Вторая поездка в Судан

Вторая поездка в Судан

        Во второй раз собирался я ехать "в страну черных", не обращая внимания на то, что ее адский климат едва не уморил меня в первую поездку. Я предпринимал это путешествие с весьма смешанными чувствами и никак не мог отделаться от различных, мучивших меня опасений. Как человек, руководящий экспедицией, я взял на себя важные обязанности относительно своих товарищей по путешествию. Опыт, приобретенный в первой поездке, вынуждал меня быть их вожатым и советником. Я не сомневался в том, что смогу удовлетворительно исполнить свою обязанность; меня пугали только непредвиденные случаи. Никто из нас не боялся тамошнего климата; мы с достаточной твердостью шли против его опасностей, надеясь и уповая на счастливое решение нашей судьбы. Во мне живо пробуждалось влечение к путешествию, когда я думал о жизнедеятельности и творчестве священной девственной природы тропического леса. Я как ярый охотник и друг природы мысленно переносился туда, где мне предстояли высокие наслаждения и где натуралисту открывается такое обширное поле для исследования и классификации многочисленных произведений природы. У нас были прекрасные надежды! Мы ехали для исследования совершенно не известных стран и намеревались, если это будет возможно, посетить верховье Белого Нила, даже думали пересечь всю Африку. Нам представлялся прекрасный случай принести свою маленькую жертву на алтарь науки. Моих сотоварищей всего более радовали в этой поездке предстоящие приключения; об опасностях ее они знали в то время только понаслышке. Никто из них, наверное, не думал, что найдет последний свой приют в той именно стране, куда я их веду; полные надежд, они отправились в Судан, но на родину никто из них не возвратился! Кто постигнет пути Провидения! 25 февраля 1850 года корабль наш оставил за собой последнюю, замечательную ступенчатую пирамиду, построенную Маидуном, и так смело поплыл на парусах с попутным ветром, что к вечеру мы могли причалить в Бени-Суефе. Товарищей своих я ждал на следующий день; но барон фон Врэдэ, думая, что прибытие их может как-нибудь замедлиться, поскакал им навстречу 26 февраля. Я воспользовался этим временем и осмотрел городок. Это хорошенькое местечко, если исключить из него свойственную всем египетским городам нечистоту. В нем около шести тысяч жителей, занимавшихся прежде приготовлением шерстяных материй. Базар и торговля в упадке и сделались совершенно ничтожными. Бен и-Суеф находится под управлением эффенди, и в нем стоит эскадрон уланов. Очень приятно смотреть на него издали. Большая казарма находится около правительственных зданий, оттененных приветливыми садами, высокими мимозами и густолиственными сикоморами; а это в соединении со стоящими на берегу минаретами представляет весьма привлекательную картину. На Ниле против города находится продолговатый плодоносный остров. В семи часах расстояния на восток в пустыне добывают прекрасный алебастр, употребляемый на постройку мечети Мухаммеда Али. Вот все, что я могу сообщить о городе.
        Вечером, как мы ожидали, прибыли мои сотоварищи. Весь следующий день прошел в упаковке вещей. К вечеру поднялся легкий ветер, но с ним мы успели доплыть только до верхнего конца города, где дружески распрощались с бароном фон Врэдэ. 28 февраля мы медленно подвигались вперед, и так как чувствовался недостаток в ветре, то должны были ухватиться за либбан - бечеву. Мы с братом опережали корабль, чтобы охотиться. Вскоре нашли еще другое развлечение. На песчаном берегу увидели священного жука древних египтян, формирующего свои шары. Atteuchus sacer - это большой навозный жук черно-коричневого цвета. Он изображен почти на всех древнеегипетских постройках. На могильных памятниках также часто встречаются так называемые скарабеи, то есть сделанные из камня фигуры жука, на плоской брюшной стороне которого глубоко вырезаны именные иероглифы. Древние египтяне употребляли подобные фигуры вместо печати или вместо амулета. Часто на памятниках жук представлен гигантской величины с шаром в передних ногах. По мнению многих археологов, шар этот представляет Землю. За это ли аллегорическое изображение считают его священным или есть другая причина - я этого не знаю. Знаю только, что египтяне наблюдали сперва в природе жука и его работу, а потом обессмертили его на своих постройках. Перед кладкой яиц самка жука делает из бычачьего навоза шарик величиной с грецкий орех, который и служит первой пищей выползшим из яиц личинкам. Самки катят этот громадный для их роста шар по большому пространству до песчаного места. Тут они вырывают нору глубиной в фут, вкатывают в нее навозные шары и на них несут яйца. Ревность, с которой так трудится это маленькое животное, обратила внимание египтян, сведущих в естествознании или почитателей тайн природы. Сегодня так много было этих жуков, что в короткое время мы набрали их несколько дюжин.
        В то время как мы наблюдали работу священных жуков и занимались их ловлей, поднялся ветер и подошла наша барка. Мы взошли на нее и быстро поплыли далее. Пройдя находившийся на левом берегу городок Фешне. минареты которого возвышаются над окружающими его пальмовыми лесами, мы должны были из-за стихнувшего ветра остановиться около одной ничтожной деревушки. В следующие дни опять не было ветра, так что в Эль-Минья мы приехали только 2 марта вечером. На берегу нас встретил крестьянин, одетый в черную бархатную бекешу, выложенную шнурками. Это был поселившийся здесь ганноверский портной Штрибе, который, кроме портняжества, занимался еще шинкарством. Во время моего пребывания в Египте мне приходилось довольно часто сталкиваться с немецкими ремесленниками, но такого олицетворения дерзости и хвастовства при совершеннейшем невежестве я еще не видывал (хотя и замечал эти пороки в его собратьях). Но я не буду докучать своим читателям описанием этого чудака, тем более что Гольц великолепнейшим образом изобразил его в своем "Провинциале". Мы забавлялись весь вечер его хвастовством и, признаться, тупоумием.
        Эль-Минья находится на левом берегу Нила и имеет восемь тысяч жителей. Сыновья Ибрагим-паши устроили здесь большие сахарные заводы. В Минье есть казенные хлопчатобумажные прядильни, но базар совсем ничтожный.
        3 марта. С благоприятным ветром поплыли далее. Портной салютовал нам залпом из своего "сладкозвучного нильского ружья". Мы отвечали ему тем же. Выше Минье начались катакомбы и тянулись в продолжении нескольких миль по правому берегу. Они находятся на склонах, на высоте пятисот футов над рекой. Мы не посетили их, боясь утратить благоприятный ветер. Нам попадалось много птиц, годных к охоте: орлов, египетских гусей, бакланов, колпиц, пеликанов, но ни одной из них мы не могли добыть. Около полудня наша барка столкнулась с плывущим по течению трупом полуодетого не то франка, не то турка. К вечерней молитве ветер стих, и мы остановились у Диарф, сахарного завода, принадлежащего Мустафа-бею, сыну Ибрагима-паши. Этот завод был на полном ходу. Мы его посетили и нашли вполне удовлетворительно устроенным, конечно, европейцами. Валы приводятся в движение паровой машиной и так хорошо прессуют сахарный тростник, что он, полежав несколько дней после этого на солнце, обращается в топливо для паровика. Здесь материалом для топки служит осока, хлопковые кусты и семена. Нет ни угля, ни дров. Свежий тростниковый сок имеет отвратительно приторный вкус, но он очищается в известное время и в известном месте и превращается в настоящий сахар.
        Ночью около барки раздалась торжественная музыка - голоса шакалов; но несмотря на то, что после полуночи месяц светил ярко, мы не могли разглядеть этих животных.
        Наутро опять не было ветра. Мы отправились на охоту и возвратились с порядочной добычей. Мой новый слуга Август Тишендорф встретил на нивах рысь, но не стрелял в нее. Думал ли он, подобно портному Штрибе, что это молодой львенок, - право, не знаю. Гольц заставляет своего героя, встретившего невинную рысь, повествовать следующим образом: "Мне повстречался прекрасный зверь, такой, про которого можно сказать: опасный зверь. Это чудовище, этот дикий зверь смотрел на меня страшными глазами и как будто хотел съесть. Я подумал: или ты меня съешь, или я должен выпустить весь свой заряд. После этого он еще раз люто взглянул на меня и попятился прочь на задних лапах так, что тростник затрещал. Судя по фигуре и лютости, я полагаю, что это был лев. Может быть, не совсем взрослый, но, во всяком случае, сильный, настоящий лев напал на меня".
        Мы имели дело лишь с ничтожными зверями, стреляя только маленьких птичек, например чеканов, этих неутомимых летунов, довольных и веселых обитателей пустыни. Стреляли хорошеньких маленьких снегирей цвета коричневых полевых цветов. Там и сям начали попадаться пальмы-дум. Ниже деревни Коссеир мы взошли на барку и при окрепшем ветре быстро проплыли джебель Абу-Фееде, за которым находится крокодилья нора. Нам некогда было посещать ее сегодня; мы быстро поплыли к скалам.
        Высоко в трещине выглядывал из своего гнезда египетский стервятник. Невдалеке от него свил свое гнездо коршун-паразит. Египетский ястреб осматривал скалу, имея то же намерение. Внизу в реке плавали пеликаны, между тем как маленькие черные бакланы летали взапуски или рядышком сидели на скале, быстро отклевывая белый известковый уступ.
Коршун-паразит
Коршун-паразит
        Горные и городские ласточки гонялись за комарами, которые целыми тучами носились над водой. На берегу на водочерпальном колесе сидели голубые каменные дрозды. Кани плавали в ясном воздухе и высматривали в поле мышей. Тут же бесшумно носились коршуны. Большие грифы и орлы летали громадными винтообразными кругами. Осторожная чепура поглощала свой улов на песчаном берегу.
        Я выстрелил в нее из винтовки, намереваясь более спугнуть, чем убить. Раскатистый, как гром, раздался выстрел среди отвесных скал и с новой силой отдавался в каждом утесе. Мы зарядили наши маленькие пушки и заставили Али-ара зажечь фитиль. Эхо великолепно звучало, умирая вдали.
        Подумайте, ведь мы плыли по священному Нилу, над нами синело египетское небо и по обеим сторонам реки тянулись пальмовые леса! Минареты сверкали здесь и там над стройными верхушками этих царственных деревьев. Одним словом, нас окружал новый мир, и понятно, какое наслаждение мы испытывали, переживая это. Река, скалы, пальмы, минареты, нильская барка, пеликаны, бакланы, кани, большие грифы и орлы - все это принадлежности египетского ландшафта, и потому не лишнее было упомянуть о них.
        Я часто рассказываю о какой-нибудь птице, не относящейся к описанию путешествия; это потому, что не принадлежу к числу тех путешественников по Нилу, которые не идут далее города или какого-нибудь развалившегося храма. Я же постоянно бродил по лесу, входил в деревенские хижины, чтобы наблюдать людей и животных, стрелять птиц и собирать насекомых. В Египте есть много интересного, на что стоит посмотреть, кроме фиванских развалин и пирамид. И много есть, что послушать, кроме уличного и базарного шума Каира и Александрии. Разумеется, для этого нужно открыть уши и глаза.
Бурый стервятник
Бурый стервятник
        В половине шестого вечера причалили мы к маленькому городку Манфалут. Нашему повару необходимо было закупить провизии для кухни, а также меда для дальнейшего путешествия. Мед здесь хорош и купить его можно дешево. Фунт стоит только два пиастра. С барки нам видно было внутреннее расположение домов.
        Левый берег Нила площе правого, потому во время наводнения вода так сильно подмывает дома, что ежегодно некоторые из них исчезают в волнах. Среди домов лежали развалины минарета. Прочие постройки были так плохи, что во время следующего наводнения, наверное, разрушатся; между тем никто решительно не думает, как бы помочь этому. Называя несчастие "карой Божьей", араб не предпринимает ровно ничего против него и только стремится построить свое жилище немного дальше от теперешнего берега. Он рассчитывает, что пройдет еще довольно времени, пока новый дом смоют волны, и что "Аллах керим!" (Бог милостив!). Эти понятия так глубоко укоренились в народе, что ни увещевания, ни приказания не действуют на него.
        После недолгой стоянки при хорошем ветре мы продолжали наше путешествие и в десять часов вечера остановились в деревни Бени-Мохаммед.
        6 марта. Вчера вечером мы прибыли в Сиут* после томительно скучного плавания, которое старались по возможности разнообразить охотой. Город находился на левом берегу в четверти часа расстояния от реки.
* На современных картах Асьют.

        Это древняя столица Верхнего Египта Сааид, в которой 15 мечетей и от 16 до 20 тысяч жителей. Сиут служит первой станцией большим караванам, идущим в Дарфур и обратно. На этом пути путешественники встречают много оазисов и постоянно через три-четыре дня подходят к колодцу. До Коббэ, столицы негритянского государства, нужно только тридцать или тридцать пять дней пути. Отсюда идут также и караванные пути в оазисы Ливийской пустыни: Вади-эль-Дахелэ и Вади-эль-Кардие, из которых, между прочим, вывозят много меду и угля.
        Дорога в город идет по насыпи, садами, мимо оттененной платанами мечети и входит в окруженный сикоморами двор большого и красивого правительственного здания. Отсюда дорога идет до каменного моста, построенного Мухаммедом Али. Мост перекинут через канал; а за ним по гористым, кривым и узким улицам доходишь до базара. Замечательна баня, построенная известным тираном Эль-Дефтер- даром. Теперь эта баня - выгодная принадлежность главной мечети. Христиане католики построили монастырь и довольно большую красивую церковь, духовенство которой присылается и содержится Австрией.
        Жизнь в Сиуте дешева и приятна. Хлебопашество, изготовление шерстяных материй и седельных товаров - главное занятие жителей, но труд ценится весьма дешево. Замечательно кладбище; оно походит на каирский "город мертвых" и находится в пустыне на запад от города. Оттеняющие могилы мимозы оживляют посетителя своим пряным бальзамическим запахом, который распростра- няют их золотистые цветы, похожие на маленькие розы. Налево, вверху, на склоне горы виднеется кладбище древних египтян. Это ряды величественных, но не красивых, вытесанных в утесе склепов.
        Если смотреть на Сиут со стороны Нила, то этот город самый красивый в Египте. Дома почти спрятаны в веселой зелени пальм, сикоморов, мимоз, померанцевых и других фруктовых деревьев; они только приветливо выглядывают из-за них, между тем как высокие, стройные минареты уж издали возвещают о городе. Прочие же города находятся на самом берегу реки, выставляя на вид ряды своих неотделанных и частью полуразрушенных домов, совершенно не прикрытых зеленью. Как снаружи, так и внутри, Сиут привлекательный город, в котором охотно останавливаешься.
        Еще не посетив города, мы послали нашего каваса с семенами европейских овощей, которые обещали одному французу, Аэмину-бею, состоявшему на службе у египетского правительства.
        После обеда он пришел на корабль поблагодарить нас и рассказал, между прочим, о своих попытках превращения низменностей пустыни в оазисы посредством артезианских колодцев. До сих пор он производил опыты за свой счет, но так как пробы были удачны, то он думал сделать предложение египетскому правительству начать это дело в больших размерах. По его уверению, бурение колодца не сопряжено с большими трудностями. Пройдя двадцать или тридцать футов песчаного и глинистого наслоения, бурильщик доходит до твердого песчаника или известняка, обработка которых не представляет большого труда, но которые настолько тверды, что выдержат все вставляемые трубы. Струя воды так сильна, что посредством одного отверстия на глубине четырехсот или пятисот футов может целое пространство превратить в озеро.
        Если бы в широких размерах удалась попытка создания оазисов в таких местах, где о них и думать нельзя было, то такое дело оказало бы громаднейшую пользу. Тогда бы был найден ключ к познанию внутренней части пустыни, даже внутренней Африки, потому что, где есть вода, там возможно и население.
        После ухода бея явился от него слуга с козьим мехом, набитым великолепными финиками, которые он прислал нам, согласно турецкому обычаю, как подарок за наши семена. Податель же получает за это бакшиш, тоже по турецкому обыкновению. Али-ара, вероятно, имел тут свою часть, потому что ревностно напоминал нам об этом обычае.
        На следующее утро поплыли далее. Ветер был попутный, хотя и слабый. Наш кавас заставил феллахов тянуть дахабие, пока ветер не покрепчает. Таким образом мы добрались до Кау, древнего Антеополиса. Здесь Нил поворачивает на запад, и поэтому ветер стал встречным. Матросы захотели на сегодня сделать остановку. Однако кавас заставил их двигаться. Сначала он уговаривал корабельную прислугу добрым словом, но видя, что это не действует, принял более суровые меры. Он насильно запряг феллахов в либбан и сам помогал им тянуть.
        Мы удержались от протеста его суровым действиям, так как человеколюбие здесь совершенно неприменимо. Дали ему полную свободу в употреблении плети и этим заслужили уважение людей, так как, по турецкому обычаю, лучше поручить своему кавасу исполнение отданных приказаний, чем брать исполнительную часть на себя. Мы бы очень повредили себе, если бы без крайней нужды взяли в руки хоть одно весло. Пройдя изгиб реки, поплыли далее на всех парусах, пока в полночь не остановились поблизости городка Тахта, населенного преимущественно коптами, где и переночевали.
        9 марта. Вчера проехали мимо городка Ахмим. Он находится на правом* берегу Нила, имеет две мечети и 10 тысяч жителей, в числе которых находится 400 человек легкой турецкой кавалерии.
* Ошибка: Ахмим лежит на левом берегу Нила.

        В получасе расстояния выше городка в пустыне находится монастырь Деир-Умбассадж. Здание окружено высокими квадратными стенами, через которые высится величественный, белый купол и роскошный сикомор. Наискосок от монастыря на левом берегу виднеется городок Меншие с мечетью и довольно красиво выведенным минаретом. Вечером мы остановились в Джирджэ. Это большой город на левом берегу реки. В нем восемь минаретов и только десять тысяч жителей. Съестные припасы здесь поразительно дешевы. Мы купили полтораста яиц за два зильбергроша и целый центнер хороших корабельных сухарей за двадцать два пиастра**.
* * Мелкая египетская монета.

        Все путешественники, направляющиеся в Судан, закупают здесь съестные припасы для пустыни. Пока прислуга была занята закупкой всего необходимого, а главное сухарей, мы пошли на другой берег поохотиться. Неистовый собачий лай манил нас к крытой соломой хижине на равнине, поросшей осокой. Там мы нашли суку хорошей рослой верхнеегипетской породы, так называемой "арменти". Сука была окружена шестью маленькими, кусающимися щенками. Один из них так мне понравился, что я решился купить его. Я сторговал щенка у обитательницы хижины за один пиастр; но главная трудность заключалась в поимке собаки, так как она всех кусала, в чем и мать ей отлично помогала. Наконец ее поймали и отнесли в ягдташе на подплывший корабль, присоединив к нашему большому пуделю Маза-ут. Собаку мы назвали Бахидом (счастливым). В поездках, подобно нашей, огромное значение имеют хорошие собаки.
Общественный источник у монастыря дервишей
Общественный источник у монастыря дервишей
        На берегу поселилась целая колония береговых ласточек и вырыла несколько сотен гнезд. По счастью, никому из арабов не приходит в голову тревожить их, почему птички эти весьма доверчивы. Выше я увидел первого крокодила и в то время, когда показывал его изумленному товарищу, заметил на мели другого средней величины, от десяти до двенадцати футов. Он находился на расстоянии ружейного выстрела. Я выстрелил, но не попал вследствие сильной корабельной качки. Всполошенный крокодил прыгнул сперва в воздух, а потом тихо пополз в воду. Вскоре после этого мы видели еще трех громадных крокодилов, и наши новые африканцы немало дивились им.
1 - Береговушка 2 - Пурпуровая лесная ласточка
1 - Береговушка 2 - Пурпуровая лесная ласточка
        Вечером остановились у сахарного завода "Фаршиут". Нам нужно было закупить сахара. За арабский центнер сахару (81,5 фунта венского веса) платится сто сорок пиастров.
        10 марта. Здеш н ие деревни замечательн ы странной архитектурой домов, точно они предназначаются более для голубей, чем для людей. Они двухэтажные и похожи на срезанные пирамиды. Нижний этаж предназначается для феллаха и его семьи. Он совершенно не отделан, построен кое-как из высушенного на воздухе кирпича. В верхнем этаже помещается множество голубей. Несколько рядов насестов, вделанных в стену, служат им удобным местом для сидения на солнце. Одним словом, помещение для голубей гораздо красивее и элегантнее, чем для людей. Вне деревни стоят рядами здания, построенные исключительно для голубей. Они похожи на башни из крепких кувшинообразных камер.
        Так как ветер стих, то мы сошли на берег в деревне Дишнэ, жители которой подозреваются в разбое. Вскоре, однако, ветер снова поднялся, и боявшийся разбойников рейс торопил в дальнейшее плавание. Тут пропала наша большая собака, в краже ее мы подозревали разбойничью деревню, что фактически и подтвердилось. Нашли собаку привязанной в одном доме и освободили ее из неволи сильными ударами кнута. Возвратясь на корабль, рейс почувствовал себя в безопасности.
        Каждый из корабельщиков отлично рассказывал какую-нибудь историю о разбойниках. Разбойничьим атаманом слыл некий Реджьиль. Рейс, дымя чубуком, рассказал мне его историю. Реджьиль имел пять сыновей: Харрихди, Моафи, Таяб, Гассан и Шабаан, родившихся от его жены Фатьмы. Они прозывались "эль Реджьили" и все умерли, кто в тюрьме, а кто от руки палача. Харрихди в Сиуте закололи штыками часовые после его неудачной попытки бегства; Таяба повесили в Кеннэ; Гассан и Шабаан умерли в тюрьме от страшной тяжести своих цепей. Моафи один жив и до сих пор разбойничает. Он атаман одной шайки, наводящей ужас. Моафи разбойничает весьма оригинально: когда ему требуются деньги, то он посылает кого-нибудь из своих помощников к одному из зажиточных шейхов. После мирного приветствия (эль салам алейкум!) разбойник просит передать назначенную Моафи сумму денег и жирного барана и со слугой прислать в указанный дом один или два ардеба маиса. Страшась возбудить гнев разбойника, шейх дает все требуемое посланному. Рассказывают, что Моафи однажды отнял деньги у тридцати феллахов, возвращающихся с рынка. В деревушке Самата около Дишнэ все хорошо знают его жилище, его мать и его самого, но тронуть не смеют.
        Несколько лет назад вся округа была в таком страхе от Харрихди, что путешествие возможно было только с конвоем. На Ниле он останавливал корабли, приказывая капитанам сойти на берег, в случае неповиновения стрелял в корабельщиков с берега или же убивал их, завладев судном. Правительство делало все возможное, чтобы захватить его, но усилия солдат поймать этого смелого и сильного разбойника были бесплодны, потому что во время опасности близкая пустыня была ему самым надежным убежищем.
        Под конец он сам отдался в руки Мухаммеда Али, прося пощады и обещая исправиться. Вице-король помиловал его, оставил живым и дал фирман на следующем условии: освободить страну от разбойников и выдать их в руки правительства. Тогда этот плут пустился на настоящее систематическое притеснение. Он посещал зажиточных шейхов, объявлял, что ему известно, где они укрывают разбойников, требовал их выдачи, угрожая, что в противном случае сделает донос. Шейхи пробовали откупаться за сто и более пиастров, чтоб только отстранить от себя ложное обвинение.
        Харрихди занимался этим довольно долго, вводя в обман правительство тем, что приводил пленных. Но наконец плутни его обнаружились. Тогда уничтожили его фирман и пригрозили заключением. Он бежал к одному племени бедуинов. Но так как за его голову предложено было две тысячи пиастров, то гостеприимные хозяева выдали его и привели в Сиут.
        Но и здесь разбойнику удалось найти покровителей. Он подкупил тюремного надзирателя и освободил около ста других преступников. С ними он бежал из тюрьмы, напав врасплох и обезоружив тюремную стражу. К счастью, забили тревогу и отправили в погоню за беглыми сиутский гарнизон. Харрихди был обессилен долгим тюремным заключением и потому не мог уйти от преследователей. Один солдат догнал его и без дальнего рассуждения заколол штыком.
        Моафи же до сих пор еще очень страшен и им обесславлен округ Дишнэ, или Самата. "Лякин эль сейф битаа эффендида татуиль!" (Но меч его величества (вице-короля) длинен!) - так заключил свой рассказ рейс.
        11 марта. Сегодня не было ничего достопримечательного, кроме разве того, что опять видели двух крокодилов. Вечером мы прибыли в Кенэ. Проходящий мимо города канал до такой степени наполняется водой во время полноводья Нила, что корабли могут приставать под самыми городскими стенами; в настоящее время года от пристани до города четверть часа ходьбы.
        В Кенэ насчитывается около восьми тысяч жителей, шесть мечетей и плохонький базар. Кенэ - местопребывание бея, правителя провинции Кенэ. Главное занятие жителей - производство кулаль - сосудов, охлаждающих воду. Необходимая для этого глина находится поблизости в большом количестве. Плата рабочим (фахераани) самая ничтожная и совершенно не соответствует труду.
        Кенэ - первая станция для едущих пустыней в Коссеир у Красного моря. Это путь, которого преимущественно держатся пилигримы, идущие на богомолье в Мекку. Для удовлетворения земных потребностей святых хаджиаджь (множественное число от "хаджи" - пилигрим) Кенэ богат шинками, кафе, публичными домами с черными, коричневыми, желтыми и белыми женщинами. К несчастью, эти существа так безобразны и возбуждают такое отвращение, что никак не могут олицетворять собой гурий. Здесь есть еще одна личность, которая является на глаза путнику раньше публичных женщин. Это карлик не более трех футов роста. Он постоянно находится то на пристани, то у входа в город. Он в высшей степени подвижен и, следуя по пятам за путешественником, просит дать ему поручения, обещая их исполнить. При этом весьма вежлив и требует за все один бакшиш.
        Невдалеке от дороги в Коссеир находят отличную яшму и зеленый камень, или змеевик. Аббас-паша в 1851 и 1852 годах устроил в Коссеире телеграф, сигнальные башни которого стоят по всей караванной дороге.
        Замечательна транспортировка изготов- ляемых в Кенэ сосудов. Из больших и крепких кулаль делаются плоты. Эти кувшины из хорошо обожженной глины, с узкими горлами; в них феллахи носят на головах воду в жилища. Сосуды сплачивают следующим образом: отверстиями обращают кверху, сквозь ручки крайних сосудов продергивают крепкую веревку и ею стягивают всю массу, вследствие чего из плотно прилегающих один к другому пустых кувшинов образуется плот. Снизу к нему прикрепляются еще два или три ряда связанных таким же образом кувшинов.
        Снабдив гребцами, плот этот сталкивают в реку, воды которой тихо несут его вниз по течению. Плот состоит из нескольких сот, даже нескольких тысяч сосудов, которые нет возможности перевезти дешевле. Поэтому в Каире можно купить подобную кружку за один или полтора пиастра, несмотря на то, что она привезена за шестьдесят миль, да еще за нее заплачена высокая пошлина.
        Во всем Египте глиняная посуда беспримерно дешева; эту страну можно назвать родиной керамики. Множество утвари, которую мы делаем из дерева, железа, меди или олова, араб выделывает из глины или из нильского ила. Вблизи городов навалены целые горы глиняных черепков и глиняной пыли, а в пустыне около Александрии вместо щебня всюду лежат черепки. Кем изготовлены все эти сосуды и сколько столетий лежат черепки - никому не известно. Одно непостижимо, как даже за целые тысячелетия возможно разбить такое громадное количество горшков, сколько лежит их обломков в Египте.
        В получасе езды вверх по реке и столько же вовнутрь страны, на правом берегу Нила находится храм Дендера. Он содержится лучше всех и по новейшим исследованиям считается древнейшим египетским памятником. Этот хорошо сохранившийся храм построен еще за 100 лет до Рождества Христова Клеопатрой и ее сыном от Цезаря. Храм был посвящен богине Гатор - египетской Венере. Портик поддер- живается четырьмя рядами колонн, которые соединены в каждом ряду по три, образуют широкое пространство для входа. Соединенные с севера низкой стеной, эти двадцать четыре колонны сплошь исписаны иероглифами. Каждая колонна 7 футов толщины и 32 фута вышины. На крыше переднего зала находился зодиак, перевезенный впоследствии в Париж.
        В храме десять комнат. Из них самые великолепные те, колонны которых украшены пальмовидными капителями. Здесь, как и во всех египетских храмах, залы следуют один за другим и делаются все меньше и меньше, пока, наконец, приходишь в самое маленькое помещение. Оно, вероятно, считалось святейшим местом храма. Если смотреть на храм снаружи, то с боков и сзади увидишь только его гладкие стены со львиными головами. Вероятно, эти львиные головы служили вместо водосточных труб для скоплявшейся на плоских крышах воды. Но вспомнив, что в Верхнем Египте почти никогда не падает дождя, оставляешь это предположение, не объяснив себе назначения водосточных труб.
        За святилищем Венеры стоит меньший храм, посвященный Исиде; теперь он совершенно в развалинах. Рядом с ним стоит храм, который более уцелел. Он посвящен Тифону, или дьяволу (злому духу).
        Вокруг развалин храма лежат развалины деревни, построенной при фараонах. С одной стороны храм окружает пустыня, а с другой - поросшая осокой равнина - хальфа, ограниченная со стороны Нила прекрасным пальмовым лесом.
        С малым ветром пришли мы 15 марта к развалинам Фив. На Ниле у Луксора находилось 15 кораблей с европейцами, преимущественно англичанами, и североамериканцами. Мы бегло осмотрели величественные памятники больше для того, чтобы можно было сказать, что мы их видели. Поэтому я и не берусь их описывать, а то пришлось бы делать извлечения из других сочинений, а этого мне не хочется.
        На этот раз благосклонный читатель должен следовать за мной далее, оставляя слева Луксор и Карнак, справа Мединет-Хабу. И так мы поплыли далее, то с ветром, то без ветра с либбаном. На мелях у воды лежали крокодилы, а на берегу из кустов мы выгнали громадных шестифутовых варанов (водяных ящериц). В воздухе кружились аисты, летали зигзагами журавли. И те, и другие стремились на родину.
        17 марта. Мы остановились ненадолго в Эснэ. В этом городке насчитывается шесть тысяч жителей, две мечети и древнеегипетский храм. Городок был прежде местом ссылки для тех публичных женщин, которые уж очень вызывающе вели себя в Каире. Они жили в отдельном квартале, где подчас царила слишком веселая жизнь, в особенности когда здесь услаждались богатые англичане, которые, освободясь от ревности своих леди, заставляли их танцевать знаменитую "нахэлэ я гох". Теперь почти все эти женщины амнистированы и возвратились в Каир.
        С Нила Эснэ производит грустное впечатление. Город находится на обнаженном холме и только на нижнем своем конце украшен садами и увеселительными домами. Все его дома, или скорее лачужки, перепутанные, полуразрушенные, беспорядочные и грязные, очень бросаются в глаза.
        Мы принялись за либбан, потому что ни сегодня, ни на следующий день не было никакого ветра. Но мы на это и не сетовали, используя все время на добычливую охоту.
        19 марта. На правом берегу Нила лежат развалины большой деревни. Мы вышли, чтоб осмотреть их. Некоторые называют их "Эль-Кааб", другие же "Хэллаль". Европейские ученые имеют достоверные сведения о том, что на месте этих сомнительных Эль-Кааб или Хэллаль во времена фараонов стоял город, называвшийся "Эйлетиа". И что совершенно верно, так это то, что за этой деревней, в горах, находятся катакомбы, в которых собран ы образцы, рассказывающие о домашней жизни древних египтян. В них можно найти указания, каких птиц ловили египтяне, как занимались мореходством и земледелием, как обтесывали камни и исполняли прочие работы. Возвращаясь в Кааб, мы увидели, что тут находится совершенно разрушившийся древнеегипетский храм, прежде окруженный высокими и очень крепкими стенами, сделанными из сушеных на воздухе и обожженных кирпичей.
        Здесь мы не заметили ни одного живого существа, кроме египетского домового сирина со зловещим голосом и бледно-желтого пустынного жаворонка. Поэтому здесь нам было мало интересного.
        Мы еще не успели окончить нашего осмотра, как пришел посланник от благородного рейса и сообщил, что поднялся ветер. Мы вернулись на корабль и целый день медленно подвигались с очень слабым ветром. К вечеру проезжали мимо Эдфу, но не выходили на берег, остановились же всего раз в одной деревне во время ночной молитвы. Тут нас посетило здешнее многочисленное собачье общество. Собаки намеревались продержать в осадном положении нашу барку, но несколько метких выстрелов уложили на месте главных зачинщиков и освободили нас на всю ночь от непрошеных гостей.
        20 марта. "Тридцать семь градусов Реомюра* на солнце и двадцать пять в каюте! Что это такое! Это невыносимо, мы просто задохнемся!"
* Температурная шкала Реомюра: 1 °R = 5 4 °С. Предложена Р. Реомюром в 1730 году.

        Так жаловались мои товарищи в сегодняшнее безветрие. Я старался успокоить их уверением, что впереди нам предстоит еще в полтора раза большая жара. К сожалению, они не хотели признать это за утешительное средство. Нашу барку тихо тянут вперед. Двадцатое марта кажется слишком жарким даже матросам. Гуси и аисты торопятся скорее перекочевать в прохладную Германию и пролетают мимо нас вереницами в несколько тысяч.
        Вдали виднелся Джебель-эль-Сельсели. На следующий день мы также тихо подымались при слабом ветре, который начал мало-помалу крепчать и вдруг превратился в ужасную бурю. Не успели убрать паруса, как наш корабль бросило на мель. Все усилия матросов стащить дахабие с мели были напрасны. Али-ара велел одному матросу снести себя на твердую землю и среди ужасных проклятий стал принуждать к работе двадцать феллахов. Они разделись и плечами уперлись в бока корабля. Вздохи, стоны, какие-то неясные звуки и наконец пение, полное отчаяния, помогли их дружным усилиям. Наконец-то дахабие всплыла в хорошем фарватере: "Аллах маакум!" (Бог с вами!) - крикнули матросы единственную благодарность своим избавителям. Барка летит теперь вверх по реке и волны, пенясь, рвутся у носа корабля. Нет ни одного паруса, и только два человека управляют рулем. Мы летим навстречу нильским волнам скорее, чем на пароходе.
        Такие сцены часто повторяются во время путешествия по Нилу, но они вовсе не так опасны, как это воображают трусливые путешественники. Арабы справедливо говорят: "Кто знает Нил, тому он друг". Прежде чем называть египтянина плохим корабельщиком, надо сперва хорошенько понять его небрежность - мнимую. Кто проехал нильские катаракты, тот хорошо знает, что между арабами встречаются такие же смелые и дельные корабельщики, как и среди европейцев. Никто не сомневается, что европейцы лучшие моряки; но это еще вопрос: сумеют ли европейцы так, как отважные нубийцы, побороть бурный Нил. В Египте путешествовать на хорошем нильском корабле безопасно.
        28 марта. Вчерашняя буря сегодня перешла в отличный попутный ветер. Около девяти часов утра мы проехали между горами Джебель-эль-Сельсели и около одиннадцати часов остановились у Ком-Омбо, чтобы осмотреть прекрасный храм того же имени. Среди Нила, на песчаной отмели, лежал чудовищный крокодил, вероятно, тот самый, которого я видел 16 октября 1847 года. После непродолжительной остановки мы снова поплыли на парусах. Один из матросов Мохаммед Шериф упал в воду в то самое время, когда дахабие очень быстро неслась вверх по реке. Все опасались за его жизнь, потому что Шериф был плохой пловец. В одно мгновение он был унесен от нас на расстояние нескольких сот футов и отчаянно боролся в волнах. Один из ловких пловцов, кинув в воду обрубок рисового дерева, бросился вслед за ним сам и поплыл к утопающему. Он поспел как раз вовремя со своей спасительной ладьей и помог обессиленному Мохаммеду дотащиться до берега, куда направлялся и наш корабль.
        Ветер был так благоприятен, что мы, проехав с утра около восьми немецких миль, доплыли к пяти часам пополудни до острова Элефантина. Здесь взяли проводника и с его помощью обогнули левый берег острова. Надо было с величайшей осторожностью пробираться среди скал по начинающемуся катаракту. С солнечным закатом пристали мы к Асуану при грохоте маленьких пушек.
        На верхнем конце острова Элефантина на скалах теперь ясно видны гигантские иероглифы, которые были закрыты полноводьем Нила в прежние мои посещения Асуана. Целые тысячелетия неустанно трудятся нильские волны, безуспешно пытаясь стереть иероглифы, а они как будто только несколько лет назад выгравированы на твердых порфирах.
        К нам явилось несколько арабов с 16 верблюдами в то время, как мы, покинув дахабие и распаковав вещи, раскинули палатку в пальмовом лесу. Эти арабы хотели свезти нашу кладь в знакомую уже деревню Шеллаль, где наш кавас нанял две маленькие барки, так называемые кеасэ, для дальнейшего путешествия. В этих барках нет кают, и потому для удобства путешественников их покрывают рогожами из пальмовых листьев. Вечером мы проезжали на ослах по уже описанным дорогам и через полчаса приехали в деревню Шеллаль.
        Окрестность деревни романтически прекрасна, как все местности поблизости катарактов. В месте привала наших барок Нил окружен характерными утесами и походит скорее на озеро, чем на реку. Течение воды вовсе не заметно ни около, ни на противоположном берегу. Поверхность воды зеркальная.
        Мы ночевали на воздухе, при замечательном лунном освещении. Ночь была так светла, что мои товарищи при свете месяца писали свои дневники. Шум катаракта изредка доносился до нас легким северо-западным ветром. Люди наши разнообразными группами сидели на песчаном берегу и покуривали свои чибукаты. Али-ара распевал воинственные и любовные турецкие песни, мелодии которых прекрасны и полны чувства. Сторожей нет, кроме наших двух собак, да и нет надобности в сторожах в этой мирной нубийской равнине.
        26 марта. Громадное количество фатального белья! Оно для нас фатально, потому что мы принуждены сами складывать высушенное белье, спаривать чулки и затем упаковывать все. Молодым людям такое занятие далеко не приятно.
        Мы начали думать, по случаю стирки белья, о тех, которые на родине освобождали нас от скучной работы, подобной сегодняшней. Мы стали думать о женщинах и, что весьма естественно, думали о молодых женщинах.
        Итак, от белья наши мысли прямым путем перешли к немецким девушкам. Они очень высоко поднялись в нашем мнении, хотя, конечно, не ради белья. Наши размышления заключались в следующем: "Как было бы хорошо, если б несколько немецких девушек сопровождали нас в поездках, мирно беседуя с нами время от времени, а также время от времени стирая наше белье!" Англичане, кажется, понимают это хорошо, по крайней мере, во время поездок они возят с собой целую толпу прислуги и, таким образом, снимают с себя труд, подобный нашему. На великолепных, в высшей степени комфортабельных и специально устроенных для англичан дахабие всегда находится женщина. Конечно, легко путешествовать, когда чувствуешь себя совершенно как дома, а не как в дороге. Мы же последнее время устраняем все препоны арабским "малеш" (ничего, нужды нет).
        После обеда расположили нашу кладь в обеих барках. В одной доктор Фирталер с Али-ара, а в другой - мой брат, я, слуга немец Август, повар и нубиец Мохаммед. Выехали и при солнечном закате остановились у развалин Филэ.
        На другой день посетили развалины и выехали около 9 часов до полудня. Ветер так благоприятен, что в морхреб мы миновали тропик, приветствуя его выстрелами. Плыли при великолепном лунном свете, не боясь, что разобьем наш корабль, натолкнувшись на скалистый берег.
Развалины египетского храма
Развалины египетского храма
        Но после счастливо проведенной ночи оба рейса сделали такой дурной маневр, что наши корабли столкнулись и сшибли нам на головы соломенную палатку. Это пробуждение было весьма неприятно.
        28 марта. Сегодня опять было 27 градусов по Реомюру в тени, что делало работу вдвое тяжелей. После полудня мы тихо приплыли с либбаном в деревню Генат и, поблизости древнего храма Такэ. Позже поднялся легкий ветер, и с ним мы достигли Бааб-эль-Акхи, скалистого и опасного места реки. Мы уже проехали четверть пути до Вади-Хальфа.
        На другое утро с рассветом я торопил к отъезду. Мы подвигаемся ужасно тихо при слабом ветре. Перед нами - джебель Махарака, а против него разрушенный храм Мообаад. Скалы и пустыня окружают реку, оставляя с обеих сторон только маленькие полосы земли, пригодной для земледелия. Бедные нубийцы обработали и засеяли каждый ничтожный клочок земли, но, несмотря на их малочисленность, земля так неплодородна или, скорее, так необширна, что не может прокормить их. Они принуждены вывозить из Египта и окрестностей Вади-Хальфа финики и хлеб. Здесь повсюду господствует самая горькая нищета. Поэтому путешественники легко извиняют темно-коричневой молодежи ее настоятельное требование бакшиша. Теперь мы находимся в Вади-эль-Араб. Это совершенно произвольное название нильского берега дано берберами. Надо полагать, что здесь обитало одно из арабских племен, которое и распространило на окрестность свое название.
        Вечером при лунном свете корабельщики обеих барок давали большой концерт. Али-ара принимал тут деятельное участие.
        30 марта. Целый день нет ветра. Барки медленно тянутся вперед, мы же в это время охотимся мимоходом. К полудню подвинулись к деревне Эль-Субура. Против нее находится храм того же имени. По крайней мере, так его называют туземцы. Вечером, для ночевки, причалили в деревню Аабд-эль-Керим.
        Термометр утром показывает плюс 11 градусов по Реомюру. Мы сильно мерзли. Через час после солнечного восхода было уже 19 градусов, в обед 30 градусов в тени; через час после заката 23 градуса. Вот это самая приятная температура для нас.
        31 марта. Светлое воскресенье. С благоприятным ветром доехали до Короско. Мы уже знакомы по первой части дневника с этим жалким местом. Празднуя Пасху, подняли самые большие флаги на наших барках. Али-ара приветствовал их радостными выстрелами. Без выстрелов турок ведь не может по-настоящему радоваться. Веселость нашего каваса происходила не столько по случаю праздника, а потому что он имел в виду меризу, которую я пообещал всей прислуге.
        Мы легли на берегу под пальмами на коврах и покуривали трубки. Цветущие мимозы окружали нас, распространяя свой бальзамический запах. Священная природа возносила свой фимиам.
        Арабы получили меризы и устроили "фантазию". Они быстро развеселились и начали свои национальный танец, похожий на кордофанский.
        Под пение монотонной песни, сопровождаемое ударами ладоней и топаньем, выходит в середину круга один из участвующих с палкой в руке. Он начинает танец, в котором старается выразить свои желания посредством телодвижений и мимики. Часто другой тоже принимает участие, взяв на себя роль девушки. Нередко сыны природы представляют такие вещи, с которыми не могут сравниться пресловутые парижские танцы.
        Нубийские песни арабского происхождения большей частью очень хороши и истинно поэтичны. Поэзия у арабов - это их жизнь. Удивителен талант к импровизации. Я часто встречал двух арабов, разговаривающих по получасу стихами. Сказочники также постоянно говорят стихами.
        В Короско лежало много верблюдов, пришедших из Абу-Хаммеда. Думая, что они будут возвращаться назад без поклажи, мы льстили себя приятной надеждой нанять их для перехода через пустыню за более дешевую цену, чем обыкновенно. Однако Шейх-эль-Джемали запросил такую высокую плату, что мы переменили наше намерение и избрали путь мимо Вади-Хальфа.
        Гораздо успешнее оказались наши старания организовать любезную темно-коричневую молодежь на поиски жуков. Мимоходом замечу, что это успешнейшее средство для собирателей насекомых, потому что за несколько часов они нанесли нам такую кучу жуков, что мы принуждены были умерять их рвение. Попеременно то с ветром, то без ветра продолжали на следующий день наше путешествие и 5 апреля доплыли до Вади-Хальфа. Я убил из винтовки маленького крокодила, потом стрелял в большого, но не попал. Мы охотились ежедневно и часто попадали в редких птиц, кроме того, ревностно занимались ловлей жуков, или брат ходил собирать растения.
        Вся молодежь в Вади-Хальфа поднялась на ноги, чтобы исполнять удивительные прихоти "френджи". Охотников сопровождало большинство свободных мужчин и мальчиков. Они старались быть полезными и громко вскрикивали в знак удивления, стараясь обратить внимание охотников на большие, часто встречающиеся стаи египетских голубей, и постоянно этим разочаровывали.
        Мы хотели из Вади-Хальфа отправиться далее на верблюдах до Новой Донголы. Шейх-эль-Джемали просил с нас 35 пиастров, или 2 талера 10 нейгрошей, с верблюда. Это обыкновенная цена, признанная правительством. Купцы или путешественники, не снабженные фирманом, принуждены платить вдвое больше. Путь считается в 22 махаддаат, или от 35 до 40 миль. Так как дорога очень дурна и неровна, в пути приходится быть от 10 до 12 дней. Обыкновенно едут по левому берегу реки, хотя по правому можно избежать дугообразного объезда и приехать днем или двумя раньше; но там дорога еще хуже, чем по левому берегу.
        Поэтому мы переехали на противоположный берег и расположились с кладью в полуразвалившейся шунэ, или шонэ, в одном из тех зданий, где складывают кормовые и мякинные запасы, которыми кормят скот, прогоняемый из Судана в Египет. Эти же здания служат громадными стойлами для нескольких сот голов скота. Деревня Вади-Хальфа против нас и довольно красива. То там, то сям выглядывают дома из-за темной зелени пальмового леса, который тянется на расстоянии двух часов вдоль берега и граничит с обширной, плодоносной, но мало орошенной равниной. С другой стороны равнину окружают горы. Их зубчатые вершины высятся над пальмовым лесом.
        Один из матросов всю дорогу питался нашими корабельными сухарями, несмотря на строгое запрещение касаться этой драгоценной для пустыни вещи. Али-ара дал молодому человеку вполне заслуженное наказание плетью, несмотря на сильное заступничество рейса, который говорил, что ему вовсе не жаль "мальчика", ибо он вполне заслужил этого, но он сетует о том, что кражу совершил один из корабельщиков, и потому каждый удар кнута пронзает его сердце, как кинжалом, напоминая о стыде совершенного преступления. Будь рейс всегда честным человеком, я распорядился бы остановить удары: ведь ему ужасно больно, что один из его людей так провинился; лицемерие же нашего рейса не имело желанного успеха, и вора чувствительно наказали.
        Во время остановки мы видели летающих кругами больших грифов и решили приманить их. Купили приговоренного к смерти осла, отравили его и положили вместо приманки за одним задним зданием нашего временного жилища. Но грифы не явились, а вместо них каждую ночь повадились ходить гиены, так что пришлось охотиться на них и каждый вечер делать облаву. Ночи были так темны, что нам не удавалось сделать ни одного верного выстрела, утром же мы находили следы крови на большом пространстве в пустыне, между тем нигде не встречали издыхающей гиены.
Полосатая гиена
Полосатая гиена
        Один из моих слуг Али, про прозванию Муклэ (Муклэ на берберском языке означает "чудак или шут". Слуга Али им действительно был.) по поводу этой охоты рассказал мне следующее: "Здесь стрелять в табаэ нет никакой опасности; совершенно иное в Судане, а главное в Сеннаре или Фассоле, где рыщут большие марафиль, которые не что иное, как оборотни и большие волшебники. Они могут сделать много вреда нападающему на них. Такие колдуны одним взглядом "злых глаз" (аеин-эль-хассид) останавливают кровь в жилах, заставляют умолкать биение сердца, высушивают внутренности и приводят в помешательство умы своих врагов. Хотя Хуршид-паша (да благословит его Бог!) сжег много деревень, в которых находились такие колдуны, однако все-таки число их еще слишком велико, и аус билляхи мин эль шейтан эль раджим! (да восторжествует Небо над низверженным дьяволом!). У меня дрожь пробегает по телу, как только я подумаю о тех, которых аллах бросит в глубочайшую преисподнюю ада. Хуршид-паша умер ранней смертью оттого, что слишком ревностно истреблял колдунов, и, наверное, это Аеин-эль-Хассид унес его с собой под землю. Однажды он охотился с солдатами на бегемотов и выстрелил в них, несмотря на доброжелательное предостережение одного мудрого шейха. Напрасно повторял шейх, что это не настоящие бегемоты, а только превращенные люди, которые ночью спят в своих жилищах, днем же принимают образ бегемотов. Паша не обратил внимания на этот совет, и за то скоро он был убит ядовитым взглядом саахра - волшебника. Мир его праху и да упокоит Бог его душу! Его смерть была ускорена болезнью. Он доверился франкским докторам, а они не могли найти целебного лекарства. Ведь он был просто околдован, и ему мог помочь только другой волшебник или мудрый благочестивый шейх. О господин, и я некогда был также в великой опасности! К счастью, Аллах субхаана ву таалэ (Бог премудрый и прославляемый) открыл мое сердце к принятию доброго совета, и мои уши были готовы внимать гласу предосторожности, который я запечатлел в своем сердце. Однажды мы с братом собирались охотиться на гиен, сильно дравшихся на трупе верблюда, но, к счастью, были вовремя остановлены - эль хамди лилляхи. Сын шейха обратил наше внимание на их голоса.
        "Слушайте, - сказал он. - Разве такой голос у марафила? Клянусь Аллахом и его великим пророком - это саахир". Тут я весь затрясся от ужаса, язык мой пересох, в глазах померкло, и в страхе начал я прокрадываться к своему лагерю. Всю ночь напролет раздавался голос марафила. Казалось, слуги дьявола - спаси нас от него, Господи, - дрались между собой. Да, господин, то были не гиены, настоящие волшебники, сыны проклятого! Сердце мое того не отрицает, что видели мои глаза и слышали уши".
        - Но, господин, ты все еще сомневаешься в моих словах? И ты не хочешь доверять тому, что я говорю? Все франки неверующие, и поэтому как тебя убедить? Неужели же в подобные вещи ты вовсе не веришь? -Нет! Муклэ звонко засмеялся и начал сильно клясться, желая уверить в правде всего сказанного. Но я продолжал не верить.
        - Так знай же, господин, ей-богу, моя речь правдива. В Судане совершаются еще не такие колдовства. Ведь я лучше тебя знаю свою родину. (Муклэ был родом из Волэд-Мединэ на Голубом Ниле). А мой отец и дед знают более тебя о совершающемся в нашей земле, о которой ты ничего не знаешь. Ты говоришь, что в вашей стороне не бывает волшебников! Да я разве не видел своими собственными глазами, какую чертовщину делал саахр Боско в Александрии при эффенди Мухаммеде Али (да снизойдет на него милость Божья!). Наше заклинание змей просто мыльные пузыри в сравнении с этим. Разве в Маср-эль-Кахира не было индийского волшебника, который мог высушивать выпуклость глиняного сосуда, вовсе не касаясь до него, и поэтому отчего же в Судане не быть колдунам, могущим высушивать внутренности у живого человека. Я тебе расскажу еще одну историю: "В Судане, именно вблизи Сеннара, живут женщины, так хорошо знающие колдовство, что могут раз поцеловавшего их мужчину заставить не касаться других женщин. Без их воли он не может даже исполнить своих супружеских обязанностей. Я знал одного молодого человека - веселого малого, который колдовством на долгое время был превращен в кастрата, несмотря на то, что нож не касался его. Только после усиленных просьб саахрэ возвратила ему снова его мужественность. Но он не мог любить другую женщину, пока была жива саахрэ. Он был раб ее воли, и никто не был в состоянии снять с него это колдовство.
        Но, право, не всегда эти чары имеют такое пагубное действие. Они бывают и другого рода, например, в виде маленьких корешков. Эти корешки уезжающий супруг зарывает в землю подле порога и тогда может быть вполне спокоен, что по возвращении найдет свою жену такой же точно непорочной, чистой и верной ему, так как эти корешки имеют свойство защищать вход от не имеющих права на то. Есть еще и другого сорта колдовство, которое употребляется, когда желают приобрести любовь женщины. Посещая любимую девушку, надо спрятать этот маленький корень под такхие или под тарбуш. Это действует лучше всякого любовного напитка. (Арабы глубоко верят в действие подобных домашних средств.) Корень зажигает в груди любимой женщины самую горячую, страстную любовь или же увеличивает и укрепляет ее.
        Такие чары надо добыть у саахир за деньги или ценой денег. Они находятся в пустынных местах. Но благочестивым не следует их отыскивать, потому что они прокляты и сыны проклятого. Им никогда не улыбнется счастье испытывать отцовские радости, даже если б они обладали гаремом, подобным султанскому; они никогда не удостоятся видеть рай, но будут стонать в глубочайшей ночи ада".
        К удовольствию Муклэ я не только поверил всему, что он рассказывал, но даже записал это в своем дневнике. Муклэ обещал принести мне корни со свойствами зажигать любовь и поддерживать ее, но, к сожалению, он не сдержал своего слова и лишил меня этим великой выгоды в отечестве - умения побеждать сердца красавиц совершенно новым, а главное, неотразимым оружием.
        Очень глубоко укоренилась вера в подобную бессмыслицу. Понятно, что на саахир сваливаются только такие вещи, которые мы в смятении душевном и сердечной простоте признаем за случайные. Суданец все несчастья приписывает влиянию волшебников. Таким образом, они посредством страха приобретают почитание. Благочестивому мусульманину нет ничего ужаснее и оскорбительнее, как ругательное название "саахр". За подобное оскорбление он ведет обидчика к кади.
        10 апреля. Подошли две дахабие; на одной из них левантийские купцы, едущие в Судан с мануфактурой для обмена на арабскую камедь и александрийский лист. Главный владелец их Эль-Хаваджэ, толстый человек, проклинающий нубийское солнце и везущий с собой слугу из Алеппо. Сам он уроженец Сирии. Его сопровождает тощий, лицемерный и низкопоклонный левантинец, который, судя по слухам, живет его милостями и зовется Аабд-эль-Феттах. Они намереваются примкнуть к нам. На другой барке собралось от шести до восьми купцов, преимущественно с мелочными товарами; они также торговцы невольниками, по крайней мере, невольники числятся у них подобно клади среди камеди и александрийского листа.
        Шейх-эль-Джемали посылает ко мне, прося скорее двинуться в путь или, по крайней мере, послать вперед вещи: иначе ему неоткуда будет достать верблюдов, если еще приедет несколько купцов. Это мне весьма неприятно: брат болен и не может двинуться в путь; поэтому я дал приказание Али-ара приготовить все к отъезду и самому отправиться с караваном.
        13 апреля. Греческие купцы покинули лагерь в обществе немецкого слуги Тишендорфа и Али-ара. Они отправились с кладью в Новую Донголу, а мы остались на месте с двумя слугами нубийцами. Вечером сверху спустился маленький караван, в одиннадцать дней совершивший предстоящий нам путь. Хозяин каравана турецкий купец и бывший солдат. Зовут его Мохаммед-ара. С ним находится одна из его жен, и она теперь больна. Он совершенно веселый пришел к нашему доктору, прося для нее лекарства. Доктор ответил, что прежде всего нужно видеть эту женщину, на что турок сперва никак не соглашается, а потом уступает, но с тем, чтоб сперва получить лекарство. Каждый твердо стоял на своем, не желая исполнить требование другого, пока не исполнится его собственное. Никто из них не уступил. Женщина осталась больной, а турок ушел в свою палатку, тяжело вздохнув: "Аллах керим!" Нас ежедневно стал мучить сильный хамсин. Он поднимает и кружит целые облака пыли и несет их через сквозные залы нашего жилища, сквозь бывшие стойла. Мы раскинули палатку, но ветер ночью опрокинул ее прямо на нас. Наконец, чтоб иметь возможность хотя бы спать спокойно, мы легли под защиту стены и раскинули там нечто вроде бедуинского шатра.
        18 апреля. Брат чувствует себя не настолько крепким, что может ехать далее. Вчера пришли верблюды, из которых я выбрал три хороших хеджина и из этих трех опять выбрал лучшего, чтоб оседлать для брата. Несмотря на мое возражение, доктор променял большого, прекрасного верхового верблюда на гораздо меньшего, чтоб не так высоко было падать. Я собственноручно оседлал всех верблюдов, потому что невозможно ехать на дурно оседланных, хотя бы сам по себе верблюд и хорош. Также не все равно, каким способом выстлано седло.
        Мы покинули Вади-Хальфа около девяти часов утра и направились легкой рысью к большому катаракту. В полдень остановились около Абкэ и тут съели свой в высшей степени простой обед. Один из нашей прислуги, нубиец Идрис, который был теперь у нас вместо повара, отправился на маленький островок и без всякой причины исколотил его бедное, безвредное население. Жители пришли ко мне с жалобой. Я их утешил заверением, что этот парень получит заслуженное наказание, которое я привел в исполнение посредством нильской плети, потому что прегрешения его давно перешли всякую меру. Он был из тех, которых можно обуздывать только кнутом. Несмотря на значительность сегодняшнего наказания, оно на него подействовало лишь на несколько дней, как мы это скоро увидим.
        В 4 часа пополудни мы с братом поехали впереди и ко времени аишэ снова приблизились к нильскому берегу, где и остановились, разложив далеко светящий огонь. Только по прошествии часа явился вьючный верблюд с нашим доктором. Слабое животное, на котором он ехал, во время дороги упало, и теперь его привели порожняком.
        Через час после этого мы достигли Земнэ и осмотрели маленький развалившийся храм; с закатом солнца продолжили путь. Гораздо приятнее ехать при лунном свете, в вечерней прохладе, чем в палящий дневной зной. Наконец наши верблюды так устали, что упрямо легли около большого отдыхающего каравана. С большими усилиями мы заставили идти их далее. Около 11 часов вечера остановились.
        Вся сегодняшняя дорога чрезвычайно тяжела. Она идет то в гору, то под гору, через хребты и песчаные поля Бати-эль-Хаджара.
        20 апреля. Жар так томителен среди черных раскаленных скал, что мы принуждены делать ночные переходы. Днем навьюченные верблюды не в состоянии пройти большое пространство. Мы проехали лишь несколько часов до полудня и после солнечного заката прибыли в Аллах-Мулэ (Божие святилище), а двумя часами позже в Акашэ.
        На следующее утро, когда на небесном своде еще блистали яркие звезды, мы отправились в путь по каменистой и трудной дороге. Горы высотой более тысячи футов тянутся по противоположному берегу, дугообразно изгибаясь близ уже знакомого горячего источника Окмэ. Их зубчатые вершины резко обрисовываются на освещенном востоке. Через несколько минут они сияют великолепнейшим пурпурным блеском, который все более и более превращается в золотой и возвещает о прибытии дневного светила. Сумерки быстро исчезают, в южных широтах они собственно вовсе не существуют: в несколько минут мрак ночи переходит в дневной свет. В нашем отечестве эти несколько минут заключают в себе все великолепие утра. Рассеиваясь быстро, это дивное зрелище приобретает еще большую красоту.
        Через 15 минут после первого утреннего луча зубцы гор противоположного берега уже позолочены солнцем*.
* Циммерман в своем "Популярном руководстве к физической географии" (издание третье, с. 486) говорит: "В странах, где воздух прозрачен и чист, нет ни утренней, ни вечерней зари (как, например, в Италии)". Это утверждение ученого, автора превосходного сочинения, совершенно неверно. Именно там, где воздух был в высшей степени чист, я видел зарю бесподобной красоты. - А. Брем.

        В полдень - отдых в деревне Даалэ, вблизи шеллаля того же имени. В 4 часа пополудни мы с братом, опередив вьючных верблюдов, сокращали путь приятными разговорами о родине и строили планы на будущее.
        22 апреля. Наша большая собака так обожгла ноги о песок, что не может бежать дальше. Мы принуждены поднять ее на верблюда, хотя это сопряжено с некоторыми неудобствами. По выезде нашем из маленького мимозового леска подул сильный хамсин, который, однако, в полном разгаре прекратился. К полудню мы подъехали к одной, одиноко стоящей хижине, где две прелестные берберки угостили нас молоком и очень приветливо упрашивали не отказываться от гостеприимства их бедного домика. К сожалению, мы принуждены были ехать дальше и отклонили их предложение. Остановились у Сакхие-эль-Аабид (Черпального колеса невольника) и поместились в хижине вместе с такрурскими пилигримами, идущими в Мекку.
        Сакхие-эль-Аабид - первый привал в Дар-эль-Сукоте. Пустынное и печальное Батн-эль-Хаджар лежит позади. Нил здесь опять расширяется, а финиковые пальмы снова образуют маленькие леса.
        После этой остановки, проехав несколько песчаных холмов, мы очутились на широкой степной дороге. Эта дорога идет параллельно реке, мимо многих деревень, которые мы проезжаем одну за другой. Большие, почти беспрерывные пальмовые леса тянутся от одной деревни до другой. Тут-то и растут превосходные финики северо-восточной Африки. К одиннадцати часам остановились в деревне Куббэ, первой станции на пустынной дороге в оазис Эль-Селима. Последний посещается часто, потому что около него в нескольких футах под земной поверхностью лежит пласт чистейшей поваренной соли. Нубийцы отправляются туда с верблюдами и добывают любое количество каменной соли, небольшую торговлю которой они ведут вплоть до Хартума и даже южнее.
        23 апреля. Наш добрый доктор, упав однажды с верблюда, никак уже не решается гнать его рысью, хотя выучившемуся езде на хеджине ничего нет мучительнее, чем тихая езда на этом животном. Мы с братом постоянно опережаем вьючных верблюдов, доктор, несмотря на наши уговоры испробовать рысь, не отдаляется от них ни на шаг.
        Проехав утром несколько часов по беспрерывному пальмовому лесу, достигли развалин одного храма времен фараонов. Его название мне совершенно незнакомо. Вступив тут в полосу пустыни, мы оставили позади Дар-эль-Сукот. Пустынная дорога пересекла дугообразный поворот Нила, но все же так растянулась, что уж было далеко за полдень, когда достигли деревни Кое в Дар-эль-Махасе. Отдыхая, мы поджидали вьючных верблюдов, которые явились только через два часа. Мой брат, неутомимый собиратель насекомых, уже отправился на поиски жуков. Чтобы облегчить его труд, я послал ему на помощь целую деревню, пообещав несколько пара за известное количество жуков. Один экземпляр я поймал сам и дал им для образца.
        Скоро мальчики перестали сидеть на маховом колесе водочерпальной машины, мужчины бросили свои поля, женщины мукомольные камни - все для того, чтобы отыскивать жуков. За короткое время они нанесли их громадное количество.
        Между женщинами, которые почти все были довольно красивы, находилась одна прекраснейшая девушка, или молодая женщина, в полном расцвете юности и красоты. Женщин Дар-эль-Махаса мне всегда описывали как прекраснейших во всей Нубии; но стоящее передо мной существо далеко превзошло все мои ожидания. Вся фигура ее была так правильна и законченно прекрасна, что ее можно было бы счесть скорее за абиссинку. Она завернулась в воздушный, прозрачный плащ, фэрдах, который художественно драпировал ее, не только не скрывая красоты, но, напротив, выставлял ее в настоящем свете. Ей ничего не доставало в наших глазах, как только более светлого цвета кожи. Но право, даже турок, избалованный ослепительно белыми грузинками, или араб, пленяющийся сверкающим колоритом идеальных женщин, даже они не поколебались бы достойным образом оценить красоту нубийки. Как же я мог этого не сделать? Я, у которого не было ничего для сравнения? Немецкие женщины, которых я считаю за самых милых, за самых пленительных на земле, находились так далеко от меня, что я не мог даже мысленно заниматься ими. Здесь же передо мной стояла смуглая девушка с темными глазами под тенью длинных ресниц, со своими ослепительными, бесподобными зубками и маленьким ротиком с пурпурными губками. Эти губки были так прекрасны, так заманчивы, что я ни о чем другом не мог думать, ничего другого делать, как только просить у нее поцелуя. Но это милое дитя засмеялось и убежало, вскоре, однако, опять возвратилось для собирания жуков. Самые худшие жуки, но приносимые этой девушкой, были для меня все-таки лучшими из всех. По крайней мере я ей платил всего щедрее, а под конец подарил нитку стеклянных бус. К сожалению, нубийка не понимала по-арабски, и потому большая часть моих любезностей пропала даром, не понятая ею. Позвав своего слугу нубийца, я желал сделать его своим толмачом, но по глазам этого повесы увидел, что он определенно ревнует ко мне свою землячку. Поэтому, конечно, не совсем верно переводил.
        Нам предстоит проехать обширную полосу пустыни, так как по берегу Нила дорога вдвое длиннее этой. Поэтому сегодня мы тронулись в путь с солнечным закатом и проехали всю ночь при ярком лунном свете. В полночь не знаю кто, гиена или шакал, пробежал мимо нас. Я выстрелил в животное, но не успел смертельно ранить его. Чтоб прогнать сон, мы сварили крепкий кофе вблизи скалы, называемой арабами "Эль-Тимсах" (крокодил). Это продолговатая глыба, лежащая посредине и наверху другой скалы. Потом поехали дальше.
        В три часа догнали караван, также следующий в Судан, и узнали, что Нил уже близко. Однако мы так устали, что вскоре после этого остановились и поехали дальше только с солнечным восходом. Вскоре подъехали к могиле шейха, около которой стоит жилая хижина под тенью большой мимозы. Это место называется "Факхие", или "Бэндер-шейх", и обыкновенно служит привалом для караванов. В песчаной пустыне очень много кустов Asclepias procera*, и на них мы поймали крупную, красивую, желто-красную полосатую саранчу.
* Colotropis procera из семейства Asecepiadacee — суккулентное широколиственное деревцо, очень характерное для пустыни.

        После этого мы прилегли под мимозами и пробовали заснуть. Но нам мешали яркий солнечный свет, томительный жар и сильный, в высшей степени несносный хамсин. Мы были очень рады, когда к вечеру снова сели на верблюдов. Проехав некоторое время, остановились и легли спать.
        25 апреля. Мы пустились в путь до первого солнечного луча и к восьми часам добрались до одной деревни, где и остановились ненадолго, для того только, чтобы позавтракать. Но пока готовили завтрак, мы, не теряя ни одной минуты драгоценного времени, отправились собирать жуков невдалеке, вокруг нашего лагеря, и пришли в ту часть деревни, которая построена за обводной стеной крепости, сделанной из кирпичей, сушенных на воздухе. Громкие жалобные стоны заставили нас приблизиться. Тут оплакивали мертвеца; "тяжело страдая, ударяя в грудь", сидели на земле двадцать довольно молодых женщин, составляя кружок. Они плакали и горевали. Три старые, сморщенные матроны, обнаженные до бедер, бегали взад и вперед, отвратительно воя. Они высоко поднимали в воздух руки и посыпали головы землей и пылью. В небольшом отдалении сидели в кучке мужчины тоже на земле, но они были гораздо спокойнее. Всякий новоприбывший, здороваясь с родственниками умершего, выл и плакал, как я это видел и у суданцев.
        Здешняя растительность приобретает все более и более тропический характер. Равнину покрывают прекрасные мимозовые леса. Они в описываемую пору цветут, наполняя ароматами воздух. Здешняя земля плодородна и легко поддается обработке; недостает только рук, которые бы извлекали скрытые в ее лоне богатства. После занятия Нубии туркам и численность населения все еще не поднялась до своей прежней цифры. Прежде на острове Арго (нижний конец которого находится против нас) было до 1000 водочерпальных колес, теперь же в ходу едва четвертая часть их. Мелик Арго был человек, достойный уважения. Теперешний же шейх острова - раб, стонущий под египетской плетью, хотя и рожден свободным.
        Около местечка Хафиера мы видели от восьми до десяти больших грифов на трупе верблюда. То были ушастые грифы. Они сидели так беспечно, что я стрелял в них из двуствольного ружья мелкой дробью на расстоянии двадцати шагов. Но несмотря на эту близость выстрел остался без последствий. Так они живучи.
        В это время в деревне был рынок. Тут можно было купить только самые обыкновенные предметы, преимущественно мелочной товар, овощи, хлеб, масло и молоко. Кашеф этого местечка пригласил нас на обед. Мы приняли это приглашение, исключая доктора, который никак не мог решиться есть пальцами и сравнивал нас с коршунами. Мы же держались решительно и уважали пословицу: "Что город — то норов, что деревня - то обычай". Нас приятно и неожиданно поразил очень хороший обед. В диване кашефа, или окружного коменданта, встретили нашего старого знакомого из Вади-Хальфа, Ханна-Сабуаэ. Он сообщил нам о счастливом прибытии наших людей в Новую Донголу. Сам же предпочел остаться здесь по случаю сильного хамсина.
        Вечером мы убили несколько ушастых грифов и дивились величине этих птиц. Они были более 5 локтей от одного конца крыльев до другого и весили 15 фунтов.
        26 апреля. Сегодня хамсин долго препятствовал нашему дальнейшему путешествию, мы могли выехать только около вечера. В десять часов остановились, чтобы сварить кофе, но тут не оказалось воды. Идрис очень наивно объяснил, что не взял ее. Я напомнил ему свое ясно сказанное перед отъездом приказание наполнить водой зимземаиат, на это он отвечал: Однако я этого не сделал.
        Почему же? Потому что позабыл, ты бы лучше сам позаботился об этом.
        Я все еще спокойно побранил его и сказал, какое несчастье может произойти, если что-нибудь подобное случится в дороге по пустыне. Он же, вместо того чтобы смолчать, начал грубить, все более и более, пока грубость его не перешла в такую невыносимую наглость, что я вынужден был привести его к послушанию единственным средством - нильской плетью. Когда собрались в путь, то его нигде не оказалось, не знаю каким образом, но только он исчез на своем верблюде. Мы ехали всю ночь напролет и через несколько часов после восхода солнца прибыли в Донголу-эль-Урди.
        Наши люди были приняты в доме итальянского еврея из Александрии, господина Морпурго. Нам также указали на этот же дом. Хозяин его оказался предупредительнейшим и любезнейшим молодым человеком. После обеда губернатор провинции Донгола Шерим-бей послал просить меня выкурить с ним трубку в его диване. Я пошел и был принят весьма приветливо. Меня удивило известие, что сюда прибыл мой слуга Идрис и что он жаловался бею на мое дурное обращение с ним. Бей просил рассказать ему об этом происшествии всю правду. Внимательно выслушав, он сказал мне: "Ты действительно сделал большую ошибку, Халиль-эффенди. Ты наказал бессовестного парня слишком мало. Следовательно, теперь я должен исправить это".
        Ни к чему не привели мои уверения, что слуга получил достаточное наказание. Бей оставался непреклонен и велел привести нубийца. Прочитав строгий выговор, он приказал отвесить ему полтораста ударов по пятам. Когда это свершилось, позвал его и приказал просить у меня прощения. Я тотчас же простил, но также согласился и на его просьбу об увольнении с моей службы. Я хорошо знал его гордое сердце, и поэтому на будущее время мне следовало опасаться его.
        Удовольствие пребывания в Донгола-эль- Урди увеличивалось любезностью городской знати. Мы принимали и отдавали визиты высокопоставленным туркам. Нас также приглашали на различные празднества. 29 апреля домохозяин устроил блестящую "фантазию", на которую явился губернатор со своей свитой и возвращающийся в Египет из Берберии Аабдим-бей. Под конец и вино пили, и танцевали. Все бывшие здесь турки, исключая бея, вовсе не враги этих удовольствий.
        2 мая. Мы посетили шефа албанской иррегулярной кавалерии, состоящей из четырехсот человек. Он стоял лагерем у Кабтоот. Эта деревня находится ниже города Донголы, под пальмами. Аабдим-бей размещался в прекрасной обширной палатке, раскинутой в самой густой тени. Вблизи нее находились две другие палатки для двух жен его гарема. Сам он во всех отношениях образованный, вежливый и в высшей степени любезный человек. Весьма хорошо нас принял и угостил, а вечером никак не хотел отпустить домой. Он купил для вице-короля восемнадцать молодых донгольских коней лучшей расы и велел провести их перед нами. Это были большие, прекрасные, крепко сложенные животные темной масти. Огненные и смелые, они были вместе с тем смирны и кротки, как все хорошие лошади арабской породы. Этим очень дорогим подарком бей надеялся порадовать своего повелителя.
        5 мая. Мы были на празднике у одного из адъютантов бея, Халиль-эффенди, а через день после этого были приглашены самим губернатором на празднование "Шимм-эль- Нессим" (Вдыхание утреннего ветерка) и участвовали в блестящих обедах. Нам удалось приобрести отличных жуков и тремя трупами убитых собак приманить 28 ушастых грифов.
        Двенадцать из них мы убили. Одним словом, время проводили очень весело, среди празднеств, пиров, трудов, увеселений, охоты и добычи. С понятным только коллекционеру удовольствием смотрели, как росли день ото дня наши естественноисторические сокровища. Мы были этим счастливы, весьма счастливы...

Только с силой злого Рока
Соглашенье невозможно:
Вмиг несчастье нас найдет.


        Да, часто оно шагает так быстро, что бедное человеческое сердце бывает уже почти совсем разбито, еще не постигнув его ударов. Я должен рассказать здесь одну историю, каждое слово которой до сих пор затрагивает в душе моей одну дрожащую струну, порождая унылые и печальные звуки.
        Это случилось 8 мая 1850 года, в среду, накануне праздника Вознесения Господня. Мы с братом, помогая друг другу в наших многочисленных работах, так наконец утомились, что под вечер почувствовали желание выкупаться в прохладной воде Нила. Около города есть тихая бухта в реке, которая соединяется с ней только в нижнем конце своем. Она большей частью окружена песчаным островом и совершенно свободна от крокодилов. К тому же вода в ней так спокойна, что она походит на озеро. Тут-то мы намеревались выкупаться.
Один из притоков Нила
Один из притоков Нила
        Право, в жизни бывают минуты, когда кажется, что какой-то внутренний, предостерегающий, пророческий голос как будто хочет противодействовать суровым решениям нашей судьбы. Это голос доброго гения, посланного в наше сердце милосердным Богом. После обеда мне без всякой причины пришла на память песня: "Заря, заря, ты освещаешь мне путь к ранней смерти" и т. д.; промурлыкав про себя мелодию, я пропел потом громко, обращаясь к брату: Хороши твои ланиты. Милый друг, но вспомяни ты. Что ведь розы вянут все.
        Однако мы пошли купаться без всяких опасений. Оскар много раз купался в этой бухте, которая была очень мелка, отчего ее вода неприятно нагревалась. Стали отыскивать более глубокое место, как вдруг мой брат, побледнев как мертвец, сказал: "Ах, Боже мой, неужели же я утону! Я чувствую, что не могу преодолеть какого-то внутреннего страха. Я даже плыть не могу дальше".
        Моя обязанность была отговорить брата от купания, по крайней мере отсоветовать ему. Чего бы я ни сделал, если бы только предвидел случившееся в эти четверть часа! Нырнув под воду, я верно исследовал глубину и сообщил брату, что берег вовсе не крут. Затем показал ему, как далеко он может плыть без всякой опасности. Сам же поплыл на середину бухты и с наслаждением погружался в прохладную воду. Много раз я оборачивался на брата и постоянно видел его стоящим на совершенно безопасной глубине. Я уже собрался было в обратный путь, как вдруг услыхал ужасный крик глухонемого мальчика, которому мы часто подавали милостыню. Он сопровождал крик такими телодвижениями, что я, к ужасу моему, начал сомневаться в безопасности глубины. Я видел, что произошло несчастье, хотя ум мой не мог и не хотел допустить ужасную истину. Плывя со всем напряжением сил, я скоро достиг берега. Он был пуст.
        "Брат! Оскар! Оскар!" - ответа нет. Куда же он мог деться, ведь даже его башмаки остались здесь. Но вдруг я постиг весь ужас случившегося! Между тем глухонемой созвал людей. Я попробовал нырнуть в глубину, но члены мои как бы расслабли - я не мог! Несколько раз я погружался в воду, но меня постоянно выносило наверх, так что я должен был поручить ныряние подошедшим нубийцам.
        Я сидел на прибрежном песке, разбитый душой и телом. В глазах у меня мутилось, я дрожал и ни на что не был способен. Горько упрекал себя, что покинул того, кого теперь даже и спасти не способен. Говорить не мог.
        Весь берег покрылся народом. От пятнадцати до двадцати нубийцев ныряли неутомимо по всем направлениям. Доктор, Али-ара, мой немец слуга, наш домохозяин - все они старались заставить людей продолжать поиски. Тотчас притащили барку, снова и беспрерывно ныряли под воду. Наконец тело отыскали и, подняв его на барку, снесли в нашу комнату. Меня тоже скорее несли, так я плохо сам мог идти.
        Мы положили безжизненное тело на кровать и начали его тереть шерстяными платками. Доктор сперва открыл жилу на правой руке - кровь не показалась! Потом повторил ту же операцию с левой рукой - показалось только несколько капель крови! Доктор был неутомим. Он принял все надлежащие меры, делал все, что в состоянии сделать человек и дельный врач. Под конец открыл дыхательное горло, чтоб впустить воздух в легкие, - но уже поздно! Нам пришлось оплакивать мертвого. Доктор Фирталер полагал причиной его смерти апоплексию.
        Меня увели и пробовали утешить. Плача, они действовали, следуя словам Шефера: Рыданьям друга вторить - это благо: С его груди снять груз великой боли. Давать слова его немому горю. Чтобы скорей прошел бы путь страданий.
        И действительно, я начал плакать! Я не мог удержать слез, струившихся из моих глаз, старался собраться с духом - и не мог. Я пробовал, как мусульманин, заставить себя верить в безжалостный рок - и этого не мог. Всю ночь сон не смыкал моих глаз. Эта ночь была самая печальная и самая долгая в моей жизни. Когда я смотрел на мерцание свеч, которые, как последние стражи, горели вокруг дорогого мертвеца, то мне казалось, что с ними гаснет последняя искра надежды, вспыхивающая во мне. Когда же приходил взглянуть на меня верный турок Али-ара и я видел скатывающиеся по бороде крупные слезы, тогда мои чувства снова вырывались на свободу и я снова начинал горько плакать.
        На следующий день наш добрый домохозяин и славный адъютант губернатора, Халиль-эффенди, стали хлопотать обо всем необходимом для погребения. Гроб сделали из двух наших дорожных ящиков красного цвета и в полдень положили в него труп. Доктор приказал его обмыть и одеть в белую одежду. Шарим-бей прислал не только столяров для изготовления гроба, но и двух своих адъютантов, чтоб приготовить все необходимое для парадного погребения. Позже явилась команда солдат, чтобы почетным эскортом следовать за похоронным шествием.
        После обеда мы покрыли заколоченный гроб австрийским флагом, под защитой которого так счастливо двигались до сих пор. Сверху положили две пальмовые ветви, под ними мы часто сидели вдвоем. Потом покинули город и направились к коптскому кладбищу. Впереди нас шли солдаты, сопровождаемые адъютантами дивана. За гробом шли мы, Али-ара, наш гостеприимный друг Морпурго, купец Ханна-Субуаэ, домашняя прислуга и несколько коптских христиан. Мы направились на восток пустыни и через четверть часа пришли на кладбище. Много труда стоило сделать могилу, так как ее вытесывали в скале. Это также было распоряжение губернатора; он даже приказал принести на кладбище несколько сот маленьких обожженных кирпичей, приготовленных для постройки мечети. Это для того, чтобы сделать свод над могилой христианина! Работу скоро окончили. Коптское духовенство благословило и молилось над мертвецом. Мы вторили ему словами и мыслями. Турки тоже молились с нами.
        Мне было приятно видеть, как люди пяти различных религий объединились, чтоб отдать последнюю почесть мертвому. Ты, Читатель, считающий мусульманина турка фанатиком, лучше бы сделал, если бы узнал его покороче, прежде чем стал судить о нем! Спроси себя, стал бы ты молиться над гробом грека, копта, мусульманина или еврея так, как молились они? Мы опустили гроб в яму и по обычаю нашей родины бросили по горсти земли на останки благородного, оплакиваемого человека.
        Втроем мы выехали в пустыню и вдвоем воротились. Тут, конечно, каждый тихо задал вопрос судьбе: "Кто теперь последует по тому же пути?" Ты, несчастный Рихард Фирталер, ты, ревностный ученый, как скоро ты ответил на этот вопрос! А левантинец Ханна-Субуаэ! Он тоже лежит в песке пустыни. А сколько почило навек за эти пять лет знакомых и приятелей, ехавших со мной в Судан или с которыми я там встречался! Вечером 10 мая меня посетил губернатор Ширим-бей, чтобы выразить свое сожаление. Он расточал свои утешения на восточный манер: "Подними свою голову, Халиль-эффенди, и не ропщи на ниспосланное милосердным и пресвятым Господом. Ты ведь знаешь, рано или поздно смерть возьмет всех нас - когда Аллаху угодно будет открыть пред нами райские двери. Пусть же тоска не овладевает твоим сердцем; все мы здесь на чужбине, а не в отечестве. Мы должны терпеливо ждать, пока Аллах не возьмет нас назад. Думай о своих милых, оставленных в отечестве; это будет лучше, тогда ты не упадешь в прах под гнетом страдания, тоски и горя!" Это слова строго верующего мусульманина. Он говорил их в утешение христианину, почти совершенно ему чуждому.
        Ища утешения, я взялся за свой "Мирской требник". О Леопольд Шефер*!
* Шефер Леопольд (1784 1877). Немецкий новеллист, музыкальный критик и лирический поэт, большой знаток и любитель культуры Ближнего Востока. Его "Laienbrevier" — "Мирской требник" - был любимой книгой Брема.

        Ты, вероятно, не подозревал, что даже в далекой Африке слова твои будут целительным бальзамом для глубоко несчастного сердца. И какое утешение заключается в этих прекрасных словах: Ничтожество безмерно человека! Для смертного конечно в жизни все - И мира радости, и цель страданья. Ведь если плакать вечно, то иссякнут И слезы наконец; а если долго Свое несчастье созерцать - придет Целитель-сон и снимет с тела тяжесть. Сотрет в виденьях сладких горе, вновь Зажжет зарю надежды, радость жизни. Часы рассвета каждый божий день Придут целительно и благотворно И спросят тихо: жив ли ты еще? Желаешь ли вернуться к жизни снова? Ты жив? Так будь же деятелен и бодр. И лишь когда умрешь, почить ты вправе! Все это происшествие представляется мне как тяжкий сон. Кажется, что брат воротится с охоты и войдет в дверь. Его смерть слишком глубоко подействовала на меня, и я не могу более оставаться в Африке. Я вернусь в Германию, когда приедет барон. Но пока все еще требуют исполнения моих обязанностей, как ни тяжело мне все это. Но сетовать нельзя.
        13 мая. Вместе с доктором Фирталером еще раз посетил я могилу нашего дорогого покойного. Это было к вечеру. Солнце освещало нас своими последними лучами. В пустыне было спокойствие и тишина. Не раздавалось ни единого звука, так что сердце могло вполне отдаться обуревающим его ощущениям. Над тем, который еще на днях ходил среди нас в полном цвете юности, возвышался теперь могильный холм! Мы были очень печальны, и каждый из нас был погружен в свои собственные размышления. Безмолвно вернулись мы в город, намереваясь на другой день отправиться далее**.
* * Я выписал из своего дневника все это печальное происшествие, а также мысли свои и впечатления, хотя знаю, что это вовсе не относится к описанию путешествия. Но да простят мне это! - А. Брем.

        14 мая. Мы покинули Донголу, сердечно благодаря всех, кто оказал нам такую дружескую помощь в столь тяжелое время. Когда отчаливали от города, из нашей груди вырывались тяжелые вздохи. Этот город отнял у нас так много! Мы не ощущали тех приятных чувств, которые обыкновенно испытываешь, уезжая из незнакомых, хотя и привлекательных стран. Вскоре бросили якорь около верхнего конца острова, находящегося против Новой Донголы. Тут мы остановились для ночевки.
        После этого плыли то при хорошем, то при дурном ветре и после девятидневного плавания прибыли в Амбуколь. Во время пути представлялись хорошие случаи для охоты, но я лишь в последнее время воспользовался ими и взял ружье в руки, только чтобы рассеяться; вскоре, однако, нашел, что мне необходимы движение и труд. Мой охотничий азарт стал для меня большой ценностью.
        22 мая была сильная буря. Ее сменил ужасный зной и затем гроза. Несмотря на то, что гроза была еще далеко, сверкала молния и грохотал гром. Вдруг налетел страшный вихрь и с такой силой бросил нас на мель, что волны стали заливаться через борт. За триста шагов вихрь этот доносил до нашей барки прибрежный песок. За вихрем последовал ливень, и его крупные капли, казалось, хотели уничтожить как людей, так и животных.
        24 мая. Рано утром мы отправились к нашему старому знакомому, кашефу Юсуф-эффенди. От него узнали, что в пустыне еще найдем воду и что через несколько дней получим верблюдов.
        По приказанию кашефа нам очистили маленькую хижину вблизи его дома. Тут мы могли жить и хранить свое имущество. В награду за приветливость кашефа я пригласил его к себе, чтобы вместе выпить стакан вина. Но он спокойно показал на свою бороду и хладнокровно произнес: "Времена переменились, я старею и не хочу более безумствами молодости позорить свою бороду".
        В последнее время жара стала гораздо сильнее. Термометр показывает в тени до 35 градусов по Реомюру; но надо заметить, что дующий ежедневно знойный хамсин приносил гораздо более зноя, чем само солнце, даже во внутренности домов.
        До 27 мая мы оставались в Амбуколе и много охотились. Волэд-эль-Назир рассказывал нашим людям, что несколько раз услуживал знаменитому естествоиспытателю Рюппелю и его товарищу Гаю. Он принес нам молодую степную рысь соломенного цвета или цвета косули, обещал еще принести, уверяя, что хорошо знает пустыню и часто ее посещает.
        29 мая. К послеобеденной молитве нам удалось при общих усилиях двинуть караван в путь. Покинув Амбуколь, мы поехали на юго-юго-восток по направлению к пустыне, которой скоро и достигли. Тут нас окружала еще довольно богатая для этой страны растительность. Около деревни мимозовые кусты превратились в лески. Мы с доктором опережали караван. По пути убили несколько степных птиц и наслаждались великолепными попугайными голубями, пустынными рябками и степными жаворонками, которых много встречали.
        С закатом солнца достигли палаток кочевников. У входа в главную палатку стояла запутанная за левую ногу прекрасная кобыла великолепной донгольской породы. Несколько кордофанских борзых собак с бешеным лаем бросилось на нас. Вблизи палатки на мимозе уселся для ночлега египетский стервятник, разделяя свой насест с курами, принадлежащими кочевникам и представляющими в пустыне весьма редких домашних птиц.
        Хабир просил нас дождаться каравана, который пришел через час. Тогда мы пустились в дальнейший путь. Наступила ночь. Погонщики верблюдов, распевая, следовали за своими животными. Али-ара пел песни своей родины, и среди тишины великолепной ночи в пустыне далеко разносились прекрасные, выразительные слова этого энергичного и мелодического языка. Вскоре мы остановились.
        30 мая. Мы пользовались утренней прохладой и даже хотели ехать при лунном свете, однако пустились снова в путь только за час до восхода солнца. Сильной рысью опередили караван и через несколько часов остановились, чтобы сварить кофе. Мой верблюд воспользовался этим обстоятельством, отправился к кустам мимозы, хотя они были за четверть мили. После битого часа охоты нам с трудом удалось поймать это самостоятельно действующее животное. Потом отправились далее и, немного проехав, прибыли в густо поросшее мимозами и богатое птицами место.
        Сегодня мы ехали на юго-восток, направляясь к темной обнаженной горе, которую наш проводник называл Шинкауи. Там он рассчитывал найти воду вследствие выпавшего 23 мая дождя. Мы думали пополнить ею наш запас, чтоб в настоящий зной не быть во власти все уничтожающей жажды. Около 10 часов утра остановились в ожидании каравана под тенью очень тернистого дерева. Его названия я не знаю.
        Долгое время ждали напрасно. Начали ощущать довольно сильный голод, а с собой у нас не было ни съестных припасов, ни питья. Сначала пытались утолить голод ягодами с кустарника, под которым сидели; но желудок стал требовать чего-нибудь попитательнее. Поэтому доктор отправился на охоту, чтоб застрелить хоть несколько диких смеющихся голубей, летающих стаями в кустах. Я же пошел искать воду, полагая, что она еще не вся высохла. После получасовых поисков нашел лужу с этой драгоценной влагой и наполнил ею мех. Доктор между тем застрелил нескольких голубей. Мы их ощипали и сварили в кофейнике, приправив порохом. Вода, взятая из глинистой лужи, была насыщена землистыми частицами, но, несмотря на это, казалась несравненно вкуснее и лучше воды из наших кожаных мешков, которая от жары приняла невыносимый вкус и запах рыбьего жира, пропитывающего мехи.
        Между тем мы отправили хабира на поиски каравана. Он не вернулся, а вместо него, около 9 часов пополудни, заметили кочевника верхом на верблюде, разыскивающего сбежавшего верблюда. Кочевник сообщил нам, что наш караван остановился около одной лужи, на расстоянии двух миль. Он советовал углубиться в заросли и подробно описал местность лагеря наших людей. Хабир вскоре тоже вернулся. Мы сели на верблюдов и после двухчасовой сильной рыси добрались до каравана, огни которого служили нам путеводителями.
        Хор, где мы находились, был тот самый, в котором лежит Бир-эль-Бахиуда, только извилины на всем его значительном протяжении носят разные названия. Он от четырех до шести дней пути, или от двадцати до тридцати миль длиной, повсеместно порос деревьями, кустарниками и богат (по крайней мере, для пустыни) живыми существами. В нем живет много семейств кочевников, козьи стада которых питаются листьями мимоз. Наш хабир уверял, что хор тянется до верхней долины Кордофана и в период дождей сохраняет иногда воду, которая, однако, не достигает Нила, а теряется в песках пустыни. Верблюды кочевников, живущих близ хора, свободно бегают во время харифа по степи, сами отыскивая воду для питья. Длинными шеями они достают высокие ветви и поедают их. Кроме верблюдов, кочевники держат еще маленькие стада коз, которых во время засухи поят из колодезей, вырытых в русле хора. Главной пищей коз служат также мимозовые листья. Козы искусно лазят по кустарникам и легко взбираются на высокие ветви деревьев. Во время харифа их выгоняют в степь, где в это время много травы. Но все-таки эта местность слишком бедна водой, так что кочевники не могут держать многочисленных стад и потому живут в большой бедности.
        31 мая. Сегодня караван тронулся тотчас после восхода луны; мы же отправились только с рассветом и, покинув вади, поехали на юго-восток между большим и малым Джебель-эль-Синкаун, двух отдельно стоящих конусообразных гор. Перед нами находятся еще три подобные горы, в равном расстоянии одна от другой, мы направляемся к восточной, называемой Сэни. Наш путь пролегает по травянистой равнине, по которой бегают без присмотра пастухов хорошо откормленные верблюды. При нашем появлении они с любопытством приближались и здоровались с нашими верховыми верблюдами. К 9 часам утра мы догнали караван и поехали вместе с ним к лежащему перед нами хору. Здесь его зовут вади Абу-Руэн. Вдали опять виднеются три горные вершины. Одна из них принадлежит Джебель-абу-Самут, а другая Джебель-эль- Бахиуда. Зной так силен, что к десяти часам мы остановились на отдых, для этого приискали тенистые мимозы около Джебель-Томат.
        Только в 4 часа пополудни палящие солнечные лучи позволяют двинуться в дальнейший путь. Безграничное упрямство верблюда заставляет меня справедливо гневаться, и я даю ему почувствовать плеть. За это он бешеными скачками сбрасывает меня вместе с седлом и вещами.
        Сегодня наше направление — на юг. Идя вдоль вади, мы развлекались охотой на антилоп, но не могли сделать ни одного удачного выстрела, до такой степени эти животные дики. Потеряв надежду на хорошую добычу, мы вознаграждали себя, любуясь легкими изящными прыжками антилоп и сказочной быстротой их движения. Они принадлежат к виду Antilope arabica, которую арабы называют "аэриель". Будучи сложены не так хорошо, как газели, они не столь часто и не так восторженно воспеваются арабами, но все-таки представляют такое явление, на которое смотришь с удовольствием.
        Влево от нашего пути лежит Джебель-Баркатау, а далее впереди - Джебель-Баркооль, а справа в песчаной пустыне виднеется гора Зереф*.
* Я привожу название этих гор для того, чтобы показать, как они важны для путешествия по пустыне. Они показывают направление и служат главным образом для указания известных мест в однообразной пустыне. Поэтому-то они и имеют особенные названия, которые хорошо знают почти все кочевники. — А. Брем.

        Во время аишэ сделали остановку. Мы улеглись в мягкий песок и вскоре заснули после такого жаркого и утомительного дня. Действительно, мы были так утомлены, что не чувствовали голода и потеряли даже желание курить.
        На следующее утро резко очертился хребет Бахиуда. Хабир направился опять на юго-восток и к 10 часам утра достиг дождевого потока, который здесь называется "Хор-эль-Замур". Путь наш пересекает его большой изгиб. Сегодня мы видели, кроме газелей, несколько зайцев. Ростом они меньше наших, но имеют гораздо большие уши. Степной ворон и грязный египетский сип следуют за караваном, показываясь на местах оставленного лагеря тотчас после нашего ухода. В кустарниках опять видели замечательных ступенчатохвостых песочного цвета Sphemtra acaciae. Они низко порхают над землей от одного куста к другому или быстро, как мыши, проскальзывают сквозь густые заросли терновника.
        Еще в Амбуколе пристала к нашему каравану арабка из племени кочевников, живущих на Бир-эль-Бахиуда. При ней был ее годовалый сын. Она шла пешком около верблюдов и то сама несла ребенка, то сажала его на верблюда к одному из моих людей. Никогда я не слышал, чтобы этот ребенок плакал или кричал. Он выносил с величайшим спокойствием страшный солнечный припек и качку на верблюде.
        А что бы делал на его месте наш ребенок? Маленькие дети здесь гораздо понятливее и развитее, чем у нас, и, по правде, это происходит по очень простой причине: они здесь мало получают посторонней помощи. Арабка, положив нагого ребенка около себя на дубленую козью шкуру, спокойно занимается работой и за недостатком свободного времени мало обращает на него внимания. Дитя чувствует, что оставлено на собственный произвол, и поэтому скоро начинает упражнять свои духовные и физические силы. В полугодовом возрасте оно уже самостоятельно ползает по песку и играет со своими сестрами и братьями. Во время перекочевок детей таскают с собой, несмотря ни на какие обстоятельства, и они приучаются переносить самые трудные путешествия.
        Собираясь в путь с места отдыха, я, к досаде, нашел свой термометр сломанным. Эта потеря была тем ощутительнее, что ее ничем нельзя было заменить.
        Мы опять направились на юго-восток и ехали по твердой, песчаной равнине, покрытой черными, круглыми, внутри пустыми железистыми камнями. Их величина была с пулю и доходила до трехфунтового ядра. Через три часа добрались до Бир-эль-Бахиуда, где и остановились под теми же самыми мимозами, которые тенью своей служили мне еще два года назад. Караван пришел с наступлением ночи.
Общественный водопой
Общественный водопой
        У колодезя стояли две арабки, черпая воду. Одна из них - прелестнейшая женщина - ласково меня приветствовала. Они воскликнули при моем приближении: "Десять раз добро пожаловать!" Я попросил дать мне пить, и младшая из них, подобно Ревекке*, почерпнула тыквой свежей хорошей воды и сказала: "Пей, господин, а потом будут напоены и твои верблюды". Как вскоре я узнал, это была дочь пришедшей с нами женщины.
* Ревекка в Библии жена Исаака, сына Авраамова.

        Тут женщины, наполнив свои ведра, еще раз бросили свободную веревку в колодезь, воду из которого при такой засухе приходилось поднимать с глубины 9 саженей. Когда они вытащили веревку, то на ней висела девочка не более 8 лет. Она черпала воду в глубине колодезя, чем-то похожего на штольню. Обвив руки веревкой, дитя поднялось по боковым стенам колодезной шахты. У нее было прекрасное открытое лицо светло-коричневого цвета, доверчивое и приветливое. Его обрамляли волосы, заплетенные в сотни маленьких косичек, свободно висевших на затылке.
        Девочка уже пошла с той самой прекрасной молодой женщиной к раскинутым вдали палаткам, как пришел караван, а с ним и их мать. Они бросились к ней навстречу с громкими радостными восклицаниями и приветствовали нежными поцелуями ее и маленького брата. Наш хабир был родственником этого семейства и также подошел поздороваться к двум девушкам. Если бы дозволил обычай, то он, конечно, с удовольствием поцеловал бы в губы хорошенькую молодую женщину, но принужден был ограничиться пожатием руки. Мне показалось, что когда они подавали друг другу правые руки, то левые клали на правые бедра друг друга. Остаток ли это упоминаемого в библии обычая или нет, я, право, не знаю.
        Я попросил молока и получил полный мех хорошего козьего молока, за которое заплатил деньгами. Маленькой девочке дал вместо бакшиша нитку стеклянных бус, что ей доставило много удовольствия.
        2 июня. Подаренные вчера стеклянные бусы привлекли сегодня много арабок в наш лагерь. Они принесли с собой молока, деревянных кружек, газельих кож и других вещей, чтобы променять их на стеклянные бусы. Я с удовольствием исполнил их просьбы.
        У приходящих к колодезям арабок великолепные, тонкие, длинные волосы. Они их заплетают и умащивают совершенно на другой манер, чем берберийские женщины. Мне очень хотелось иметь пару таких напомаженных локонов. Но тут я встретил такие затруднения, каких никак не ожидал. Женщины некоторых кочевых племен очень дорого ценят свои волосы, и уже с давних времен для сохранения их господствует странный обычай. На мужа налагается обязательство: за каждый насильственно вырванный волосок жены платить ее родственникам по верблюжьей кобыле. Молодая женщина только после больших просьб и подарков согласилась дать мне отрезать несколько своих локонов.
        У Бир-эль-Бахиуда живут хауавиры. Они помещаются в палатках из козьей шерсти, сотканных так плотно, что дождь не проникает в них. Хауавиры высокого роста и хорошо сложены. Существуют они лишь за счет охоты и скотоводства. У них, к счастью, не введен вредный обычай египтян выдавать замуж девушек в 6 и 7 лет. Здесь ждут, пока они возмужают. Такие вполне развившиеся женщины способны, конечно, родить более здоровых и крепких детей, чем это случается у египтянок, часто беременных на двенадцатом году. Дети кочевников вступают в брак на четырнадцатом году. В этом возрасте они уже совершенно взрослые. Я видел невесту одного из наших погонщиков верблюдов. Она только что достигла такого возраста, но в развитии совершенно равнялась восемнадцатилетней северянке. Женщины здешних кочевников известны своей супружеской верностью и достойно за это прославляются арабами.
        Мальчики в юности занимаются пастьбой стад, а также ловлей и охотой за дичью. Для ловли газелей у них изобретена особая западня. Она состоит из трех частей и очень замысловата. Первая ее часть представляет собой что-то вроде тарелки, вернее кольцо, на котором очень часто нанизаны заостренные палочки. Вторая часть - ободок из древесной коры вышиной в ладонь. Ободок кладут в углубление в песке на приманку и покрывают этим подобием тарелки. Третья часть западни - волосяной силок, привязанный к крепкой дубинке: им обкладывают края тарелки. Как только газель ступит на тарелку, покрытую тонким слоем песка, то копыто ее скользнет по гладким палочкам прямо в середину и попадет в ямку. Почувствовав свою ногу стиснутой в колючем кольце, газель старается сбросить его сильными взмахами ноги взад и вперед; но этим движением она только крепче стягивает силок, если ей даже удастся освободиться от тарелки, то силок с дубинкой все-таки останется у нее на ноге. Тут кочевникам легко уже проследить и изловить зверя с помощью своих отличных, быстрых, как ветер, и хорошо дрессированных собак. Если бы силок был привязан к более тяжелому предмету, то газель, наверное, разорвала бы его и убежала.
        Только 3 июня покинули мы Бир. Погонщики верблюдов употребили целый день на наполнение наших мехов. Часто приходилось ждать по нескольку часов, пока в глубине колодезя наберется столько воды, чтобы ее можно было зачерпнуть. Вчера напоили жаждущих верблюдов.
        От колодезя дорога направляется сперва на юг, а потом на юго-восток. Я намеревался ехать всю ночь напролет, чтобы обогнать наш караван, ушедший несколькими часами раньше. Однако доктор объявил, что не желает мне сопутствовать, боясь упасть с верблюда по такой дурной дороге. Естественно, что караван тоже нашел удобным остановиться; но это случилось только потому, что я не торопился и не был там в это время. С восходом луны мы отправились далее и нашли всех их еще спящими. Разбудив ленивых сонь, я приказал навьючить верблюдов, после чего мы тихо потянулись далее, все в том же юго-юго-восточном направлении. Газели и другие антилопы появлялись стадами, но не подходили на выстрел. Следы страусов перекрещивались по всем направлениям. По ним хорошо можно было видеть, медленно или быстро пробежала птица. В первом случае следы были только в пять футов длины, в последнем же они были от 8 до 9 футов.
        Уже в 9 часов жара сделалась такой невыносимой, что пришлось остановиться. В описываемое время года следовало бы непременно ехать преимущественно ночью, но в этом мне мешала лень погонщиков верблюдов. Мы остановились в тени нескольких кустов и, к удивлению, нашли двух из вышеупомянутых ступенчатохвостых птиц мертвыми на земле. Причину их смерти я не могу объяснить.
        Лишь во время аассра караван должен был двинуться в путь для перехода Госе, о котором я никак не мог составить определенного понятия. Мне рассказывали, что он тянется от Кордофана до Бербер-эль-Мухэиереф и что верблюды тонут на ходу в его песке. По-видимому, люди с некоторым страхом приближались к этой части пустыни.
        Перед солнечным закатом двинулись в путь. Когда уже стемнело, мы нагнали караван. Погонщики, распевая, шли за своими животными. Один из них запевал, а другие после каждой строфы подтягивали следующий припев: "Схокхи эль рассуль я ахуана!" (Брат, мое страстное ожидание, это Пророк). Зная трудности путешествия по пустыне, удивляешься, как может погонщик быть веселым и распевать, когда вспомнишь, что он, навьючив верблюда с утра, целый день идет под палящим зноем; что за целый день не проглотит куска пищи и ест только вечером или в полдень, да притом пища его такова, что у нас на родине ею можно кормить одних свиней.
        У наших погонщиков ноги, обутые в плохие сандалии, были обожжены (ведь даже собаки не могли бежать по раскаленному песку и опалили ноги, так что мы вынуждены были взять их на верблюдов); пот лил ручьями с их насквозь пропыленного тела. Они лишь временами смачивали язык несколькими каплями теплой вонючей воды из мехов. Единственная их пища в продолжение всего пути была та же самая, которую в сыром виде давали верблюдам, и они никогда не ели более двух раз. Обыкновенно обедали в полдень и до следующего полудня ничего не ели. Конечно, во время страшной жары не чувствуешь никакого голода, а только лишь жажду, жажду, жажду! Однако как согласовать воздержанность этих людей с их страшно утомительными переходами пешком. Я не понимаю, почему они не жалуются на этот нечеловеческий труд. Они даже веселы и довольны! К закату солнца их члены как будто приобретают новую силу, крепость и выдержанность; с наступлением прохладной ночи, чарующей все живущее своей беспредельной, невыразимой красотой, в сердцах этих людей поселяется радость, которую необходимо высказать в песнях. Тут возбужденная и деятельная фантазия дает изможденному страннику самые желанные образы. Она рисует ему прохладные колодези, окруженные пальмами и оттененные пахучими мимозами, палатки с приветливыми кочевниками или же представляет родных и друзей.
        Смотрите, не знаком ли сын пустыни с этой хорошенькой, смуглой девушкой! Она дожидается чего-то, открыв занавеску палатки, и, увидав кочевника, бежит к нему навстречу, дает ему приветствие мира и затем вводит в жилище своих родителей. Без сомнения, он хорошо знает ее; ведь это его милая, его нареченная невеста. Для нее он трудится, чтоб скорее выплатить завещанный пророком махр и затем раскинуть с ней палатку в этой прекрасной стране. Здесь колодезь. При мысли обо всех этих радостях сердце его охотно обращается к высшему существу, и вот поэтому он каждую строфу своей песни кончает постоянно повторяющимся припевом: "Схокхи эль рассуль я ахуана!" Сердце набожного мусульманина жаждет более наслаждений, обещанных пророком, чем прелестей и красот, изображенных в его песнях.
        В этом заключается смысл слышанных мною сегодня стихов, которые я превратил в простую прозу. В моей душе тоже звучали немецкие песни, и я мурлыкал про себя различные родные мелодии, до поздней поры слушая пение джэмали в тишине прекрасной ночи. Мало-помалу наступила тишина, утомление. Пение прекратилось. Мы сошли с верблюдов и растянулись на коврах в мягком песке пустыни. Перед моими глазами проносились яркие образы песни, но они все более и более исчезали.
        5 июня. Еще было темно, а мы уже сидели в седлах и ехали дальше. Теперь мы находились в Госе. Это холмистая, волнообразная местность с глубоким мелким песком. В ней нет деревьев и почти никакой растительности. Верблюды часто утопали в песке на целый фут и подвигались медленно вперед.
        После солнечного восхода все небо обложилось бесцветным туманом, и атмосфера стала до такой степени знойной и томительной, что мы скоро стали искать прохладного места для остановки. Наши вьючные верблюды измучились, и многие из них упали с вьюками. Пришлось уменьшить их груз и, несмотря на возражения погонщиков, навьючить его на верблюдов с водой. Их мехи были большей частью пусты.
        Недостаток в воде сделался еще чувствительнее, когда пал верблюд, на котором хранилась вода для питья. Эта вода еще сносна на вкус, но из мехов невозможно было пить. Мы предвидели, что скоро будет самум, и с беспокойством ждали следующего дня. Теперь главное дело - как можно скорее достигнуть Нила. Мы переменили направление и вместо юго-юго-востока поехали прямо на юго-восток. Мне пришлось сменить своего верхового верблюда, потому что он, даже развьюченный, едва тащил ноги. Хабир уверял нас, что завтра рано утром будем в принильской деревне Вад-Бишари.
        Мы отправились далее после аассра и некоторое время опережали караван. На горизонте приближалась гроза. Блистала молния и гремел гром, хотя еще и на большом расстоянии от нас. Вскоре налетела страшная буря. Она подняла облака пыли и иссушила воду в мехах. Мучимые ужасной жаждой, мы легли, так как и думать нельзя было ехать далее при такой усталости.
        6 июня. Когда отправились в путь, солнце, как и вчера, скрывалось за морем тумана. Предметы едва различались на расстоянии триста шагов. Мы увидели солнце, когда оно уже взошло высоко. По карманному компасу я заметил, что хабир ведет нас то вправо, то влево. Он не находил точного направления среди тумана и, по-моему, забирал слишком на восток. Но при теперешнем нашем положении я не решался положиться на свой компас более, чем на опыт хабира. Мы должны были основываться на его знании местности. Ветер снова поднялся. Он был просто раскаленным и невыносимо увеличивал жажду. Со вчерашнего полудня у нас и у нашей верной собаки не было во рту ни капли воды. Язык бедного животного далеко отвис. От жажды собака жалобно выла и как будто задыхалась. Нас всех мучила сильная головная боль и несказанная усталость. Газели и зайцы стадами прыгали вокруг. Никто и не думал их преследовать. Все мысли были заняты только одной водой. Так ехали до полудня со скоростью, с какой только могли бежать верблюды. Я с тревогой замечал, что мы колесим по всем направлениям.
        Я справедливо опасался, что вожатый сам не знает, где мы находимся. К счастью, встретили дерево, на котором какое-то кочевое племя повесило свою утварь, тут висел мех, до половины наполненный водой. Невозможно описать раздавшихся радостных восклицаний. Мы чувствовали, что долее не вынесем жажду, и если бы кто-нибудь стал препятствовать нам, то с оружием в руках отняли бы этот мех, пожертвовав скорее жизнью, чем им. Но никого не было видно на всем пространстве. Эта вода, наверное, была припасена пастухами, которые, должно быть, часто сюда приходят со своими стадами. Мы не позабыли и нашу бедную собаку. Она с жадностью вылакала полную тыкву.
        Хабир опять уверял нас, что мы очень скоро достигнем реки. Поэтому и не взял с собой найденную воду; отчасти он не сделал этого потому, что поставил бы владельца этой воды в большое затруднение, так вполне могло случиться. Мы быстро поспешили вперед и скоро пересекли ряд холмов, с которых ожидали увидеть Нильские горы, однако ничего не видели, кроме такой же пустынной равнины, как и прежде. Под мимозовыми кустарниками паслись стада коз и баранов. Но не видно было ни одного пастуха. Спустя некоторое время наши верблюды спугнули дрофу. Она в испуге улетела, как только я стал приближаться к ней с винтовкой. Тут мы вступили в хор, покрытый роскошной растительностью. Увидели прекрасные, высокие деревья с густыми верхушками и толстыми, сочными листьями. В этом хоре паслись верблюды, которые, по словам арабов, не касаются этих деревьев.
        После двухчасовой езды подъехали к деревьям, под которыми спали люди. Верблюды, опускаясь на землю, разбудили девочку с лицом шоколадного цвета. У нее был тонкий, резко очерченный профиль, красные губы, белые безукоризненные зубы и глаза, в которых было целое небо. Поистине, ничего нет прекраснее темных глаз арабки. Глаза северянок обыкновенно слишком кротки, в глазах же коричневой или белой арабки соединяется невинность взгляда газели с лучистым огнем орла.
        Это было дитя не более десяти лет, однако теплота, воздух и свет юга уже развернули эту почку, и ей недоставало только нескольких месяцев, чтобы распуститься в настоящий цветок. Я приобрел ее благоволение, подарив несколько стеклянных бус.
        Когда женщина на юге подходит доверчиво и без всякого принуждения, то это производит самое благоприятное действие на чувства европейца. В Египте женщина, дико убегающая при виде мужчины, возбуждает лишь самую грубую чувственность; между тем как дитя бедуинов, свободная дочь пустыни, привязывает ум и сердце более прочными узами. К той можно чувствовать страстные желания; эта же способна пробудить любовь.
        После получасового отдыха, взяв воды и молока, мы направились в деревню этих людей. Но не отъехали еще и трехсот шагов при зное нубийского полудня, как нас догнала наша малютка и попросила доктора, ехавшего позади, взять ее к себе на верблюда. Она объявила, что хочет попасть к своим родителям, раскинувшим кочевое жилье невдалеке, куда она нам и показала ближайшую дорогу. Под кустом лежало несколько баранов. Признав их за своих, она сошла с верблюда, чтобы подогнать их к лагерю. Потом это дело взял на себя хабир, а я посадил малютку к себе на верблюда. Моя собака соскочила и побежала за нами. Я отдал ее на попечение вожатого, а сам со своей маленькой путеводительницей быстро поехал в деревню.
        Скоро мы доехали до нее. Ее центр составляли от 10 до 12 близко друг от друга раскинутых палаток, сотканных из козьей шерсти. Прочие стояли в отдалении, в тени густолиственных мимоз. Свой лагерь эти люди называли "Абу-Реие". Они дружески приветствовали нас и отвели под дерево, стоящее среди деревни, под тенью которого мы и расположились. Нам принесли четырехдневной вонючей воды из мехов. Она была тепла и испорчена, а мы пили ее с жадностью! После этого пробудился голод. Со вчерашнего вечера мы ничего не ели. Жажда до сих пор удерживала всякое чувство голода. Мы стали просить кочевников принести чего-нибудь поесть. Но у них ничего не было, кроме хлеба из дурры. А хлеб этот - густой, черный, как смола, кислый, полный пепла и угольной пыли. Наш доктор почувствовал к нему непреодолимое отвращение и был не в состоянии проглотить ни куска. Неотступные требования моего желудка преодолели все прочее, я закрыл глаза и стал есть. Август Тишендорф с ужасными гримасами сделал то же самое.
        Теперь только мы заметили, что пропала наша бедная собака. Измученное животное с трудом тащилось от дерева к дереву, ища облегчения в их тени; а под конец она совершенно отстала. Я послал на поиски хабира, но он не нашел ее. Нам надо ехать дальше. Мы не могли долее оставаться без пищи и питья, несмотря на мое сожаление по поводу пропажи собаки. Но я все-таки не оставил попыток и обещал австрийский талер тому, кто принесет ее живой. По-здешнему, это очень большая сумма.
        Наши мехи были пусты. Во всем лагере нам не могли наполнить их. У обитателей также не было воды, и они сами послали к Нилу нескольких верблюдов за новым запасом. Мы объездили все палатки и нигде не нашли воды. Но, наконец, в последней я нашел маленький мех, наполненный этой драгоценной жидкостью, и на мою просьбу: "вахиат эль рассуль этини швеиэт маа (во имя Пророка, дайте мне немного воды)", мне ее дали в небольшом количестве. Просьбу, высказанную в таких выражениях, мусульманин почти никогда без нужды не отклонит.
        Отсюда мы направились на юго-восток к скалистой горе, за которой должна была находиться деревня Вад-Бишари. Верблюд Тишендорфа так утомился, что наконец упал. Ездоку пришлось идти пешком остальную дорогу, а вожак остался позади, чтобы вести усталое животное. Перед нами лежала обширная равнина, окруженная горами, около них тянулась туманная полоса воды. Это был священный Нил, цель наших беспредельных желаний. Радостными восклицаниями мы приветствовали его и в последний раз ударили верблюдов плетью. Они с жадностью вдыхали влажный воздух, веющий оттуда при наступлении ночи. Теперь мы различали на обширной равнине верхушки токулей и через полчаса уже находились в Вад-Бишари. Там паслись верблюды нашего каравана. Мы тотчас послали за Тишендорфом свежего верблюда, и через несколько минут он уже присоединился к нам.
        Люди наши приехали еще утром и очень заботились о нас. Они предоставляли всевозможные удобства. Али-ара очистил от жителей один токуль, принес упругие анакарибы и уже в полдень повесил в тени мехи, наполненные свежей водой, и этим чрезвычайно охладил помещение. Повар приготовил отличный обед; одним словом, было сделано все, чтобы угодить нам. С какой ненасытной жадностью мы пили великолепную воду, с каким наслаждением растянулись по мягким постелям и с каким удовольствием покуривали трубки - об этом может судить лишь тот, кто, испытав трудное путешествие с опасностями и бедствиями, находит, наконец, пристань успокоения. Но нет, в Европе никто этого не поймет; поймет это только тот, кто сам путешествовал по пустыне.
        7 июня. С утра хабир получил приказание найти собаку, и он выехал в пустыню на отдохнувшем верблюде. К вечеру вернулся, уверяя, что целый день ревностно искал ее, но безуспешно. Зная его нерадение, я усомнился в этом и на следующее утро собрался опять послать хабира на поиски. Но тут вдруг оказалось, что пропал его верблюд; он, наверное, спрятал его, чтобы освободиться от поисков собаки. Хабира невозможно было заставить двинуться в пустыню ни приказаниями, ни угрозами. Во время пути он много раз досаждал мне, и поэтому я объявил, что накажу его через бея в Хартуме. И хабир действительно получил наказание. Это был упрямый, мрачный и сердитый человек, который, наверное, часто тиранил путешественников, еще не знакомых с его страной. Но во мне он имел хозяина во всех отношениях. Бедную собаку нашли околевшей от жажды, но это мы узнали позже.
        Первые наши шаги были к Нилу. Мы радовались как дети, видя перед собой этого хранителя всего живого. Как дорогого друга приветствовали его. Уже восемь дней волны Нила были красными: это знак, что в южной области начался период дождей.
        Вад-Бишари - большая деревня, состоящая из токулей. Два раза в неделю в ней бывает базар. Со всех сторон ее окружают бесплодные, невозделанные равнины. Человек здесь слишком беспечен, чтобы обрабатывать землю. Он ждет, что сама природа принесет ему свои дары, и поэтому сеет столько хлеба, сколько нужно на крайний случай. К сожалению, этому очень способствует дурное управление. Здесь земледелец до сих пор не уверен в неприкосновенности своей собственности и потому находит лишним думать об ее увеличении.
        9 июня. Мы продолжали наше путешествие. В предпоследнюю ночь была довольно сильная гроза, и после дождя дневной зной уменьшился. Проехав немного, мы попали в мимозовый лес. В нем увидали много птиц самых ярких и живых красок Судана.
        Направились к горе Джебель-Роян, под которой среди высоких хребтов вьется Нил. Поэтому свернули вправо и продолжили путь по каменистой равнине. Лишь после полудня прибыли в деревню Джжер и заняли токуль, чтобы в нем пообедать. На песчаном острове разгуливали цапли и клювачи. На скале сидела, греясь, великолепная черная анхинга*.
* Анхинги так называемые змеиные птицы, родственные бакланам, с очень длинной и гибкой шеей и заостренным клювом.

        Караван пришел поздно, и потому мы остались ночевать в деревне, скрашивая время обильной охотой. Мы били земляных белок в норах, птиц-носорогов, красивых сизоворонок, ножеклювов и ступенчатохвостых козодоев. На песчаном острове лежал громадный крокодил; я выстрелил в него, и он упал в Нил, смертельно раненный.
        Ночью намеревались отправиться далее; но этому помешал сильный южный ветер, мало-помалу превратившийся в бурю. Все чаще и чаще появляются предвестники близости периода дождей. На следующий день из-за бури опять пришлось остаться до вечера в нашей скучной деревне, и даже на охоту невозможно было идти. Только в четыре часа пополудни поехали далее. Спустя час мы приблизились к реке. На противоположном берегу ее поднималось буро-красное облако. Я полагал, что это горит лес или какое-нибудь большое селение; но на мой вопрос получил следующий краткий ответ: хабуб тэкиэль (сильная буря). На нашем берегу не было и следа ветра; на той стороне облако все более и более увеличивалось и сгущалось, а через несколько минут налетел ужаснейший ураган.
        Позднее начался маленький дождь, но до ливня дело не дошло. Вскоре все утихло; сделалась такая мертвая тишина, и заходящее солнце блистало так ярко, что и предположить нельзя было о происшедшем.
        К аишэ достигли первых домов большой деревни Джэмааб, а через четверть часа были уже в жилище шейха. Тут мы ночевали.
        Я вышел за порог хижины, чтоб еще раз полюбоваться ночной тишиной. Звезды великолепно горели на небесном своде. Козодои летали взад и вперед, приятно урча, и ловили в темноте насекомых.
Обыкновенная сизоворонка
Обыкновенная сизоворонка
        Некоторые мужчины шли в известное место выпить меризы, другие возвращались оттуда. Вдали раздавались звуки тарабуки и восклицания толпы. Перед нашей зерибой лежали утомленные верблюды, а около них сидели погонщики и кормили их дуррой. Вокруг большого, далеко светящегося костра спали слуги. Вот декорация картины ночи в деревне восточного Судана.
        11 июня. Рано утром Али-ара отправился вперед на своем хеджине в деревню Сурураб, в которой он стоял прежде в гарнизоне. Он надел свое лучшее платье и за несколько дней вычистил оружие. Мы последовали за ним позже и приехали в полдень в эту большую деревню. В ней около пятисот токулей, четыреста из них заняты солдатами. Сегодня был базар, очень незначительный; продавались лишь необходи- мейшие съестные припасы.
        Кавас гулял и буянил вдоволь. Бедным инвалидом покинул он Сурураб, а возвратился в отличном платье и с великолепным оружием. Эти вещи имеют много привлекательности в глазах турецких солдат и возбуждают большую зависть. Даже начальник роты посадил его около себя и угощал. Такого отличия честный турок никогда прежде не удостаивался. Если сэнджэк думал, что, польстив Али-ара, он заставит его забыть прежнее дурное обращение, то этим он не достигал своей цели. Это благоволение Али-ара принимал так спокойно, как будто совершенно привык к нему, и все-таки не переменил свое дурное мнение о сэнджэке.
        "Проклятый Бесэвендж, - сказал он мне, - прежде он поступал со мной как с рабом, а теперь не знает куда и посадить. Но я хорошо знаю этого Ма-аррасса. Если бы я вас не встретил, то умер бы с голоду. Мохаммед-ара (имя начальника) допустил бы это. Он обманул меня в жалованье, а теперь называет братом. Аллах енарль эль кеэльб (Да проклянет Бог этого пса!)" Со всех сторон к Али-ара приходили его старые знакомые с пожеланием в будущем счастья при настоящих хороших обстоятельствах: "Хаза нэссиб!" (Это Божье послание), - говорили одни; "Ама дие бахт!" (Вот ведь счастье), - говорили другие. Али-ара праздновал такое торжество, что я должен был остановиться у него, чтобы дать ему вполне насладиться.
        Вечером в нашу зерибу пришел албанский певец и играл на маленькой цитре, величиной едва в фут. Его сопровождал мужчина и две старые безобразные египтянки, которых я тотчас прогнал. Оставшийся албанец начал свою игру. Два раза согнутой бумажкой водил он по струнам, а левой рукой брал аккорды. Мы услышали великолепную албанскую мелодию. Этот человек, играя артистически на несовершенном инструменте, доставлял истинное наслаждение.
        На следующее утро мы отправились далее, скоро приехали в Керрери и теперь лишь вступили в Беллед-эль-Судан. Немного выше деревни остановились в маленьком лесу, чтобы отдохнуть и дать попастись нашим верблюдам. Отдельные токули были рассеяны под деревьями, а над ними и около них находились гнезда маленьких суданских аистов. Я послал своего слугу Муклэ достать яйца этих птиц. В каждом гнезде он нашел от трех до четырех штук и принес их в большом количестве. Когда мы стали беспокоить священных птиц, то арабы подняли ужасный крик и призывали небесное проклятие на голову Муклэ. Последнее привело его в бешенство и отчаяние.
        Около трех часов пополудни мы пустились в дальнейший путь и к солнечному закату увидели минареты столицы Восточного Судана. Через полчаса остановились под давно знакомым мне деревом у Голубого Нила. Наш костер привлек множество скорпионов, пауков и прочих гадов, которых помогал нам истреблять подошедший грек.
        13 июня. На рассвете нас разбудил сильный южный ветер. Громадный крокодил высунул голову из реки, чтобы - как я полагаю - приветствовать меня с добрым утром. Вскоре появился другой, а потом через каждые пять минут появлялось по одному, и мы видели их плавающими в реке. Это были настоящие гиганты. Арабы деревни Омдурман считают их весьма опасными. Позже я познакомился с ними поближе и думаю, что и теперь еще мои пули беспокоят некоторых из них, потому что я не жалел выстрела там, где мог его сделать.
Рогатая гадюка
Рогатая гадюка
        В полдень мы отправились в Хартум.

Жизнь животных. — М.: Государственное издательство географической литературы. . 1958.

Игры ⚽ Нужно сделать НИР?

Полезное


Смотреть что такое "Вторая поездка в Судан" в других словарях:

  • Англо-бурская война (1899—1902) — Вторая англо бурская война Англо бурские войны Дата 11 октября 1899 31 мая 1902 Место Южная Африка …   Википедия

  • Франция — I (France, Frankreich). Расположение, границы, пространство. С севера Ф. омывает Немецкое море и Ла Манш, с запада Атлантический океан, с юго востока Средиземное море; на северо востоке она граничит с Бельгией, Люксембургом и Германией, на… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • Африка — I еще десять лет тому назад про А. можно было сказать, что многие части внутреннего материка, громадные береговые пространства, бассейны рек и внутренних озер были для нас еще совершенно не известны, а о многих частях имелись лишь сообщения… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • Франция* — (France, Frankreich). Расположение, границы, пространство. С севера Ф. омывает Немецкое море и Ла Манш, с запада Атлантический океан, с юго востока Средиземное море; на северо востоке она граничит с Бельгией, Люксембургом и Германией, на востоке… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • 1969 год — Годы 1965 · 1966 · 1967 · 1968 1969 1970 · 1971 · 1972 · 1973 Десятилетия 1940 е · 1950 е 1960 е 1970 е · 1980 е …   Википедия

  • Китченер, Гораций Герберт — У этого термина существуют и другие значения, см. Китченер (значения). Горацио Герберт Китченер, граф Хартумский, виконт Ваальский, Трансваальский и Аспальский, виконт Брумский, барон Дентон англ. Horatio Herbert Kitchener, 1st Earl… …   Википедия

  • Китченер, Герберт — У этого термина существуют и другие значения, см. Китченер (значения). Горацио Герберт Китченер, граф Хартумский, виконт Ваальский, Трансваальский и Аспальский, виконт Брумский, барон Дентон англ. Horatio Herbert Kitchener, 1st Earl… …   Википедия

  • Франция — (France) Французская Республика, физико географическая характеристика Франции, история Французской республики Символика Франции, государственно политическое устройство Франции, вооружённые силы и полиция Франции, деятельность Франции в НАТО,… …   Энциклопедия инвестора

  • Хепбёрн, Одри — В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Хепбёрн. Одри Хепбёрн Audrey Hepburn …   Википедия

  • Таиланд — Для улучшения этой статьи по географии желательно?: Найти и оформить в виде сносок ссылки на авторитетные источники, подтверждающие написанное …   Википедия


Поделиться ссылкой на выделенное

Прямая ссылка:
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»