидетельства не в его пользу. Личность эта, может быть, и менее талантливая, чем некоторые из современных ему политических дельцов, сияет таким ярким светом доброты и непорочности, является таким образцом филантропа и гуманиста XVI века, что нетрудно понять обаяние ее на все окружающее. Недаром князь Курбский делает восторженный отзыв: "...и был он (той Алексей) общей вещи зело полезен, и отчасти, в некоторых нравех, ангелом подобен. И аще бы вся по ряду изъявил о нем, воистинну вере не подобно было бы пред грубыми и мирскими человеки". Влияние Сильвестра и Адашева было так сильно, так непонятно неотразимо, что подчинявшиеся ему впоследствии объясняли все чародейством. При опале, постигшей Сильвестра и Адашева в 1560 году, они были осуждены заочно. Новые советники царя боялись личного допроса; они были убеждены и высказывали это, что "...ведомые сии злодеи и чаровницы велицы, очаруют царя и нас погубят, аще приидут!". Слава Адашева распространилась за пределы Московского государства. Когда он послан был в Ливонию, одно появление его произвело уже впечатление: многие города, еще не взятые, хотели поддаться ему "его ради доброты". В 1585 году в Польше, расспрашивая посланника Луку Новосильцева про "шурина государского", Бориса Федоровича Годунова, сравнивали его с Адашевым. Годунов, как правитель земли и милостивец великой", как "ближней человек разумен и милостив", напомнил влиятельному архиепископу Станиславу Карнковскому советника "прежнего государя" Алексея Адашева, который "государство Московское таково ж правил" и был человек такой же "просужий". Сам посол должен был объяснить иностранцам, что Годунов Адашеву не ровня: "и яз ему говорил: Алексей был разумен, а тот не Алексеева верста: то великой человек, боярин и конюший, а государю нашему шурин...". Родился Алексей Адашев в богатой, но не особенно родовитой семье костромских вотчинников. Отец его, благодаря своим способностям и долгой службе, выдвинулся из среды сородичей и успел приблизиться ко двору. Не известно, как и когда Федору Адашеву удалось провести во дворец своих сыновей, но первые же упоминания Алексея Адашева в источниках говорят о его близости к юному великому князю. Было даже сделано предположение, что Алексей Адашев воспитывался вместе с Иваном IV. Судя по тому, что в 1547 году Адашев был уже женат на Анастасии Сатиной, следует думать, что он был старше государя на несколько лет. Разница в возрасте, во всяком случае, была незначительна, чем и объясняется сближение царя Ивана с молодым Костромским "сыном боярским". Два брата — Алексей и Данила Федоровичи Адашевы в чине свадьбы Ивана ІV — 3 февраля 1547 года участвуют как стряпчие и стелют постель новобрачных. Алексей Федорович является, кроме того, спальником и по обряду идет с великим князем в баню: "A в мыльне мылись с великим князем: боярин князь Юрья Васильевич Глинской да казначей Федор Иванов сын Сукин; спальники и мовники — князь Иван Федорович Мстиславской, да князь Юрья Шемякин, да Никита Романов, да Алексей Адашев". Нельзя не обратить в данном случае внимания на знатность всех "мовников", кроме Адашева, имя которого здесь упоминается впервые. В разрядах в июле 1547 года Алексей Федорович упоминается в числе рынд при государе. Эти факты указывают на положение молодого Адашева в момент его возвышения: он был комнатным спальником и стряпчим. Как всегда, государевы постельничие и подведомственные им чиновники сближались с особой государя и приобретали большее или меньшее значение в придворном мире, смотря по своим способностям и степени влияния на царя. Рындой записан Алексей Адашев и в разряде первого похода царя Ивана под Казань, но его нет уже в числе рынд в походе 7058 (1549— 1550) года. Естественное предположение, что около этого времени Адашев был повышен и получил новое назначение, подтверждается фактами. Князь А. М. Курбский называет Алексея Адашева ложничим царским. Этим польским термином может быть обозначена и должность постельничего, и должность спальника. Был ли Адашев постельничим царя Ивана IV? В 1547 году упоминаются двое постельничих — Матвей Федорович Бурухин и Андрей Владимирович Мансуров. Первый из них сходит со сцены до сентября 1551 года, второй умирает в 1551 году и заменен Игнатием Михайловичем Вешняковым. Вполне возможно предположение, что Алексей Федорович Адашев в 1550 году заместил Бурухина, став в один день и постельничим, и начальником новоучрежденного Челобитного приказа. Так именно и толкуют историки известную речь царя Ивана ІV к народу, дошедшую до нас в списках и с несомненными искажениями, хотя бы, например, в словах: "и в той день пожаловал в окольничие Алексея Адашева" . Источники не называют Адашева постельничим. В разрядах (рукописных) под 7061 годом в свите царя помечены: "стряпчие были у государя в избе з бояры — Алексей Федорович Адашев, Игнатий Михайлович Вешняков". Ввиду того что Вешняков в это время несомненно был уже постельничим, можно думать, что в данном случае стряпчество соединено с постельничеством. "Царственная книга", описывая присягу бояр сыну больного царя в 1553 году, прибавляет: "да которые дворяне не были у государя в думе — Алексей Федоров сын Адашев да Игнатей Вешняков и тех государь привел к целованию в вечеру же". Здесь опять ни Адашев, ни Вешняков не обозначены по занимаемым должностям, но самое сопоставление их указывает, что Адашев был тем же, чем и Вешняков, т. е. постельничим. В знаменательную годину покорения царства Казанского Алексей Федорович принимал самое деятельное участие во всех событиях: договаривался с казанскими послами, сам ездил в Казань (и не раз) сначала садить, а потом низводить Шиг-Алея с казанского престола. Когда началась правильная осада Казани, Адашеву поручались предприятия, требовавшие сообразительности, знаний и энергии. Вместе с князем Дмитрием Палецким Алексей Федорович ставил туры (29 августа 1552 года) против города со стороны Арского поля; вместе с князем Василием Семеновичем Серебряным производил подкоп под Казанский тайник, откуда осажденные брали воду. Через несколько месяцев по возвращении из Казани царь захворал в 1553 году горячкой. В минуты страшного раздора из-за присяги Алексей Адашев оказался преданным слугой: он беспрекословно присягнул младенцу-царевичу. Может быть, именно этот факт отсрочил падение "избранной рады". По выздоровлении царь нисколько не изменился в отношении к своему другу: в последних месяцах того же 1553 года Алексей Федорович Адашев был сказан окольничим. Новый чин доставил ему самостоятельное положение в Думе. Еще в 1552 году Адашев ездил с важным дипломатическим поручением к царю Шиг-Алею в Казань, теперь же он начал управлять дипломатическими сношениями вообще, принимал послов, первенствовал в переговорах с ними. Все более и более расширялся круг деятельности этого талантливого и симпатичного человека. Он получил в заведование государственный архив, вел государственную летопись, приготовляя, что писать в "летописец лет новых". Едва ли можно ошибиться, если приписать ему деятельное участие и в своде разрядных книг, и в составлении "государева родословца", который как раз закончен был родом Адашевых. С 1553 и по 1560 год Алексей Федорович постоянно жил в Москве, выезжая только с государем и всюду сопровождая его во всех походах. Слава Адашева все более и более распространялась, его влияние, по-видимому, все крепло и крепло. Переворот в судьбе Адашевых подготовлялся медленно и незаметно. Не много лет продолжалась государственная деятельность Алексея Адашева, но осталась резко заметной, "ибо, как выразился Карамзин, сей знаменитый временщик явился вместе с добродетелью царя и погиб с нею...". Смерть царицы Анастасии Романовны (7 августа 1560 года) нарушила обычный нормальный ход жизни царя Ивана и была последним, окончательным толчком, разрушившим обаяние "избранной рады". Обаяние это последние годы держалось только на привычке, и царь давно уже тяготился своими властными, входившими во все советниками. Со времени своей болезни в 1553 году государь затаил недоверие к "избранной раде", да и как он мог доверять ей, когда она почти в полном составе стояла в вопросе о престолонаследии за князя Владимира Андреевича. A потом возникли новые недоразумения. "Рада" настаивала на покорении Крыма, Иван IV и Захарьины стремились к Балтийскому морю и желали полного покорения Ливонии. Положение дел становилось все более и более натянутым, Алексей Адашев не выдержал и, как говорят, по собственной просьбе в мае 1560 года был отправлен в Ливонию в качестве третьего воеводы большого полка (первым был князь И. Ф. Мстиславский, вторым М. Я. Морозов). В сентябре того же года, по приказанию царя, окольничие Алексей и Данила Федоровичи Адашевы оставлены воеводами в новозавоеванном Феллине. Это была уже явная опала. Князь Курбский отмечает, что Алексей был в Феллине "антипатом" (наместником) "не мало время". Это немалое время — очень относительно. Через несколько месяцев Алексей Адашев находился уже в заточении в Дерпте. Точнее объясняет все дело рукописная разрядная книга: "...и государь царь и великий князь писал к боярину и воеводе ко князю Ивану Федоровичю Мстиславскому с товарищи, а велел в Вильяне (в Феллине) оставити окольничева и воеводу Алексея Федоровича Адашева, да Осипа Васильевича Полева, да Романа Алферьева. И Осип Полев на Алексея Адашева посылал бить челом государю, что ему менши Алексея быти невместно, и государь велел Алексею Адашеву быти в Юрьеве Ливонском, а Осипу Полеву государь велел быти в Вильяне да с ним Роману Алферьеву да Григорью Назимову новгородцу...". Это место разрядов, говорящее об единственном известном случае местничества Адашева, поясняет причину неожиданного перевода Адашева в Дерпт. Царь Иван не стал разбирать местнического дела: он просто развел споривших, удовлетворив таким образом челобитчика, но самое удаление Адашева из Феллина было новой обидой ему, новым знаком немилости. И действительно, гроза разразилась со страшной быстротой: в начале октября 1560 г. имения Алексея Адашева были уже отписаны на государя, сам он заключен в тюрьму и начался свирепый розыск, окончившийся истреблением всех живых Адашевых с их ближайшими родичами. Сохранилось показание, что будто бы уцелела от погрома дочь Алексея Федоровича, Анна, бывшая замужем за Иваном Петровичем Головиным, но и это еще требует документального подтверждения. Между казненными были и дети: сыну Данилы Федоровича — Тарху было только около двенадцати лет. Сам Алексей Федорович избег казни. Возмущенный и огорченный, он не выдержал нравственного потрясения: слег горячкою и умер в Дерпте в начале 1561 года, прохворав "недугом огненным" не более двух месяцев. Эта кроткая и чистая личность ярко выделяется среди грубых нравов своего времени.

"Сказания князя Курбского" (СПб., 1842), стр. 215, 188, 189, 92, 42, 62, 10 и 81. "Памятники диплом. снош.", т. I (СПб., 1851), ст. 932—934. Н. А. Полевой, "История рус. нар.", т. VI (M., 1833), стр. 222, пр. 182; А. Н. Ясинский, "Сочинения кн. Курбского" (Киев, 1889), стр. 122—123. "Древ. Рос. Вивлиофика", ч. XIII, стр. 33, 34, 38, 253, 293, 310—312 и 316; ч. XX, стр. 38. В так называемой "тысячной" книге 1550 г. Алексей Адашев записан в первой статье сыном боярским из Костромы. "Разряд. кн." П. Ф. Лихачева под 7055 годом. Ibidem под 7056 годом, стр. 177. Ibidem, стр. 190 (7058). H. С. Арцыбашев, "Повествование о России", т. II, кн. IV, стр. 169—170. "Описание Симонова монастыря" (М., 1843), стр. 70. "Собрание Госуд. Грам. и Дог.", ч. II, стр. 45. "Царственная книга", стр. 80, 285, 286, 342. Н. П. Лихачев, "О происхождении Адашева" ("Истор. Вестн." за 1890 г., № 5), стр. 383, прим. 2. Подробности дипломатической деятельности Алексея Адашева — см. Никоновская Летопись, ч. VII; "Летописец Русский" Н. Львова (СПб., 1792), ч. V, стр. 24, 36, 165, 167, 210, 221, 281, 286, 311; "Сборн. Имп. Рус. Ист. Общ.", т. LIX (под редакцией Г. Ф. Карпова); И. Гамель, "Англичане в России" (СПб., 1865), стр. 25, 26, 51 и т. д. "Акты Археогр. Экспед.", т. I, 354; Устрялов, прим. к "Сказаниям князя Курбского" исследованию А. Н. Ясинского. Рукописные разряды под годами 7063, 7064, 7065 и 7067; "Синбирский Сборник", стр. 3. Разрядная книга П. Ф. Лихачева, стр. 287. "Село Новоспасское" (П. Казанского), стр. 119—120.

Н. Лихачев.

{Половцов}

Адашев, Алексей Федорович

— сын незначительного по происхождению служилого человека Федора Григорьевича Адашева, прославил свое имя в царствование Ивана Васильевича Грозного. Впервые Адашев упоминается в 1547 г. на царской свадьбе (3-го февраля) в должности ложничего и мовника, т. е. он стлал брачную постель государя и сопровождал новобрачного в баню. Большим влиянием на царя Адашев стал пользоваться вместе с знаменитым благовещенским священником Сильвестром после страшных московских пожаров (в апреле и в июне 1547 г.) и убиения возмутившимся народом царского дяди князя Юрия Глинского. Эти события, рассматриваемые как кара Божия за грехи, произвели нравственный переворот в молодом впечатлительном царе. Вот что говорит он сам: "Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой, умилился я и познал свои согрешения". С этого времени царь, нерасположенный к знатным боярам, приблизил к себе двух неродовитых, но лучших людей своего времени, Сильвестра и Адашева. Иоанн нашел в них, а также в царице Анастасии и в митрополите Макарии, нравственную опору и сдержку своей испорченной с детства природы и направил мысли свои ко благу России. Время так называемого правления Сильвестра и Адашева было временем широкой и благотворной для земли деятельности правительства (созвание 1-го земского собора для утверждения судебника в 1550-м году, созвание церковного собора Стоглава в 1551 г., покорение Казани в 1862 г. и Астрахани (1654 г.); дарование уставных грамот, определивших самостоятельные суды общин: большое разверстание поместий, упрочившее содержание служилых людей в 1553 г.). Несомненно, что Иоанн, одаренный от природы блестящими способностями и необыкновенно проникнутый сознанием своей самодержавной власти, играл в этих славных событиях не пассивную роль, как говорят некоторые историки, но во всяком случае он действовал по совету с Сильвестром и Адашевым, а потому за последними надо признать великие исторические заслуги. В 1550 г. Иоанн пожаловал Адашева в окольничие и при этом сказал ему речь, по которой всего лучше судить об отношениях царя к его любимцу: "Алексей! взял я тебя из нищих и из самых молодых людей. Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей ради помощи душе моей; хотя твоего желания и нет на это, но я тебя пожелал, и не одного тебя, но и других таких же, кто б печаль мою утолил и на людей, врученных мне Богом, призрел. Поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных; не смотря и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами, хотящего быть правым: но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия; избери судей правдивых от бояр и вельмож". Во внутренних делах государства деятельность Адашева можно характеризовать словами Курбского: "был он общей вещи зело полезен".

Выдавалась и дипломатическая деятельность Адашева по ведении множества возлагавшихся на него переговоров: с казанским царем Шиг-Алеем (1551 и 1552), ногайцами (1653), Ливониею (1554, 1557, 1558), Польшею (1558, 1560), Даниею (1559). Значение Сильвестра и Адашева при дворе создало им и врагов, из коих главными были Захарьины, родственники царицы Анастасии. Его враги особенно воспользовались неблагоприятно для Адашева сложившимися обстоятельствами во время болезни царя в 1553 г. Опасно заболев, царь написал духовную и потребовал, чтобы двоюродный брат его князь Владимир Андреевич Сторицкий и бояре присягнули его сыну, младенцу Дмитрию. Но Владимир Андреевич отказался присягать, выставляя собственные права на престол по смерти Иоанна и стараясь составить себе партию. Сильвестр видимо склонялся на сторону Владимира Андреевича. Алексей Адашев, правда, присягнул беспрекословно Дмитрию, но отец его, окольничий Федор Адашев, прямо объявил больному царю, что они не хотят повиноваться Романовым, которые будут управлять за малолетством Дмитрия. Иоанн выздоровел и уже другими глазами стал смотреть на прежних друзей. Равным образом сторонники Сильвестра потеряли теперь расположение царицы Анастасии, которая могла подозревать их в нежелании видеть сына ее на престоле. Однако царь на первое время не обнаружил враждебного чувства, или под радостным впечатлением выздоровления, или из боязни затронуть могущественную партию и порвать старые отношения, и даже в том же 1533 году пожаловал Федора Адашева боярской шапкой. Поездка царя в Кириллов монастырь, предпринятая в том же 1553 году с царицей и сыном Дмитрием, сопровождалась обстоятельствами, также неблагоприятными для Адашева: во-первых, дорогой скончался царевич Дмитрий, и тем исполнилось предсказание Максима Грека, переданное царю Адашевым, во-вторых, Иоанн увидался во время этой поездки с бывшим коломенским владыкой Вассианом Топорковым, любимцем отца Иоаннова, и, конечно, беседа Вассиана была не в пользу Сильвестра и его партии. С того времени царь стал тяготиться своими прежними советниками тем более, что он был дальновиднее их в делах политических: Ливонская война была начата вопреки Сильвестру, который советовал завоевать Крым. Болезненная подозрительность Иоанна, усиливаемая наговорами враждебных партии Сильвестра людей, вражда сторонников Сильвестра к Анастасии и ее родным, неумелое старание Сильвестра сохранить влияние на царя грозой Божия гнева произвели постепенно полный разрыв Иоанна с его прежними советниками. В мае 1560 г. отношение царя к Адашеву были таковы, что последний нашел неудобным оставаться при дворе и отправился в почетную ссылку в Ливонию 3-м воеводой большого полка, предводимого князем Мстиславским и Морозовым. По смерти царицы Анастасии († 7 августа 1560 г.) нерасположение Иоанна к Адашеву усилилось; царь приказал перевести его в Дерпт и посадить под стражу. Здесь Адашев заболел горячкою и через два месяца скончался. Естественная смерть спасла его, быть может, от дальнейшего мщения царя. См. "Сказания князя Курбского", изд. Устряловым, Карамзин, "Ист. госуд. росс." т. VIII; Соловьев, "Ист. России" т. VI, Бестужев-Рюмин, "Русск. ист.", т. II, Энциклопед. Слов. 1861 г., т. I, Костомаров, "Русск. ист. в биографиях", т. I, XVIII.

{Брокгауз}

Адашев, Алексей Федорович

окольничий и любимец царя Иоанна Грозного; † 1561 г. в Дерпте.

{Половцов}

Адашев, Алексей Федорович

— любимец царя Ивана Грозного, незначительный костромской вотчинник, после московского пожара 1547 вместе с Сильвестром, священником Благовещенского собора, ставший одним из руководителей "Избранной Рады", — совета, выбранного боярской думой и имевшего большое влияние на внешнюю и внутреннюю политику Грозного. В "Избранной Раде" А. был представителем интересов мелкого служилого дворянства, нуждавшегося в новых землях. Круг деятельности А. был весьма разнообразен: он — по указу царя — принимал челобитные от бедных и обиженных, вел дипломатические переговоры с Казанью, руководил инженерными работами при ее осаде; в то же время собирал материал для царской официальной летописи, составил Родословец и свод разрядных книг, заведовал приемом иностранных послов. Близость А. к царю, отрывая его от своего класса, мало помалу сделала А. "боярским человеком" и, вместе с распадом дворянско-купеческого блока, подготовила его падение. В 1560 А. впал в немилость: был отправлен воеводой в Феллин, а затем в Дерпт, заключен под стражу, где и умер (1561); его имения были "отписаны на государя", т. е. конфискованы.