Страус

        Бог милосердный, кому мы возносим молитвы. Страшен лишь тем, кто заветы его нарушает. Видишь ли птицу большую, ты, смертный, в пустыне? Это ее покарал ведь Аллах за гордыню! К праху прижмись же телом, начиная работу, Взявши орудья, молись, повторяя: иншалла.
        С арабского
        Величайшая из всех птиц - страус (Struthio camelus) занимает, как показывает его латинское название, среди птиц такое же место, как верблюд среди млекопитающих (Camelus - верблюд (лат.). Как и верблюд, создан он для пустыни и для сухих степей, как и верблюд, способен к продолжительному бегу; он поразительно похож на него даже по форме своего тела. Его высокие крепкие ноги, мозолистые ступни о двух пальцах, сухощавая шея, фантастическая голова, свидетельствующая о его глупости, хорошо развитые грудные наросты и т. д. живо напоминают нам верблюда. Его поведение и образ жизни во всех отношениях походят на верблюда, кроме одного - страус в противоположность верблюду много и часто пьет, по крайней мере, так делает он в неволе. Он представляет собой переходную форму между классом млекопитающих и птиц; его скелет сходен с первыми, форма тела и способ размножения - с последними.
        На свободе страус принадлежит к самым пугливым животным, какие только известны. Редко удается подойти к стаду страусов так близко, чтобы можно было отличить самцов от самок; по большей части они поспешно рассыпаются по всем направлениям. Эта недосягаемость и дикость птицы и есть причина различных и часто совершенно противоречивых мнений, господствующих до настоящего времени между естествоиспытателями об этой птице и ее образе жизни.
        Выведение птенцов страусом более всего вызывает оживленные споры. Некоторые рассказывают, что страус, кроме яиц, предназначенных для вывода птенцов, сохраняет еще другие, употребляемые им в пищу; иные утверждают, что самка страуса сторожит гнездо, находясь в отдалении, но устремляет на него столь пристальный взор, что нужно только идти по направлению ее глаз, чтобы наверное найти яйца, и т. д. Но эти гипотезы вряд ли нужно считать за достоверные наблюдения. Все то, что мы знаем о страусе, известно нам от Левальяна и от арабов; но первому не хотят, а последним не смеют верить, так и стоим мы по сие время на старом месте. Я тоже не имею на этот счет своих собственных наблюдений, а могу дать здесь только выводы, сделанные на основе материалов, собранных понаслышке, и далек от того, чтобы считать их за истину, основанную на фактах.
        Итак, по рассказам арабов и в особенности правдивых бедуинов, страус в Кордофане откладывает яйца в феврале-марте и апреле в углубление, им самим вырытое в песке. Число их бывает различно, смотря по обстоятельствам; за среднее число мы можем принять двенадцать. Днем страус покрывает яйца песком, ночью сам сидит на них. Высиживание продолжается приблизительно шесть недель; вылупившиеся птенцы величиной с наших петушков-корольков. Такими получил я их от туземцев и могу сообщить о них кое-что более точное.
        Эти премиленькие животные похожи скорее на ежа, чем на птицу. Они покрыты не перьями, но жесткими и твердыми рогообразными иглами, похожими на ежовые, которые расходятся по всем направлениям. Поведение молодых страусов то же, что и у кур; только что вылупившись, они бегают, подобно цыплятам, так же проворно, ловко и искусно ищут себе пищу. Как и цыплята, молодые страусы не пользуются со стороны старших особенным уходом и мало нуждаются в заботе. Тем более мне кажется, что страусы неспособны оказывать ее. Я думаю, старые птицы недолго руководят молодыми, напротив, те очень скоро сами должны искать себе пропитание. Мы заметили, что двухнедельные птенцы, каковых у нас было десять штук, вовсе не пользовались помощью старых страусов.
        У двухмесячных птенцов начинают исчезать колючие перья и заменяются серым одеянием. Его носит молодой страус до двух лет. На третий год самец уже черен, но только лишь на четвертом году перестает расти; его перья получают определенный цвет, и он становится способным к воспроизведению. Тогда его называют "эдлим", между тем как самка и птенец называются "рибеда". Кроме того, всех страусов называют "наамот"*.

* "Эдлим" происходит от лат. dalima, нечто "совершенно черное, но в то же время гладкое и мягкое"; "рибеда" от rebeda - "наделенное темным или серым цветом"; и "наамот" от паата "мягкое и красивое". - А. Брем.

        Об охоте на страуса узнал я от Контарини. Несколько номадов медленно выезжают на своих быстрых конях в степь и отыскивают стадо страусов. Несколько верблюдов, навьюченных мехами с водой, следуют за охотниками на известном расстоянии и остаются в продолжение всей охоты вблизи них. Завидев дичь, охотники едут осторожно за стадом птиц до тех пор, пока какой-нибудь предусмотрительный эдлим не подаст своим примером знак к бегству. Тогда два или три охотника выбирают одного самца и летят за ним во весь опор. В то время как один из них преследует птицу, другой старается пересечь их путь; затем они сменяют друг друга и продолжают погоню, покуда не утомят бегущего от них с возможной скоростью эдлима.
        Обыкновенно настигают они его через час и бьют длинными палками или кнутом по голове до тех пор, пока не разобьют ее. Арканы там неизвестны. Тотчас после падения животного охотник спрыгивает с лошади, перерезает ему шейные артерии, приговаривая обычную формулу: "Беис лилляхи эль рахман эль рахим, Аллах ху акюбар!" Когда птица окончательно изойдет кровью, охотник снимает с нее кожу, выворачивает ее и сохраняет в этом мешке те перья, которые идут на украшения. В заключение он отрезает себе сколько нужно мяса, остальное вешает на дерево для сушки и позднейшего употребления проезжающими путешест- венниками.
        Между тем подошли и верблюды. Араб, освежив себя и свою лошадь после такой горячей охоты, отдыхает несколько часов и возвращается домой, нагруженный добычей.

Африканский страус
        Дома он сортирует перья: белые, дорогие, которые он называет "авани", их у взрослого страуса много - 14 штук, связывает в отдельные пучки и сохраняет в своей палатке для продажи.
        Торговец сам приходит к охотнику за перьями и получает их за три или пять талеров. Ручной страус - одно из самых бесполезных домашних животных, какие только могут быть. Нельзя себе представить его прожорливости. На свободе питается он только растениями*, в неволе ест все, что только может быть проглочено, например, обломки кирпича, камни, гвозди, тряпки, глину и т. д.

* Как на свободе, так и в неволе страус всеядная птица.

        Один страус кончил свою жизнь, нахлебавшись негашеной извести. Если мы теряли что-нибудь такое, что могло пройти в глотку страуса, но нелегко переваривалось желудком, то могли быть уверены, что найдем это в его испражнениях. Притом страус чрезвычайно несносный товарищ. Он мучает каждое животное, даже своего собрата, если тот не показал ему превосходство своей силы. Наш ручной самец несколько раз опасно ранил острыми когтями пальцев своих ног самку, пока не привык к ней. Он наносил удар всегда спереди и при этом с такой силой и уверенностью, что каждый раз страшно раздирал грудь притесняемой самки. Сам же он боялся нас, в особенности, когда во время спаривания мы его несколько раз чувствительно наказали кнутом. На свободе ведет он со своими соперниками самые кровавые поединки.
        Наш павиан был заклятый враг страусов. Он занимал на дворе место привратника и исполнял свою должность с большой преданностью, то есть кусал всех, кто не имел чести быть с ним знакомым. Любимым его местом был верхний косяк двери, куда мы его и посадили на цепь, и оттуда он лучше всего мог защищать вход и властвовать над ним. Здесь, уставши от своих важных занятий, он имел обыкновение предаваться на короткое время покою, причем обыкновенно не обращал должного внимания на свой длинный хвост. Страус, приближаясь к нему и покачивая шеей, ни за что ни про что кусал обезьяну за хвост. Но редко удавалось ему избежать справедливого наказания! Мгновенно раздраженный павиан хватал забияку за голову и теребил и тряс ее до тех пор, пока побежденной птице удавалось, наконец, освободиться.
        Это странно сложенная и удивительно оперенная птица издавна обратила на себя внимание арабов. О ней сложены на самом деле поэтические легенды. Один миф, столь же поэтический, сколько и религиозный, дает нам знать о происхождении изуродованного крыла и раздвоенных перьев страуса.
        "Более чем за тысячу лет назад, - так рассказывают номады Кордофана, - страус походил еще на хубару (дрофу) и обитал в сообществе с ней в пространной хале. Тогда он превосходно летал и не был так пуглив, как теперь, когда убегает гигантскими шагами от приближающегося человека; напротив, жил в дружбе и доверии с людьми и с животными пустыни. Однажды хубара сказала ему: "Любезный брат, если тебе угодно, то мы завтра - иншалла (если Аллаху угодно) - полетим к реке, напьемся там, вымоемся и возвратимся потом к нашим детям".
        "Ладно, - отвечал страус, - полетим!" - но не прибавил "иншалла", потому что он был горд и не смирялся перед могуществом всемилосердного и вечного Бога, величие которого возвещают нам ангелы на небе и славу которого торжествует гром в облаках, - потому что до этих пор он еще не научился постигать его неисчерпаемую милость, а, напротив, крепко надеялся на свою силу и свои мощные крылья.
        На следующее утро оба снарядились в путь, поднялись, и хубара сказала: "бе исль лиллахи" (во имя Аллаха), затем полетели они к Божьему оку (солнцу); страус стремился все выше и выше и сильными взмахами крыльев далеко опередил хубару. Сердце его было полно гордости и высокомерия, он забыл и благодеяния, и своего благодетеля и думал, что может надеяться только на свою собственную силу. Но мера милости всемилосердного переполнилась, и гнев праведного и святого Аллаха разразился над преступником.
        Выше и выше поднимался страус к жилищу помилованных, как бы желая достичь солнца. Тут приблизился к нему ангел, отдернул завесу, отделяющую его от горячих лучей солнца, и зной их прямо ударил в него. В одно мгновение крылья его сгорели, и жалким образом упал он на землю. Так и до сих пор не может летать, и до сих пор видны его опущенные перья, и до сих пор боится он гнева Божьего и старается избежать его своими гигантскими шагами. В тесном пространстве бегает он взад и вперед до тех пор, пока не падает изнеможденным.
        Потому, о человек, возьми себе птицу пустыни в пример, склонись под властью всесильного и, если хочешь предпринять что-нибудь, то скажи перед тем "иншалла", чтобы иметь благословение Аллаха".
        Кого не поразит сходство этого сказания с историей Икара! Который рассказ древнее? Я думаю, что один от другого независимы. Но разница между сказаниями та, что миф греков вымышлен, миф же арабов опирается на дознанном основании. Во все арабские сказания вплетает религия свои светлые, блестящие нити. И если дух религии далеко распространился между неучеными и необразованными арабами, и если пустил твердые корни в сердцах отделенных от остального мира номадов, то этому, вероятно, много способствовали эти рассказы. Все стремятся только к одной цели: к почитанию и поклонению Аллаху и его пресвятым заповедям.