Семейство куньи

Толкование

Семейство куньи:         (Mustelidae)*
* Семейство куньи включает 23 современных рода и около 65 видов хищных, от мелких (в том числе самых мелких представителей отряда) до средних (до 45 кг). Куньи распространены по всей Евразии, Африке, Северной и Южной Америке, а с человеком попали и в Австралию и Новую Зеландию. Общим в облике куньих можно считать довольно вытянутое тело на относительно коротких ногах (хотя есть и исключения), череп (его лицевая часть) укорочен по сравнению с таковым псовых. Среди видов семейства есть как настоящие хищники, так и всеядные животные.

        Семейство куньих богато родами и видами. Описание общих признаков этого семейства довольно затруднительно; общее строение тела, зубная система и устройство конечностей более разнообразны, чем у других плотоядных. Можно, однако, заметить, что все члены этого семейства среднего или малого роста; туловище у них вытянутое, конечности короткие, и на них имеется от 4 до 5 пальцев. Около заднего прохода встречаются железы, как у виверр, но они выделяют не благоухающие вещества, как у этих последних, а напротив того - к куньим относятся самые ужасные вонючки среди животных. Кожа обычно покрыта густой и тонкой шерстью, и потому в этом семействе мы находим самых дорогих пушных зверей.
        Скелет у этих животных состоит из очень тонких костей. Грудная клетка окружена 11 или 12 парами ребер, на хребетном столбе, кроме того, имеются от 8 до 9 поясничных позвонков, три крестцовых и от 12 до 26 хвостовых. Лопатки очень широкие, а ключицы, как правило, не развиты. В зубной системе заметны большие острые клыки. Когти большей частью невтяжные.
        Ныне куньи живут во всех частях света, за исключением Австралии, в любом климате и на различных высотах, на равнинах точно так же, как и на горах. Местом жительства служат им леса, скалистые участки, но также и ровные поля, сады и даже жилища человека. Большинство их живет на суше, но некоторые из них водные животные; живущие на суше, как правило, отлично лазают и умеют плавать. Многие роют ямки или норы в земле или пользуются норами, вырытыми другими животными. Некоторые устраивают логовища в дуплах деревьев, гнездах белок и некоторых птиц - короче говоря, животные этого семейства умеют устроить жилища в любых местах - от впадины между камнями до искусно устроенной норы, от подпола человеческого жилья до убежища между ветвями или корнями в глухом лесу. Чаще всего куньи имеют постоянные логовища, но некоторые скитаются с места на место в поисках пропитания. Некоторые из живущих на севере впадают в зимнюю спячку, прочие остаются деятельными целый год.
        Почти все куньи весьма подвижные и ловкие создания. При ходьбе они опираются на всю ступню, при плавании помогают себе лапками и хвостом, при лазании очень ловко пользуются конечностями, несмотря на то, что когти у них не особенно острые, и могут взбираться на отвесные стволы деревьев и удерживаться в равновесии на тонких сучьях. Движения их находятся, само собой разумеется, в соответствии со строением тела. Чем выше ноги, тем смелее бывают прыжки, чем они короче, тем движение становится более скользящим, хотя иногда очень быстрым, а при плавании оно чем-то напоминает движение рыбы. Из внешних чувств почти одинаково хорошо развиты обоняние, слух и зрение, впрочем, вкус и осязание также довольно хорошие. Умственные способности куньих вполне соответствуют хорошо развитым органам тела. Они весьма понятливы, умны, хитры, недоверчивы, осторожны, очень смелы, кровожадны и жестоки. но к детенышам своим относятся очень нежно. Некоторые любят общество себе подобных, другие живут одиноко или в известное время парами. Очень многие бывают деятельны и днем, и ночью, но большинство из них относятся, однако, к ночным животным. В густо населенных местностях они отправляются на добычу только после захода солнца. Питаются они преимущественно животными, например мелкими млекопитающими, птицами, их яйцами, лягушками и даже насекомыми.
        Некоторые едят улиток, рыб, раков и моллюсков; иные не пренебрегают даже падалью, а в случае нужды питаются и растительными веществами, причем особенно любят сладкие, сочные плоды. Кровожадность их необыкновенно велика: они умерщвляют, если могут, гораздо больше животных, чем нужно для пропитания, и некоторые виды пьянеют от крови, которую высасывают из своих жертв*.
* Кровожадность, как и прочие человеческие пороки, не свойственна куньим и любым другим хищникам. Куньи не "опьяняют" себя кровью и не "высасывают" ее, однако многие из них настолько способные охотники, что могут убить жертву крупнее себя. С такой горой еды зверь не справляется за один раз, ограничиваясь объеданием самого вкусного, а в следующий раз предпочитает убить свежую добычу.

        Детеныши, число которых, насколько известно, колеблется межу двумя и десятью, рождаются слепыми, и мать долго кормит их молоком и старательно оберегает от врагов, с большим мужеством защищает в случае опасности и перетаскивает из одного логовища в другое, если малышам грозит опасность. Детеныши, пойманные молодыми, могут сделаться совсем ручными и даже следуют за своим господином, как собаки, и ловят для него дичь и рыбу. Один из видов хорьковых уже очень давно живет в неволе и используется людьми для охоты на некоторых животных.
        Вследствие своего хищничества и кровожадности многие из куньих приносят человеку довольно чувствительный вред, но в общем польза, которую они приносят или непосредственно своей шкурой, или посредством истребления вредных животных, гораздо больше приносимого ими вреда. К сожалению, только немногие признают пользу этих животных, и потому их уничтожают в большом количестве, что, несомненно, приносит людям ощутимый вред. Они заслуживают благодарность человека, истребляя вредных животных, и хотя нападают часто и на полезных домашних животных и птиц, но это случается почти всегда из-за небрежности хозяина, который не умеет хорошо оберегать свои курятники и голубятни. В этом случае странно жаловаться на хищничество куницы или хорька. Точно так же несправедливо упрекать хорька, горностая и ласку в том, что они истребляют дичь в лесу, забывая при этом, что эти маленькие хищники уничтожают вредных грызунов. Безусловно вредными следует считать только тех куниц, которые поедают рыбу в реках и озерах**. Охотники имеют некоторое право жаловаться на куницу и белодушку, но владелец леса должен признать, что они приносят и некоторую пользу, так как истребляют вредных животных.
* * Вредных животных в природе не бывает, и выдра приносит поеданием рыбы и раков не больше вреда, чем ласка истреблением мышей.

        Я не хочу, однако, осуждать охоту на многие виды куньих. Почти все эти животные имеют очень ценный мех, но мясом их почти никто не питается, кроме разве что монгольских охотников за куницами и соболями; впрочем, мясо выдры, по правилам католической церкви, считается постным кушаньем, и некоторые охотники считают вкусным жареного барсука. Как значительно число куниц, истребляемых ради их меха, можно видеть из статистических данных о торговле мехами. По показаниям Номера, в Европу завозится ежегодно около 3 миллионов шкурок различных куниц на сумму до 20 миллионов марок, не считая тех, которые американские и азиатские охотники оставляют для собственного употребления. Многие индейские и монгольские племена живут исключительно доходами от охоты за пушными зверями, среди которых куньи, как известно, занимают первое место. Тысячи европейцев живут также доходами от торговли мехами. Многие, прежде неизвестные обширные области ныне посещаются охотниками только ради добывания пушнины.
        Лесная куница (Maries martes)* - красивое и грациозное хищное животное, туловище которого достигает 55 см в длину, а хвост 30 см.
* Лесная куница населяет леса Европы, включая острова Средиземного моря, Кавказа и Западной Сибири, Длина тела 45-58 см, .хвоста 16-28 см, вес около килограмма. На горле у лесной куницы желтое пятно различной формы, за что ее называют "жел/подушкой", в противоположность "белодушке" (каменной кунице).

        Мех с верхней стороны темно-бурый, у морды чалый, на лбу и на щеках светло-рыжий; бока и брюхо несколько желтоватые, лапки черно-бурые, а хвост темно-бурый; за ушами по затылку проходит узкая темная полоса. Между задними конечностями расположено светло-рыжее пятно, окруженное темной каемкой; от этого пятна иногда проходит светло-рыжая полоска до самого горла. Горло и нижняя часть шеи окрашены в красивый желтый цвет, сходный с цветом яичного желтка, что служит главным отличительным признаком этого вида. Густой, мягкий и блестящий мех состоит из довольно длинной и жесткой ости и короткого тонкого подшерстка, который на передней части тела светло-серый, а сзади и на боках желтоватого цвета. На верхней губе четыре ряда усовых щетин, и, кроме того, имеются отдельные щетинки около внутреннего угла глаз, на подбородке и на горле. Зимой окраска темнее, чем летом. Самка отличается от самца более бледной окраской спины и не столь ясным пятном на горле. У молодых животных горло и нижняя часть шеи окрашены светлее.
        Область распространения куницы простирается на все лесистые области северного полушария Старого Света. В Европе мы ее находим в Скандинавии, России, Англии, Германии, Франции, Венгрии, Италии и Испании. В Азии она встречается до Алтая и истоков Енисея. В соответствии с этой большой областью распространения мех куницы изменяется в различных странах. Самые крупные куницы в Европе живут в Швеции, и мех их вдвое гуще и длиннее, чем у немецких куниц, а окраска серее. Среди немецких куниц больше желтовато-бурых, чем темно-бурых; последние встречаются в Тироле, иногда их мех очень похож на мех американского соболя. Ломбардские куницы бледно-бурого или желто-бурого цвета. У пиринейских куниц тело большое и толстое, но шерсть тоже светлая; в Македонии и Фессалии они среднего роста, но темнее.

Лесная куница (Martes martes)
        Куницы живут в лиственных и хвойных лесах, и чем гуще, темнее и уединеннее лесная чаща, тем больше там встречается куниц. Они живут исключительно на деревьях и лазают так хорошо, что ни одно хищное млекопитающее не может с ними в этом сравниться*.
* Куница вряд ли может считаться лучшим древолазом. Значительную, если не большую, часть добычи она находит на земле.

        Куница избирает себе логовищем дупла деревьев, покинутые гнезда диких голубей, хищных птиц и белок; гораздо реже прячется в расселинах скал. Весь день она обычно остается в своем логовище, к вечеру, часто еще до заката солнца, отправляется за добычей и гоняется за всеми животными, которых может одолеть. Из млекопитающих хватает даже довольно крупных, например зайцев и молодых косуль, но также и мелких, например мышей. Тихо подкрадывается к ним, внезапно бросается и быстро загрызает. Многие лесничие в Германии видели, как она нападала на молодых косуль. Лесничий Шааль наблюдал, как куница сидела на спине молодой косули, которая жалобно кричала и тем обратила на себя его внимание. Другой лесничий тоже описывает несколько подобных случаев. Впрочем, нападение на столь крупных животных составляет исключение; чаще всего она охотится на мелких грызунов, живущих на деревьях, - на белок и сонь, причем истребляет большое количество этих хорошеньких, но бесполезных и даже вредных зверьков. Само собой разумеется, что она не отказывается от нападения и на более крупных млекопитающих, если для этого предоставляется удобный случай. Зайца хватает в логовище или тогда, когда он ест, а водяную крысу преследуем, как говорят, даже и в воде. Среди птиц куница производит такие же опустошения, как и среди млекопитающих. Все лесные птицы должны считать ее своим страшным врагом, особенно куропатки и тетерки. Тихо подкрадывается она к тому месту, где спит куропатка, и прежде чем та успеет оглянуться, куница уже бросается на нее, разгрызает череп или прокусывает шейные артерии, с наслаждением упиваясь вытекающей кровью. Она опустошает гнезда всех птиц, отыскивает гнезда диких пчел и ворует оттуда мед, ест также и плоды, например лесные ягоды, а если проберется в сад - то спелые груши, вишни и сливы. Когда пищи в лесу недостаточно, куница становится смелее и иногда даже приближается к человеческому жилью. Она проникает в курятники и голубятни и производит там такие же опустошения, как хорек или ласка.
        Течка у куниц происходит в конце января или начале февраля. Наблюдатель, которому в это время, в лунную ночь, удается в большом лесу видеть этих хищников, может заметить, что многие куницы неистово бегают и прыгают по ветвям одного дерева. Фыркая и ворча, носятся друг за другом влюбленные самцы, и если они одинаково сильны, то случаются жаркие схватки из-за самки, которая с удовольствием наблюдает за этими поединками и отдается наконец сильнейшему*.
* Брем располагал ошибочными сведениями или принимал за половую активность какое-то другое поведение. Теперь известно, что у куницы оплодотворенная яицекчетка не развивается сразу, а какое-то время находится как бы в "законсервированном" состоянии. Спаривание у куниц происходит в середине лета, а эмбрион начинает развиваться только в середине зимы. В результате видимое время беременности составляет 230-245 дней, хотя реально эмбрион развивается гораздо быстрее. В помете куницы обычно 3-5 детенышей, иногда - до 8.

        В конце марта или начале апреля у самки родится от трех до четырех детенышей, которые лежат в гнезде, выстланном мягким мхом, в дупле дерева, реже в гнезде белки или сороки, иногда между камнями. Мать с большой самоотверженностью заботится о своем потомстве и, чтобы охранить его от опасности, никогда не удаляется далеко от гнезда. Уже по прошествии нескольких недель детеныши следуют за матерью в ее странствованиях по деревьям, ловко и весело прыгают по сучьям и обучаются под надзором матери всем необходимым телесным упражнениям. При малейшей опасности мать предупреждает детенышей и заставляет их прятаться в логовище. Детенышей, пойманных молодыми, кормят сначала молоком с белым хлебом, а затем мясом, яйцами, медом и плодами.
        В наших зоологических садах куницы нередко размножаются, но обычно пожирают своих детенышей тотчас после их рождения, даже если им дают при этом очень обильную пищу. Случается, как, например, в Дрездене, что рожденные в клетке детеныши куницы благополучно вырастают, окруженные заботливым вниманием матери.
        За куницей охотятся везде очень усердно, не столько для того, чтобы уничтожить вредного для дичи хищника, сколько из-за ее ценного меха. Легче всего за ней охотиться по пороше, когда следы зверя легко найти не только на земле, но и на сучьях деревьев. Иногда можно случайно наткнуться в лесу на куницу, которая часто лежит вытянувшись на ветви дерева. Если заметить ее 391 Семейство куньи вовремя, то куницу можно застрелить и даже успеть вторично зарядить ружье, если в первый раз промахнулся, так как она очень часто остается на месте после выстрела и смело разглядывает охотника. по-видимому, новые предметы настолько привлекают внимание зверя, что он и не думает о спасении бегством. Один заслуживающий доверия человек рассказал мне. что он в молодости вместе со своими товарищами убил куницу, сидевшую на дереве, бросаясь в нее камнями. Животное следило внимательно за мимо летящими камнями, но с места не двигалось, пока большой камень не попал ей в голову и она не свалилась с дерева.
        На охоту за куницей надо брать очень злую собаку, которая смело хватает и крепко держит хищника, так как тот храбро бросается на своего противника, и потому плохая собака часто его боится. Куницы довольно легко попадаются в капканы, которые ставят специально на нее и хорошо маскируют; ловят ее также и в другие ловушки. Приманкой обыкновенно служит кусок хлеба, который жарят в несоленом масле и меде вместе с ломтиком лука и затем посыпают камфарой. Некоторые охотники приготовляют другие приманки из сильно пахнущих веществ.
        Мех куницы самый дорогой из всех мехов. получаемых от европейских животных и по своим достоинствам сравним разве что с мехом соболя. Ломер считает, что ежегодно в западной Европе продается около 1800 тысяч шкурок куницы, из которых три четверти добыты в Германии и других странах средней Европы. Самые красивые меха доставляются из Норвегии, затем из Шотландии, после этого из Италии, Швеции, северной Германии, Швейцарии, Баварии, Турции и Венгрии, причем порядок этих стран указывает на качество меха. Мех куницы ценится не только за его красоту, но и за легкость, и лет двадцать назад в Германии платили от 15 до 30 марок за шкурку; теперь же она стоит дешевле: 8-12 марок*.
* Хотя куницу добывали и продолжают добывать ради ее меха, она сравнительно многочисленна, особенно в Центральной России. Опыт искусственного разведения лесной куницы имел пока что ограниченный успех и не достиг промышленных масштабов.

        Каменная куница, или белодушка (Maries foina)**, отличается от лесной куницы меньшим ростом, более короткими ногами, удлиненной головой с короткой мордой, меньшими ушами, более коротким мехом, более светлой окраской шерсти и белым пятном на горле.
* * Каменная куница распространена от Средней Европы и Средиземноморья до Монголии и Гималаев. Она очень похожа на лесную куницу размерами и пропорциями (несколько более длиннохвостая), но менее связана с лесами, предпочитая открытые местообитания. Селится на скальниках, каменных россыпях и, иногда, в заброшенных каменных постройках.

        Длина тела взрослого самца около 70 см, из которых более трети приходится на хвост. Мех серовато-бурого цвета, между остью которого просвечивает беловатый подшерсток. На лапах и хвосте мех темнее, а на концах лап темно-бурый. Пятно на горле, которое по форме и величине бывает довольно различно, но всегда меньше, чем у лесной куницы, состоит из чисто белых волос, у молодых же оно иногда окрашено в красновато-желтый цвет. Края ушей окаймлены короткими белыми волосами.
        Белодушка встречается во всех тех странах, где живет и лесная куница. Область распространения ее простирается на всю среднюю Европу, Италию, за исключением Сардинии, Англию, Швецию, среднюю Россию до Урала, Крым и Кавказ, западную Азию, в особенности Палестину, Сирию и Малую Азию. Она встречается также в Афганистане и, кроме того, в области Гималайских гор, но там, по показаниям Скалли, не ниже 1600 метров над уровнем моря. На Альпах белодушка поднимается летом за пределы произрастания хвойных деревьев, но зимой спускается в долины. В Голландии она, по-видимому, совершенно истреблена, по крайней мере там она встречается очень редко. Она почти везде встречается там же, где и лесные куницы, и всегда близко подходит к жилищам людей; можно даже сказать, что деревни и города составляют ее любимое местопребывание. Она любит поселяться в одиноких сараях, конюшнях, беседках, разрушенных каменных стенах, кучах камней и между сложенными дровами, по соседству с деревнями, которым она приносит значительный вред, истребляя домашних птиц. "В лесу, - говорит Карл Мюллер, который обстоятельно наблюдал белодушку, - она охотнее всего прячется в дуплах деревьев, в сараях делает себе глубокую нору в сене или соломе, чаще всего около стены. Ходы ее образованы отчасти тем, что она прижимает в стороны сено и солому, а отчасти тем, что разгрызает их. Под сеном и соломой, обыкновенно в углу под балкой строения, белодушка устраивает для своего потомства гнездо, которое состоит из простого углубления и бывает иногда выстлано перьями, шерстью или льном, если она это может достать".
        По образу жизни и привычкам белодушка мало отличается от куницы. Она точно так же подвижна, ловка и искусна во всевозможных движениях, так же смела, хитра и кровожадна; она умеет лазать вверх даже по гладким стволам деревьев, делает очень большие прыжки, хорошо плавает, ловко подкрадывается к добыче и часто протискивается в самые узкие щели. Зимой спит весь день в своем гнезде, если только ее не потревожат; летом даже днем выходит на охоту и посещает при этом далеко отстоящие от ее логовища сады и поля. "Она крадется с большой таинственностью, и если чем-нибудь испугана и в первую минуту не знает, куда ей скрыться, то начинает странно кивать головой, как старая баба, прячет голову в какое-нибудь углубление, быстро ее опять приподнимает и становится в оборонительную позицию, показывая белые зубы. Я заметил, что она в минуты испуга, как и лисица, закрывает глаза, как будто ожидая удара. Во время своих хищнических набегов она точно так же смела и предприимчива, как хитра и лукава. Она умеет забраться в самые высокие голубятни, применяя при этом очень хитрые приемы. Отверстия, в которое она может просунуть голову, достаточно ей для того, чтобы пролезть в него всем телом. На старых крышах поднимает она иногда черепицы, чтобы попасть в курятник или на чердак".

Каменная куница (Maries foina)
        Белодушка питается тем же, чем и куница, но она вреднее ее, так как имеет больше возможностей истреблять животных, полезных человеку. Любым способом проникает она в курятник и там из-за своей кровожадности производит большие опустошения. Кроме того, она ест мышей, крыс, кроликов, всевозможных птиц, а когда охотится в лесу, то хватает белок, пресмыкающихся и лягушек. Яйца она считает большим лакомством и любит также разные плоды: вишни, сливы, груши, крыжовник, рябину и даже семена конопли. Дорогие сорта плодов стараются от нее оберегать, и как только заметят ее присутствие, ствол дерева намазывают крепким табачным раствором или каменноугольной смолой. Курятники и голубятни нужно крепко запирать, чтобы она туда не пробралась, и старательно затыкать даже небольшие отверстия, прогрызенные крысами. Она приносит вред не только тем, что умерщвляет птиц, но и тем, что спасшиеся от ее преследования куры и утки бывают так напуганы, что долго не хотят возвращаться в свой курятник. Ее кровожадность доходит иногда до полного исступления, и кровь ее жертв, кажется, действительно ее опьяняет. По словам Мюллера, белодушку находили иногда спящей в курятниках и голубятнях, где она загрызла много птиц. Впрочем, там, где возможно, она утаскивает с собой несколько трупов, чтобы запастись пищей на следующие дни.
        Течка у каменной куницы начинается обычно тремя неделями позже, чем у лесной, большей частью в конце февраля*.
* У белодушки спаривание происходит летом, и оплодотворенная яйцеклетка останавливается в развитии примерно на 200 дней. Настоящая беременность продолжается всего месяц.

        Тогда слышишь чаще, чем в другое время, на какой-нибудь крыше кошачье мяуканье этих зверьков, а также своеобразное ворчание и драку двух самцов. В это время белодушка издает более сильный запах мускуса; в комнате запах этот почти невыносим. По всей вероятности, он служит приманкой для других куниц. Случается довольно часто, что белодушка скрещивается с лесной куницей и производит ублюдков, которые хорошо выживают.
        В апреле или мае самка родит от трех до пяти детенышей, которых искусно прячет от посторонних глаз, нежно любит и позднее хорошо обучает хищническому искусству. "Мать, - говорит Мюллер, - очень старательно показывает детям на своем примере разные приемы лазанья по стенам и деревьям. Я имел случай это часто наблюдать. В одном парке стояла каменная стена в пять метров высотой, которая примыкала к сараю, где жила белодушка с четырьмя детенышами. В сумерки старая куница выходила из сарая, внимательно осматривалась кругом, а затем шла осторожно вперед по стене, точно кошка; сделав несколько шагов, она останавливалась и садилась, повернувшись мордой к сараю. Через несколько секунд один из детенышей проходил по той же стене и садился около матери, за ним следовали поочередно второй, третий и четвертый. После небольшого отдыха старая белодушка поднималась и в пять или шесть прыжков перескакивала довольно большое пространство на стене, а затем садилась и смотрела, как ее детеныши таким же способом до нее добирались. Вдруг мать исчезла со стены, и я услыхал едва заметный шум от ее прыжка в сад. Детеныши, сидя на стене, вытягивали шеи и, очевидно, не знали, что предпринять. Наконец, пользуясь близстоящим тополем, они решили слезть вниз к матери. Как только они все собрались внизу, старая куница по кусту бузины снова взобралась на стену. Детеныши без всякого колебания последовали за ней, и было интересно наблюдать, как они сумели воспользоваться ближайшим путем, чтобы взобраться по кусту на стену. Тогда началась такая беготня и такие смелые прыжки, что игра маленьких котят показалась бы по сравнению с этим детской забавой. Ученики с каждой минутой становились все ловчее и смелее. Они лазали по деревьям вверх и вниз, рыскали по стене и крыше взад и вперед, следуя везде за матерью, и показывали во всех своих телодвижениях такое искусство, что становилось ясно, как должны птицы в саду опасаться этих хищников, когда они подрастут".
        В неволе белодушка очень забавный зверек, так как отличается подвижностью и грациозностью движений; ни одну минуту не остается в покое, а постоянно бегает, лазает, прыгает по всем направлениям. Ловкость и быстроту движений этого животного трудно описать, и когда оно здорово, в хорошем расположении духа, то двигается с такой скоростью, что едва можно понять, где голова, где хвост. Однако самец белодушки издает довольно сильный неприятный запах. Запах этот многим кажется в высшей степени противным; кроме того, кровожадность белодушки делает ее довольно опасным животным, и потому почти всегда ее приходится запирать.
        Только опытный охотник может убить или поймать белодушку. Хотя это животное любит ходить по известным тропинкам, но очень недоверчиво и часто умеет перехитрить даже искусного охотника. Малейшая перемена в обстановке тех мест, где белодушка любит пребывать, заставляет ее удаляться от своих обычных тропинок и логовищ на несколько недель, а иногда и месяцев. В Германии и средней Европе, по Ломеру, добывается ежегодно до 250 тысяч шкурок белодушки. Север Европы поставляет до 150 тысяч шкурок, и цена этого товара доходит до 4 миллионов марок. Самые красивые, большие и темные шкурки доставляют из Венгрии и Турции, они и ценятся гораздо дороже немецких. В семидесятых годах нашего столетия шкурка белодушки ценилась в 15 марок, теперь она стоит от 8 до 10 марок. Блэнфорд утверждает, что еще более красивые шкурки белодушки привозят из Туркестана и Афганистана*.
* Хотя каменную куницу и разводят в неволе, это носит ограниченный характер из-за сравнительно малой ценности ее меха.

        На куниц больше всего похож драгоценный соболь (Martes zibellina)**.
* * Соболь размером примерно с лесную куницу и несколько отличается от нее пропорциями тела, в частности более коротким хвостом. Он распространен в хвойных лесах от Скандинавии до Восточной Сибири и Кореи. В Японии и Южной Корее живет близкий вид японский соболь (М. melampus).

        Он отличается от них конусообразной формой головы, большими ушами, высокими и довольно толстыми ногами, большими ступнями и глянцевитым шелковистым мехом. Мютцель, которому посчастливилось срисовать с натуры этот столь редкий в наших зоологических садах вид куницы, говорит: "Туловище и конечности соболя по сравнению с теми же частями тела у других куниц более толсты и приземисты. Голова имеет конусообразную форму, с какой бы стороны на нее ни посмотреть. Вершину конуса образует нос; линия, идущая от носа ко лбу, почти прямая и поднимается довольно круто; это происходит вследствие того, что очень длинные волосы лба и висков торчат вперед и закрывают угол, который образуют уши с передней поверхностью головы. На щеках и нижней челюсти волосы также имеют значительную длину и направлены назад, что придает голове конусообразную форму. Уши соболя больше и острее, чем у всех других видов куницы, и поэтому голова этого животного имеет очень своеобразный облик. Конечности отличаются от конечностей других куниц длиной и толщиной, а ступни - величиной и шириной, так что по сравнению с более тонкими и нежными ступнями других куниц ступни соболя кажутся похожими на лапы медведя, а длина его конечностей вместе с приземистым телосложением, придает всей фигуре соболя совершенно особенный вид".
        Мех считается тем красивее, чем он гуще и мягче, а особенно чем более заметна дымчато-бурая с синеватым оттенком окраска подшерстка. Из-за этой окраски сибирские торговцы мехом и ценят мех соболя***.
* * * Мех соболя самый ценный из мехов мелких и средних куньих. Российские меховщики различают 11 типов окраски меха, из которых наиболее ценным считается баргузинский с темной, почти черной окраской и очень пышным блестящим мехом, далее по ценности следуют якутский и камчатский.

        Чем желтее подшерсток и реже ость, тем шкурка менее ценна; чем темнее и однороднее по цвету ость и подшерсток, тем шкурка выше ценится. Самые лучше шкурки соболя на спине черноватые, у морды черные с сединой, на щеках седые, шея и бока рыжевато-каштановые, а на нижней стороне горла довольно яркого оранжевого цвета, похожего на цвет яичного желтка; уши окаймлены серовато-белыми или светло-бурыми волосками. Желтоватый цвет горла, переходящий иногда в оранжевый, по словам Радде, бледнеет после смерти животного тем скорее, чем ярче это место было окрашено при жизни. У многих соболей на черной спине заметно много белых волос (седина), а морда, щеки, грудь и брюшко беловатые; у других мех на спине желтовато-бурый, брюшко же, а иногда шея и щеки белые и только ноги темнее; у иных же повсюду преобладает желтовато-бурая окраска, которая оказывается более темной только на ногах и на хвосте; наконец, изредка встречаются совсем белые соболи.

Соболь (Martes zibellina)
        Соболь в прежнее время встречался от Урала до Берингова моря и от южной границы Сибири до 68 градуса северной широты; кроме того, он распространен по обширной территории северо-западной Америки. В настоящее время область его распространения ограничена. Постоянное преследование загнало его в самые густые горные леса северо-восточной Азии, а так как человек и там, даже с опасностью для жизни, его преследует, то он удаляется все дальше и дальше на восток и встречается все реже*.
* Промысел соболя носил массовый характер, что привело к резкому сокращению ареала, В начале XX в. ареал соболя представлял собой несколько изолированных участков, разбросанных по территории Сибири, Дальнего Востока и Монголии; в Северной Европе соболь полностью вымер. В 1920-50-е годы началась широкая реакклиматизация соболя, были созданы несколько заповедников для его охраны и налажено разведение в неволе. В результате численность соболя заметно возросла, и он вновь появился в некоторых местах своего прежнего распространения.

        "При завоевании Камчатки, - говорит Стеллер, - там было так много соболей, что камчадалам не составляло никакого труда платить ясак собольими шкурами; туземцы тогда смеялись над казаками, которые им давали ножик за соболя. Каждый туземец мог без особого напряжения добыть во время зимы 60-80 и даже более соболей. В то время было вывезено из этой страны огромное количество собольих шкурок, и купец мог посредством меновой торговли, особенно съестными припасами, легко заработать в 50 раз больше того, что истратил. Один чиновник, который ездил на Камчатку, вернулся в Якутск богатым человеком, заработав на торговле соболями 30 тысяч рублей". В это золотое время на Камчатке образовалось несколько обществ охотников за соболями, и с тех пор число этих животных значительно уменьшилось как там, так и в других местах восточной Азии. Преследование охотниками составляет главную причину уменьшения количества соболей, но соболь странствует с места на место, причем, по мнению коренных жителей, он преследует белок, которые составляют его любимую добычу. Во время этих странствований соболь безбоязненно переплывает широкие реки, даже во время ледохода, хотя обычно он избегает воды. Любимым местопребыванием соболя считаются леса сибирского кедра, так как гигантские стволы этих деревьев предоставляют ему возможность устраивать удобные логовища, и потому еще, что в них живут многие животные, питающиеся кедровыми орешками и составляющие для соболя хорошую добычу; говорят, что он даже сам ест эти орешки*.
* В отличие от лесной куницы, соболь проводит большую часть времени на земле и по деревьям лазает неохотно. Основу его питания составляют мелкие млекопитающие и птицы, также он поедает в большом количестве различные ягоды и семена кедровой сосны.

        "Соболь, - говорит Радде, - несмотря на свою незначительную величину, самое быстрое и выносливое животное Восточной Сибири, а вследствие постоянного преследования человеком он стал и самым хитрым. У него, как у большинства других умных животных, очень заметно развита сообразительность вследствие того, что он постоя н но должен бояться преследующих его охотников и потому имеет много возможностей упражнять силу и ловкость тела, а также и хитрость. Таким образом в Байкальских горах, где соболь прячется в расселинах скал, гораздо труднее за ним охотиться с собаками, чем в горах Малого Хингана, где он избегает каменистых мест, а спасается всегда на деревьях. На Хингане, где его еще не так сильно преследуют, он охотится не только ночью, но даже и днем и спит только тогда, когда вполне насытится; в Байкальских же горах он очень осторожен и совершает свои набеги только по ночам. Охотнее всего отправляется он за добычей рано утром, до восхода солнца, и преимущественно на высоты, окружающие долины. След его немного больше, чем следы куниц, и, кроме того, он не так ясен, потому что по сторонам ступней растут длинные волосы. Когда он бежит, то правой передней лапой делает шаг больше, чем соответствующей левой". По своим движениям он больше всего похож на лесную куницу и точно так же, как и она, хорошо лазает и прыгает. Пища его состоит преимущественно из белок и других грызунов, а также из разных птиц. Он не пренебрегает и рыбами, по крайней мере идет на приманку, состоящую из рыбьего мяса. Говорят, что очень любит мед диких пчел. Кедровые орехи ест охотно, и Радде находил часто в желудке убитых им соболей эти семена. Соболи спариваются в январе, и самка родит два месяца спустя от трех до пяти детенышей)**.
* * Как и у куницы, у соболя спаривание происходит летом, в июне-июле, после чего оплодотворенная яйцеклетка останавливается в развитии до начала весны. Во времена Брема это не было известно, что и приводило к определенным трудностям при первых попытках разведения соболя в неволе.

        Сибирские охотники утверждают, что соболь иногда спаривается с куницей и что от этого скрещивания происходят ублюдки, называемые в Сибири "кидусами". Кидус имеет шерсть, как у соболя, но под горлом желтое пятно и хвост в него длиннее соболиного. Шкурка его дороже куньей, но дешевле соболиной.
        Охота за соболями и ловля их составляют для многих коренных жителей Восточной Сибири главное занятие, и купцы проезжают многие тысячи верст для покупки этих драгоценных шкурок. В нынешнее время большинство соболей добывают в тайге между Леной и Великим океаном, и торговля его шкурками составляет самый значительный доход для тамошних жителей и русских поселенцев. Охота за соболями производится с начала октября до середины ноября или начала декабря. Охотники собираются в определенных местах небольшими группами и устраивают себе в лесу шалаши или землянки. Собаки, которых берут на охоту, должны везти сани. Охота на соболя ведется почти так же, как описывает ее Стеллер (начало XVIII столетия), с тем только различием, что теперь уже не употребляют лука и стрел. Ставят различного рода силки и ловушки, идут по следам соболя на лыжах, окружают его логовище сетями и убивают из винтовок. Наилучшими считаются те ловушки, в которые соболь попадается, не портя своей шкуры. Охотникам требуется несколько дней, чтобы расставить в нужных местах эти ловушки, а затем каждый день они осматривают их, причем очень часто случается, что вместо соболя в западню попалась лисица или какой-нибудь другой менее ценный хищник. Случается, что несчастного охотника может застать буря в лесу, тогда ему приходится думать о спасении собственной жизни, и он бросает без присмотра расставленные ловушки. Из этого видно, что охота за соболем сопряжена с целым рядом трудностей. Когда охотники возвратятся, то часто оказывается, что добыча едва вознаградила их за расходы, не говоря уже о тех опасностях, с которыми им пришлось столкнуться.
        В гористых местностях на юге озера Байкал охоту на соболя начинают еще в конце сентября, так как здесь, на высотах, у соболя раньше появляется его зимняя шерсть. В холодное время года соболь неохотно идет в воду и переходит ручьи по поваленным через них деревьям. В середине этих деревьев охотники устраивают небольшие деревянные ворота и вешают на них волосяные силки, которые прикрепляются посредством волосяных бечевок к большим камням. Соболь, переходя через такой мостик, попадает, несмотря на свою осторожность, шеей в силок; желая освободиться, он сбивает камень и вместе с ним летит в воду, где и тонет. Кроме того, устраивают и другого рода западни, самопалы, а также охотятся на соболей с собаками.
        О жизни соболей в неволе сведений еще до сих пор мало. Понятно, что в Сибири столь драгоценное животное ловят живым только по особому заказу, и из тех немногих соболей, которых приручают, лишь единицы попадают в зоологические сады западной Европы. Стеллер рассказывает, что у тобольского архиепископа жил ручной соболь, который пользовался абсолютной свободой, бегал по городу и даже хорошо помнил те дома, в которых ему давали чем-нибудь полакомиться. Он спал почти весь день, но ночью становился очень живым и веселым. Пищу съедал с большой жадностью, после чего пил воду, а затем так крепко засыпал, что несколько часов казался совсем бесчувственным; его можно было щипать и колоть, и он все равно не шевелился. Этот соболь был большим врагом всех других хищных зверей; как только он видел кошку, то становился на задние лапки и выказывал большую охоту с ней подраться. Известны и другие случаи приручения соболя, причем большей частью это были самки. Хотя эти животные очень красивы, но от них исходит довольно сильный и не всем приятный мускусный запах. Ручные соболи узнают своего хозяина, весело прыгают по клетке, когда довольны и здоровы, а в гневе рычат и ворчат, как молодые собаки*.
* Рассказывают, что соболей психологически тяжелее всех прочих куньих держать на зверофермах, так как зверьки быстро становятся ручными и работники фермы к ним привязываются.

        В Сибири охотнику платят за шкурку соболя в зависимости от ее качества от 20-25 до 200 рублей серебром. В Германии цена их колеблется между 30 и 500 марками. Лучших соболей поставляют из Якутска и Охотска. Соболи с берегов Енисея, Лены и Амура ценятся не так высоко. По наблюдениям Ломера, из Сибири вывозят ежегодно до 100 тысяч шкурок соболей ценой в 4 миллиона марок.
        На северо-востоке и на дальнем севере Америки соболя заменяет американский соболь (Maries americana)**;, у которого туловище имеет в длину 45 см, а хвост - 15 см. Это животное ближе к лесной кунице, чем к соболю. Окраска меха более или менее равномерно бурая; пятно на груди желтое, а голова и уши серые или белые. Волосы значительно грубее, чем у соболя, и почти такие же, как у нашей лесной куницы.
* * Американский соболь отличается более светлым мехом и мелкими размерами. Он распространен в таежной зоне и горных лесах Северной Америки от Аляски и Ньюфаундленда до центральной Калифорнии. Некоторые ученые считают его лишь подвидом соболя.

        Самые лучшие шкурки добываются в странах, лежащих по берегам Гудзонова залива, в областях бассейнов рек Большой и Малой Китовых и на Лабрадоре. По Ломеру, из этих стран ежегодно поступает на рынок 100 тысяч, а с Аляски - от 30 до 50 тысяч шкурок, и лучшие из них ценятся по 75 марок за каждую.
        Тайра (Eira Barbara)*** достигает величины 1,1 м, из которых на хвост приходится около 45 см. Густая шерсть на туловище, на ногах и на хвосте буровато-черная, морда бледная буровато-серая, остальные части головы, затылка и бока шеи то пепельно-серые, то желтовато-серые, окраска уха переходит в слегка красновато-желтый цвет. На нижней стороне шеи находится большое желтое пятно. Оба пола друг от друга не отличаются; но отклонения в окраске встречаются, и именно окраска затылка бывает то светлее, то темнее, а пятно на шее иногда желтовато-белым. Совсем не редки и альбиносы.
* * * Тайра близкий родич куниц, распространенный в Америке от южной Мексики до Аргентины. Длина тела 56-68 см, хвоста 37-47 см, вес 4-5 кг.

        Тайра распространена на большей части Южной Америки, от Британской Гвианы и Бразилии до Парагвая и еще южнее. Она вовсе не редка, а в некоторых местностях попадается даже часто. В лесных дебрях Бразилии, посещенных принцем фон Видом, она встречается повсюду и хорошо известна поселенцам. Мур утверждает, что на охоту она выходит группами в 15-20 штук; однако это сведение недостоверно, поскольку не подтверждено другими наблюдателями. Проживает тайра, по Ренггеру, на лугах, покрытых высокой травой, а также в густых лесах. При этом убежищем для нее в полях служат покинутые норы броненосцев, а в лесах - дуплистые деревья. Тайра - животное не ночное, так как на охоту она выходит лишь с первым проблеском утренней зари и бродит, особенно при облачном небе, до самого полудня. Время полуденной жары проводит в норе, а с вечера и до самой ночи снова охотится. Она считается весьма вредным зверем, смело проникающим даже на территорию поселков.
        Пищей для тайры служат все те небольшие беззащитные животные, которых только она в состоянии изловить. Молодые олени, агути, кролики, морские свинки и мыши составляют главную часть ее добычи; кроме того, в безлесных пространствах она преследует куриных и молодых нанду (американских страусов), а в лесах взбирается на деревья и разоряет птичьи гнезда. Для разграбления птичьих гнезд и для отыскания пчелиного меда тайра с большой ловкостью взбирается на самые высокие деревья. Вниз спускается всегда головой вперед и обнаруживает при этом такую ловкость, которой обладают лишь немногие из млекопитающих. Принц фон Вид свидетельствует: "Тайра бегает хотя и не особенно быстро, но в состоянии весьма долго преследовать животное, которое таким образом она доводит до изнеможения и тогда уже завладевает им. Так, между прочим, мне говорили, что видели, как тайра гнала косулю до тех пор, пока та не упала, и тогда принялась ее есть еще живой".

Тайра (Eira barbarа)
        По Гензелю, свои логовища, или гнезда, тайра по преимуществу устраивает под землей; по крайней мере, собаки Гензеля нашли однажды ее убежище под скалами. При этом "лишь после долгих усилий удалось - при посредничестве двух срубленных толстых деревьев, послуживших рычагами, — разворотить обломки скалы и под ними найти как старых тайр, так и двух молодых. Эти последние были еще слепы и, по-видимому, родились всего лишь несколько дней назад; своей наружностью и голосом они вполне походили на лисят, от которых их можно было отличить только при тщательном осмотре по несколько коротким ногам и длинным когтям на всех пяти пальцах".
        В прирученном состоянии тайры встречаются довольно часто во всей Южной Америке. Шомбургк зачастую находил их в хижинах у индейцев; да и сам он, так же как и Ренггер, в течение долгого времени имели по ручной тайре, о которых оба этих наблюдателя сообщают следующее: тайр кормят молоком, мясом, рыбой, вареным мясом, зрелыми бананами - короче говоря, всем съедобным, и при этом они чувствуют себя превосходно. Когда им показывают пищу, они стремительно подпрыгивают к ней, хватают передними лапами и зубами и как можно дальше убегают с ней от своего надсмотрщика. Затем ложатся на брюхо и, придерживая мясо передними лапами, начинают есть его наподобие кошек, не отрывая кусков, а разжевывая мясо коренными зубами одной стороны. Если бросить им живую птицу, то в один прыжок они подминают ее под себя и затем перегрызают ей шею около головы. То же самое делают они с небольшими млекопитающими*.
* Тайры обы чно держатся поодиночке либо парами, реже небольшими семейными группами. Хорошо лазает, на деревьях устраивает жилье и спасается от врагов, а пищу добывает в основном на земле. Пищей служат преимущественно грызуны, но также зайцы, мелкие олени, птицы и их кладки, мед и фрукты.

        Весьма любя кровь, они, умертвив животное, прежде обыкновенно нализываются его крови, а затем уже принимаются за мясо. Если их потревожить во время еды, они начинают яростно кусаться. Жидкость тайры лакают. Будучи весьма чистоплотны, они беспрерывно лижут и чистят свою глянцевитую черную шерсть. Рассерженные, испускают мускусный запах, который издает жидкость, выделяющаяся из специальных желез, находящихся в складке кожи под заднепроходным отверстием. Если хорошо обращаться с ними, то они легко привыкают к человеку, играют с ним, отзываются на его зов и, будучи на привязи, следуют за ним по всему дому наподобие кошки. При этом они оказываются весьма игривыми и любят лизать и шутя грызть руки хозяина, но часто в таких случаях могут весьма сильно укусить. Играя, они наподобие щенят урчат; проявляя нетерпение — отрывисто воют. Но несмотря на их любезности, тайры все-таки остаются весьма опасными врагами небольших животных, и, забыв все привитые им воспитанием навыки, с яростью набрасываются на свою жертву и душат ее. В неволе, находясь все время на привязи или в клетке, они настолько изменяют свой образ жизни, что спят всю ночь; но если дозволить им жить в доме на свободе, то проводят время так же, как в диком состоянии: спят в часы полуночные и полуденные, а с раннего утра и до самого вечера охотятся за мышами и крысами, от которых и освобождают дом гораздо лучше, чем это делает кошка**.
* * Тайра сравнительно легко приручается и с давних пор использовалась латиноамериканскими индейцами в качестве кошки.

        Только индейцы, для которых не существует дурного мяса, едят этих животных; для европейцев мясо тайр отвратительно. Индейцы употребляют также и ее шкурку, из которой приготовляют небольшие мешки или же вырезают ремешки, служащие для украшения; однако, несмотря на все это, они не особенно часто охотятся за тайрой. В случае же опасности тайра, спасаясь, прячется или в нору в земле, или в дуплистый ствол, или же взбирается на высокое дерево, с которого по ветвям перебирается на соседние деревья, и затем, на некотором отдалении, снова спускается на землю. Она не принадлежит к быстро бегающим животным и если на своем пути не встретит хотя бы одно из таких убежищ, то ее очень скоро настигают собаки и после короткой борьбы загрызают.
        Ласка и ее ближайшие родичи имеют тело еще более тонкое и удлиненное, чем все остальные куницы; череп их больше сдавлен и к заду суживается; верхний же плотоядный зуб имеет несколько иную форму, чем у хорьков. Все относящиеся сюда виды охотнее всего живут на полях, в садах, углублениях почвы, расщелинах скал, под камнями и кучами дров и охотятся как днем, так и ночью. Хотя эти животные и самые небольшие из хищных, они обнаруживают такую отвагу и кровожадность, что могут служить истинным образцом для целого семейства.
        Ласка (Mustela nivalis)* достигает длины 20 см, из которых 4,5 см приходятся на короткий хвостик.
* Ласка самое мелкое кунье, длиной около 15 см, не считая сравнительно короткого хвоста, и весом J00-200 граммов. Распространена во всей Европе и Сибири, в Средиземноморье, Мамой, Центральной и Восточной Азии и Северной Америке. Для северной более мелкой формы характерна сезонная смена окраски с летней коричневой на зимнюю белую (Брем пишет о "беловато-бурых пятнах", но такой пегой ласка бывает только во время линьки).

        Чрезвычайно вытянутое туловище вследствие одинакового объема шеи и головы кажется еще тоньше, чем оно есть в действительности. Будучи почти повсеместно от головы до хвоста одинаковой толщины, оно только у взрослых несколько втянуто в области живота и немного заострено на конце морды. Ноги у ласки короткие и тонкие, на ступнях между мясистыми частями пальцев находятся волосы, а сами пальцы вооружены тонкими, коническими и весьма острыми когтями. Сравнительно короткий хвост постепенно заостряется от корня к концу. Широкие и закругленные уши направлены в стороны, косо лежащие глаза малы, но взор их весьма жив. Все тело покрыто не очень длинными волосами, и в несколько большем изобилии они находятся вблизи того места морды, где она начинает заостряться. Кроме того, у ласки имеются длинные усы и щетинки над глазами, а также несколько щетинообразных волосков ниже глаз. Окраска меха красновато-бурая; край верхней губы, вся нижняя сторона тела и внутренние стороны ног белые. С каждой стороны рта находится по небольшому кругловатому бурому пятну, и, кроме того, отдельные бурые пятнышки иногда встречаются и на светлом брюшке. От этой окраски мех в умеренных и южных странах существенно не уклоняется; напротив, в северных краях ласка, подобно горностаю, приобретает зимнее одеяние, состоящее из беловато-бурых пятен, но того красивого, черного кончика хвоста, который отличает горностая, у нее не бывает.
        Ласка встречается во всей Европе довольно часто, хотя, может быть, и не в столь большом количестве, как в северной Азии; при этом находит себе убежище на плоских равнинах и в гористых областях; в местностях, лишенных кустарника и в лесах; в местах, густо населенных людьми, она встречается в не меньшем количестве, чем в областях, мало посещаемых человеком. Подходящее пристанище находит себе повсюду, так как умеет везде отыскать убежище, в котором с полной безопасностью укрывается от своих главных врагов. Она проживает в дуплах деревьев, под кучами камней, в развалинах, иногда под берегами, подмытыми водой, в норах крота, хомяка и крысы, а зимой в сараях и амбарах, на чердаках под кровлей, зачастую также и в городах. Там, где ее не беспокоят, ласка рыщет даже днем; там же, где ее преследуют, она выходит на охоту лишь ночью, а если днем, то уже с чрезвычайной осторожностью.

Ласка (Milstela nivalis)
        Если осторожно и без шума подойти к тому месту, где она живет, то можно легко за ней понаблюдать. Слышишь слабый шелест в траве и видишь маленькое бурое существо, которое, как только приметит человека, настораживается и поднимается на задние лапы для того, чтобы лучше его рассмотреть. Обычно это миниатюрное создание и не думает убегать; напротив, ласка храбро идет навстречу и даже принимает поистине вызывающую позу. Даже если подойти к ней совсем близко, то и тогда она оказывается настолько отважной, что приближается к возмутителю покоя с удивительным нахальством, как бы осведомляясь, зачем пожаловал сюда непрошеный гость.
        Не раз случалось, что смелое создание даже нападало на человека и покидало его, выдержав прежде долгий бой. С такой отвагой соединяется у ласки и большое присутствие духа. Она почти всегда находит возможность извернуться и даже в когтях хищной птицы не считает себя пропавшей. Сильный и кровожадный ястреб, конечно, не тратит силы на расправу с таким по сравнению с ним слишком уж слабым карликом: нисколько не страшась, подхватывает он ласку длинными когтями с земли и пронзает ее ими или душит прежде, чем маленькая плутовка успеет опомниться; но более слабые хищники всегда должны быть осторожны, если им вздумается отведать ее мяса. Одному наблюдателю довелось видеть, как красный коршун стремглав бросился на землю, подхватил какое-то маленькое млекопитающее и поднялся с ним в воздух. Но вдруг птица стала метаться, в полете ее появилась неуверенность, и наконец пернатый хищник упал на землю мертвый. Удивленный зритель поспешил к месту его падения и увидел весело прошмыгнувшую оттуда ласку, которой удалось перекусить горло своему страшному врагу и таким образом избавиться от него*. Подобные наблюдения сделаны и относительно ворон, которые нападали на это небольшое животное, в результате расплачиваясь своей жизнью вместо того, чтобы полакомиться добычей.
* Даже не будучи зажатой когтями, ласка едва ли может справиться со столь крупной птицей, как коршун.

        Понятно, что такое преисполненное отваги и бодрости создан ие должно быть поисти не страшным хищником, и на самом деле ласка таковым и оказывается. Она объявила войну всем небольшим млекопитающим и производит среди них ужасные опустошения. Из млекопитающих ее добычу составляют домовые, полевые и лесные мыши, водяные и домовые крысы, кроты, молодые хомяки, зайцы и кролики; из класса птиц она истребляет молодых кур и голубей, жаворонков и других живущих на земле птиц, а также и таких, которые спят на деревьях; если попадутся ей гнезда этих птиц, то она опустошает и их. Из пресмыкающихся подкарауливает ящериц, медяниц и ужей, отваживается нападать даже на опасную гадюку, от нескольких укусов которой, однако, умирает. Кроме того, она поедает лягушек и рыб. И вообще ест всякое мясо, даже животных того вида, к которому принадлежит сама. Она любит полакомиться всевозможными насекомыми, умеет справиться с твердой скорлупой рака, когда при случае он ей попадется. Незначительная величина и неимоверная ловкость значительно облегчают ей охоту. С полным правом можно сказать, что ни одно маленькое животное не может чувствовать себя в безопасности. Она чрезвычайно ловко бегает, хорошо лазает и плавает и умеет при помощи изворотов, совершаемых с быстротой молнии, а в случае необходимости и при посредстве больших прыжков ускользать от своих врагов или, напротив, оказываться у них на спине. В способности пролезать через самые узкие щели и дыры, а благодаря этому проникать в любые самые укромные места заключается ее главная сила. А отвага, страсть к убийству и кровожадность в дополнение к этому превращают маленькое животное в совершенного хищника. Утверждали даже, будто ласки охотятся сообща, чему, впрочем, нельзя удивляться, так как ласка действительно живет и сообществами, а в некоторых местностях соединяется в большие группы. Так, Пехуель-Леше наблюдал семерых ласок, вероятно составлявших одну семью, которые днем обыскивали поросшую кустарником межу, причем не особенно пугались проходящих мимо людей**. Маленьких животных ласка хватает за затылок или за голову, а большим норовит вцепиться в шею. В яйцах она умело проделывает одно или несколько отверстий и затем так высасывает их содержимое, что не теряет ни одной капли. Говорят, будто она уносит яйца: маленькие - держа в зубах, а большие - зажимая между подбородком и грудью. Мясо больших животных не трогает, а слизывает лишь их кровь, но мелких животных съедает целиком, и тех, которые попались в ее лапы, она уже не выпустит.
* * По-видимому, ласка одиночный хищник. Ее основная добыча мелкие мышевидные грызуны, к проникновению в норы, которых и приспособлено в первую очередь ее тело. Хотя она и нападает на других животных, это, вероятно, крайне редкое явление. Описания нападения ласок на животных крупнее молодого кролика могут относиться к другим, более крупным видам рода. Совместная охота нескольких ласок, вероятно, совершается семейной группой, состоящей из самки и подросших детенышей.

        Время спаривания приходится на март. В мае же или в июне, следовательно, после пятинедельной беременности, самка родит пять-семь, иногда же только трех, а порой и до восьми слепых детенышей, причем роды большей частью совершаются или в дупле дерева, или в одной из норок животного, но всегда в скрытом от глаз местечке в гнездовидном логовище, устланном соломой, сеном и листьями*.
* При наличии подходящих температурных условий и обилии корма (в южных частях ареала или когда зверьки заселяют человеческие постройки) ласка способна размножаться круглогодично, принося по нескольку пометов в год.

        Самка чрезвычайно любит своих детенышей, долго кормит их молоком, а затем в течение нескольких месяцев приучает к домовым, лесным и полевым мышам, которых приносит живыми. Если детенышей потревожить, то она в зубах переносит их в другое место. В случае опасности верная мать защищает своих детенышей с безграничным мужеством. Когда же прехорошенькие зверьки подрастут, то они часто играют днем со старыми, причем забавно и приятно смотреть, как озаряемое сверкающими солнечными лучами общество резвится по лугам, в особенности там, где много подземных ходов. Весело играется там зверькам, то из одной, то из другой норки показывается головка, маленькие блестящие глазки посматривают во все стороны. Если все тихо и спокойно кругом, то один за другим вылезают зверьки из норы и начинают резвиться в зеленой траве. Братья и сестры задирают друг друга, кусают, гоняются один за другим и обнаруживают при этом всю свойственную им ловкость. Стоит притаившемуся наблюдателю в это время зашуметь, кашлянуть или ударить в ладоши, как полные ужаса стар и млад в мгновение ока скроются в норки. Однако вскоре опять появляются одна, другая, третья головка, наконец, все они вылезают на поверхность земли, озираются, убеждаются в безопасности, и вскоре все общество снова в сборе. Если теперь продолжать вспугивать их, то вскоре можно заметить, что это помогает мало, так как маленькие отважные зверьки становятся все нахальнее и наконец совсем уже беззаботно начинают возиться на глазах наблюдателя.
        При хорошем содержании ласка может прожить в неволе от четырех до шести лет; на свободе же она, по-видимому, достигает возраста восьми-десяти лет. К сожалению, эти маленькие, полезные создания часто преследуются несведущими людьми и истребляются просто из-за одного только избытка усердия. Там, где ее приманивают яйцами, маленькими птичками или мышами, ласку поймать весьма легко. Часто находят ее в крысоловках, в которые она попадает случайно. Однако вместо преследования это превосходное животное следовало бы всячески охранять из-за той пользы, которую оно приносит. Можно смело утверждать, что для охоты за мышами никакое другое животное не приспособлено столь превосходно, как ласка. В сравнении с приносимой ею пользой не стоит обращать внимания на вред, который ласка причиняет, когда случайно забирается в плохо затворенные курятник или голубятню. Впрочем, со всякого рода предрассудками бороться трудно. Невежественные люди не только не знакомы с нравами этого животного, но сочиняют про него басни. А среди них кое-где встречаются еще и такие басни, будто ласка родит своих детей изо рта, - мнение, которое своим возникновением, конечно, обязано тому, что часто видели, как самка переносит своих детей с одного места на другое в зубах, причем забывают, что ведь и кошка делает то же самое. Кроме того, верят, будто у всех животных, приходящих с ней в соприкосновение или укушенных ею, развиваются на соответственных местах злокачественные опухоли, и опасаются за коров, которые будто бы подвергаются укусам более, чем все другие домашние животные. По словам Вуттке, ласка в глазах суеверных людей - в высшей степени опасный зверь. Если она фыркнет на кого-нибудь, то у человека распухает лицо или он слепнет, возможна даже и смерть; слепоту или болезнь причиняет даже один взгляд зверька. Не рекомендуется ласку называть по имени, иначе она станет преследовать человека и сглазит его; поэтому следует сказать ей: "Прелестная крошка, да хранит тебя Бог!" Она портит также и корову, которая от этого заболевает и вместо молока дает кровь. Медленно замученная до смерти ласка излечивает нарывы; если выпустить и еще теплой выпить ее кровь избавишься от падучей болезни; вырванное еще у живой ласки и тотчас же съеденное сердце сообщает дар пророчества. О всяком другом вздоре, о котором рассказывает старый Геснер, я умолчу; судя по примерам, которые были приведены мной выше, достаточно сказать, что в прежние времена почти каждая часть тела животного играла известную роль в сокровищнице лекарств. Напротив, в других странах сельские жители полагают, что присутствие ласки на дворе приносит счастье дому и хозяйству, и ввиду тех добрых услуг, которые действительно оказывает этот маленький хищник, эти люди оказываются, во всяком случае, лучше знакомыми с истиной.
        Горностай (Mustela erminea)* - это ближайший родич ласки обыкновенной, на которую он чрезвычайно похож по своему наружному виду и образу жизни, но которую, однако, значительно превосходит по величине. Общая длина горностая достигает 32 или 33 см, причем на хвост приходится от 5 до 6 см; на севере же он должен быть еще больше, чем в средней Европе. Верхняя часть спины и половина хвоста летом рыжевато-бурого цвета, а зимой белого; соответственно этому и остевые волосы шерсти на этих местах летом рыжевато-бурые, а зимой - белые, нижняя же часть постоянно окрашена в белый цвет с желтоватым оттенком; кончик хвоста всегда черный.
* Горностай очень похож на ласку внешне, отличаясь более длинным хвостом с черным кончиком. Его распространение охватывает ту же область, что и у северной расы ласки (то есть Северную и Среднюю Европу, Сибирь. Японию и Северную Америку), от которой горностай отличается еще и большими размерами. В Средней Европе и в Англии горностай имеет постоянную окраску, в остальных местах линяет на зиму так же, как и ласка. В Северной Америке совместно с горностаем живет очень похожая на него пропорциями и размером длиннохвостая ласка (М. frenata). В меховой торговле этот вид и горностай не различаются, возможно, и Брем их не различает.

        Изменения в окраске горностая летом и зимой дали повод к появлению у естествоиспытателей различных мнений. Одни из них признают существование линьки и двоякого роста волос; напротив, другие, к которым отношусь и я, того мнения, что к зиме, и в особенности при наступлении сильных холодов, летние волосы просто выцветают*.
* Вне всякого сомнения и горностай, и ласка линяют дважды в год, меняя летний мех на зимний и наоборот. Последующее описание "стремительного" изменения цвета горностая, скорее всего основано на недостоверных наблюдениях. Известны описания как раз обратных ситуаций, когда при поздней осени или ранней весне зверек оказывается "одет не по сезону".

        О выцветании летнего одеяния пока еще не существует таких данных, которые опирались бы на наблюдение над живым горностаем; однако мы знаем, что при известных обстоятельствах зимняя одежда может сменить летнюю весьма быстро. Нередко можно наблюдать, что горностай уже и в позднюю зиму все еще бегает одетый по-летнему; но вот вдруг наступили холода, и часто в течение всего нескольких дней сменяется и его окраска. Это-то и побуждает меня признать с довольно большой достоверностью, что у горностая изменяется цвет волос или, если угодно, он просто выцветает. У всех куньих для вырастания шерсти требуется значительное время, и оно совершается в сущности таким именно образом, который указан выше, поэтому едва ли можно допустить, что горностай составляет исключение из общего правила и что в течение немногих дней он в состоянии одеться столь же густой шерстью, как и его родичи, которым для замены одного меха другим понадобились бы целые месяцы.
        Горностай живет в северных странах Старого Света на весьма обширных пространствах. Так, он водится во всей Европе, к северу от Пиренейский и от Балканских гор и, кроме того, в северной и Средней Азии до самых восточных границ Сибири. Равным образом он встречается в Малой Азии, Персии и в Афганистане; наблюдали его даже и на Гималаях: по крайней мере Хендерсон однажды застрелил горностая в Кашмире. Во всех странах, где он водится, он не редок, а в Германии принадлежит к числу самых обыкновенных хищных животных.
        Как и для ласки, для горностая оказываются пригодными всякая область, почти всякое место; устроиться как можно уютнее он сумеет повсюду. Углубления в земле, стенах, трещины в них, норы кротов и хомяков, расселины в скалах, кучи камней, деревья, необитаемые здания и сотни других подобных укромных местечек служат ему убежищем и приютом в течение дня. Выбрав жилье, он большую часть дня проводит во сне; однако это не мешает горностаю нередко также прогуливаться при лучах солнца, причем он вовсе не прячется от человека. Но время его охоты начинается с сумерек. Уже перед наступлением вечера он оживляется и начинает бродить. Если в это время горностай проходит через удобные для наблюдения места, то не понадобятся долгие поиски, чтобы открыть присутствие этого животного с умным и проницательным взором. Притаившись где-либо, можно легко стать свидетелем и его действий. С присущими ему нетерпением и любопытством, а быть может, также томимый голодом, горностай прежде всего начинает обыск в непосредственной близости от своего логовища. Тут и обнаруживается все проворство, привычность и изящество его движений. То как угорь извивается он между камнями и кустарниками, то, присев, остается на мгновение неподвижным, причем средина его тела изгибается кверху дугой, которая гораздо выше, чем у кошки, то на мгновение приостанавливается перед норкой мыши, крота или просто расщелиной в земле и тщательно обнюхивает их. Даже не двигаясь с места, он ни на минуту не остается в покое: его глаза, уши и даже нос находятся в постоянном движении, а маленькая головка поворачивается во все стороны с быстротой молнии. С полным правом можно сказать про него, что он большой искусник и во всех телодвижениях. Он бегает и прыгает, превосходно лазает и быстро и уверенно переплывает большие водяные пространства.

Горностай (Миstela ermineа)
        С телесной ловкостью горностая вполне согласуются и свойства его характера. Он обладает такой же отвагой, как и родственная ему ласка, в то же время у него сильно развита склонность к хищничеству, соединенная с кровожадностью, свойственной всем куньим. Врага, могущего действительно вселить страх, горностай не знает, так как при известных обстоятельствах он с безрассудной смелостью кидается даже на человека. Трудно, конечно, поверить, что горностай может стать серьезным противником для взрослого человека, а между тем в действительности это так.
        Горностай охотится и поедает почти всех мелких млекопитающих и птиц, которых он может захватить, а также нередко отваживается нападать и на животных, превосходящих его своей величиной. Мыши, кроты, хомяки, кролики, жаворонки, воробьи, голуби, куры, ласточки (которых он добывает из гнезд), змеи и ящерицы постоянно преследуются им, даже зайцы не застрахованы от него. Ленц однажды наблюдал, как пять горностаев готовились напасть около садового забора на больного зайца и пытались его задушить. Английские наблюдатели свидетельствуют, что отважное животное в состоянии осилить также и здорового зайца. Гоне, услыхав однажды громкий жалобный крик зайца, поспешил к месту, откуда он раздавался, и увидел прихрамывающего зайца, которого, очевидно, что-то в высшей степени мучило. Это что-то при ближайшем рассмотрении оказалось горностаем, который впился зайцу в одну из сторон груди. Заяц протащил еще немного своего страшного врага и скрылся в поросли; вероятно, дальше он уже не пошел. Эти факты можно оспаривать, но тем не менее они несомненны.
        При этом Белль, впервые сообщивший вышеприведенный пример, добавляет: "Заяц, преследуемый горностаем, не пользуется своими преимуществами. В несколько прыжков, как само собой понятно, он мог бы так же ускользнуть от горностая, как это удается ему при преследовании собакой или лисицей, но, по-видимому, он не обращает внимания на маленькое созданьице и привольно продолжает прыгать, как будто горностая вовсе нет на свете, а между тем за такое равнодушие ему иногда приходится расплачиваться жизнью". Интереснее всего наблюдать, как горностай предается своей любимой охоте, когда овладевает он водяной крысой. Этот грызун преследуется хищником и на земле, и в воде. И как, по-видимому, ни казалась бы неблагоприятной для горностая вода - эта естественная стихия для водной крысы тем не менее горностай в конце концов все-таки умудряется доконать грызуна. Вначале хищник обнюхивает все норы. Его тонкое обоняние явственно говорит ему, что одна или две крысы покоятся в норке. Убедившись в присутствии в норе крысы, горностай без всяких околичностей проникает внутрь, а крысе, естественно, не остается ничего другого, как броситься в воду, в надежде спрятаться в густом тростнике, но это не спасает ее от неутомимого преследователя и самого злейшего ее врага. Выставив из воды голову и затылок, как обыкновенно это делает плывущая собака, несется горностай с ловкостью выдры по чуждой ему стихии и с большим упрямством преследует спасающуюся крысу. Если какая-нибудь случайность не поможет ей, то она погибла. Сноровка в лазании столь же мало оказывает ей помощь, как и умение прятаться. Хищник все время, как выражаются охотники, висит над ней, а его хищные зубы всегда опаснее, чем крепкие и острые резцы грызуна. Случается, что борьба заканчивается в воде, и тогда проворный зверек выплывает с добычей в зубах на берег, где на приволье и пожирает крысу. Вуд рассказывает, что несколько горностаев в состоянии уничтожить в течение немногих дней многочисленное поселение водяных крыс*.
* Основная добыча горностая — мелкие грызуны. Однако он нападает и на более крупных животных, таких, как молодые утки или кролики. Он часто селится на открытых местах, по берегам водоемов. В некоторых условиях он может стать фактически полуводным животным.

        Время спаривания горностая в наших местах (в средней Европе) приходится на март, а в мае или в июне самка приносит от пяти до восьми детенышей**. Для них мать обычно приготовляет мягкое ложе в какой-нибудь хорошо замаскированной норе крота или где-либо в другом, подобном укромном местечке. Детенышей своих мать очень нежно любит, кормит их молоком, ухаживает за ними и играет с ними до самой осени, так как от своей верной воспитательницы почти совершенно взрослые детеныши отделяются лишь около зимы. В случае угрожающей опасности заботливая мать переносит весь свой выводок в зубах в другое убежище и для этого переплывает даже воду. Когда молодые до известной степени подрастут, то мать совершает с ними прогулки, причем очень добросовестно образом обучает их всем хитростям своего мастерства. Маленькие зверьки в свою очередь столь переимчивы, что уже по истечении короткого срока ученья они не многим уступают старым в отваге, лукавстве, ловкости и страсти к убийству.
* * У горностая беременность имеет латентный период. когда оплодотворенная яйцеклетка не разбивается. П оэтому спаривание происходит у горностаев в начале лета, а развиваться эмбрионы начинают лишь с наступлением весны, 7-10 месяцев спустя после оплодотворения. В помёте горностая обычно около 6 детенышей, но может быть от 3 до 18.

        Ловят горностая во всякого рода ловушки, и часто он случайно попадает и в крысоловки; если тогда приблизиться к нему, то можно услышать пронзительные трещащие звуки, а если его раздражать, то он бросается на обидчика с громким визгом; о своей боязни он заявляет только тихим фырканьем. Обыкновенно горностай, будучи пойман старым, живет не долго, так как он столь же раздражителен, как и ласка, не привыкает ни к клетке, ни к ухаживающему за ним лицу, отказывается от пищи или впадает в такое раздражение, что вследствие этого погибает. Я ловил много горностаев, заботливо ухаживал за ними, но не был в состоянии сохранить жизни ни одному из них. Напротив, взятый из гнезда горностай становится весьма ручным и доставляет своему воспитателю много удовольствия; при этом некоторые из этих экземпляров становились ручными до такой степени, что по собственной воле уходили и возвращались домой, а также следовали за своим господином наподобие собаки*.
* У всех куньих чрезвычайно силен так называемый импринтинг (запечатление), благодаря которому первый подвижный предмет, увиденный детенышем после прозрения, ассоциируется с матерью и пробуждает инстинкт следования за этим предметом. Если человек берет слепых детенышей, то велика вероятность, что подрастающие детеныши будут стараться неотступно следовать за своим "воспитателем".

        Мех горностая не дорог, но благодаря своей красоте все-таки ценится. Прежде его носили исключительно монархи, но ныне он сделался общим достоянием. По Ломеру, на рынок в год поступает около 400 тысяч горностаевых шкурок общей стоимостью в 300 тысяч марок; при этом самые лучшие идут из Барабинска и Ишима, а качеством пониже - с Енисея и Лены. По Радде, в юго-восточной Сибири за горностаем сильно стали охотиться лишь в недавнее время, причем с 1856 года за шкуру платят от 10 до 15 копеек серебром, между тем как раньше из-за незначительной ценности шкурки горностая вовсе не преследовали.
        Хорь (Mustela eversmanni)** имеет туловище длиной от 40 до 42 см и хвост от 16 до 17 см.
* * Ерем смешивает два вида: степного светлого хоря (Mustela eversmanni) и лесного черного хоря (М. putorius). Черный хорь распространен по всей Европе до Урала. Окраска темная, черные вершины остевых волос скрывают более светлую коричневую подпушь.

Лесной хорь (Mustela putorius)
        Мех снизу одноцветно черно-бурый, а сверху и по бокам туловища более светлый, обыкновенно темный каштаново-бурый; светлее шерсть также вверху шеи и по сторонам туловища из-за желтоватого подшерстка, просвечивающего в особенности в этих областях тела. Через середину брюшка проходит не резко ограниченная рыжеватая полоса; подбородок и рыльце морды, за исключением темного носа, желтовато-бурого цвета. Над каждым глазом виднеется по одному не резко ограниченному желтовато-белому пятну, которые и сливаются с неявственной полосой, начинающейся под ухом. По краям бурых ушей находится желтовато-бурая же кайма, а длинные усы черно-буры. От этой только что описанной окраски встречаются также и различные отклонения, которые давали даже повод рассматривать представляющих их животных как отдельные виды, и среди которых следует упомянуть об альбиносах или о вполне желто окрашенных хорьках. Самка отличается от самца преимущественно совершенной белизной всех тех мест, которые у самца окрашены в желтый цвет. Мех животного хотя и густ, но менее красив, чем мех лесной куницы. Хорек живет во всей умеренной полосе Европы и Азии, а случайно встречается также и в северном поясе. В нашей части света он, за исключением Лапландии и северной России, может быть встречен повсюду. В Азии он распространен к югу до Каспийского моря, а к востоку - через всю Сибирь до Камчатки. Так как хорьку пригодна любая местность, если только она снабжена пищей, он поэтому проживает и на равнинах, и в горах, в лесах и на полях, но чаще всего селится, однако, вблизи жилищ человека вообще и около больших крестьянских дворов в особенности. Вдали от человека хорек поселяется в дуплистых деревьях, в трещинах утесов, в покинутых лисьих норах и в других расщелинах земли, которые ему случайно попадутся; при нужде он вырывает себе нору и сам. В полях хорек устраивает себе жилье между высокими хлебными растениями, а также вблизи скал, между сваями, под частоколом, под мостами, в развалинах, между корнями больших деревьев и в густой изгороди; короче, он сумеет прижиться всюду, где только ему полюбится, избегая лишь излишней работы и по возможности пользуясь чужими трудами. Зимой в наших местах он подходит к селам и городам, охотясь здесь уже на чужой территории — соперничая с домашней кошкой и каменной куницей, а порой забираясь в курятники, голубятни, хлевы для кроликов и в другие места, где в таких случаях он проявляет во вред человеку такую деятельность, которая не только равняется, но и превосходит своей кровожадностью деятельность других видов этого семейства. Но, с другой стороны, он может быть также и полезен; в случае, если крестьяне хорошо оберегают своих кур, голубей и кроликов, так, что им не приходится бояться незваного гостя, он способен истребить несметное количество крыс и мышей, основательно очистить ближайшие окрестности от змей и потребует за это лишь теплое логовище в самом темном углу сеновала. Поэтому-то и существуют страны, где хорька любят так же, как в других местностях его ненавидят. В первом случае он пользуется даже некоторой охраной со стороны сельского хозяина и так высоко стоит в его мнении, что не считается виновным даже в том случае, когда следы крови в курятнике или в голубятне несомненно свидетельствуют о ночном посещении этих мест опасным хищником; при этом земледелец думает, что охраняемый и опекаемый им хорек не может оказаться настолько неблагодарным, чтобы в ответ на гостеприимство отплатить разбойничьим нападением на домашнюю птицу: крестьянин полагает, что душителем его птиц был какой-нибудь другой хорек или какая-либо другая каменная куница, забежавшие к нему откуда-нибудь из других мест. Конечно, такие воззрения свидетельствуют о великодушии и снисходительности этого человека, но вовсе не о знакомстве с характером хорька, так как хорек, подобно Лисе Патрикеевне, не имеет вовсе никакого понятия о собственности и взирает на человека, как на добродушного чудака, который, разводя домашнюю птицу или кроликов, предоставляет ему иногда возможность полакомиться вкусной пищей*.
* Как и любое другое не домашнее животное, хорек не отождествляет домашнюю птицу с ее владельцем. Однако в ряде мест хорька не только привечали в домах, но и приручали. Взятые детенышами и выращенные хорьки делались вполне ручными и не хуже, а порой и лучше кошки оберегали дом от всевозможных мелких грызунов. От разводимых в таком качестве черных хорьков произошли домашние фуро, о которых речь пойдет ниже.

        Хорек, подобно кунице, пожирает всякое животное, которое может осилить. Он страшный враг всех кротов, полевых и домовых Мышей, крыс и хомяков, даже опасен и для ежа, а равным образом и для всех кур и уток. Лягушки же, по-видимому, составляют его любимое блюдо, так как часто он налавливает их массами и складывает дюжинами в своих логовищах. В случае нужды он довольствуется кузнечиками и улитками. Но хорек выходит также и на рыбную ловлю, причем он, выследив рыбу с берега ручья, озера или пруда, мгновенно бросается за ней, ныряет и схватывает свою добычу с большим проворством; говорят, будто зимой он достает рыбу даже из-подо льда. Кроме этого он весьма охотно ест мед и плоды. Его кровожадность также велика, но все-таки меньше, чем у куниц. Обыкновенно он не умерщвляет всех птиц, забравшись в птичник, но, выбрав себе лучшую из них, тащит ее в свою норку; однако такую охоту он может повторить в течение ночи несколько раз. Более, чем другие виды куниц, хорек имеет привычку делать себе запасы, и потому не редки случаи, когда в его логовище находят порядочное количество мышей, птиц, яиц и лягушек.
        В Восточной Сибири, по словам Радде, хорек меняет свой образ жизни. Он редко живет в густых лесах, но не избегает, как в Европе, также и поселений человека для своего излюбленного местопребывания. Где есть леса, там он предпочитает их опушки или же отыскивает покосы, которые, как известно, приманивают к себе полевых мышей и землероек; еще больше нравятся ему необитаемые и сухие степи, так как здесь он находит для себя в большом количестве свою главную дичь - байбаков, или степных сурков; на плоскогорьях же он ловит живущих там сусликов. Так, в Даурских степях, где его существование тесно связано с вышеупомянутыми байбаками, хорек ввиду долгой зимы, во время которой байбак спит, заготавливает себе на зиму пищу очень хитрым способом: осенью, когда земля еще не замерзла, хорек вырывает в ней глубокие ходы, направляя их к пустым еще в то время логовищам сурков, но не доводит эти ходы до самых логовищ, а останавливается от них на небольшом расстоянии; когда же впоследствии сурок устроится в своей норке, наглухо закопает все ходы к ней и предастся зимней спячке, то хорек прорывает оставленный им, как уже упомянуто, нетолстый пласт земли и, проникнув в логовище грызуна, загрызает его*.
* Несколько сомнительным выглядит это описание охоты на сурка. Скорее всего оно основано на том факте, что хорьки часто зимуют в сурчиных норах.

        Все движения хорька ловки, быстры и верно рассчитаны. Он умеет мастерски прокрадываться и совершать безошибочные прыжки, легко перебегать по самым тонким перекладинам, лазает, плавает, ныряет - короче говоря, умеет всякими средствами извлечь для себя пользу. При этом он оказывается лукавым, хитрым, осторожным предусмотрительным и недоверчивым, имеющим весьма острое зрение, а при опасности и мужественным, сердитым и зубастым - следовательно, животным, вполне способным к хищничеству в больших размерах. По примеру вонючки хорек в случае нужды защищается, выпрыскивая весьма вонючую жидкость, и этим часто отгоняет преследующих его собак. Его живучесть неимоверно велика. Он спрыгивает без вреда для себя со значительной высоты, переносит почти равнодушно всевозможные боли и умирает только вследствие очень значительных ран.
        Время спаривания хорьков приходится на март. Там, где хорьки часты, удается наблюдать или гоньбу по крышам самки и самца, или же борьбу двух соперничающих самцов. При этом все они громко кричат, крепко вцепляются зубами друг в друга и, составив один большой клубок, скатываются с крыш на землю, где на короткое время разъединяются и затем снова начинают свою возню.
        Беременность продолжается два месяца, по истечении которых самка рожает где-нибудь в норе, а еще охотнее - в куче дров или хвороста от четырех до пяти, а иногда также и до шести детенышей**.
* * Беременность у хорька продолжается 36-40 дней. Детенышей у черного хорька в среднем 4-6, реже от 2 до 12, у светлого хорька 8-11, иногда до 18.

        Мать их любит необычайно, очень нежно заботится о них и защищает от всякого врага; случается, что заслышав шум вблизи своего гнезда, она безбоязненно нападает и на человека. Период детства длится около шести недель, по истечении которых молодые выходят вместе со взрослыми уже на поиски добычи, а по прошествии трех месяцев они почти сравниваются по величине со взрослыми.
        Молодых хорьков можно подкладывать для вскармливания кошкам, благодаря чему они быстро приручаются; однако это не сулит много радостей, так как врожденная кровожадность со временем все-таки скажется и у таких хорьков, и тогда они становятся опасными для всякого беззащитного домашнего животного.
        Из-за значительного вреда, причиняемого хорьком, он почти повсеместно подвергается весьма энергичному преследованию. Для поимки его применяют всевозможные меры и ловушки. Однако там, где уж очень докучают мыши, было бы лучше оставить хорька в покое, а тот труд, который тратится на его поимку, с большей пользой можно было бы употребить на починку и плотное запирание курятников.
        Мех у хорька теплый и прочный, но из-за своего поистине невыносимого запаха ценится значительно меньше, чем мог бы, если учитывать его густоту. Лишь в недавнее время он более или менее вошел в моду, и его без отвращения носят даже самые чувствительные дамы. По Ломеру, на продажу в Германии в настоящее время ежегодно попадает около 600 тысяч хорьковых шкурок, которые в общей сложности оцениваются около двух миллионов марок. Лучшие меха доставляют из Голландии, с Баварского плоскогорья, из северной Германии и Дании, не столь хорошие из Венгрии и Польши и самого низкого качества — из России и Азии. В России в основном преобладают небольшие черноватые, а в Азии - желтоватые меха, ценность которых весьма незначительна. Большинство шкурок в этих странах потребляется на месте, и лишь незначительное количество их вывозится также в Швецию и Финляндию. Из длинных волос на хвосте изготовляют кисти, а мясо совершенно.
        Фуро (Mustela putorius furo)*, по современным воззрениям всех естествоиспытателей, представляет разновидность обыкновенного хорька, изменившуюся вследствие неволи и приручения.
* Фуро считается одомашненной (вероятно, в начале средних веков, а то и в античности) формой черного хоря. Использовался и используется в качестве истребителя домашних грызунов, для охоты на кроликов, просто домашнего любимца, а сейчас и в качестве пушного животного. Окраска, как правило, равномерно белая или светло-желтая.

        Фуро знают уже с древнейших времен, но лишь в прирученном состоянии. Аристотель упоминает о нем под именем "иктис", а Плиний - под именем "виверра". На Балеарских островах кролики однажды размножились до такой степени, что за помощью обратились к императору Августу. Он послал нескольких виверр, охотничьи подвиги которых были уже известны. Виверры эти пускались в норы к кроликам, выгоняли их оттуда наружу, где кроликов ловили в сети. Страбон повествует об этом случае еще обстоятельнее. "Из всех вредных животных, - рассказывает он, - в Испании водились только кролики, поедавшие коренья, зелень и семена. Эти животные до того размножились, что пришлось обратиться за помощью в Рим. Тогда, чтобы справиться с кроликами, стали изыскивать различные средства; однако самым лучшим оказалось пускать в их норы "африканских кошек" (под этим именем все древние естествоиспытатели разумеют куниц), которые с завязанными глазами выгоняли кроликов из их логовищ". Во времена арабов африканский хорек назывался уже "фуро", и, как свидетельствует Альберт Великий, в Испании его приручали и употребляли для тех же целей, что и ныне.
        Фуро похож на обыкновенного хорька и видом, и величиной. Правда, он несколько меньше и слабее обыкновенного хорька, но то же самое наблюдается и у многих других животных, проживающих в неволе. Длина его тела достигает 45, а хвоста 13 см. Эти же размеры точь-в-точь соответствуют, с одной стороны, размерам обыкновенного хорька, с другой — и строение скелетов обоих этих животных существенно не отличается друг от друга. В Европе привыкли видеть хорька-альбиноса, то есть с беловатой или светло-желтой, а снизу несколько темной окраской шерсти и со светло-красными глазами. Лишь у немногих из этих животных шерсть темнее, и тогда они очень бывают похожи на обыкновенных хорьков. Некоторые естествоиспытатели утверждали, будто фуро - африканец по происхождению и будто по Европе он распространился из Африки, но подтвердить это мнение каким-либо наблюдением они не смогли. Таким образом, фуро встречается лишь в неволе и содержится нами единственно для охоты за кроликами; только англичане употребляют его для охоты за крысами, и те африканские хорьки, которых называют крысодавами, ценятся там дороже, чем те, которые могут быть употреблены для охоты за кроликами. Животных содержат в ящиках и в клетках, часто дают им свежего сена и соломы и предохраняют зимой от холода. Обыкновенно их кормят булкой или молоком, но они бывают значительно здоровее, если им дается не очень жесткое мясо недавно убитых животных.
        По наблюдениям Ленца, их можно дешево прокормить лягушками, ящерицами и змеями, так как эти зверьки весьма охотно поедают всех пресмыкающихся и земноводных.

Фуро (Mustela putorius furo)
        По своему нраву фуро схож с обыкновенным хорьком, которому, однако, уступает в проворстве; по кровожадности же и по склонности к хищничеству он не остается позади своего дикого брата. Даже будучи достаточно сыт, он как бешеный набрасывается на кроликов, голубей и кур, схватывает их за затылок и не отпускает до тех пор, пока жертва не перестанет шевелиться. Вытекающую из ран кровь лижет он с невыразимой жадностью, а головной мозг представляет для него, по-видимому, лакомое яство. На змей и других пресмыкающихся он нападает осторожнее, чем на других животных, и, очевидно, понимает опасность борьбы с гадюкой. По Ленцу, на ужей и медяниц он нападает с большой охотой, даже если раньше никогда не видел этих животных; несмотря на их усиленное сопротивление, он схватывает их, перегрызает хребет и съедает затем по хорошему куску мяса. Но к гадюке хорек приближается в высшей степени осторожно, причем пытается запустить свои зубы в середину тела этой сердитой змеи. Если же хорек был однажды укушен гадюкой, он, чтобы избежать ее ядовитых зубов, прибегает к всевозможным ухищрениям; несмотря на это, однако, порой он бывает настолько труслив, что совершенно отказывается вступать в борьбу и оставляет поле битвы за гадюкой. Укус гадюки не убивает фуро, но он от него хворает и лишается бодрости.
        По-настоящему приручить фуро удается редко; тем не менее известны примеры, когда некоторые из них следовали за своими хозяевами подобно собакам по пятам и их можно было оставлять без надзора на свободе*.
* Фуро хорошо приручается, и только в США около миллиона этих зверьков содержится в качестве домашних любимцев. Однако есть сообщения о не спровоцированных покусах хорьками детей (обычно, как и в случае с другими домашними животными, "неспровоцированность" таких нападений можно было бы подвергнуть сомнению), а также о случаях бешенства у фуро.

        Большая же часть африканских хорьков, раз ускользнув из своей клетки, умеет пользоваться добытой свободой: убегает в лес и поселяется в норке кролика, которая летом служит им убежищем. Они вскоре совершенно отвыкают от человека, но если не будут пойманы вторично, то погибают. По словам Болле, на Канарских островах хорек часто становится совсем диким**.
* * В Новой Зеландии и черный хорек, и фуро успешно одичали, образовав смешанную популяцию, представляющую смертельную опасность для ряда видов птиц аборигенной фауны.

        Самка после пятинедельной беременности, рожает в начале мая от пяти до восьми детенышей, которые в течение двух-трех недель остаются слепыми. Мать воспитывает их с величайшей заботой, а когда им минет приблизительно два месяца, то их можно уже отнять от матери и вскармливать отдельно.
        В пищу детенышам, по словам Цейлера, у которого я заимствовал только что сказанное, утром дают белый хлеб с молоком, а вечером сырое мясо и раз или два в неделю по сырому яйцу; можно также ему давать, как и всем куницам, различные плоды, в особенности вишни, сливы и кусочки груш. После окончания спаривания самца следует отделить от самки, иначе он непременно съест только что родившихся детенышей; однако без всякого опасения можно в одном и том же ящике помещать по нескольку, по меньшей мере по две самки с детенышами. Не следует препятствовать своевременному спариванию африканского хорька, иначе и самец, и самка из-за подавления их естественного влечения почти всегда заболевают и могут даже умереть. Если же за зверьком ухаживать тщательно, то он может прожить, оставаясь в добром здравии, от шести до восьми лет.
        Но как ни полезен хорек в борьбе с кроликами, однако доставляемая им польза ничтожна в сравнении со стоимостью его содержания. Поскольку охоту за кроликами можно проводить при помощи фуро только с октября по февраль, то в остальное время года приходится кормить его, не получая за это ни малейших услуг с его стороны; к тому же его можно выпускать только против полувзрослых или уже совсем взрослых кроликов, так как если в норке ему попадется молодой кролик, то он тотчас его умерщвляет, съедает, а затем обычно укладывается в его в теплое гнездо, оставаясь в нем сколько ему вздумается и заставляя все это время своего владельца поджидать его снаружи.
        На охоту выходят утром, причем хорьков несут или в мягко устланной корзиночке, или в ящичке, или же при необходимости просто в охотничьей сумке. Затем отыскивают все ходы, ведущие к норке, и перед отверстием в каждой укрепляют тенета, имеющие в длину около одного метра и снабженные большим обручем; потом впускают в главный ход к норке хорька, а само отверстие этого хода тоже заставляют сетями. Кролик, как только увидит проникшего к нему врага, тотчас в испуге выбегает наружу, попадает в сеть и его убивают. Для того чтобы фуро сам не загрызал кроликов в норке, ему или надевают небольшой намордник, или подпиливают зубы, а для того, чтобы следить за его продвижением под землей, ему надевают на шею звонкий колокольчик. В прежние времена в Англии охотники бывали настолько жестоки, что этому бедному помощнику сшивали губы, перед тем как пустить его в норку; по счастью, ныне убедились, что той же самой цели можно достигнуть и посредством намордника. Затем, как только хорек покажется у выхода из норки, его следует тотчас же поймать, иначе, снова вернувшись в норку, он ляжет в ней отдыхать и может заставить прождать своего появления оттуда часто в течение нескольких часов. Весьма важно приучить его появляться на свист и зов. Но если он все-таки не выходит, то для поимки его вновь прибегают к всевозможным хитростям. Так, навязывают на гибкий прут кролика и вдвигают его в норку. Такому вызову, возбуждающему в хорьке присущую ему кровожадность, уже не может противостоять ни один африканский хорек; он крепко вцепляется зубами в кролика, и тогда его вместе с ним вытаскивают наружу.
        В Англии приучают фуро преследовать крыс и устраивать бои с этими кусающимися грызунами. Однако, по утверждению моего английского знакомого, если хорьки уже испытают на себе зубы крыс, то сравнительно редкие из них снова отваживаются охотиться за ними. Фуро, приученный только к охоте за кроликами, совершенно непригоден для охоты за крысами, так как убегает от них. Поэтому хорька-крысодава приучают к этой охоте особым способом. Ему предоставляют вначале возможность сражаться лишь с молодыми и слабыми крысами и таким образом исподволь подготавливают его к борьбе и победе. При этом у зверька пробуждается врожденная кровожадность; мужество маленького хищника все растет и растет, и наконец он приобретает такую сноровку в боях с этими грызунами, что совершает истинные чудеса. Обычно старые, опытные крысы, будучи атакованы, забиваются в угол и умеют оттуда как успешно нападать, так и наносить врагу опасные раны; но хорошо выдрессированный африканский хорек не страшится такого опытного противника: он все-таки сумеет улучить подходящее мгновение и схватить коварного врага. Хороший хорек в состоянии на арене в два-три квадратных метра умертвить в течение часа до пятидесяти крыс.
        Фуро и обыкновенный хорьки без особых затруднений спариваются друг с другом и производят ублюдков, которые весьма ценятся охотниками. Такие помеси больше походят на обыкновенного хорька, чем на фуро; от обыкновенного же они отличаются только более светлой окраской морды и горла. Глаза у них совсем черные, и поэтому взор их более выразителен, чем взор фуро. В них сочетаются лучшие качества обоих родителей, они, с одной стороны, значительно легче приручаются, не столь сильно воняют, как обыкновенный хорек, а с другой стороны, они сильнее, смелее и легче переносят холода, чем фуро. Отвага их невероятна, так как они, как бешеные, бросаются на каждого врага, встреченного ими в норе. Но нередко они сердятся на своих хозяев и чувствительно их кусают. Помимо человека у хорька, по-видимому, мало врагов. Правда, хорошие охотничьи собаки с яростью набрасываются на него, как только получают такую возможность, и вскоре умерщвляют его, вторым врагом хорька может быть признана разве что лисица.
        Зорилла, или африканский хорек (Ictonyx Striates)*, животное, имеющее туловище длиной 35 см, а хвост - 25 см.
* Зорилла распространена по всей Африке от Мавритании и Судана до самого юга континента. Она живет обычно на земле, но при необходимости неплохо лазает и отлично плавает. Длина тела зверька 28-38 см, хвоста 20-30 см, весит зорилла от 400 грамм до почти полутора килограммов.

Зорилла, или африканский хорек (letопух striatus)
        Туловище зориллы длинное, но не очень стройное, голова широкая, морда удлинена наподобие хобота; уши короткие, закругленные, глаза средней величины с долевой расщелиной зрачка, ноги короткие, и передние лапы вооружены сильными, довольно длинными, но тупыми когтями; хвост довольно длинный и пушистый, весь мех тоже густой и длинный. Его основная окраска блестяще-черная, испещренная белыми пятнами и полосами, рисунок которых более или менее изменяется у разных особей. Между глазами находится узкое белое пятно, другое идет от глаз к ушам; иногда оба сливаются вместе и образуют на лбу одну белую перевязь, которая проходит через всю морду к концу рыльца. Губы также часто окаймлены белым. Окраска верхней части туловища очень разнообразна, но имеет всегда один определенный рисунок. У некоторых через затылок проходит широкая белая поперечная перевязь, от которой отделяются четыре продольные полосы, идущие вдоль всей спины; они расширяются посредине туловища и разделяются тремя черными промежуточными полосами; обе наружные боковые полосы соединяются у корня хвоста и затем продолжаются по обеим сторонам хвоста в виде белых штрихов. У других весь затылок, загривок и даже верхняя часть спины - белые; в таких случаях именно от загривка начинаются темные полосы, продолжающиеся по сторонам хвоста, который бывает испещрен то пятнами, то продольными полосами. Зорилла распространена по всей Африке, переходит через Суэцкий перешеек в Малую Азию, появляется даже иногда у Константинополя, само собой разумеется, только с азиатской стороны*.
* В настоящее время зорилла вне Африки не встречается.

        Скалистые местности служат самым излюбленным ее местопребыванием. Здесь она живет или в ущельях или в норах, выкопанных ею самой под деревьями и кустарниками. Зорилла ведет образ жизни ночного животного, и потому видеть ее случается очень редко. Первые сведения об этом животном дает Колбе. Пища его состоит из мелких млекопитающих, а именно из мышей, мелких птиц и их яиц, из пресмыкающихся и насекомых. Для домашней птицы зорилла нередко бывает опасна, потому что, подобно куницам, прокрадывается в крестьянские дворы и умерщвляет птиц, как хорек.
        По своим движениям она не похожа на куниц, так как менее ловка и скорее может быть названа неповоротливой. Лазать она не умеет, воды очень боится, хотя при необходимости плавает, и даже очень искусно. Своим отвратительным орудием она пользуется так же, как и вонючка. "Когда она находится на поле или на лугу, - говорит Колбе, - и заметит, что к ней приближается собака или хищный зверь с намерением схватить ее, то она прыскает на своих врагов такой ужасно вонючей жидкостью, что те спешат обтереть нос о землю или о дерево, чтобы хоть немного освободиться от вони. Если враг не устрашится с одного раза или подойдет еще другой, то она вторично прыскает на противника, извергая из себя зловоние, ничуть не слабее первого. Этим способом она храбро защищается от своих врагов. Если охотник возьмет в руки убитую зориллу, то к ним пристанет такая острая вонь, которую трудно отмыть даже мылом. Поэтому убитых животных никогда сразу не берут, а дают им некоторое время отлежаться на земле. Кому хоть раз приходилось столкнуться с этой ужасной вонью, тот в другой раз, наверное, подальше сойдет с дороги, если заметит зориллу, и трогать ее не станет".
        У зорилл особенно невыносимая вонь исходит от самцов и преимущественно во время спаривания, вероятно, потому, что тогда они находятся в необыкновенно возбужденном состоянии. Можно также допустить, что самка находит приятным этот запах, который для нас так противен.
        О размножении этого животного, к сожалению, нет точных сведений; известно лишь, что зорилла держится в южной Африке во многих домах голландских колонистов для истребления крыс и мышей*.
* Зорилла приносит потомство один раз в год, в сентябре-декабре. Однако если рано родившиеся детеныши погибнут, то самка успевает спариться еще раз. Беременность длится 36 дней. Рождается 1-3 детеныша. Сомнительно, чтобы из этого зверька, ведущего одиночный образ жизни и агрессивного даже по отношению к сородичам, получался домашний любимец.

        В юго-восточной Европе, а оттуда к северу, проникая вплоть до Польши, рядом с хорьком, встречается и родственная ему перевязка (Vormela peregusna)**, которая ни в одной из названных областей, однако, не водится в большом количестве; по Блэнфорду, в некоторых частях западной Азии она весьма редка, но зато в Афганистане, особенно около Кандагара, обычна.
* * Перевязка распространена в степях и лесостепях юго-востока Европы, Ближнего Востока, Южной России и Центральной Азии. Длина тела 29-38 см, весьма пушистого хвоста - 15-22 см, вес 400-700 г. Перевязка отличается от хорька анатомически и поэтому выделена в особый род.

        Общая длина ее достигает 50 см, из которых 16 см приходится на хвост. Коротковолосая и жесткая шерсть на спине и по бокам бурая, усеянная беспорядочно расположенными желтыми пятнами; на голове, нижней части туловища и внутренней стороне ног - черная; в области горла располагаются ржаво-красные пятна; губы и полоса, направляющаяся от глаз кверху через темя, белые; уши около корня черновато-бурые, а кончики их ржаво-беловатые; окраска же сравнительно длинного хвоста около корня бурая и желтоватая, в середине бледно-желтоватая, а на конце черная. Образом своей жизни, которую подробно описал Хуттон, перевязка вполне похожа на других хорьковых. Мясо перевязки не годно к употреблению, им пренебрегают даже собаки.
        Очень близка к хорьку норка***, от которого она отличается лишь более плоской головой, более сильно развитым бугорчатым зубом, укороченными ногами, плавательной перепонкой между пальцами, которая более явственно развита на задних лапах, несколько более длинным хвостом и шерстью, которая напоминает выдру и состоит из густо и гладко прилегающих коротких волос, окрашенных и на верхней (хребетной), и на нижней (брюшной) сторонах в равномерный бурый цвет.
* * * Норки Евразии - очень близкие родственники хорьков. Норки Америки не состоят в близком родстве ни с хорьками, ни с евразийскими норками.

        Кроме нашей европейской норки мы опишем также и норку американскую. Образ жизни обеих до новейшего времени был очень мало известен и даже ныне, по крайней мере что касается европейского вида, наблюдения весьма недостаточны. Значительным обогащением сведений о нашей норке я обязан любезности одного охотника из окрестностей Любека, а американская норка описана Одюбоном и принцем фон Видом.
        Многие из естествоиспытателей считают американскую норку лишь разновидностью нашей норки, и на самом деле оба животных находятся в весьма близком родстве друг к другу. Однако в устройстве их тела существуют и такие различия которые оправдывают противоположный взгляд других естествоиспытателей, полагающих, что обе норки относятся к различным видам. Главными отличительными признаками американской норки могут считаться более короткая голова и более длинный хвост, чем у нашей норки. Число хвостовых позвонков у американской норки равняется 21, а у нашей - 19.
        Европейская норка (Mustela lutreola)* достигает величины 50 см, из которых 14 приходится на хвост.
* Европейская норка когда-то населяла большую часть Европы, Европейскую Россию, Кавказ и Западную Сибирь. Ныне она сохранилась лишь в небольшом числе мест в России и нескольких странах Европы. На грань полного исчезновения этого симпатичного зверька привели всевозможные гидротехнические работы, а также американская норка, акклиматизированная в Европе в XX веке, более сильная, чем ее европейская тезка, и занимающая ту же нишу в природном сообществе.

Европейская норка (Mustela lutreola)
        Ноги у нее короткие, туловище сдавленное, удлиненное, чем-то напоминающее выдру; что же касается головы, то у норки она длиннее, чем у выдры. Ступни, как у хорька, но между всеми пальцами, как уже замечено, находится соединяющая их перепонка. Глянцевитый мех состоит из густых и гладко прилегающих друг к другу, коротких, довольно жестких остистых волос бурого цвета, под которыми виднеется сероватый, весьма густой подшерсток. На середине спины, а всего больше на затылке и на задней части тела окраска меха темнеет; также и на хвосте волосы обычно темнее, чем на туловище. На нижней стороне туловища данная окраска переходит в серо-бурую. Маленькое, светло-желтое или беловатое пятнышко виднеется на горле; верхняя губа белая спереди, а нижняя - по всей длине.
        Американская норка (Neovison vison) похожа по окраске на европейскую, но мех ее ценится значительно дороже, так как в нем подшерсток более развит, а сам мех мягче. Американская норка превосходит европейскую своей величиной. Что касается деталей окраски, то ее верхняя и нижняя стороны темно-бурого цвета, хвост черно-бурый, а заостренный конец подбородка белый.
        В образе жизни, вероятно, оба животных сходятся по всем существенным признакам, и потому мне кажется целесообразным предпослать краткому описанию нрава и привычек нашей норки самое интересное из повествований названных выше писателей о норке американской.
        По Одюбону, американская норка представляет собой такого хищника, который по своей деятельности и неутомимой страсти к истреблению больше всего приближается к горностаю; при этом как эта деятельность норки. так и ее хищничество в первую очередь касается птичников и утиных садков, где появление одного или двух этих животных тотчас обнаруживается из-за исчезновения нескольких цыплят и утят. Чтобы избавиться от вредного хищника, следует запастись терпением. Одюбон сам испытал это на одной американской норке, которая поселилась в каменной плотине небольшого прудка, находившегося подле самого дома этого естествоиспытателя. В прудке этом полоскались многочисленные домашние утки, и понятно, что благодаря этому он оказывался весьма привлекательным местом для охоты. Укромный уголок норка выбрала столь же умно, сколь и хитро: он находился близко от дома и еще ближе от того места, к которому спускались дворовые куры на водопой; кроме того, перед этой засадой лежали два больших осколка гранита, из-за которых норка и могла обозревать как двор, так и прудок. Здесь настороже пролеживала она ежедневно целыми часами и отсюда же среди бела дня утаскивала кур и уток, пока - правда, лишь после долгого выслеживания - наш натуралист не положил конец ее проделкам. В особенности часто находил Одюбон норку около Огайо, и здесь он подметил, что она может сделаться и полезной для человека, истребляя мышей и крыс. Конечно, рядом с этой охотой, служащей лишь к выгоде человека, она занимается и всякого рода браконьерством, а в том числе и рыболовством, она в состоянии иногда причинить величайшую досаду удильщику, в решительную минуту выскакивая из-под нависшего берега и конфискуя пойманную им рыбу. По наблюдениям нашего очевидца, американская норка плавает и ныряет с величайшей сноровкой и, подобно выдре, с успехом охотится за самыми быстро плавающими рыбами - за лососем и форелью. В крайних случаях норка, правда, довольствуется лягушкой или саламандрой, но когда ей предоставляется возможность выбора, она оказывается весьма большой лакомкой. Благодаря своему тонкому обонянию норка в состоянии преследовать добычу с уверенностью охотничьей собаки, и достоверные наблюдатели свидетельствуют, что она пользуется этой способностью при каждом удобном случае. В болоте норка преследует водяных крыс, болотных трясогузок, зябликов и уток; на берегу озер - зайцев; в море - устриц, а со дна рек достает раковины; короче, она умеет приспособиться ко всякому месту и всегда чем-либо воспользоваться*.
* Американская норка прежде всего полуводны й хищник. Она отлично плавает и способна нырять на глубину 5-6 метров. Селится почти всегда по берегам водоемов, предпочитая берега с густой растительностью. Ее основная пища - водные грызуны, а так же рыба, моллюски, черви, членистоногие и мелкие птицы. На домашних уток норка, конечно, может напасть при случае, но вовсе не столь регулярно, как это описывает Брем. В Европейской части России это сейчас один из самых обычных и часто встречаемых хищников.

        Но вместе с тем норка предпочитает гнездиться по скалистым берегам, а нередко устраивает логовище в непосредственной близости от порогов и водопадов. Когда ее преследуют, она бросается в воду и ищет спасения в плавании и нырянии. По земле бегает довольно быстро, но все-таки вскоре ее настигает собака, и тогда ей приходится прибегнуть к лазанию. Испытывая страх, она распространяет, подобно хорьку, весьма противный запах.
        В Северной Америке пора спаривания норки приходится на конец февраля или начало марта. В это время земля еще бывает большей частью под снегом, а потому, руководясь следами, оставляемыми на нем, можно увидеть, какую страшную возню они тогда поднимают. Возбужденные самцы ищут вдоль берегов рек самок, и случается, что, держась речных бассейнов, они целым стадом заходят в такие местности, где в иное время норки или редки или вовсе не появляются. Одюбону в одно только утро удалось застрелить шесть взрослых самцов, которые, несомненно, разыскивали самок. Этот же естествоиспытатель получил в течение одной недели большое число американских норок мужского пола и ни одной женского, вследствие чего он и высказывает мнение, что в пору спаривания самки укрываются в норах. Самка приносит пять или шесть детенышей, их находят или в углублениях под нависшим берегом, или на маленьких островках в болоте, а также и в дуплах деревьев. Если взять норок из гнезда вскоре после рождения, то они быстро становятся ручными и делаются истинными баловнями человека.
        Американская норка легко попадается во всякого рода западни, ее столь же часто ловят, как и подстреливают; но так как она весьма живуча, то и заряд на нее нужен хороший.
        Принц фон Вид подтверждает описание Одюбона, но прибавляет, что американская норка иногда за один раз умерщвляет несколько куриц; зимой часто питается одними речными ракушками, вследствие чего вблизи ее жилища и находят много пустых раковин от них; в зимнюю стужу она зачастую приближается к человеческому жилью, ее там часто ловят или убивают; наконец американская норка, вытянувшись в длину, чрезвычайно умело и быстро плавает, но тем не менее она не может долго оставаться под водой и высовывает свой нос, чтобы вдохнуть воздуха.
        Сведения о европейской норке гораздо менее полны. Вильдунген в 1799 году говорит, что норка весьма редка в Германии и поэтому многим завзятым охотникам она даже не известна; сам он уже давно стремился познакомиться с ней, и в этом ему повезло только благодаря неустанным заботам графа Меллина. Из наблюдений этого же естествоиспытателя: "По своей походке с дугообразно изогнутой кверху спиной, по своей расторопности и по способности пролезать в самые маленькие отверстия норка приближается к кунице. Подобно хорьку, она находится в непрерывном движении, вынюхивая и обшаривая все уголки и щелочки. Бегает плохо, не лазает также и по деревьям, но, подобно обыкновенной выдре, норка весьма искусна в плавании и может долго оставаться под водой. По-видимому, она чувствует себя слишком слабой, чтобы противостоять напору быстротекущих стремнин, так как вдоль больших рек встречается реже, чем по берегам проточных вод меньших размеров. Время спаривания приходится на февраль и март, а в апреле или в мае уже находят на возвышенных, сухих местах, в расщелинах земли, между корнями деревьев, а также и в норах, вырытых самой норкой, детенышей, рождающихся слепыми*.
* Европейская норка иногда использует для жилья норы водяной крысы, расширив их и съев прежнего владельца. Способность норки довольствоваться небольшими водоемами пока что ее спасала от ее американского собрата, не посягающего на ручьи и маленькие пруды. Однако специалисты признают крайне угрожаемое положение европейской норки по всему ее нынешнему ареалу.

        Норка любит жить в местах тихих и уединенных, обособленных. Она избегает человека и хитро умеет спастись от его преследования; тем не менее нередко посещает птичники, где, подобно хорьку или кунице, разбойничает, пока не передушит всю птицу, если ее не спугнут; случается это, однако, только в отдельно стоящих жилищах рыбаков, и я никогда не слыхал, чтобы норка забиралась с этой целью в села. Обычную ее пищу составляют рыбы, лягушки, раки и улитки; но, вероятно, добычей ее бывают также и молодые бекасы и водяные курочки. Высокая цена шкурки норки, сохраняющей свою красоту и летом, побуждает усиленно преследовать это животное, которое становится все реже и реже, и если бы на помощь к нему не пришли нынешние умеренные зимы, то, возможно, вскоре этот вид животных вполне был бы уничтожен, по крайней мере в Померании". Этими сведениями в сущности исчерпывается все, что мы до сих пор знаем о европейской норке. Опасение, будто норка совсем перевелась в Германии, которое теперь высказывается почти всеми охотниками, к счастью, лишено основания. Норка еще встречается в Германии повсюду, хотя везде она весьма редка и попадается только поодиночке. Настоящей ее родиной служит собственно восточная Европа, Финляндия, Польша, Литва и Россия. Здесь она встречается, и не особенно редко, от Балтийского моря до Урала и от Северной Двины до Черного моря. Живет она также в Бессарабии, Трансильвании и Галиции. В Моравии она принадлежит к весьма редким животным, но местами встречается и там; иногда норку ловят также в Силезии. В конце прошлого столетия видели ее изредка в Мекленбурге и в графстве Брандербургском.
        "Норка любит топкие и поросшие кустарником окрестности озер и рек, где она, подобно хорьку, на кочке или на другом возвышении устраивает между ветвями корней ольховых деревьев свое жилище, которое чаще всего находится на самом коротком расстоянии от воды и бывает снабжено немногими выходами, обращенными в сторону воды. Особых ходов для выхода в случае опасности в каком-нибудь другом направлении или же к соседним кочкам у норки встретить нельзя. Потревоженная в своем логовище, норка тотчас как можно скорее стремится к воде и исчезает из глаз. Примечательно при этом бегстве то, что, плывя, она не гребет попеременно, как это делает хорек, но изгибается толчками, двигая передними и задними конечностями одновременно, и делает это с чрезвычайной скоростью. Подстрелить ее на воде удается редко, так как она подолгу остается под водой и появляется всегда на каком-нибудь отдаленном месте. Находясь в воде, даже в ограниченном пространстве, она застрахована от собаки. Следы от ее лап, а также и самые стежки столь сходны со следами и стежками хорька, что даже опытный охотник легко может быть введен в заблуждение: при обычной походке норки на почве вовсе не отпечатывается та короткая плавательная перепонка, которая находится у нее между пальцами. Зимой норку следует искать там, где вода обычно долго не замерзает: в канавах с большим уклоном, около ручьев, над родниками, где в то же время встречается и хорек, который, как известно, неутомимо вылавливает лягушек также и из-подо льда. Здесь-то иногда и случается увидеть норку, сидящую на льду около самого выхода из воды и всю вымазанную речным илом".
        Рыбы и лягушки составляют, по-видимому, самую любимую ее пищу, хотя Клаудиус и полагает, что норка предпочитает всем другим лакомствам мясо млекопитающих и птиц и тогда только принимается за рыбу, когда не может раздобыть другого мяса. Правда, она не трогает рыбы, если ей в то же время предложить живыми мышь, птицу или ящерицу; но в этих случаях ее возбуждают только движения находящейся перед ней добычи, и она с большой сноровкой ловит их и душит. Но если предложить ей рыбу после того, как она умертвит свою жертву, то, как правило, она прежде всего берется за рыбу или в крайнем случае предпочтет ей лягушку.
        В сравнении с численностью шкурок американской норки, которая под этим именем и попадает на рынок, количество шкурок европейской норки весьма незначительно: по Ломеру, два десятилетия назад ежегодно добывалось 55 тысяч шкурок европейской норки и 160 тысяч шкурок американской норки; теперь же добывание шкурок американской норки увеличилось более чем вдвое (так, в 1888 году оно равнялось 370 тысячам). Что же касается ценности, то в конце шестидесятых годов шкурка американской норки ценилась от 9 до 30 марок, а шкурка русской норки в среднем - от 3 до 6 марок; теперь же американская норка ценится от 4 до 10, а русская - от 1,5 до 4 марок. Цены иногда меняются весьма быстро. Различие между обеими шкурками значительно: шерсть американской норки тоньше и к тому же прочнее. Лучшие шкурки американской норки доставляют с восточных берегов Северной Америки, Новой Англии и Мэна*.
* Обе норки считаются хорошими пушными зверями, однако мех американской ценнее. Европейская норка занесена в Международную Красную книгу и официально не промышляется. Американскую норку промышляют по всему ареалу, как естественному, так и вторичному. На зверофермах разводят обеих норок, а также гибриды европейской норки с разными хорьками. Самыми ценными для разведения считаются американские норки, представляющие помесь наиболее крупной формы с Аляски и наиболее темноокрашенной с Лабрадора. Однако в условиях звероферм выведены формы норок с самыми разными цветами меха.

        Росомаха (Gido gulo)**, одно из самых неуклюжих созданий семейства куньих, является представителем особого рода, имеющего следующие отличительные признаки: туловище мощное и короткое; хвост короткий и покрыт густой шерстью; спина дугообразно изогнута кверху; большая голова, морда удлиненная, но тупая на конце; ноги короткие и сильные, большие ступни с пятью пальцами вооружены острыми крючковатыми, короткими когтями.
* * Росомаха близка к куницам, но отличается гораздо большими размерами и массивностью (длина тела около метра, вес до 32 кг). Самки примерно на треть легче самцов. Это самое крупное из наземных куньих широко распространено в Северной Европе, Сибири и Северной Америке, предпочитая лесотундру и таежные леса.

        Череп сходен с черепом барсука, но несколько шире, короче и весьма выпуклый, так что лоб и спинка носа сильно выдаются вперед; зубная система весьма сильная. Росомаха имеет в длину от 95 см до 1 м, из которых от 12 до 15 см приходятся на хвост; высота в плечах от 40 до 45 см. Волосы на морде короткие и тонкие, на ногах грубые и блестящие, на туловище - длинные и косматые; наконец, на бедрах, боковых полосах и на хвосте жесткие и весьма длинные. Темя и затылок черно-бурого цвета, но с примесью серых волос; спина, нижняя часть и ноги чисто черного цвета; светло-серое пятно находится между глазами и ушами, а светло-серая полоса, начиная с лопатки, проходит с каждой стороны вдоль всего туловища. Подшерсток серый, а на нижней стороне тела буроватый.
        Росомаха живет на севере земного шара. Начиная с южной Норвегии и Финляндии, она водится во всей северной Азии и Северной Америке до Гренландии. Южная граница ее распространения в Европе прежде простиралась до меньших широт, чем ныне: в эпоху северного оленя она доходила до Альп. Эйхвальд утверждает, что росомаха и позже появлялась в литовских лесах; Бринкен наблюдал ее несколько десятилетий назад в Беловежской пуще, где она теперь уже не попадается; Бехштейн рассказывает о росомахе, которая была убита в Саксонии, а Циммерман - о другой, убитой в Брауншвейге. Однако на этих последних животных следует смотреть как на случайно попавших в Германию, так как нельзя допустить, что росомаха в столь поздние времена постоянно живет так далеко на юге. В настоящее же время она встречается в Норвегии, Швеции, Лапландии, северной России (около Белого моря, Перми, во всей Сибири, на Камчатке) и в Северной Америке.
        Прежние естествоиспытатели рассказывают про росомаху баснословные вещи. Михов говорит следующее: "В Литве и в Московии существует весьма прожорливое животное, называемое там росомахой. Оно величиной с собаку, с глазами, как у кошки, весьма сильными когтями, длинноволосым бурым телом и хвостом, как у лисицы, но короче. Если ей встретится мертвечина, то она ест ее до тех пор, пока живот не раздуется, как барабан; тогда она протискивается между двумя близко стоящими деревьями, чтобы освободиться от испражнений, возвращается к падали опять, наедается снова, опять выжимает из себя лишнее при посредстве деревьев и снова ест, пока не сожрет всей падали. По-видимому, она только и делает, что ест, пьет и затем опять ест". Таким же образом описывает росомаху и Геснер; но Олаус Магнус сообщает: "Мясо ее негодно к употреблению и только мех весьма пригоден, ценен и очень красиво отсвечивает, в особенности в том случае, когда искусственно соединен с мехами или материей других цветов. Только государи и великие мужи носят из него мантии, и это не только в Швеции, но и в Германии, где он из-за своей редкости ценится еще больше. Не особенно охотно коренные жители выпускают эти меха из своих стран, так как обычно они при посредстве этих мехов чествуют своих зимних гостей, находя, что ничего не может быть приятнее и красивее, как иметь возможность предложить своим друзьям постели из такого меха. Охотники пьют кровь этого животного, она же в смеси с теплой водой и медом подается также и на свадьбах. Жир помогает при гнилых язвах и т. д. Охотники изобрели много уловок, чтобы заманивать это хитрое животное. Они кладут в лесу падаль, когда она еще свежая. Росомаха тотчас же обнаруживает ее, наедается вволю, а когда, не без больших мучений, протискивается между деревьями, ее пронзают стрелой. Ставят и капканы, которые ее душат. Поймать росомаху при посредстве собак едва ли можно, так как вследствие ее острых когтей и зубов собаки опасаются ее больше, чем волка".
        Стеллер опровергает вышеупомянутые невероятные басни, а Паллас дает верное описание образа жизни этого странного создания*.
* Авторы перечисленных невероятных описаний правы только в том, что росомаха действительно охотно ест падаль, выступая в северных широтах в роли гиены.

        Росомаха живет в гористых областях севера, предпочитая, например, оголенные высоты Скандинавских Альп необъятным лесам более низменных нагорий. Мри этом наиболее необитаемый пустырь служит любимым местом ее пребывания. Но определенных пристанищ у нее не существует, и она меняет убежища, в зависимости от обстоятельств, укрываясь там, куда приведет ее ночь, в любом месте, могущем служить ей убежищем, причем все равно, будет ли это лесная чаща или ущелье между скалами, покинутая лисицей нора или же какое-либо другое природное углубление. Будучи, подобно всем куньим, животным скорее ночным, чем дневным, она бродит по своей малообитаемой родине когда ей вздумается, показываясь и при солнечном свете, к чему ее помимо всех других обстоятельств вынуждает также, как известно, и длящееся месяцами так называемые белые ночи в самых северных частях той области, в которой она обитает. В южных пограничных областях Восточной Сибири, посещенных Радде, существование росомахи связано больше с существованием кабарги, чем северного оленя. Кабарга и росомаха чаще всего встречаются там, где на широко раскинувшихся бледно-желтых и серых, поросших лишаями пространствах альпийская флора еще скрашивает самую крайнюю границу произрастания древесных пород; впрочем, на высоте в среднем 1000 метров над уровнем моря оба животных, даже и в области роскошной растительности, встречаются лишь случайно, да и то в виде отдельных экземпляров.

Росомаха (Gulo gulo)
        В восточной части Саянского хребта росомаха оказывается обычным обитателем гор, и именно таким, который, не имея определенного пристанища, постоянно бродит по тем местностям высоких горных кряжей, на которых встречаются стежки кабарги. При наличии подобных условий ее можно увидеть повсюду также на юге Сибири и точно таким же образом хотя и с применениями к местным особенностям - определяются условия расселения росомахи на севере Америки.
        Зимой, которую росомаха проводит, не предаваясь спячке, она благодаря широким ступням может легко держаться на снегу, а так как этот зверь к тому же неразборчив в пище, то, никогда не испытывая сильного голода, живет привольно и беззаботно. Ее движения весьма своеобразны, и от всех известных мне животных она отличается своей походкой. Росомаха двигается большими прыжками, как бы прихрамывая и даже кувыркаясь. Несмотря на все эти неуклюжие телодвижения, она при необходимости передвигается настолько быстро, что легко может настигнуть мелких млекопитающих, а при продолжительном преследовании у нее хватает выносливости не отставать от утомленных больших животных. На снегу ее следы в соответствии с описанной походкой, обозначаются глубокими впадинами, которые она оставляет всеми четырьмя ногами. И в то время как преследуемая дичь увязает в снегу, своеобразная походка позволяет ей беспрепятственно двигаться вперед. Невзирая на свою неловкость, она умеет взбираться на низкие деревья, где, плотно прижавшись, лежит настороже, выжидая, пока под деревом пройдет ее добыча. Из пяти чувств больше всего развито у росомахи обоняние, однако достаточно остры зрение и слух.
        Главную пищу росомахи составляют различные виды северных грызунов, а именно пеструшки, которых она истребляет в количестве, вызывающем удивление; так как в некоторые годы этих животных бывает весьма много, то росомахе едва ли приходится искать другую дичь. Следует она также за волками и лисицами в их походах, в надежде пожи виться остаткам и добычи этих хищников. Наконец, в случае нужды росомаха нападает даже на крупных животных. Известно, что она осиливает не только оленя, но и лося. Тунберг сообщает, что росомаха умерщвляет коров, перегрызая им горло, а Левенгьелм, описывая свое путешествие в северные страны, упоминает о том вреде, который росомаха причиняет стадам овец. Остяки также сообщали Эрманну о том, что, вспрыгнув лосю на загривок, росомаха загрызала его до смерти. Со всем этим вполне согласуются и показания Радде. В гористых местностях около Байкальского озера росомаха, часто приближающаяся к поселениям человека, считается бичом для молодого рогатого скота. Однако случившееся в 1855 году переселение оленей из Восточных Саянских гор к югу, в гористые местности около истоков Енисея, не повлияло на образ жизни росомахи; местные жители даже утверждали, будто она никогда не нападает на оленя, но питается исключительно кабаргой*.
* Пищу росомахи, помимо падали всех видов, составляют мелкие грызуны, птицы и их кладки, а также ягоды. Крупных животных росомаха обы чно поедает уже в виде падали, умерших от болезней или убитых другими хищниками. Однако зимой она, пользуясь своей способностью бегать по насту не проваливаясь, довольно часто убивает северных оленей, горных баранов и даже лосей, изматывая их долгой погоней или загоняя в глубокий снег, откуда они не могут выбраться.

        Мой егерь, Эрик Свенсон, рассказывал мне, что в Скандинавии, особенно при глубоком снеге и ветре, росомаха тихо подкрадывается к белым куропаткам, преследует этих птиц в вырытых ими углублениях в снегу и легко их хватает. Охотники люто ненавидят росомаху. Мой спутник во время путешествия в Норвегию уверял меня, что каждый убитый олень, если его не завалить тщательно камнями, в отсутствие охотника будет объеден росомахой. Весьма часто таскает она из ловушек приманки или съедает попавшее в них животное. Так же поступает она в Сибири и в Америке. Значительные опустошения часто производит и в хижинах лапландцев. Когтями прокладывая себе путь через двери и крыши, она похищает сырое и сушеное мясо, сыр и другие продукты; разрывает хранящиеся кожи и, будучи очень голодна, съедает часть и их**. Зимой она все время, и днем и ночью, на ногах, а почувствовав усталость, вырывает в снегу яму, ложится в нее, позволяет занести себя снегом и таким образом уютно устраивается во вполне теплом логовище.
* * Сильные лапы и мощные челюсти росомахи до сих пор досаждают людям. Когда эта гигантская куница наведывается в зимовья охотников, лагеря геологических экспедиций, без особого труда проникнув в любые помещения, то расправляется с запасами консервов, разжевывая их вместе с банками. Скорбная участь ждет в этих ситуациях и заготовленные шкуры, а также изделия из них, не говоря уже о запасах мяса или мясных продуктов.

        Поймав мелкое животное, росомаха съедает его тут же, с кожей и с волосами, но большое животное она весьма тщательно зарывает и ест в несколько приемов. Самоеды утверждают, что она откапывает трупы людей и, следовательно, при случае питается и ими.
        Росомаха, будучи ловким и хитрым хищником, конечно, не заслужила особенного почета у северных племен, которые за ней охотятся и где только возможно преследуют и убивают, хотя мехом ее пользуются и не везде. Впрочем, камчадалы ценят его весьма высоко и полагают, что более красивого меха не существует. При этом беловато-желтый мех, который у европейцев считается самым никчемным, камчадалы считают самым красивым, и они твердо убеждены, что бог неба, Булутчей, носит одеяние из меха росомахи. Их кокетливые женщины прикрепляют к своей голове, повыше ушей, по два лоскутка величиной с ладонь росомашьей шкурки; поэтому, если камчадал хочет порадовать свою жену или возлюбленную, он покупает им такие лоскутки; цена же их одинакова со шкуркой бобра. Любовь к этим украшениям заходит так далеко, что те женщины, у которых их нет, носят окрашенные лоскутки из шкурки морской утки. Тем не менее, несмотря на такую значительную ценность шкурки, росомаха, по словам Стеллера, встречается на Камчатке часто, так как жители не умеют ее ловить и пользуются лишь теми экземплярами, которые случайно попадают в западни для лисиц.
        Охотясь за росомахой, эскимос ложится ничком перед ее норой и ждет, пока она выйдет; затем вскакивает, затыкает отверстие в норе и спускает своих собак, которые, хотя и неохотно идут на такую дичь, но все-таки хватают зверя. Здесь подоспевает охотник, забрасывает хищнику на шею петлю и умерщвляет его. В Норвегии и в Лапландии охотятся уже с ружьем.
        К росомахе, несмотря на ее незначительную величину, нельзя относиться презрительно, так как она, несмотря на свой большой рост, сильна, свирепа и упорно защищается. Уверяют, будто ее избегают даже медведи и волки; последние, впрочем, вообще не должны даже и касаться ее вследствие распространяемого ею зловония. На человека набрасывается она только в том случае, когда не может ускользнуть. Обычно, увидев охотника, росомаха спасается бегством, а в случае преследования взбирается на дерево или на самую высокую вершину скалы, где враг не может ее настигнуть. Быстро бегающие собаки скоро догоняют росомаху на ровных безлесных местах, но отбивается она от них мужественно и с большим искусством. Одна собака не в состоянии осилить росомаху, а иногда даже нескольким собакам удается одержать над ней верх. При этом, если росомахе не удалось спастись от своего преследователя на дерево, она ложится на спину, хватает собаку острыми когтями, повергает ее на землю и до того истерзывает зубами, что собака часто околевает.
        Спаривание у росомахи совершается осенью или зимой, а в Норвегии, по словам Эрика, в январе. Через четыре месяца беременности, как правило в мае, самка приносит двух-трех, а в редких случаях даже и четырех детенышей, помещая их в мягкое и теплое логовище, приготовленное ею или в дуплистом дереве, или в глубокой норе; для устройства такого логовища избирается или уединенное ущелье, овраг между горами, или самая непроходимая чаща леса*.
* Брем вновь повторят ошибку с определением срока беременности у куньих. Спаривание у росомахи происходит в апреле-июле, латентная фаза беременности длится более полугода, активное развитие происходит в течение 30-40 дней. Детеныши рождаются в период между концом января и началом апреля. Вполне самостоятельными они становятся к осени, а через год достигают взрослого размера.

        Конечно, разыскать это логовище трудно; если удается добыть детенышей росомахи еще маленькими, то приручить их можно без большого труда. Генберг выкормил одну росомаху молоком и мясом и до того приучил ее к себе, что она бегала за ним в поле как собака. Росомаха эта находилась в постоянном движении, весело играла с разными вещами, каталась по песку, зарывалась в землю и лазала по деревьям. Будучи всего трех месяцев от роду, она с успехом умела защищаться от нападающих на нее собак. Она никогда не объедалась, была добродушна, подпускала к себе свиней, с которыми делила трапезу, но никогда не водила дружбу с собакой; всегда держала себя в чистоте и совсем не испускала зловония, разве что за исключением случаев нападения на нее нескольких собак, которых она, вероятно, желала отпугнуть отделением своих вонючих желез. Обыкновенно днем она спала, а ночью бродила. Лежать она предпочитала на вольном воздухе, а не в хлеву, и вообще любила тень и прохладу. Достигнув полугода, стала кусаться, но все-таки оставалась доверчивой к человеку и когда однажды сбежала было в лес, то впоследствии вскочила в сани одной старой служанки и позволила привезти себя домой. С возрастом она стала более свирепой и однажды устроила такую грызню с большой собакой, что из опасения за жизнь последней пришлось поспешить к ней на помощь. Уже будучи старой, росомаха все-таки еще играла со знакомыми людьми; но если не известный ей человек подставлял палку, то она скрежетала зубами и с яростью вцеплялась в нее когтями. По Ломеру, на рынок ежегодно попадает около 3500 шкурок росомахи, причем общая стоимость их доходит до 32 тысяч марок, а привозят их большей частью из Северной Америки. Однако ежегодно убивают и обдирают росомах гораздо больше, так как не одни только камчадалы, но также якуты и другие сибирские племена ценят их шкурки необычайно высоко и платят за них хорошие деньги. По Радде, все шкурки росомах, убиваемых в Восточной Сибири, остаются там же и уже на месте стоят по 4-5 рублей за штуку. Употребляют их азиатские народы, а также и поляки на тяжелые шубы, а американцы и французы, напротив, для полостей, для которых шкурки весьма пригодны вследствие разнообразной окраски и длины волоса.
        Барсук (Meles meles)* достигает в длину 93 см, из которых 75 см приходятся на голову и туловище, а 18 см на хвост. Высотой в холке барсук бывает до 30 см, а вес старых самцов по осени приближается к 20 кг.
* Барсук представляет тип всеядного куньего. Длина тела 55-90 см. хвоста 10-20 см. вес до 16 кг. Распространен по всей Европе, кроме севера, в Сибири, Центральной и Восточной Азии (на юг до южного Китая). Населяет самые разнообразные типы лиственных и смешанных лесов, а также открытые местообитания. Иногда барсука, населяющего Китай, Японию и Дальний Восток, выделяют в особый вид — амурский барсук (М. amurensis).

        Шерсть, покрывающая все тело с ушами включительно, довольно длинна, блестяща и жестка почти как щетина. Окраска шерсти на спине представляет смешение серовато-белого и черного цветов. Голова белая, но с обеих сторон морды начинается по черной полосе, которые, расширяясь кверху, проходят через глаза и опушенные белой шерстью уши, а затем постепенно исчезают на затылке. Самки отличаются от самцов меньшей величиной и шириной, а также и более светлой окраской, которая зависит от того, что беловатый подшерсток у них сильнее просвечивает. Барсуки совсем белого цвета весьма редки, но еще реже такие, у которых по белой основе рассеяны темные каштаново-бурые пятна.
        Новорожденные барсуки имеют, по Дебнеру, в длину 15, а с хвостом 19 см. Шерсть их состоит из редких (на брюхе даже чрезвычайно редких), жестких, сравнительно толстых, похожих на щетину и плотно прилегающих друг к другу волос. Цвет этих волос вообще белый, и только на темноокрашенных местах к ним присоединяются более или менее серые и черные волосы. Те две черные полосы, которые у взрослого барсука проходят с каждой стороны головы, явственно заметны уже у детенышей, но имеют буроватый цвет; буроваты также как сами ступни, так и голени передних и задних конечностей.
        Барсук является классическим примером эгоистичного, недоверчивого, упрямого и как бы самим собой недовольного создания. В этом согласны все наблюдатели, хотя они и не отрицают пользы, приносимой этим своеобразным животным. Барсук наиболее безвредное из больших европейских хищных животных, а между тем к нему питают вражду и его преследуют наподобие волка и лисицы, причем у него немного защитников даже среди охотников, которые, как известно, больше всего любят именно тех животных, за которыми всего ретивее охотятся. Барсука беспощадно бранят и осуждают, не подумав о том, что он по-своему живет честно и правдиво и ничего дурного не делает. Однако именно своеобразность его жизни и служит причиной худого о нем мнения. Без сомнения, барсук живет угрюмым отшельником, боится людей и животных; кроме того, отличается такой неповоротливостью и леностью, что трудно найти другого ему подобного, а эти качества, конечно, не могут привлечь к нему друзей. Впрочем, о себе я должен заявить, что не испытываю неприязни к барсуку: наблюдения над его жизнью и нравами доставляли мне большое удовольствие.
        Короткое, толстое и крепкое туловище, толстая шея и длинная голова с рылообразно заостренной мордой, маленькие глаза и такие же маленькие, но заметные уши, голые ступни и сильные когти на передних лапах, короткий опушенный хвост и густая грубая шерсть, а также поперечная складка, ведущая в углубление, в котором около заднего прохода находятся железы, - суть признаки барсука. В зубной системе поражает мощность зубов, всего же зубов 36.
        Барсук живет, за исключением острова Сардиния и севера Скандинавии, во всей Европе, а также в Азии, от Сирии (через Кавказ и Персию) до Японии и по Сибири до Лены. Проживает барсук уединенно в норах, которые он вырывает крепкими, закругленными когтями на солнечной стороне лесистых холмов, снабжает их четырьмя-восемью выходами и отдушинами для воздуха и самым уютным образом устраивается внутри. Главная часть жилья - углубление, в которое ведут несколько ходов, - настолько обширно, что может вместить как мягкую подстилку из мха, так впоследствии и детенышей вместе с самкой. Что же касается упомянутых ходов к норе, то барсук пользуется из них лишь немногими; остальные служат ему или как отдушины для воздуха, или как лазейки для бегства в случае крайней нужды*.
* Нора барсука может использоваться, если ее не разрушать, в течение многих десятилетий и даже столетий. Она обновляется и расширяется каждым следующим поколением барсуков, постепенно превращаясь в "барсучий городок". На поверхности этот комплекс дополняется хорошо проторенными дорожками к .пестам кормежки, площадками для игр, местами для испражнения. Одна семья барсуков может использовать по очереди несколько гнездовых камер. В тех местах, где на барсука не охотятся, он привыкает к человеку и даже выкапывает норы прямо под постройками.

        Повсюду в норе царит большая чистота и опрятность, и этим жилье барсука отличается почти от всех остальных подобных подземных убежищ млекопитающих. Свои норы барсук устраивает преимущественно по опушкам леса, невдалеке от лугов или среди самих лугов по не покрытым лесом овражкам. Но вообще, какая бы ни была избрана местность этим отшельником для устройства своего жилья, она всегда самая тихая и самая уединенная, так как жизнь свою барсук любит проводить безмятежно и привольно, охраняя прежде всего свою независимость в самом широком смысле этого слова. Благодаря своей силе барсук очень легко и быстро выкапывает нору и так же, как другие роющие животные, может зарыться в землю в течение нескольких минут. В таких случаях он пользуется сильными, вооруженными крепкими когтями передними конечностями, а когда вырытая им земля начинает мешать работе, то барсук пускает в ход сначала задние лапы, которые отбрасывают землю с большой силой назад, а затем, при дальнейшем углублении в землю, выталкивает землю из норы всей задней частью своего тела, избавляясь таким способом от ее излишков.
        Из всех животных, проводящих свою жизнь наполовину под землей, а также и тех, которые лишь спят в норах, именно барсук больше всего заботится о том, чтобы его логовище было просторным и безопасным. Ходы, ведущие из углубления норы, почти всегда имеют от 8 до 10 метров в длину, а их наружные отверстия находятся друг от друга на расстояниях часто вдвое больших. Непосредственно нора лежит обычно под землей на глубине полутора или двух метров, но если крутизна, на которой заложена нора, значительна, то и котловина норы встречается на глубине пяти метров от поверхности земли. В таких случаях ходы, служащие для вентиляции, направляются к поверхности почти всегда вертикально. Если же барсуку удается устроить нору в ущелье, то два условия его благополучия - безопасность и покой - будут еще более соблюдены. В своей норе барсук проводит большую часть жизни, он покидает свое логовище для отдаленных странствований только после того, как ночной мрак окутает землю. Правда, в весьма уединенных, тихих, лесистых местностях барсук летом выходит на прогулку и в поздние часы после обеда, и я сам однажды при ясном дневном свете встретил его вблизи скал на острове Рюгене, но такие дневные вылазки составляют исключение. Один из охранников, которому в течение долгого времени выпало счастье наблюдать барсука на свободе, сообщил о нем Чуди следующие данные: "Нора этого барсука была заложена на краю оврага, и выход из нее мы видели с противоположной стороны ложбины. Путь к норе сильно нахожен, но вновь выброшенная земля перед главным входом была так гладка и утоптана, как ток на овине, и потому нельзя было распознать: есть или нет в норе детеныши. Пользуясь благоприятным ветром, охотник подкрался к своему наблюдательному посту, и взору его предстал старый барсук, который хотя и сидел угрюмо, погруженный как бы в дремоту, но все-таки, по-видимому, чувствовал себя вполне привольно под теплыми лучами солнца. Такое препровождение времени было, однако, не случайно, так как охотник видел барсука лежащим на солнце и в другие ясные дни, когда ему доводилось наблюдать за норой. Благодушествуя и ничего не делая, коротал барсук свое время. То, сидя, пристально осматривался он вокруг себя, то тщательно исследовал некоторые предметы, то, наподобие медведя, принимался раскачиваться на передних лапах из стороны в сторону. Столь приятный отдых по временам вдруг нарушался каким-нибудь кусающим насекомым, которого барсук с необыкновенной злобностью тотчас же подвергал казни при помощи зубов и когтей, а затем, расправившись со своим мучителем, растягивался на солнышке, выставляя кверху то широкую спину, то упитанное брюшко. Однако такое препровождение времени продолжалось недолго; вероятно, от безделья барсуку начинало что-то мерещиться: он вставал, водил носом по сторонам, принюхивался и хотя ничего не обнаруживал, но предосторожности ради направлялся к себе в нору. Иной раз он продолжал греться на солнце, затем рысью спускался вниз по долине, чтобы испражниться, и, согласно свой прославленной осторожности и чистоте, снова и по нескольку раз возвращался, чтобы уничтожить следы своего испражнения, дабы ничто не служило предательским указанием его присутствия*. Возвращаясь, барсук не торопился, иногда приостанавливался, но не разыскивал, однако, себе пищи; затем на короткое время опять предавался прежней лени, а когда наконец тени от деревьев мало-помалу начинали набегать на землю, он удалялся к себе в нору, вероятно, для того, чтобы вздремнуть перед предстоящей ночной деятельностью".
* Барсук вне норы может легко стать жертвой волка или леопарда, от которых убежать не способен, а поэтому его осторожность понятна.

        Барсук весьма своеобразно выходит из норы и возвращается в нее. В отличие от лисицы, которая сначала быстро выделает, а затем уже начинает озираться, барсук, по словам Адольфа Мюллера, дает знать внимательному охотнику о своем предстоящем появлении из-под земли глухим шумом, который он производит, приблизившись к выходу, встряхиванием с себя пыли. Затем очень осторожно высовывает из отверстия норы половину головы, с минуту прислушивается и принюхивается и снова скрывается. Только удостоверившись таким образом несколько раз в безопасности, барсук решается наконец показаться из норы целиком; выйдя же наружу, он прислушивается и обнюхивает вокруг себя воздух еще раз и только после этого отправляется обычной мелкой рысцой в путь.

Барсук (Meles meles)
        Домой он возвращается, как правило, бегом, причем осенью, когда барсук нагуляет жир, бег его сопровождается пыхтением, которое слышно издали; медленно он возвращается при тихой погоде и полной уверенности в безопасности и, напротив, бежит чрезвычайно быстро, когда погода ветрена. На поиски пищи старые барсуки выходят всегда в одиночестве, и только молодые отправляются вместе с братьями.
        Во время спаривания барсук живет вместе со своей самкой, но и то недолго; всю же остальную часть года проводит в одиночестве, не поддерживая дружбы ни со своей самкой, ни с каким-либо другим животным*. Правда, старые, большие норы барсуку нередко приходится делить с лисицей; но оба этих животных мало общаются друг с другом, и в таких случаях лисица обычно завладевает верхними ходами и логовищем, а барсук - нижними. Рассказы же о том, будто лисица, оставляя в норе свои испражнения, изгоняет оттуда барсука, согласно показаниям новейших наблюдателей, должны быть отнесены к басням охотников.
* По исследованиям в Англии, барсуки живут танами численностью до 12 особей. В других частях ареала взрослые самцы могут покидать колонии и жить отдельно.

        Движения барсука медленны и неуклюжи; на ходу он волочит ноги и переваливается; самый быстрый бег совершается так медленно, что хороший ходок в состоянии догнать барсука. Вообще барсук производит довольно своеобразное впечатление.
        Пищей барсуку служат весной и летом преимущественно корни, всякого рода насекомые, улитки и дождевые черви, а при случае также молодые зайцы, птичьи яйца и птенцы. Дождевых червей барсук весьма искусно вытаскивает из-под земли посредством острых длинных когтей передних лап; точно так же поступает он и при отыскивании личинок как майских жуков, так и других вредных насекомых, проживающих в земле на нивах, лугах и полях. При добывании, личинок барсук не вырывает воронкообразных ямок (глубиной от 3 до 5 см, а шириной - от 1,5 до 2,5 см), как это он делает при добывании дождевых червей, а взрыхляет всю поверхность почвы и переворачивает комки земли. Иногда барсук разрывает, кроме того, гнезда шмелей и ос и с большим удовольствием ест изобилующие личинками медовые соты, не особенно заботясь об уколах обозленных собственников этих запасов меда: его жесткий мех, толстая кожа и находящийся под ней слой жира вполне предохраняют от укусов пчел. Улиток, а также, вероятно, гусениц, бабочек барсуки разыскивают и по деревьям, как в этом мог убедиться фон Бишофсгаузен. В один прекрасный летний день этот охотник, к немалому своему удивлению, увидел, как семья из пяти барсуков поспешно перебегала от одного дерева к другому, причем становились на задние лапы, и приподнявшись кверху, насколько доставали передние лапы, барсуки обыскивали каждый древесный ствол. Пехуель-Леше наблюдал однажды, как барсуки, в данном случае полувзрослые, подобным образом обыскивали сосны, находившиеся вблизи их норы, но так как при этом они только весело прыгали и царапали кору деревьев, то Пехуель-Леше предполагает, что барсуки просто играли.
        Осенью барсук питается преимущественно не буковыми и дубовыми желудями, кореньями, как обычно думают, а упавшими с деревьев плодами, кроме того, морковью и свеклой, не пренебрегает он и мелкими млекопитающими, полевыми мышами, кротами, а также ящерицами, лягушками и змеями. При известных обстоятельствах барсук производит опустошения и в виноградниках, причем в таких случаях раздавливает лапами большие грозди винограда и буквально упивается их сладким содержимым. Весьма редко таскает он с ближайших к лесу крестьянских ферм молодых уток и гусей, так как, будучи чересчур недоверчивым и осторожным, отваживается на это только в том случае, если вполне уверен в своей безопасности. Нередко ест и падаль. Впрочем, барсук ест мало, кое-что натаскивает он себе на зиму в нору, если уж очень большой соблазн побудит его к этому, например поле моркови, находящееся вблизи норы. Заметного вреда барсук не причиняет; во всяком случае, не в такой мере, чтобы польза, которую он приносит ловлей и истреблением всевозможных вредных насекомых как в лесу, так и в поле, не вознаграждала бы нас с избытком. Вообще, из всех куницеобразных барсук самое полезное животное, и его можно скорее назвать охранителем леса, а вовсе не животным, причиняющим вред лесной фауне. Поэтому лесничий, стремящийся истребить барсука, грешит как против самого себя, так и против вверенного его попечению леса.
        "Вместе с ежом, - замечает Адольф Мюллер, - безвредного барсука обвиняли в опустошении лесных посевов. Когда эти животные, ретиво разыскивающие личинок и гусениц в бороздах, засеянных буковыми или дубовыми семенами, попадались за таким занятием несведущим и поверхностным наблюдателям, то их тотчас же относили к категории вредных животных и старались всеми способами истребить. На самом деле барсук и еж уничтожали вредных личинок, майского жука и других насекомых, которые в основном там поселяются, а также мышей. Будьте справедливы, господа лесничие, и избавьтесь от предрассудков свойственных старым невежественным охотникам: еж и барсук заслуживают вашего полного покровительства, а не преследования! Ведь стоит только взглянуть на зубы барсука и ежа и сравнить их с зубами грызунов, чтобы перестать видеть и в том, и в другом любителей семян лиственных и хвойных лесных деревьев! Пищей барсуку служат и будут служить насекомые, и потому в связи с тем обстоятельством, что он также ловит и мышей, барсук оказывается одним из полезнейших животных в великом хозяйстве природы".
        Однако в Азии барсук ведет себя уже далеко не так невинно, как в Европе. По словам Радде, "в Восточной Сибири барсук, по-видимому, гораздо бесстрашнее и кровожаднее, чем в Европе. При этом в более населенных местностях он остается исключительно ночным хищником, что не наблюдается, например, в Хинганских горах, где мы видели его днем четырнадцать раз. Здесь он довольствуется исключительно мышами и змеями, так как не имеет возможности беспокоить молодой рогатый скот, что, однако, повсеместно замечается в Забайкальской области. Так, в степях Даурии нападение барсука на телят - вещь самая обыкновенная. При этом более взрослые телята отделываются обычно лишь глубокими царапинами и рваными ранами, но слабых ему удается одолеть*. После поселения казаков на Амуре барсуки часто тревожили их стада на равнинах выше Хинганских гор".
* Барсук не догонит здорового теленка. Скорее всего, мнение о нападениях барсука на телят основано на том, что этот зверь не брезгует падалью.

        К концу осени барсук бывает уже довольно упитан. В эту пору он начинает помышлять о наиболее уютном проведении зимнего времени и подготовляет все необходимое для зимней спячки. С этой целью он натаскивает в нору листья и настилает себе таким образом пышное, мягкое и теплое ложе. Затем, кормясь до наступления настоящих холодов еще тем, что наготовлено в норе про запас, барсук с наступлением стужи свертывается в клубок, ложится на брюхо, просовывает голову между передними лапами и погружается в спячку*.
* Обычное утверждение, будто барсук помещает голову между задними лапами и конец морды вкладывает в описанное выше углубление для зловонных желез неверно.

        Однако зимний сон барсука, так же как и медведя, часто прерывается. Так, если холода не постоянны или наступает оттепель, а также не очень холодные ночи, барсук просыпается и иногда ночной порой выходит из своего убежища, чтобы напиться. Вообще же при сравнительно теплой погоде барсук начинает оставлять нору уже в январе, самое позднее в феврале, причем откапывает для себя коренья или, если повезет, лакомится и мышью. Зимнее голодание отражается на нем настолько дурно, что, отправившись по осени в нору с круглым брюшком, барсук выходит из нее весной исхудалым, как щепка**.
* * За осень барсук сильно жиреет. Слой подкожного жира достигает 4-5 см толщины, вес увеличивается в два раза и более. Продолжительность зимнего сна в разных районах сильно различается (от 3 до 6-7 месяцев), на юге своего ареала барсук вовсе не впадает в спячку.

        Время спаривания у барсука приходится на октябрь, и только в виде исключения (по преимуществу у юных животных) оно запаздывает***.
* * * Время спаривания у барсука приходится на конец весны, некоторые самки (возможно, неуспешно спарившиеся весной) спариваются в начале лета. Латентный период беременности длится около 10 месяцев, активное развитие эмбрионов 6-8 недель.

        Так как беременность продолжается от 12 до 15 недель, то к концу февраля или к началу марта самка рожает от трех до пяти слепых детенышей, для которых она заботливо выстилает гнездышко мхом, листьями, папоротником и травой; все это она приволакивает к входу в нору, удерживая между задними ногами, и затем уже проталкивает, помогая себе головой и передними ногами, до котловины норы. То, что она проживает в собственной норе - понятно само собой, так как барсучья самка столь же отъявленная отшельница, как и барсук-самец. Детенышей своих самка очень любит. Откормив их молоком, она до тех пор таскает им в нору червей, коренья и мелких млекопитающих, пока они сами не становятся способными к добыванию пищи. Большого труда ей стоит поддерживать в норе ту образцовую чистоту, которой отличается барсук: невоспитанные детеныши, конечно, не в состоянии еще помогать ей в этом. Впрочем, она находит выход из положения: около котловины норы вырывает особое углубление, которое служит маленькому обществу местом для отправления их нужд, а также и для склада отбросов и остатков их корма.
        Спустя три или четыре недели маленькие, весьма красивые зверьки выходят вместе со своей матерью наружу и греются на солнышке перед норой. При этом зверьки резвятся, доставляя счастливому зрителю большое наслаждение, тем более, что возможность наблюдать такое привлекательное зрелище случается очень редко. С матерью детеныши остаются до осени, а затем отделяются и начинают жить самостоятельно. При этом, конечно, они предпочитают селиться в старых, покинутых барсучьих норах; но в случае нужды сами вырывают себе норы. В редких случаях мать дозволяет им вырывать убежище в ее норе. Тогда вместе с матерью молодые барсуки проводят и еще одну зиму. Но вообще на второй год молодые барсуки вырастают уже настолько, что становятся способными к размножению, а если пуля охотника не прекратит их дни, то жизнь зверьков может продлиться от десяти до двенадцати лет*.
* Наибольшая зафиксированная продолжитель- ность жизни барсука (в неволе) - 16 лет 2 месяца.

        Барсукам ставят различного рода ловушки, откапывают их, выгоняют из нор посредством особенных, отличающихся острым тонким чутьем барсучьих собак (такс) и застреливают. Избежать угрожающей в вышеупомянутых случаях опасности барсук может лишь в том случае, если схоронится в своей норе так удачно, что даже собаки не смогут его отыскать, иначе вследствие своей неловкости и неуклюжести он будет пойман собакой. Поэтому, если барсука преследуют в его же норе, то обычно он пытается спастись тем, что с большой быстротой зарывается глубоко в землю и действительно довольно часто ускользает от отыскивающих его собак.
        Барсуки, пойманные старыми, например при разрывании их нор, оказываются отвратительными животными, непригодными ни к какому воспитанию или приручению, ленивыми, недоверчивыми и злонравными. В течение дня они лежат неподвижно и появляются только ночью, скалят при всяком случае зубы и сильно кусают каждого, кто к ним приблизится. Ленцу был доставлен старый, жирный, вполне здоровый барсук, которого он и поместил в большой ящик. В нем барсук спокойно лежал все в одном и том же углу, не двигался, если его к этому не принуждали сильными толчками, и начинал бодрствовать только после десяти часов вечера.
        Совершенно иначе держат себя барсуки, пойманные молодыми и подвергшиеся тщательному воспитанию. Они, в особенности если были вскормлены исключительно или по преимуществу растительной пищей, становятся ручными и до того привязываются к своему хозяину, что даже следуют за ним повсюду, а будучи выпущены из клетки, возвращаются в нее по его зову обратно.
        Мясо убитого барсука слаще свиного, и некоторые охотники считают его большим лакомством. Непроницаемые для воды, крепкие и прочные шкурки, которых, по Ломеру, ежегодно доставляют на рынок в числе 55 тысяч штук стоимостью в 123 тысячи марок, употребляются на обивку сундуков и тому подобных вещей; из длинных волос, в особенности выдернутых из хвоста, изготовляют щетки и кисти; жир применяют как лекарственное средство или как осветительное вещество; некоторые же охотно едят его, намазывая на хлеб, и сравнивают с гусиным жиром**.
* * Многие охотники и вообще таежники используют жир барсука для смазывания кожаных вещей. По утверждению очевидцев, он прекрасно предохраняет вещи от намокания и плесневения.

        Медоеды, широкоспинные, короткомордые и короткохвостые животные, отличаются от других видов куньих зубной системой. У них всего 32 зуба. Тело более неуклюжее, чем у обыкновенного барсука и его ближайших родичей, сверху сплющено, спина широкая и плоская, морда длинная, маленькие уши немного выдаются из шерсти, глаза небольшие и сидят глубоко, ноги короткие и сильные, пятки голые, а пальцы на передних лапах снабжены длинными когтями, предназначенными для рытья.
        Медоед, или ратель (Mellivora трети)*, будучи взрослым, достигает длины свыше 70 см, из которых на сравнительно длинный хвост приходится около 25 см. Волосы длинные и жесткие; лоб, темя, затылок, шея, спина, лопатки и хвост пепельного цвета; морда, щеки, уши, передняя поверхность шеи, грудь, брюхо и конечности серовато-черные, причем оба упомянутых рода окраски резко отделяются друг от друга.
* Медоед отдаленно похож на барсука, хотя и не находится с ним в очень близком родстве. Длина тела 60-77 см, хвоста 20-30 см. Весят взрослые медоеды 7—13 кг. Медоед распространен по всей Африке, на Ближнем Востоке, в западной Индии и Средней Азии. Населяет разнообразные, но преимущественно сухие местообитания.

        Медоед проживает в норах под землей, которые роет сам, проявляя при этом большую сноровку. Медлительный и неловкий, он едва ли был бы в состоянии ускользнуть от своих врагов, если бы не обладал искусством, по крайней мере в рыхлой почве, почти мгновенно зарываться в землю, то есть столь быстро вырывать нору и укрываться под поверхностью земли, что преследователь не успевает его настигнуть. Медоед ведет ночной образ жизни и лишь редко хищничает днем. Во время наших охот в стране бушменов мы видели его дважды, и каждый раз хотя и под вечер, но все-таки до заката солнца. Ночью же, медленно бродя, он нападает на мелких млекопитающих, каковыми являются мыши, тушканчики и тому подобные, или на птиц, черепах, улиток и червей, выкапывает корни и луковицы, а при случае лакомится и плодами.
        Но образ жизни медоеда главным образом определяется его страстной любовью к меду; он готов потратить сколько угодно времени, лишь бы найти пчел.

Медоед, или ратель (Mellivora capensis)
        В безлесных странах Африки пчелы наподобие шмелей и ос гнездятся главным образом в земле, во всякого рода углублениях и расщелинах. Такие-то гнезда для медоеда всего желательнее, и когда такое лакомство сыщется, поедает его с наслаждением. Конечно, пчелы защищаются и жалят его как только могут, но покрытая густыми волосами весьма толстая шкура медоеда представляет собой самый лучший щит, какой только можно найти против пчелиных укусов. Объясняется это тем, что кожа у него лежит на толстом слое жира, поэтому говорят, что в слое подкожного жира медоед мог бы свободно вращать свое туловище**. Против такого врага пчелы совершенно бессильны, а медоед, с ожесточением раскопав их ульи, наслаждается на приволье их драгоценным содержимым. О том, как он устраивает свои набеги на пчел, Шпарманн сообщает забавные вещи, которые, без всякого сомнения, основаны на рассказах готтентотов и голландских поселенцев и, конечно, не верны.
* * Шкура медоеда настолько прочна, что даже собака практически не может ее повредить. При этом она по всей поверхности тела подслоена жиром и свободно скользит по мышцам (иными словами, можно сказать, что у .медоеда везде "шкирка"). Благодаря этому медоед, схваченный за спину или бок, легко изворачивается и кусает своего противника.

        "Пчелы, - повествует этот путешественник, - доставляют медоедам если не единственную, то все-таки самую главную пищу, и для отыскания их подземных гнезд медоед прибегает к большой хитрости: перед закатом солнца покидает он свою нору, в которой продремал целый день, и начинает бродить по окрестностям, чтобы, подобно льву, выследить свою добычу. Он садится на пригорке, защищает передней лапой глаза от низко опустившегося солнца и пристально следит за пчелами. Заметив, что некоторые из них летают в одном и том же направлении, медоед, прихрамывая, идет за ними, затем снова наблюдает за пчелами и наконец мало-помалу добирается до пчелиного гнезда, после чего и начинается борьба не на живот, а на смерть. Рассказывают, что медоеда так же, как и туземных жителей южной Африки, ведет к пчелиным гнездам птица, медовая кукушка (Indicator), у которой хватает ума, чтобы сообразить, что меда, этого лакомого блюда, хочется и человеку, и зверю. Будучи не в состоянии собственными силами овладеть пчелиной крепостью, птица эта находит выгоду для себя, указывая отысканные ею пчелиные ульи другим, более сильным существам, чтобы после разрушения гнезда, поживиться и самой. Своим криком она обращает на себя внимание любителя меда, а затем начинает летать перед ним, время от времени присаживаясь, если медлительный обитатель земли бывает не в состоянии за нею поспеть. После такой остановки она снова летит вперед, а, приблизясь к гнезду, извещает об этом приветливым голоском и, наконец, опускается на сокрытое в земле сокровище. Во время разорения улья птичка остается в стороне и берет свою долю лишь после того, как удовлетворят свою алчность или человек, или медоед*. При нападениях разъяренных пчел превосходную помощь оказывает медоеду толщина его шкуры, которую не могут прокусить не только пчелы, но из-за которой даже собаки, по показаниям всех охотников, не в силах справиться с таким сравнительно слабым противником".
* Союз медоеда и птицы-медоуказчика удивительное явление. Специализированный на питании пчелиными личинками и сотами, медоуказчик приспособился разорять пчелиные гнезда, приводя к ним медоеда. То, что сейчас птица приводит к пчелам и человека - несомненно, вторичное явление.

        Впрочем, медоед кормится не на одним только медом, он любит также и более сытную пищу. Кармихель сообщает, что владельцы курятников смотрят на него, как на одно из самых вредных животных.
        Уверяют, будто медоед живет с двумя или тремя самками и никогда не упускает их из виду. В период спаривания он, говорят, бывает до того свиреп и разъярен, что нападает даже на людей и тяжело ранит их. Вообще медоед не сдается без боя, если на него нападают. Пытаться схватить его живым - советовать нельзя, так как он умеет употребить в дело свои острые зубы. Однако, прежде чем начать кусаться, медоед пытается спастись, и с этой целью он или невероятно быстро зарывается в землю, если это позволяет свойство почвы, или же опрыскивает своего врага содержимым своих зловонных желез**.
* * В период спаривания самец становится крайне агрессивным. Ярко-контрастная черно-белая раскраска медоеда играет предупреждающую функцию. Его агрессивность в сочетании с резко пахнущим секретом околоанальных желез делают его непривлекательной добы чей для хищников, раз с ним столкнувшихся, а окраска служит им предупреждением в будущем.

        Говорят, будто медоед пускает в дело свои зубы только в крайних случаях. Если это верно, то причина такой сдержанности мне не понятна, так как зубная система у медоеда до того сильно развита, что он мог бы внушить к себе уважение каждому охотнику и каждой собаке и побудить их соблюдать осторожность. Зато в живучести этого животного я вполне убежден. Двух выстрелов, которые однажды вечером мой друг Фан-Аркель сделал по медоеду почти с двадцати шагов, было бы вполне достаточно, чтобы уложить льва: медоед же ушел как ни в чем не бывало. Заметим еще к слову, что когда на следующее утро мы отправились обыскивать кусты, то относительно следов зверя нам пришлось руководствоваться лишь нашим обонянием, ибо хотя прошедший ночью дождь и уменьшил зловоние от выпущенной зверем жидкости, но все-таки не уничтожил его полностью. Вонь же вообще была до того сильна, что только особое наше рвение к отыскиванию зверя заставляло переносить ее.
        Индийский медоед (Mellivora capensis)* по образу жизни, говорят, похож на африканского, и он также весьма вредный посетитель птичьего двора. Кроме того, туземцы обвиняют его и в разрывании могил. За исключением Малабарского берега, а также Нижней Бенгалии, индийский медоед водится во всей западной и северо-западной Индии, от Бенгальского залива до подножия Гималаев. На Цейлоне же он не встречается.
* Индийский медоед относится к тому же виду, что и медоеды Африки и Ближнего Востока.

        Медоеды, пойманные молодыми, становятся ручными, а из-за своей неуклюжести и своеобразности движений очень забавны. Обыкновенно они весьма серьезно и неутомимо обходят в одном и том же направлении свою клетку и на одних и тех же определенных местах равнодушно кувыркаются. Если же совершить последнее вдруг позабудут, то останавливаются, возвращаются назад и конфузливо наверстывают упущенное. Я наблюдал за содержащимися в неволе медоедами и выяснил, что если на них нападает охота сотни раз измерить шагами свои клетки, то столько же раз, идя друг за другом, они совершат точь-в-точь в одних и тех же местах свои в высшей степени комические кувыркания. Однако тот медоед, который проживал у меня, был гораздо скучнее, что, несомненно, объяснялось отсутствием у него общества. В общем же наши сведения о медоедах оставляют желать еще весьма многого. Представителями следующего рода являются вонючки*. Признаки вонючек следующие: тело приземистое, вместо хвоста лишь пенёчек, покрытый длинными волосами; голова весьма удлиненная, а морда вытянута в виде рыла; глаза маленькие; короткие и широкие уши скрываются в волосах; низкие и сильные конечности снабжены умеренно большими ступнями, пальцы которых сращены вплоть до последних суставов и оканчиваются мощными когтями, приспособленными для рытья; передние лапы вдвое длиннее задних. Зубная система состоит из 34 зубов. В области заднепроходного отверстия железистого мешка нет, но около заднего прохода есть выделяющие зловонную жидкость железы, которые снабжены сильно развитой кольцеобразной мышцей, при помощи которой жидкость можно выпрыснуть.
* Этих животных в русскоязы чной литературе принято называть "вонючие барсуки" (дословный перевод их английского названия).

        Яванский вонючий барсук, или короткохвост (Mydam javanetisis) **, роста небольшого, в длину имеет 37 см, из которых около 2 см приходится на короткий хвостик.
* * Яванский вонючий барсук распространен на Больших Зондских островах. Длина тела 3 7-51 см. короткого хвоста 5—7 см. вес 1,4-3,6 кг. Окрашен этот барсук в черный цвет, за исключением белого загривка и узкой полосы на спине. Брем имеет в виду именно этот вид. хотя в описании окраски смешаны признаки двух видов. Палаванский барсук (М. marchei) живет на Филиппинах и несколько мельче: длина тела 32-46 см, хвоста 1,5-4,5 см, вес до 2,5 кг. В материковой части тропической Азии вонючие барсуки не живут.

        Густая, длинная шерсть окрашена в равномерный темно-коричневый цвет. Белая или желтовато-белая полоса проходит от темени по всему хребту до кончика хвоста. Нижняя сторона тела светлее верхней. Мех состоит из шелковисто-мягкого подшерстка и жестких остевых волос, образующих по сторонам головы и затылка нечто вроде гривы. Бок, наблюдавший это животное преимущественно на Яве, прибавляет также, что вся лицевая часть головы до ушей лишена волос, а собственно морда окрашена под цвет тела. Короткохвост живет на Суматре, Яве и Борнео; существует ли он также на Малайском полуострове и на других частях материка - еще не выяснено. Стерндаль считает возможным присутствие его в Тенассериме, но Блэнфорд об этом не упоминает.

Яванский вонючий барсук, или короткохвост (Mydaus javanensis)
        Горсфильд впервые познакомил нас с образом жизни этого своеобразного создания. Короткохвост закладывает свою нору с особенной предосторожностью и большим уменьем на незначительной глубине под поверхностью почвы. Если он отыщет место, защищенное длинными и крепкими древесными корнями, то именно между ними, под деревом, он и вырывает котловину норы, придавая ей правильную шарообразную форму диаметром в один метр. Отсюда к поверхности земли идут в разные стороны приблизительно до двух метров длиной, ходы, наружные отверстия которых, как правило, бывают прикрыты ветками или сухими листьями. В течение дня короткохвост остается в своей норе; при наступлении же ночи выходит на поиски всякого рода личинок и червей, особенно червей дождевых, которые в огромном количестве водятся в плодоносном черноземе. Однако, вырывая из земли дождевых червей подобно свиньям рылом, короткохвост этим самым причиняет полям вред. По Боку, короткохвост приносит от трех до четырех детенышей. По Горсфильду, он встречается на Яве исключительно в высоких местах, не менее 2 тысяч метров над уровнем моря, и наблюдается в этих пределах столь же регулярно, как присущие этой местности растения. Все горные жители знают как его самого, так и его повадки; между тем в долинах он известен столь же мало, как и всякое чужестранное животное: так, в Батавии, Самаранге или Сурабайе о нем было бы напрасно и спрашивать. Однако наблюдения, сделанные в новейшее время, противоречат этим данным. Так, Форбес свидетельствует, что "пребывание короткохвоста вовсе не ограничивается, как это утверждали, только высотами; я встречал его также и на горах, и на плоскогорьях, не превышающих 500 футов над уровнем моря; в восточной же Яве он, должно быть, и не водится". Карл Бог тоже протестует против показаний Горсфильда и утверждает, что в юго-восточной части Борнео "короткохвост встречается столь же часто, как крыса, в местностях не выше 80 или 100 футов над уровнем моря. На Суматре же, прибавляет он, наибольшие высоты, на которых встречают короткохвоста, не превышают более 1000 футов; но, однако, и здесь его находят лишь изредка".
        Все движения короткохвоста медлительны, а потому туземцы зачастую его и ловят; они вообще не страшатся короткохвоста и даже едят его мясо, так как, по словам Форбеса, полагают, что если кто приучит себя к этому, то избавит себя от всех болезней*.
* Местные Мишели Зондских островов, кроме мяса, использовали измельченную шкуру вонючего барсука. Смешанная с водой, она использовалась как внутреннее средство при лечении лихорадок и ревматизма.

        Горсфильду во время его наблюдений над короткохвостами туземцы приносили этих животных в таком множестве, что пришлось наконец отказываться от них. Этот же естествоиспытатель утверждает: "Мясо короткохвоста может быть весьма вкусно, если только животное быстро умертвить и если столь же быстро удалить зловонные железы, которые в таком случае не успевают еще испортить своим запахом остальное мясо. Что же касается жидкости, то, по рассказам моего и н дей ца-охотн и ка, короткохвост м ожет исторгнуть ее из себя самое большее на расстоянии 60 см. Жидкость эта весьма тягуча, а сильное ее действие обусловливается чрезвычайной ее летучестью, так что, при некоторых условиях, она может испортить воздух в целой деревне; на близком же расстоянии ее запах в состоянии довести некоторых людей даже до обморока"**.
* * Собака, которой жидкость пахучих желез попала в нос, может умереть от удушья. При попадании в глаза тот же секрет вызывает временную слепоту.

        Юнгхун подтверждает эти данные, кроме того, прибавляет, что при благоприятном ветре запах едкой, напоминающей чеснок жидкости короткохвоста можно ощутить за полмили. Бок, однако, судит об этом запахе иначе и сравнивает его "с запахом перуанского гуано после добавления к нему азотной кислоты". Напротив, Форбес выражается о короткохвосте так: "Мои вечерние часы оказывались совершенно отравленными тем едким запахом, которым при своих прогулках в сумерки короткохвост, находясь даже и в самом лучшем настроении, заражает воздух по крайней мере на английскую милю вокруг. Пытаться прогнать животное было бы бесполезно, гак как если потревожить короткохвоста, то он не прячется в свое убежище, как это некоторые утверждали, а, напротив, еще сильнее портит воздух своей ужасной вонью, которая целыми неделями сохраняется в платье, посуде и в съестных припасах".
        "Короткохвост, - говорит Горсфильд, - нрава тихого и кроткого и, будучи пойман юным, может быть весьма легко приручен. Наблюдать его нрав я мог, держа при себе довольно долго короткохвоста, мной же и пойманного. Этот короткохвост сделался весьма скоро общительным, знал свое место и своего хозяина и никогда не приходил в столь сильный гнев, чтобы выделять свою зловонную жидкость".
        Все животные из семейства куньих распространяют вокруг себя "благоухание"; но среди них мы выделяем американских вонючек - скунсов. Это вонючки в превосходной степени! А что значит настоящая вонючая железа, становится понятным из описаний того ужаса, который скунсы распространяют вокруг себя одним только своим появлением. Все отчеты американских путешественников и естествоиспытателей сходятся в том, что мы даже не в силах составить себе надлежащего понятия о действии, которое производит жидкость, отделяемая зловонными железами этих животных. Никакая лаборатория, никакая помойная яма, никакое место для вывоза падали - короче, никакой смрад на свете не может сравниться с тем, который распространяют столь красивые на вид вонючки-скунсы и который неделями и месяцами гнездится в вещах, пропитанных им. Назвать этот смрад "чумным" - справедливо, так как от всякого, кто имел несчастье близко соприкоснуться с какой-нибудь вонючкой, действительно будут бегать, как от зараженного чумой. Вследствие этого, невзирая на свою незначительную величину, вонючек можно отнести к одним из главных врагов человека, так как стоит им только опрыскать кого-нибудь своей жидкостью, и этот злополучный человек на долгое время будет принужден покинуть общество себе подобных; из-за этой же жидкости может сделаться необитаемым целый дом, а в огромном магазине драгоценные вещи, пропитавшись этим запахом, могут прийти в негодность*.
* Издаваемый куньими запах, действительно, один из самых резких (чувствуется за два с половиной километра) и, что важнее, один из наиболее плохо переносимых хищниками и человеком.

        Вонючки отличаются от остальных барсуков более удлиненным телом, длинным пушистым хвостом, большим вздутым носом, черным цветом окраски шерсти с белыми полосами на ней. Голова по сравнению с телом мала и заострена; нос чрезвычайно некрасив, не покрыт волосами и толст, как бы вздут; маленькие глаза обладают пронизывающей остротой зрения; уши малы и округлены; короткие ноги заканчиваются умеренно большими ступнями с пятью почти совершенно сросшимися друг с другом пальцами, имеющими довольно длинные, но вовсе не сильные слегка изогнутые когти; нижняя часть пяток, по крайней мере мясистая часть их, голая. Зубная система состоит из 32 или 34 зубов. Зловонные железы имеют значительную величину, открываются внутрь прямой кишки и снабжены особым сжимающим мускулом**.
* * Железы полосатого скунса расположены возле анального отверстия и открываются наружу по бокам от него, а у пятнистого скунса — так, как описано у Брема. У полосатого скунса зловонная жидкость выпрыскивается на расстояние до 2-3 метров.

        Каждая железа, по Гензелю, представляет собой полость величиной с грецкий орех, стенка которой выстлана железистым слоем, а снаружи одета мышечной тканью. Полое пространство наполнено желтой, подобно маслу, жидкостью, которую при посредстве сжимающего мускула животное может выпрыскивать из заднепроходного отверстия в виде тонкой желтой струи, бьющей на несколько метров и вследствие своего быстрого распыления охватывающей большое пространство. У взрослых животных, а также и у самцов эта жидкость более пахуча, чем у молодых и у самок, и действие ее также усиливается во время течки.
        Вонючек нельзя причислить к животным собственно лесным; встречаются они в местностях травянистых и заросших кустарником гораздо чаще, чем в обширных высокоствольных лесах. В течение дня они спят, укрывшись в дуплистых деревьях, в расселинах скал и в земляных норах, которые сами себе и вырывают; ночью они просыпаются и начинают оживленно разыскивать добычу. Их обычную пищу составляют черви, насекомые, земноводные, птицы и небольшие млекопитающие. Впрочем, едят они также ягоды и коренья. К отделению своей смрадной, одуряющей жидкости они прибегают только в тех случаях, когда бывают раздражены или когда, подвергаясь преследованию, испытывают страх перед врагом. В случае опасности они удерживают на почтительном расстоянии даже самых кровожадных и самых хищных кошек и единственный их достойный противник - только весьма злобные собаки, которые самоотверженно накидываются на них даже и в том случае, когда подвергнутся опрыскиванию. Какого-либо значительного вреда человеку вонючки не причиняют, за исключением, конечно, того отвратительного запаха, который они распространяют и из-за которого поэтому их относят к самым ненавистным животным. Что касается числа видов вонючек, то вследствие уже достаточно известного непостоянства у них отличительных признаков, ныне не подлежит никакому сомнению, что вместо прежних многих видов всех вонючек можно объединить в небольшую группу. А так как образ жизни всех известных видов сходен, то для ознакомления с ними будет вполне достаточно описать один или два из них.
        В большей части Южной Америки обитают свиноносые скунсы (Conepatus) – аргентинский скунс (Conepatus castanei/s), южно- американский скунс (С. chinga), амазонский скунс (С. semistriatus) и др. Этих вонючек бразильцы называют "сурильо"*.
* Несколько видов свиноносых скунсов (Conepatus) распространены от юга США до Аргентины, Это самые крупные скунсы, с длиной тела 30-49 см и весом от 2 до 4'Л кг. Характерное отличие свиноносых скунсов - голый, вытянутый, широкий нос. заканчивающийся подобием скошенного книзу пятачка.

        Зубов у сурильо 32; длина тела равняется 40 см, а хвоста - 28 см. Цвет шерсти и рисунок его меха чрезвычайно изменчивы. В общем густые и длинные волосы коротки только на морде, а отсюда постепенно удлиняются и достигают длины на боках 3, на спине - 4, а на хвосте - 7 см. Цвет шерсти, по Гензелю, переходит от черно-серого и черно-бурого до блестяще-черного. Белые полосы начинаются на лбу и, отделяясь друг от друга на ширину пальца, продолжаются вплоть до корня хвоста; иногда промежуточного пространства нет почти вовсе, а сами полосы исчезают уже в области последних ребер; в редких же случаях полосы совершенно отсутствуют, и тогда весь мех оказывается одноцветно-черным. Хвост на конце большей частью белый, или же черные и белые волосы так перемешаны друг с другом, что окраска производит впечатление серой; иногда же, а именно в случаях малого развития белых полос на спине, хвост становится совершенно черным. Гензель утверждает, что едва ли можно найти двух сурильо, которые были бы абсолютно одинаковы по цвету.

Амазонский скунс (Conepatus semistriatus)
        Что же касается образа жизни сурильо, то, по словам Гензеля, он не отличается существенно от куниц. Живет сурильо по луговым пространствам южноамериканских степей и совершенно избегает густого первобытного леса; но тем не менее сурильо всегда оказывается связан с лесом, так как он встречается только в лесках, рассеянных по лугам. Здесь присутствие скунсов легко можно обнаружить по тем небольшим воронкообразным углублениям, которые это животное вырывает в почве, отыскивая навозных жуков. Эти же углубления похожи на ямки барсука, когда он отыскивает себе пищу в земле, но, впрочем, они шире барсучьих; несомненно, однако, что сурильо, как и барсук, вырывает эти ямки передними лапами, а не носом.
        Вонючки днем спят в подземных норах, устраиваемых под обломками скал или под корнями деревьев. С наступлением же сумерек они выходят на поиски пищи, которая, по-видимому, состоит исключительно из навозных жуков; по крайней мере, я никогда ничего другого не находил у них в желудке**.
* * Хотя почвенные насекомые и составляют основу меню свиноносого скунса, он поедает также мелких грызунов, фрукты, ящериц и змей, В некоторых районах гремучие змеи, к яду которых он не чувствителен, могут составлять значительную часть его рациона.

        На севере Америки свиноносых скунсов заменяют два новых вида. Один из них – полосатый скунс (Mephitis mephitis)*, у которого 34 зуба, длина туловища 40 см, и почти столько же приходится на хвост. Основной цвет блестящего меха черный. От носа начинается цельная, узкая, белая полоса, которая, пройдя между глазами, расширяется на лбу в ромбовидное пятно; это пятно на шее сначала становится шире, а затем снова переходит в полосу, разделяющуюся, в свою очередь, на затылке на две широкие полосы, которые продолжаются до хвоста, где опять сливаются друг с другом. На шее, в области лопаток, на наружной стороне конечностей, а реже также на груди и на брюхе выступают небольшие белые пятна. Через весь хвост проходят или две широкие белые продольные полосы, или же он оказывается пестрым вследствие неправильно смешивающихся белого и черного цветов.
* Два вида рода Mephitis — полосатый скунс (М. mephitis) и капюшоноеый скунс (М. тасгоига), распространены в Северной Америке и на Панамском перешейке от Канады до Коста-Рики. Длина тела 28-38 см, хвоста 18-43 см. Вес от килограмма до двух с половиной.

        Скунс очень известен тем, что самым беспощадным образом раздражает одно из самых чувствительных наших внешних чувств, а именно - обоняние. О нем говорят уже давно, и теперь еще он упоминается почти во всех описаниях путешествий. Область его распространения довольно обширна; чаще всего он встречается около Гудзонова залива, откуда и распространяется к югу. Держится же он там в местностях, лежащих высоко, например или в лесках и полосах кустарника, тянущихся вдоль берегов рек, или же в нагромождениях скал, в расщелинах и углублениях которых скунс и гнездится. Эта вонючка столь хорошо знает силу того органа защиты, которым обладает, что вовсе не пуглива и не малодушна. Все ее движения довольно медленны. Ни скакать, ни лазать она не в состоянии и только ходит, припрыгивая. При ходьбе она ступает всей ступней, выгибает спину и отклоняет хвост в сторону. Время от времени она разрывает землю или же обнюхивает ее вокруг себя в поисках чего-нибудь съедобного. Встретясь случайно с каким-либо животным, скунс спокойно останавливается, поднимает хвост, поворачивается задом и, если понадобится, выпрыскивает свою жидкость. Если это будут собаки, то, по словам Гензеля, скунс укладывает, наподобие сидящей белки, свой хвост вдоль спины, становится задом к нападающим собакам и с яростью производит странные движения задней частью тела. Собаки очень хорошо знают, какая опасность им угрожает, и большей частью держатся в почтительном отдалении. Только некоторые из них имеют настолько мужества, чтобы схватить и умертвить эту вонючку. В свою очередь и атакованный скунс никогда не выбрасывает свою смрадную жидкость зря, и пока собаки находятся от него в нескольких шагах, он ограничивается лишь одними угрозами.
        Иногда вонючка, видимо ничем не раздраженная, нападает, может быть, потому, что сама ожидает нападения, но возможно также, что из-за простого задора. "Однажды вечером, когда мой сын, - рассказывает Зидгоф, - гулял на свежем воздухе, на него неожиданно набросилась вонючка и крепко вцепилась в его панталоны. Он с трудом стряхнул ее с себя и убил ударом ноги. Но когда он вернулся домой, от его платья, обрызганного ужасным животным, распространился такой резкий и отвратительный чесночный запах, что моментально весь дом заразился вонью, и одно знакомое семейство, бывшее у нас в то время в гостях, поспешно убежало домой, а у всех живущих в доме, которые не могли спастись бегством, началась рвота. Всякие курения и проветривания ни к чему не привели. Сапоги продолжали в тепле пахнуть по прошествии четырех месяцев, хотя их несколько раз окуривали дымом и мыли в хлорной воде. Этот несчастный случай произошел в декабре; животное тогда же было зарыто в саду, но даже и в августе следующего года можно было по запаху найти его могилу"*.
* Причиной нападения в описанном случае могло быть бешенство, одним из основных разносчиков которого полосатый скунс является в Северной Америке. В этом случае герою истории повезло.

        Одюбон также испытал на себе весь ужас зловония вонючки. "Этот маленький, миловидный и по внешнему виду совершенно невинный зверек, - говорит он, - в состоянии с первого раза обратить в бегство самого отчаянного храбреца, так что тот с жалобным воплем удирает прочь. Я сам однажды испытал подобную неприятность, когда был еще маленьким школьником. Солнце только что зашло. Я не торопясь шел домой с некоторыми из своих товарищей. Вдруг мы заметили прехорошенького, совершенно незнакомого нам зверька, который добродушно обошел нас, приостановился и посмотрел так приятельски, как будто напрашивался к нам в компанию; животное выглядело таким невинным и привлекательным существом и так вызывающе держало на отлете свой пушистый хвост, словно приглашая взять за него и унести домой, что я не мог устоять от соблазна и в восторге поднял его к себе на руки; но вот красивенькая на вид тварь прыснула своей ужасной жидкостью прямо мне в нос, рот и глаза. Как громом пораженный, я выпустил из рук чудовище и, преисполненный смертельного ужаса, бросился бежать".
        Однажды Фребель услыхал позади себя шорох и, оглянувшись, заметил незнакомое ему животное; это была вонючка. Когда он приблизился к ней, она стала ворчать и топать ногами, а как только он замахнулся на нее палкой, она моментально обрызгала ему своей вонючей жидкостью все платье, лицо и волосы. Вне себя от ярости, он тут же убил животное и поспешил домой, но там навел на всех такой ужас, что его не впустили в комнаты и, затворив двери, через окно подавали ему разные добрые советы. Ни вода, ни мыло, ни одеколон не могли заглушить отвратительной вони; наконец разложили костер, и несчастный зараженный путешественник, надев одолженное ему одним колонистом платье, должен был в продолжение нескольких часов окуривать себя с ног до головы; только это средство и помогло ему в беде.
        Вонючки, живущие в Южной Америке, по качеству своей пахучей жидкости решительно ничем не отличаются от вонючек Северной Америки. Азара сообщает о сурильо, живущем в Парагвае, что он питается насекомыми, яйцами и птицами и тихо бродит как днем, так и ночью. Он никогда не убегает даже от людей. Как только он заметит, что его преследуют, то останавливается, ощетинивает шерсть, поднимает кверху хвост, выжидает, пока к нему подойдут ближе, внезапно оборачивается и пускает свой вонючий заряд. Даже после многократного мытья вонь остается еще настолько сильной, что заражает весь дом. Одну собаку, случайно обрызганную вонючкой, мыли и скребли песком в продолжение целой недели, и то, когда ее снова впустили в дом, вонь была еще настолько сильна, что ее невозможно было выносить. Азара полагает, что эту вонь можно почувствовать даже за пол английской мили.
        "Запах вонючей жидкости, - говорит Гензель, - крайне резкий и пронзительный, но все-таки некоторые преувеличивают его силу, потому что он не безусловно невыносим. У многих людей действительно начиналась головная боль и рвота, когда вонючка поблизости от них опоражнивала свои подхвостные железы; но ни один зоолог не остановится перед этим, и будет охотиться за вонючкой, чтобы изучить это достойное внимания животное. Собаки, обрызганные этой жидкостью, тотчас начинают копаться в земле и валяться по ней, чтобы удалить вонь, пропитавшую их мех. Особенно сильно впитывается этот запах в суконное платье, которое требует после этого продолжительного окуривания и усердной чистки. По всей вероятности, на удаление запаха влияет не столько дым, сколько жар огня, посредством которого испаряется жидкое вещество. Вонь, выделяемая железами вонючки, не поддается описанию, как и всякое обонятельное ощущение, но ее можно сравнить с вонью от хорька, с той только разницей, что она во много раз сильнее. В спокойном состоянии животное не издает запаха". Пехуель-Леше считает эту вонь не такой уж невыносимой и ужасной, какой ее обыкновенно представляют, и сравнивает ее с запахом смеси чеснока с сернистым углеродом.
        Еще не решено положительно, брызгают ли вонючки друг на друга, а между тем вопрос этот очень интересно было бы исследовать. Наблюдения показывают, без сомнения, что собственный запах любого животного никогда не бывает ему противен, а, напротив, кажется даже приятным; несмотря на это, можно предположить, что самка иногда прогоняет от себя назойливого самца, пустив в него сильный заряд своей вонючей жидкости.
        Шкура североамериканской вонючки имеет очень хороший мех, известный под названием "скунс"; нужно только при поимке и во время охоты на нее быть крайне осторожным и как можно быстрее убить животное, пока оно не заметило нападения и с испугу не опорожнило свои железы. В начале шестидесятых годов, по Ломеру, ежегодно поступало в продажу до 120 тысяч шкурок этого животного, за которые платили 4-8 марок за штуку; в настоящее же время прибыль увеличилась почти в шесть раз, хотя цена шкурки осталась прежней*.
* Попытки акклиматизации скунса в Евразии, полностью провалившиеся из-за того, что по недомыслию исполнителей в природу выпускали зверьков с удаленными железами. Эти несчастные, лишенные своего главного оружия, становились жертвами первых же встречных хищников.

        Выдры** живут в реках и морях и распространены, за исключением Австралии и Крайнего Севера, почти во всех частях света. Одна только нужда заставляет их выходить из воды, да и то исключительно ради того, чтобы отыскать другие воды.
* * Выдры демонстрируют различные стадии освоения водной среды, от полуназемной безкоготной выдры до полностью водного, почти не выходящего на берег калана. От выдр или близких к ним водных куниц когда-то произошли тюлени.

        Они плавают и ныряют мастерски, могут долгое время оставаться под водой, бегают по земле, несмотря на свои короткие ноги, очень быстро, сильны, мужественны и отважны, разумны и способны к приручению, но почти везде живут во враждебных отношениях с человеком, так как причиняют большой вред, который далеко не искупается даже ценностью их великолепного меха.
        В Европе живет только один вид этой группы, имеющий в длину 1,2 м, из которых 40-43 см приходятся на хвост, это речная выдра, или порешня (Lutra Intra)***.
* * * Речная выдра распространена по всей Европе, в Северной Африке и почти во всей Азии на юг до Шри-Ланки Суматры. Она населяет берега разнообразных внутренних водоемов, достаточного размера, чтобы обеспечить ей пропитание, а также морских заливов и фиордов. Длина тела 70-86 см, хвоста около полуметра, вес 5-6 кг.

        Голова этого животного продолговато-круглая, морда закругленная, глаза маленькие, но живые; очень короткое, округлое, закрывающееся кожистой складкой ухо почти все спрятано в мех; туловище довольно стройное, но плоское; хвост более или менее круглый, на конце сильно суженный; очень короткие ноги, пальцы которых соединены до самых ногтей плавательной перепонкой, опираются при ходьбе всей ступней. В довольно коротком и очень плоском черепе затылок необыкновенно сильный и развитый в ширину, лоб немного ниже темени, нос имеет чуть заметную покатость. Зубная система состоит из 36 зубов. Кроме этого характерным признаком, отличающим данный вид, является голая, сетчатая, плоско бородавчатая кожа на кончике носа над обросшими волосами краями губ; по сторонам носа расположены продолговатые, дугообразные ноздри. Все туловище покрыто густой, но короткой шерстью, состоящей из жестких, блестящих верхних волос темно-бурой окраски; на нижней стороне окраска становится немного светлее и переходит под шеей и на боках головы в беловатый серо-бурый оттенок, между тем как мех, покрывающий край уха, выглядит светло-бурым; посредине нижней губы находится светлое едва заметное беловатое пятнышко; другие отдельные, неправильного очертания чисто белые или беловатые пятнышки рассыпаны по подбородку и между дугами нижней челюсти. Очень тонкие волосы подшерстка в корне светлого буро-серого цвета, а на концах темно-бурого. Большинство животных имеют скорее серовато-бурую, нежели темно-бурую, окраску, но попадаются и отклонения: так, однажды мне прислали шкуру речной выдры, на всей верхней части которой были довольно большие, круглые сероватые с желто-белым пятна.
        Наша речная выдра живет по всей Европе и, кроме того, в большей части северной и Средней Азии; область ее распространения на востоке доходит до устья Амура, на юго-востоке — по крайней мере до северо-западной части Гималаев. Блэнфорд выражает сомнение в том, что и Индия является ее местожительством. В полярных странах наша речная выдра, по-видимому, не проникает далеко на север, хотя отдельные экземпляры ее попадаются еще в Лапландии; в Сибири она доходит только до Полярного круга. В Индии, Китае и Японии она заменяется родственными видами, а в Африке и Америке существует особый род выдр*. В средней и южной Европе она живет во всех водах, доставляющих ей питание, равно как и во всех реках и притоках, омывающих наиболее населенные местности; в Средней Азии она также избирает более благоприятные места.
* В Японии, как и во всей Восточной Азии живет речная выдра. В Южной Азии (в частности, на Индостане) она сосуществует с гладкошерстной выдрой (Lutrogale perspicillata), которую, видимо, Брем и имеет в виду. В Африке живет пятнистогорлая выдра из особого рода, особый род выдр населяет и внутренние водоемы обеих Америк. Все эти рода, однако, близки, и многими учеными объединяются в один.

        Речная выдра предпочитает реки, берега которых на большом пространстве покрыты лесом. Здесь она живет в подземных ходах, которые расположены сообразно с ее вкусами и нравами. Выход находится всегда под водой, обыкновенно на глубине полуметра; отсюда по косому направлению поднимается проход почти в два метра длиной и ведет к просторной котловине, которая тщательно выстлана травой, так что всегда бывает сухой. Другой узкий проход ведет из котловины на поверхность берега и служит для вентиляции. Обычно речная выдра пользуется для жилья уже готовыми, размытыми водой в береге норами и пещерами, которые только удлиняет и расширяет, роя землю и разгрызая попадающиеся корни; в редких случаях она пользуется покинутыми лисьими и барсучьими норами, если те находятся недалеко от воды. Большей частью она владеет несколькими жилищами, если же случается, что река или озеро слишком изобилуют рыбой, то ей тогда нет никакой необходимости предпринимать дальние походы для перемены местожительства. Во время разлива, который затопляет и ее жилища, она спасается на близко растущих деревьях или в дупле и проводит здесь время в покое и отдыхе от своего постоянного занятия - ловли рыбы.
        Насколько неприятна речная выдра рыбопромышленникам и любителям уженья, которым она причиняет много вреда, настолько же интересна она для исследователей. Ее жизнь так своеобразна, что требует особенного наблюдения и может заинтересовать всякого любителя природы. У речной выдры все достойно внимания, как ее образ жизни в воде, движения, добывание пищи, так и умственные способности. Она, безусловно, принадлежит к самым интересным животным нашей части света. Что выдра настоящее водное животное, в этом скоро можно убедиться, если наблюдать ее даже на земле. Ее походка из-за коротких ног производит впечатление ползающей, подобно змеиной, но передвигается она достаточно быстро. По снежной насыпи и ледяной горке скатывается иногда довольно далеко, причем гладкая шерсть не тормозит ее движений, а сильный хвост помогает увеличить скорость. При ходьбе опускает вниз широкую голову, спину слегка выгибает, и в таком виде шмыгает по дороге. Речную выдру не следует считать неуклюжей: она совершает очень гибкие телодвижения даже на суше; легко поднимается на задние лапы, причем может находиться в таком положении, не нарушая равновесия, в течение нескольких минут. Она лазает по деревьям только в случае крайней нужды, причем может влезать по наклонно растущим деревьям, цепляясь за них довольно острыми когтями, да и то крайне неуклюже и неловко.
        Совсем иначе движется она в воде, в своей привычной сфере, там она спасается при малейшей опасности, угрожающей ей на враждебной земле. Само строение тела помогает ей удивительно ловко и быстро плавать и нырять: широкое, змееподобное туловище, короткие ноги, пальцы которых снабжены длинной плавательной перепонкой, превращаются в хорошие весла, сильный и довольно длинный хвост, служит отличным рулем, а гладкий скользкий мех помогает ей преодолевать сопротивление воды*.
* По-видимому, выдра гребет лапа ми, если так можно выразиться, на малом ходу. Плывя быстро, она поджимает конечности к туловищу, она ими как бы рулит, а двигается преимущественно за счет изгибов тела и хвоста. Под водой выдра может оставаться до 6-8 минут.

        Для схватывания добычи ей служат острые зубы, которые никогда не выпустят того, что раз попало в рот, даже если добыча очень скользкая. В светлых волнах альпийских озер иногда можно наблюдать охоту выдры в воде. Она великолепно плавает, ловко и быстро поворачиваясь в любую сторону, так что рыбы, которых она преследует, должны прилагать большие усилия, чтобы избежать ее зубов, и если бы речной выдре не требовалось время от времени высовывать голову из воды, чтобы набрать воздуха, какой-нибудь рыбе было бы очень трудно спастись от ее преследований. Вода - это ее привычная стихия, и здесь ловкость и скорость помогают ей добывать пищу. Движения ее в воде изящны и грациозны; она совершает их без всякого напряжения, как бы играя.
        Даже во время долгого пребывания в воде мех выдры остается гладким и сухим. Место, где она плавает, легко определить, потому что на поверхности воды появляются воздушные пузырьки, которые массами собираются вокруг меха. Зимой, когда реки замерзают, животное отыскивает во льду прорубь, спускается через нее под воду и снова возвращается на поверхность, чтобы вдохнуть воздух. Место, где есть прорубь, она отлично запоминает и в следующий раз идет туда уже без колебаний. Во время плавания она иногда находит и новые проруби. Отверстие во льду может быть не больше маленькой дырки, в которую выдра была бы в состоянии только просунуть нос, чтобы набрать воздуха; для нее этого совершенно достаточно, чтобы с успехом охотиться под замерзшей водой.
        На свободе голос речной выдры слышится гораздо реже, чем в неволе, когда она легко поддается раздражению. В спокойном состоянии издает тихое хихиканье; когда голодна или раздражена, то испускает громкий крик, который звучит, как быстро и много раз подряд повторенный слог "гиррк"; этот крик так пронзителен, что режет уши; в гневе она громко визжит, а в порыве любви - свистит звучно и приятно.
        Органы чувств у речной выдры очень развиты; она отлично видит, слышит и чует. Уже на расстоянии нескольких сот шагов чует приближение человека или собаки и успевает вовремя нырнуть в воду.
        Непрерывные преследования, которым она подвергается, сделали ее очень трусливой и осторожной, а также и весьма хитрой, так что приходится иногда по целым дням подстерегать ее, и совершенно безуспешно. Зато иногда и днем ее можно застать врасплох на суше, когда она, например, лежит спокойно, растянувшись на старом пне и греясь на солнышке, забывшись до того, что не слышит шагов человека, который тут же может убить ее; но это бывает очень редко.
        Обычно речная выдра выходит на рыбную ловлю лишь после заката солнца и занимается этим в продолжение всей ночи, но усерднее и успешнее - при ярком лунном свете. Во время такой охоты ей нередко случается приближаться к человеческому жилищу и забираться в города и селения, лежащие вдоль больших рек, и совершает свои набеги она так незаметно, что о ее присутствии и не подозревают.
        Старые выдры живут, как правило, поодиночке, но самки долгое время не покидают своих детенышей или соединяются с другими самками, а во время спаривания и с самцами и охотятся тогда обществами*.
* Речные выдры живут одиночно, охраняя свой участок от взрослых выдр того же пола. Однако участок взрослого самца перекрывается с участками нескольких самок, в воспитании потомства которых он зачастую принимает участие. Детеныши остаются с матерью около года.

        Они плавают всегда против течения и нередко основательно обыскивают реку на протяжении нескольких миль от своих жилищ или на целую милю в окружности обходят все реки, речки и пруды, впадающие в главную реку или сообщающиеся с ней. Если во время охоты их застигает рассвет, они прячутся тогда на весь день в каком-нибудь поросшем тростником пруду, а с наступлением ночи продолжают свое путешествие. Во время странствований, попадая в большие пруды, без лишнего шума истребляют всю рыбу, в то время как владелец и не подозревает о таком опустошении*. Речная выдра отнюдь не приспособлена к дальним путешествиям, однако в необходимых случаях предпринимает далекие подходы по суше, чтобы попасть из местностей, бедных рыбой, в изобилующие ею реки.
* Хотя выдра и убивает больше рыбы, чем может съесть, рассказы о производимых ею опустошениях сильно преувеличены.

        В воде речная выдра представляет собой то, что на земле соединяют в себе лисица и рысь. В мелких водах она загоняет рыбу в бухты, чтобы затруднить ей выход и легче было поймать ее, или, хлопая по воде хвостом, выгоняет ее из береговых нор и из-под камней, так что рыба наверняка становится добычей хитрого зверя. Нередко подстерегает она добычу, сидя на сучках и камнях; заметив еще издали рыбу, тотчас ныряет в воду, гонится за ней на большое расстояние, и когда та в страхе начинает метаться, быстро схватывает. Когда две речные выдры преследуют лосося, тогда одна плывет выше, а другая ниже рыбы, и таким образом они гонят ее до тех пор, пока изнемогший лосось не в состоянии больше двигаться и ему не остается ничего другого, как только сдаться без сопротивления. Речная выдра, охотящаяся в более глубоких местах и без помощи другой выдры, нападает на большую рыбу врасплох, пользуясь особенностями ее зрения, не позволяющими рыбе хорошо видеть то, что находится ниже ее; выдра неожиданно появляется из глубины и сразу схватывает добычу за брюхо. Маленьких рыб она съедает во время плавания, при этом немного приподнимает голову над поверхностью воды; более крупных она тащит во рту на берег и съедает уже на суше. При этом она держит скользкую добычу между передними лапами и начинает есть с плечевой части, объедая со спины все мясо до самого хвоста; голову, хвост и остальные части оставляет. В реках, обильных рыбой, она становится еще большей лакомкой и съедает исключительно лучшие куски со спины. Таким образом, за день она может переловить много больших рыб, но съест от них только по маленькому кусочку филейчика. Прибрежные жители вовсе не преследуют таких лакомок, особенно если река и право рыбной ловли на ней принадлежат не им; напротив, речные выдры оказывают им большие услуги, как поставщики рыбы для их домашнего обихода; они каждое утро ходят на берег и подбирают объеденных выдрой рыб, чтобы использовать их для своих нужд.
        При изобилии пищи выдра оказывается такой же кровожадной, как и другие куницы. Мои наблюдения над выдрой в неволе показали, что она готова умерщвлять постоянно, как только завидит в воде что-нибудь живое поблизости от себя, тотчас набрасывается на добычу и начинает преследовать ее, даже если в ту минуту занята самым лакомым обедом. Если ей случайно попадается целая стая мелкой рыбешки, она пытается нахватать их как можно больше, тащит их быстро на берег, убивает и оставляет на берегу, а сама снова бросается в воду, чтобы продолжить охоту.
        Речная выдра питается также раками, лягушками, водяными крысами, мелкими, а иногда и большими птицами, хотя рыба, особенно форель, остается ее излюбленным кушаньем.
        Вальтль, как рассказывает Иекель, отбил у выдры схваченную за хвост курицу, которую она собиралась утащить в свое жилище в воде под ольхой; бедная птица била крыльями и пыталась спастись, но выдра тащила ее до тех пор, пока не вырвала у своей жертвы хвост. В 1851 году окружной лесничий Шрек нашел в капкане, поставленном для выдр, случайно попавшую туда лысуху, которая за ночь была наполовину съедена выдрой; другая половина птицы оставалась прищемленной пружиной капкана; на следующее утро удалось поймать и выдру, которая, без сомнения, пришла за остатками вчерашнего ужина. Совершенно то же рассказывает как очевидец и Блэнфорд об индийской выдре. По его словам, выдры часто охотятся там обществами от пяти до шести штук, кровожадно умерщвляют больше того, что могут съесть, и хватают не только рыб, ракообразных и лягушек, но также яйца и водных птиц. Однажды он даже видел их усердствующими около маленького крокодила, хотя не берет на себя смелость утверждать, что они сами умертвили его. Мак-Мастер наблюдал однажды по крайней мере шестерых выдр, которые, образовав большой полукруг радиусом около пятидесяти метров, охотились в озере, плавая, ныряя и снова появляясь на поверхности с пойманной рыбой, которую умерщвляли, но не съедали, а беспечно бросали.
        Ест ли выдра на свободе растительную пищу, я не могу утверждать, хотя во время своих наблюдений над пленными экземплярами замечал, что они не пренебрегали ею. Воспитанные мной выдры с удовольствием ели морковь, а груши, сливы и вишни служили для них даже лакомством. Так как большая часть куниц охотно питается плодами, то можно предположить, что и речная выдра также не пренебрегает ими.
        Определенного времени для спаривания выдра не имеет, так как в каждом месяце года у нее можно найти детенышей. Обыкновенно время спаривания совпадает с концом февраля и началом марта. Самец и самка приманивают друг друга сильным протяжным свистом и любовно играют между собой в воде; они преследуют друг друга, дразнят, заигрывают; самка жеманно убегает, тогда самец становится настойчивее в своих требованиях и заставляет побежденную самку сдаться. Спустя девять недель после спаривания (в Германии обыкновенно в мае) самка мечет двух-четырех слепых детенышей в безопасной норе, устроенной на берегу под старым деревом или крепкими корнями на мягкой и теплой травяной подстилке. Мать горячо любит своих малышей и нежно заботится о них, стараясь скрыть свое гнездо от посторонних глаз, зорко следя за тем, чтобы не оставлять вблизи норы ни следов своего разбоя, ни даже своих нечистот, которые могли бы выдать ее присутствие. Через девять-десять дней красивые зверьки открывают глазки, а по истечении восьми недель мать выводит их на рыбную ловлю*. Они остаются еще почти полгода под присмотром самки, в течение которого она обучает приемам, необходимым для их промысла. На третьем году они становятся настолько взрослыми, что способны уже к размножению.
* В России выдры спариваются обычно также в феврале-апреле, беременность продолжается 60-63 дня. Однако иногда детеныши рождаются и в конце лета. Прозревают они через 28-35 дней.

        Молодые выдры, взятые из гнезда и вскормленные молоком и хлебом, легко становятся ручными. Китайцы обучают один из видов речных выдр рыболовству; в Германии также неоднократно использовали этих животных для той же цели. В Индии рыбаки часто держали при себе прирученных выдр, которых заставляли загонять рыбу в расставленные сети.
        Прирученная выдра - очень миловидное и добродушное животное. Своего хозяина она скоро научается узнавать и тогда следует за ним по пятам, как верная собака. Она охотнее ест молоко и растительную пищу, отказываясь от мясной, и может быть воспитана так, что совсем не станет касаться рыбы.
        Выдру очень легко приучить к рыбной ловле. В таких случаях животному смолоду никогда не дают рыбного мяса, а кормят его исключительно молоком и хлебом. Когда оно достаточно подрастет, ему бросают грубо выделанную из кожи искусственную рыбу и стараются приучить выдру к тому, чтобы она стала играть с этим предметом; затем эту рыбу бросают в воду, а впоследствии заменяют ее настоящей, только мертвой рыбой. Если выдра станет приносить и ее, то тогда рыбу бросают в воду и выдру заставляют вытаскивать ее оттуда. Наконец, на заключительном этапе обучения приносят большую лохань с плескающейся в воде живой рыбой и пускают туда выдру. После этого животное можно уже смело посылать в большие пруды, озера и реки, а если продолжить обучение, то можно даже приучить животное ходить вместе с собакой и на другую охоту, причем оно отлично будет таскать убитую под водой дичь. Известны, кроме того, случаи, когда выдру использовали в качестве сторожа вместо собаки.
        За речной выдрой во все времена безжалостно охотились из-за жестоких опустошении, которые она причиняла. Ее хитрость делает все роды охоты, применявшиеся к ней, утомительными или даже невозможными. Трудно застрелить выдру на стойке, потому что, почуяв приближение человека, она не выходит из своей норы. Зимой этот способ охоты бывает удачнее, особенно если животное подстерегают у прорубей. Чаще всего выдру ловят капканом, который ставят без всякой приманки перед выходом из норы, так, что вода покрывает его на пять сантиметров, а все железо капкана окутывают водорослями. Еще лучше, если такой капкан можно поставить прямо в реке или в проходе, которым пользуется выдра во время своей охоты для переправы из одного пруда в другой. В таком случае весь проход загораживают кольями, чтобы выдра не могла миновать его. В больших озерах и прудах на выдру охотятся с лодки, стреляя в нее в тот момент, когда она вынырнет, чтобы набрать воздуха.
        Уже в древнейших законах об охоте строго предписывалось истребление речных выдр и каждому охотнику или ловцу оказывалось всякое содействие. В прежние века лов речных выдр, по Иекелю, причисляли к рыболовству, потому что злые хищники должны были доставаться тем, кто от них больше всего терпел вреда. Были охотники, которые ловили исключительно выдр и считались мастерами своего дела, но все-таки их уважали меньше, чем охотников на других животных. За свой труд они получали весьма незначительные суммы, если не считать того, что имели право шкуру и мясо животного оставлять себе. Мясо прежде стоило в Баварии и Швабии довольно дорого и продавалось по гульдену за фунт, преимущественно в монастыри, где имело большой сбыт как излюбленная постная пища; впрочем, теперь покупатели дают за него не больше трети прежней стоимости, потому что мясо выдры волокнисто, трудно переваривается и вкусно только тогда, когда приготовлено с особыми приправами*.
* К сожалению, и здесь охота не могла не сказаться, и численность выдры повсеместно снизилась, к счастью, не до критического уровня.

        Выше всего в животном ценится мех, за который в настоящее время в Германии платят по 12-20 марок за шкурку. По Ломеру, в средней Европе ежегодно добывают около 12 тысяч шкур речной выдры, которые составляют выручку в 135 тысяч марок. Больший сбыт, однако, производится не на германском рынке, так как мех речной выдры предпочитают скорее северные народы, которые охотно покупают его и платят весьма высокую цену. Речные выдры и рыси считаются, по Раде, у всех монгольских народов драгоценными пушными зверями и стоят у них гораздо дороже, чем у европейских торговцев; за хорошую речную выдру монголы платят 20-25 рублей серебром. За мех американских выдр платят в Германии еще дороже, а именно по 30-100 марок за шкурку; оттуда вывозится в настоящее время почти 13 тысяч шкурок на сумму около 600 тысяч марок. Мех этот употребляют всюду на опушки шуб и зимнего платья, в южной Германии, кроме того, на шапки, которые носят как мужчины, так и женщины в Гессене, Баварии и Швабии; в северной Германии из него шьют меховые воротники и тому подобные вещи; в Китае он идет на опушки шапок и, наконец, на Камчатке его используют при хранении очень дорогих собольих мехов, так как он имеет свойство впитывать в себя всю влагу, благодаря чему собольи меха отлично сохраняются. Из волос хвоста приготовляют рисовальные кисти, а из тонких волос подшерстка выделываются отличные и прочные шляпы. Некоторые считают, что мех речной выдры, живущей в маленьких реках и ручьях, более высокого качества, чем мех тех выдр, которые водятся в больших реках и озерах; но это не совсем справедливо. Прежде люди использовали кровь, жир и некоторые внутренности животного, из которых приготовлялись лекарственные снадобья.
        Речная выдра была известна уже древним грекам и римлянам, хотя про ее образ жизни они много сочиняли басен. Думали, что она нападает на человека и, если ухватится за него своими страшными зубами, то не выпускает до тех пор, пока не услышит, как хрустнут его кости.
        Чтобы дать полное представление об образе жизни выдр, я хочу описать словами принца фон Вида и Гензеля еще один вид – лонтру, или гигантскую выдру (Pteromtra brasiliensis)*.
* Гигантская выдра, относящаяся к особому роду и отличающаяся очень крупными размерами (длина тела до 1.4 метра, длина хвоста около метра, вес до 26 килограммов) и уплощенным хвостом. Эта выдра населяет крупные реки Южной Америки от Колумбии и Венесуэлы до северной Аргентины. Возможно, Брем путает эту выдру с более мелкими видами рода Lontra, например с длиннохвостой выдрой.

        Различие между нашей и бразильской речной выдрой весьма незначительно и заключается главным образом в строении головы и хвоста: голова по сравнению с нашей речной выдрой кажется более круглой и не так плоско сжатой, а хвост острый по краям и сильно сплющенный. Зубная система не имеет никаких существенных отличий. Окраска прекрасного короткого меха шоколадно-бурого цвета, нижняя сторона немного светлее; нижняя челюсть выглядит желтоватой или белой, и вся нижняя часть шеи до груди покрыта продолговатыми, часто перемежающимися беловатыми пятнами. Видоизменения, впрочем, встречаются довольно часто. По сравнению с нашей речной выдрой лонтра кажется великаном: ее длина достигает 1,5-1,7 м, из которых на хвост приходится 55-63 см.
        Гигантская выдра живет преимущественно в больших реках низких равнин, а среди них предпочитает спокойные боковые рукава рек; может также всходить на невысокие горы. "В мало посещаемых реках Бразилии, описывает принц фон Вид, - этих животных находят в больших количествах. Плавая по Бельмонте, Итабапуане, Ильосу и другими рекам, мы редко проходили без того, чтобы не увидеть появления целого общества речных выдр**.
* * Гигантские выдры более социальны, чем речные. В их популяциях есть и одиночные бродячие особи, основу же составляют группы по 4-8 выдр, иногда до 20. Эти группы образованы взрослой парой, где самец принимает такое же участие в устройстве норы и воспитании потомства, как и самка, нескольких полувзрослых детенышей и детенышей последнего помета.

        По своим привычкам они сходны с нашими европейскими выдрами, но в отличие от них это дневные животные, выходящие на промысел с наступлением утра и в сумерки отправляющиеся на покой. Когда подходит такая ватага, то уже издали слышатся громко свистящие, напоминающие мяуканье кошек звуки, сопровождаемые сильным фырканьем и храпом; вода приходит в движение, и очень искусно плавающие животные часто высовывают голову, а иногда и часть туловища над поверхностью реки, неся в пасти рыбу, как будто хвастаясь своей добычей. Так поднимались они вверх по течению, охотясь за рыбой обществом, или предоставляли самому течению нести их. Когда навстречу им попадались лодки, они ныряли, выделывая разные штуки, хотя обыкновенно их приветствовали выстрелом из ружья".
        "Если, - дополняет Гензель, - выехать в легкой ладье в тихие рукава реки Яку и или ее притоков, защищенные сенью нависших ветвей, и бесшумно скользить по реке, то можно заметить на некотором расстоянии от лодки появляющиеся время от времени темные точки, которые, соединившись обыкновенно вместе, переплывают реку. Еще издали охотник может увидеть длинную струю, которая образуется на воде в виде острого угла, на вершине которого можно различить высовывающуюся время от времени из воды голову выдры. Когда же наконец лодка достигает этого места, голова сразу исчезает, и на водной поверхности водворяется безмолвная тишина, в редких случаях нарушаемая лишь криком зимородка. Но вдруг совершенно неожиданно около самой лодки раздается гневное фырканье, и справа, и слева, и спереди, и сзади нас поднимаются из воды головы больших животных, которые через минуту с быстротой молнии и по-прежнему фыркая, снова ныряют в глубину. Напрасны всякие хлопоты со стороны охотников: прежде чем они прицелятся, желанная добыча ускользает, чтобы так же неожиданно вынырнуть где-нибудь с противоположной стороны; если удастся сделать выстрел, то раненое животное исчезает в глубине реки, чтобы никогда больше не показаться.
        "Выдра питается, несмотря на свою тюленью природу, всем, что она в силах одолеть. Однажды она загрызла двуутробку, которая была поймана в капкане, и частью съела ее; другая выдра поймала невдалеке от дома в короткое время двух гусей, которые плавали в канаве, подкравшись к ним под водой и схватив добычу за брюхо. К собакам они чувствуют большое отвращение, и в местностях, в которых они еще не научились бояться людей, нередко нападают на собак, находящихся у охотников в лодках, сбившись при этом в стадо. Выдра легко одолевает преследующую ее в воде собаку"*.
* Питаются гигантские выдры, почти исключительно рыбой и крабами, хотя, несомненно, при желании они могут справиться и с уткой, и с попавшей в воду собакой.

        Как утверждает принц фон Вид, бразильская выдра также переходит по земле из одной реки в другую и в таких случаях попадается иногда в ловушку. Ее мех везде очень ценится и в некоторых местностях стоит даже дороже бобрового меха.
        "Из шайки в пять голов, - продолжает Гензель, - мной и моими людьми были уже спугнуты четыре, прежде чем удалось изловить пятую. Места выходов этой выдры, соответствуя ее величине, представляют просторные голые площадки под густым нависшим бамбуковым тростником или под непроницаемым кустарником. На этих местах находят постоянно массу рыбьей чешуи". Наша речная выдра и многие ее родственные виды живут как на земле, так и в реках, иногда и в море, но один вид этой группы принадлежит исключительно морю - это морская выдра, или калан (Enhydra lutris), русские его называют "котик"**.
* * Калан самое крупное после гигантской выдры и (за счет более массивного сложения) самое тяжелое из куньих животных, до 45 кг. Населяет побережья северной части Тихого океана, от Японии до Калифорнии. причем в ряде мест практически независим от берега и даже детенышей рождает и выкармливает в воде. Название "котик" Брем применяет к калану неправильно, так как и в зоологии, и у меховщиков оно относится к другому зверю (морскому котику из семейства ушастых тюленей). Маркой "морской бобр" или "камчатский бобр" обозначался мех калана.

        Это представитель особого рода, который образует, может быть, соединительное звено между выдрами и тюленями. Голова его, правда, несколько сжата, но круглее, чем у пресноводных выдр; шея короткая и толстая, туловище цилиндрическое, хвост короткий, толстый, сплюснутый, клинообразно заострен и густо оброс волосами. Передняя пара ног уже немного отличается от ног речной выдры, а задняя имеет совершенно своеобразное строение. Передние ноги отличаются от ног речной выдры только своими укороченными пальцами, которые соединены мозолистой, снизу голой перепонкой и заканчиваются маленькими и слабыми когтями; задние же лапы представляют собой как бы плавники, похожие на ласты тюленей, от которых они отличаются тем, что наружные пальцы длиннее внутренних. Задние лапы морской выдры в значительной степени напоминают лапы бобра, с той только разницей, что они покрыты сверху и снизу короткими густыми шелковистыми волосами. Мех состоит из длинных прямых волос ости темно-бурого цвета с белыми крапинами, происходящими от белых кончиков волос. Молодые животные имеют длинные, жесткие, белые или буровато-серые волосы, которые совершенно скрывают тонкий бурый подшерсток. Взрослые морские бобры достигают общей длины по крайней мере 1,5 м, из которых около 30 см приходится на хвост, и веса от 30 до 40 кг. Область распространения морской выдры ограничивается северной частью Тихого, или Великого, океана, приблизительно цепью Алеутских островов и островом Беринга. У американских берегов она спускается дальше к югу, нежели у азиатских, а именно, по Скаммону, до 28 градуса северной широты, но и здесь также год от года становится более редкой. Лучшее описание морской выдры принадлежит Стеллеру, который в 1741 году потерпел вместе с Берингом кораблекрушение около острова Беринга и имел возможность наблюдать это животное.

Морская выдра, или калан (Enhydra lutris)
        "Мех этого животного, - говорит Стеллер, - кожа которого неплотно прилегает к телу и во время бега колышется во все стороны, настолько превосходит по длине, красоте и темному цвету мех речного бобра, что этот последний не может выдержать с ним ни малейшего сравнения. Лучшие меха продаются на Камчатке по 30 рублей, в Якутске - по 40 рублей, а на китайской границе при меновой торговле идут по 80-100 рублей за шкуру. Мясо его довольно съедобно и даже вкусно; у самок оно гораздо нежнее и, против закона природы, особенно жирным и вкусным бывает незадолго до и после времени спаривания. У молодых, питающихся еще молоком матери и называющихся вследствие своего плохого меха "медведками", мясо - жареное или вареное - может поспорить по вкусу с молодой бараниной. Самец, как все другие теплокровные морские животные, имеет в половом органе кость, а самка - два соска около половых органов.
        По образу жизни калан так же интересен и приятен, как весел и забавен по нраву: к тому же это очень ласковое и влюбчивое животное. Когда он бежит, мех его блестит ярче самого черного бархата. Каланы предпочитают держаться семьями: самец лежит с самкой, тут же полувзрослые детеныши, или кошлаки, и маленькие сосуны-медведки. Самец ласкает самку, гладит ее, словно руками, передними лапами, часто ложится около нее, а та, шутя, отталкивает его от себя, как бы из притворной скромности, и занимается своими детенышами, как самая нежная мать. Любовь родителей к детенышам так велика, что ради них они готовы подвергнуться смертельной опасности, и если от них отнимут маленьких, то они громко рыдают, почти как дети. Тоска их бывает так велика, что они - как это мы видели на многих примерах - в 10-14 дней высыхают наподобие скелета, делаются больными, слабыми и не хотят уходить с берега. Самок каланов можно круглый год видеть с детенышами. Они рожают только по одному детенышу и всегда на суше*.
* На суше самки каланов рожают только в отсутствие беспокойства, в частности, со стороны человека, и затем сразу уносят детеныша в воду, где, пока он не научится плавать, держат его на груди (сами при этом плавают спиной вниз), а ныряя, оставляют на плавающ их клубках водорослей. В большинстве мест самки каланов рожают в воде. Детенышей может рождаться двое, но выживает, как правило, один. Если детеныши погибают, самка становится способна к внеочередному спариванию.

        Малыши рождаются зрячими и со всеми зубами. Самки носят их во рту, а в море - лежа на спине и обхватив их передними лапами, подобно тому как женщина держит в руках свое дитя. Они так же играют с ними, как любящие матери, подбрасывают вверх и ловят, как мяч, толкают в воду, чтобы они учились плавать, и берут опять к себе, когда те устают, и целуют, совершенно как люди. Как бы охотники ни преследовали самку в воде или на суше, она не выпустит изо рта детеныша, разве только в последней крайности или в минуту смерти, вследствие чего и погибает такая масса медведков. Я нарочно отнимал у самок детенышей, чтобы посмотреть, что они станут делать; они принимались рыдать, как огорченный человек, и, подобно собаке, издали следовали за мной, когда я уносил маленьких; при этом матери звали их с тоскливым воплем. Когда детеныши тоже принимались визжать, я сажал их на землю; матери тотчас же подбегали к ним и брали их с собой, причем сосунов несли во рту, а взрослых гнали перед собой. Однажды я встретил самку, спавшую со своим детенышем. Когда я приблизился, она испуганно вскочила и стала будить детеныша, но так как тот спросонья не мог бежать, то она схватила его передними лапами и, как камень, бросила в море. Если им удастся счастливо избегнуть опасности, то они, достигнув моря, начинают так забавно надсмехаться над своими преследователями, что без улыбки на них нельзя смотреть: они то становятся в воде вертикально как человек, и прыгают в волнах, то приставляют передние лапы ко лбу, как будто защищая от солнца глаза, чтобы хорошенько разглядеть предмет, то ложатся на спину и гладят себе передними лапами живот, как это делают обезьяны, или бросают в воду маленьких и снова ловят их и т. п.
        Если калана настигнуть и у него нет никакого выхода, он фыркает и шипит, как рассерженная кошка. Если его ударить, он ложится на бок, подгибает задние ноги, а передними закрывает глаза и таким образом приготовляется к смерти. Мертвым он лежит как человек, вытянувшись и крестообразно сложив на груди передние лапы.
        Пища каланов состоит из морских раков, раковин, мелкой рыбы, реже из морской растительности или мяса крупных животных. Я не сомневаюсь, что если бы не остановились перед расходами, чтобы перевезти животных в Россию, то их можно было бы приручить, и даже, я так полагаю, они могли бы размножаться в прудах и реках. Я вывожу это заключение из того, что морская вода вовсе не составляет необходимости для каланов, так как они по нескольку дней жили на островах в маленьких реках*. Во всяком случае, это животное заслужило полное наше уважение, так как питало нас в продолжение целых шести месяцев, когда мы не имели никакой другой пищи, а больным, страдавшим цингой, служило даже лекарством.
* Сам по себе организм калана безразличен к солености соды. Однако в пресной воде в его мехе заводятся паразиты, в морской воде не живущие. Мех калана, не намокающий в воде его единственная защита от холода, и если он будет поврежден или загрязнен и намокнет, животное погибнет от переохлаждения. Та же судьба ждет и каланов, испачкавших шерсть в нефтепродуктах.

        Движения каланов необыкновенно грациозны и быстры. Они отлично плавают и очень резво бегают, и нет ничего красивее этого бархатистого блестяще-черного животного, когда оно бежит. При этом замечательно то, что животное бывает тем бодрее, умнее и проворнее, чем прекраснее у него мех. Совсем седые, по-видимому, очень старые каланы, необыкновенно умны, вследствие чего их крайне трудно ловить. Самые плохие, имеющие одноцветно-бурый мех, по большей части неповоротливы, сонливы и глупы, вечно лежат на льду или на скалах, ходят медленно и легко даются в руки, как будто понимают, что их не станут особенно усердно преследовать. Во время сна они лежат на земле, свернувшись, как собаки; выходя из воды, отряхиваются и чистятся передними лапами, как кошки. Они бегают очень быстро, но при этом описывают кривые линии.
        В июле или августе каланы линяют, впрочем несильно, и становятся тогда несколько бурее. Лучшие меха поэтому получаются в марте, апреле и мае; большая часть их идет в Китай. На Камчатке нет роскошнее наряда, чем шуба, сшитая из белого меха северного оленя и опушенная каланом. Несколько лет назад там все носили такие шубы; но с тех пор, как этот мех сильно вздорожал, они вышли ил употребления; к тому же камчадалы считают теперь собачий мех гораздо красивее, теплее и прочнее.
        Калан, которого по качеству его меха несправедливо причисляют к бобрам и потому называют камчатским бобром, есть в сущности настоящая выдра и от речной выдры отличается только тем, что живет в море, почти вдвое больше ее и по красоте меха напоминает бобра. Это, бесспорно, животное американского происхождения, а на азиатских берегах оно является лишь гостем и пришельцем. Он держится в так называемом Бобровом море между 56 и 50 градусами северной широты. Под такой же широтой мы встречали его и в Америке, как на островах, так и на материке, а ближе к материку под 60 градусом. Большая часть каланов попадает с берега одного материка на другой, приплывая на льдинах; мне самому случалось видеть, как любят эти животные лежать на льду, и, хотя из-за умеренной зимы льдины были тонкими, однако каланы, как спящие, так и бодрствующие, неслись на них по волнам и прибивались к какому-нибудь острову, откуда при отливе снова уходили в море.
        Когда мы прибыли на остров Беринга, каланов там было немало. Во все времена года, хотя зимой чаще, чем летом, они выходят на берег, чтобы спать и отдыхать, а также и для игр. Во время морского отлива они лежат на камнях и на обсохших обломках скал; во время же прилива сидят на берегу в траве или в снегу, на расстоянии почти половины или даже целой версты от берега; впрочем, обычно располагаются поближе к нему. На Камчатке или на Курильских островах они редко выходят на сушу; из этого можно заключить, что на острове Беринга их никогда не беспокоили во время отдыха и игр*.
* Там, где охота на каланов велась наиболее интенсивно, например на некоторых из Алеутских островов, они вообще перестали посещать берег.

        Мы охотились на них следующим образом: как правило, вечером или ночью мы выходили по двое, по трое или по четыре человека с длинными, крепкими березовыми дубинами и шли к берегу против ветра, осторожно и внимательно озираясь по сторонам. Как только мы усматривали спящего калана, один из нас тихонько отделялся и подползал к животному на четвереньках; другие же тем временем преграждали ему дорогу к морю. Когда калан оказывался настолько близко к нам, что его можно было настигнуть одним прыжком, мы все разом кидались на него с намерением убить животное несколькими ударами по голове. Если же он удирал от нас, прежде чем мы успевали окружить его, то мы пускались вдогонку и загоняли от берега в глубь острова, так что наконец, как бы быстро и ловко ни бегало животное, оно утомлялось, и тогда его легко можно было убить. Когда мы нападали на целое стадо каланов, что случалось нередко, то каждый охотник выбирал животное, которое было к нему ближе, и дело шло еще успешнее. Вначале нам не нужно было напрягать свое усердие, хитрость и ловкость для удачной охоты, потому что весь берег кишел каланами и они лежали в полном спокойствии относительно своей участи. Но впоследствии они научились понимать наши намерения, так что выходили на берег с крайней осторожностью: прежде чем лечь на отдых, зорко осматривались, обнюхивали все вокруг и только тогда ложились, когда все обстояло благополучно, да и то успокаивались не сразу, а несколько раз снова вскакивали и вторично осматривали местность или же уходили назад в море. Там, где располагалось целое стадо, в разных местах были выставлены ими сторожевые животные. Нам также очень мешали песцы, которые насильственным образом будили каланов и не давали им сомкнуть глаз; вследствие этих причин нам постоянно приходилось отыскивать для охоты новые места, делать большие обходы, предпочитать темную ночь светлой и бурную погоду тихой, и все это для того, чтобы заполучить животное, которое служило единственной нашей пищей. Несмотря на все эти препятствия, с 6 сентября 1741 года по 17 августа 1742 года нами все-таки было убито и съедено 700 штук морских бобров, а шкуры их отвезены на Камчатку. Так как каланов часто убивали без всякой необходимости, просто ради их меха, а еще чаще — когда мех оказывался недостаточно черным - и совсем не пользовались убитым животным, а бросали его целиком в море, то это безбожное истребление привело к тому, что весной, когда все наши съестные припасы были съедены, мы на целые пятьдесят верст в окружности не могли найти ни одного животного. Конечно, можно бы было удовлетвориться и тюленями, но они были слишком хитры, чтобы отдаляться от берега, и приходилось считать за особенное счастье, если удавалось убить тюленя.
        Курильцы отправляются весной в легких лодках, на которых находится по шесть гребцов, одному рулевому и одному стрелку, на десять и более верст в море. Заметив калана, они изо всех сил принимаются грести, чтобы его догнать, но животное, в свою очередь, не менее старательно удирает от них. Когда лодка уже довольно близко, рулевой и сидящие впереди стрелки пускают в калана стрелы. Если они и не попадают в цель, то все же вынуждают его нырнуть, и стрелкам остается только караулить, когда оно снова покажется на поверхности, чтобы выпустить в него новую стрелу. По поднимающимся пузырькам они вполне могут следить за направлением зверя, и рулевой по этому следу гонит лодку. Охотник, стоящий на носу лодки, вылавливает из воды стрелы, работая при этом длинным шестом, на конце которого насажены наподобие щетки тонкие прутья. Если преследуемое животное самка с детенышем, то прежде всего задыхается и тонет именно малыш; тогда мать бросает его, чтобы иметь возможность спастись; детеныша ловят и кладут в лодку, где он нередко приходит в себя. Наконец и преследуемая мать или самец так утомляются, что совсем уже не в состоянии нырять; тогда охотники убивают животное или стрелой, или, когда оно оказывается поблизости, копьем. Если каланам случится попасть в сети, которыми их также ловят, они приходят в такое отчаяние, что начинают даже грызть друг друга. Иногда они сами себе откусывают ноги со злости или с отчаяния, что видят их запутавшимися в сетях.
        Ничего нет ужаснее, как охотиться за каланами во время ледохода, когда за ними приходится гнаться по плывущим льдинам и убивать их дубинами. Обычно в это время бывают такая буря и метель, что едва можно держаться на ногах, и все же охотники не боятся даже ночью ходить на такую охоту. Они бесстрашно несутся по льду, который гонят бурные волны, и при этом то поднимаются так, будто стоят на высокой горе, то стремительно опускаются вниз, словно летят в пропасть. У каждого в руках нож или шест, а на ногах длинные лыжи с крючками из костей, чтобы не скользить по льду и не упасть, когда глыба поднимается. Шкуры с убитых животных сдираются тут же на льду, и в этом деле курильцы и камчадалы проявляют большую ловкость; в течение двух часов они часто обдирают по 30—40 штук.
        Но случается, что льдину очень далеко отгоняет от берега; тогда охотнику приходится все бросать и искать себе спасения: тут его выручает умение плавать, причем он привязывает себя веревками к собаке, которая и тащит его к берегу. При благоприятной погоде они так далеко уходят по льду, что совершенно теряют берег из виду: но одного они никогда не оставляют без внимания - это морского прилива и отлива и всегда внимательно следят за тем, откуда дует ветер, с берега или с моря".
        В настоящее время этот всюду старательно преследуемый драгоценный пушной зверь сделался не только редок, но и крайне боязлив, что страшно затрудняет его ловлю. Пехуель-Леше, который 25 лет назад наблюдал и случайно охотился за каланом на Алеутских островах Амукте и Сегуаме, рассказывает, что чуткое животное очень редко подпускает к себе на расстояние выстрела даже спокойно плывущее судно. Отправляясь охотиться на одной лодке, почти нечего и ожидать благоприятных результатов, потому что животное может оставаться под водой добрых четверть часа и когда снова появляется, то зачастую в совершенно противоположном, чем ожидалось, месте. В тихую погоду калан спокойно несется по водной поверхности, иногда в виде бесформенной кучи, которая вовсе не напоминает живое существо, иногда же лежа на спине с поднятым кверху носом, но держа свои плавникообразные задние ноги так высоко и в таком растопыренном виде, как будто хочет заменить ими парус. Иногда он делает большой прыжок в воздухе и, по-видимому, с особенным удовольствием шлепается опять в воду. Нередко, когда что-нибудь высматривает, он становится в воде торчком, так что голова выставляется на поверхности, как это можно часто наблюдать у тюленей, и, подобно тем, так же медленно и в том же стоячем положении снова погружается вместе с головой в воду. Если они собираются в стадо, что, впрочем, случается, кажется, редко, и куда-нибудь вместе направляются вплавь, то при этом удивляют не только быстрым плаванием, но и различными задорными прыжками, которые время от времени выделывают совершенно как дельфины.
        Г. Эллиот, посетивший в прошлом десятилетии область жительства этих животных, утверждает, что пять шестых всех добытых в американских водах каланов были убиты восточнее первого из Алеутских островов - Унимака и южнее полуострова Аляски, на сравнительно небольшом пространстве. Главными местами охоты считаются островок Санак со множеством расположенных к югу от него скалистых островов и рифов. Санак - необитаемый остров. Те из жителей Алеутских островов, которые занимаются исключительно охотой на калана, переправляются на средства торговцев мехом в начале июня на остров Санак группами приблизительно в 50-60 человек на 20-30 байдарках, так называемых легких лодках, которые обычно могут поднять двух человек. Охотники остаются на Санаке около ста дней изолированные от всего мира, предоставленные всем случайным невзгодам, суровой погоде и всевозможным лишениям.
        Некоторые охотники охотятся за животными и с суши, для чего торговцы мехами снабжают их прекрасными ружьями. При бурной погоде охотники рыщут по скалам с подветренной стороны и стараются пустить пулю в голову какой-нибудь выдре, которая показывается из воды по ту сторону буруна, в тихой полосе. Грохот воды, клокочущая вокруг буруна пена мешают осторожному животному услышать шаги приближающегося человека, так что настойчивый стрелок может пускать в него пулю за пулей, пока наконец не попадет в цель; после этого он садится и терпеливо ждет, когда ветер и волны принесут ему драгоценную добычу.
        К западу от Уналашки, в особенности на Атту, самом западном из Алеутских островов, для ловли морских бобров употребляют особые большие сети (шесть метров длиной и два-три метра шириной), покрывают их водорослями, с которыми выдры очень любят играть. Попадая в сети и запутываясь в них, они до такой степени теряются, что даже не делают особых усилий, чтобы освободиться из этих относительно слабых оков. Ловцы, расставлявшие сети, наблюдают с берега за ходом дела и, как только замечают, что туда что-то попало, спешат захватить животных, которых сразу попадается по трое, а иногда даже по шесть штук в одни сети.
        Эллиот, продолжая говорить о каланах, упоминает, что ему, несмотря на многократные попытки, еще ни разу не удалось воспитать и приручить молодых каланов. Они отказываются от всякой пищи и добровольно изводят себя голодной смертью. Все охотники в один голос утверждают, что самка калана никогда не рожает на суше, а лишь на плавающих водорослях и что детеныши рождаются зрячими. Первому из этих показаний противоречит описание Стеллера, которому, во всяком случае, можно довериться, хотя нет никакого основания не верить и охотникам, имевшим массы случаев делать абсолютно достоверные наблюдения. Скаммон, сообщающий об образе жизни каланов у западноамериканских берегов, подтверждает сообщения Эллиота и говорит, что детеныши рождаются по одному, редко по два, на водорослях и во все времена года. По Скаммону, на западном берегу Соединенных Штатов каланов преследуют на лодках, причем белые ходят на них днем и с ружьями, а индейцы - ночью с копьями. На суше охота производится также с винтовками.
        Двадцать пять лет назад, по Ломеру, на рынок ежегодно доставлялось до 1500 шкур морских выдр, составлявших выручку в 600 тысяч марок, причем цена отдельных шкур колебалась между 300-1500 марок. В настоящее же время сбыт доходит до 4000 шкур на сумму 2500 тысяч марок, и цена отдельной наилучшей шкуры поднялась до 2500 марок.
        На торговом языке каланов принято называть "камчатским бобром".
        Если охота на каланов будет прогрессировать и закон не примет меры по ограничению их отстрела, то можно почти наверняка утверждать, что со временем калан будет совершенно истреблен и, подобно морской корове, описанной Стеллером, будет причислен к животным, на нашей, так сказать, памяти уничтоженным на земном шаре*.
* Калан вследствие активного преследования повсеместно стал редок и находится под охраной государств, в водах которых обитает. Особенно редкой стала наиболее южная, калифорнийская раса калана. 589 Семейство куньи которую удалось спасти от исчезновения только специальными охранными мерами.

Игры ⚽ Поможем написать курсовую

Полезное

Смотреть что такое "Семейство куньи" в других словарях:

Семейство Куньи (Mustelidae) — Семейство объединяет большое число филогенетически родственных видов, однако весьма сильно различающихся строением тела, образом жизни, адаптивными особенностями, что соответствует разнообразию условий существования, к которым они… … Биологическая энциклопедия
Семейство Куньи акулы (Triakidae) — Куньи акулы в некоторых отношениях занимают промежуточное положение между семействами кошачьих и серых акул. У них, как правило, нет мигательной перепонки, но на нижнем веке имеется кожная складка, напоминающая эту перепонку. Зубы у… … Биологическая энциклопедия
Семейство куньи акулы — У европейской куньей акулы (Mustelus mustelus) спина часто покрыта по серому фону беловатыми звездами. Похожие на бугорки маленькие зубы на верхней челюсти расположены в 12, а на нижней в 14 рядов; они имеют яйцевидные корни и посередине… … Жизнь животных
Куньи — Чёрные хори Научная классификация … Википедия
Куньи акулы — Triakis semifasciata … Википедия
Куньи (подсемейство) — ? Куньи … Википедия
Семейство Ложные куньи акулы (Pseudotriakidae) — Это семейство, для представителей которого особенно характерно очень длинное основание спинного плавника (оно длиннее, чем хвостовой плавник), заключает всего один род с двумя видами. Ложные куньи акулы ведут глубоководный образ жизни.… … Биологическая энциклопедия
КУНЬИ — (Mustelidae), семейство хищных. Тело вытянутое, гибкое, конечности короткие, пятипалые, с невтяжными когтями; у большинства стопо или полустопоходящие; у нек рых между пальцами плават. перепонки; у калана задние конечности превращены в ласты. Мех … Биологический энциклопедический словарь
КУНЬИ АКУЛЫ — (Triakidae), семейство хрящевых рыб отряда кархаринообразных акул (см. КАРХАРИНООБРАЗНЫЕ АКУЛЫ), включает 7 родов, более 30 видов. Длина тела колеблется от 30 см у кубинской куньей акулы (Triakis barbouri) до 2,1 м у рифовой акулы (Triaenodon… … Энциклопедический словарь
КУНЬИ ХИЩНИКИ — (Mustelidae), семейство хищных млекопитающих; включает 23 рода, около 70 видов, в том числе куницы, норки, горностай, ласка, колонок, хорьки, выдры, калан, солонгой, барсук, перевязка. В основном это мелкие животные, лишь немногие виды имеют… … Энциклопедический словарь

Словари и энциклопедии на Академике

Семейство куньи

Полезное

Смотреть что такое "Семейство куньи" в других словарях:

Поделиться ссылкой на выделенное

Словари и энциклопедии на Академике

Жизнь животных

Семейство куньи

Полезное

Смотреть что такое "Семейство куньи" в других словарях:

Поделиться ссылкой на выделенное

Прямая ссылка: