Семейство гремучие, или ямкоголовые, змеи

        Главным признаком гремучников служат глубокие впадины с обеих сторон морды между ноздрями и глазами*, не имеющие соединения ни с носом, ни с глазами. Кроме этого, названные змеи отличаются от гадюк более тонким телом и большей частью несколько более длинным хвостом, способным к хватанию. Голова яйцевидная или тупая, треугольная, сзади расширенная, ясно отделяющаяся от шеи; ноздри расположены по бокам морды; умеренной величины глаза имеют зрачок в форме вертикальной щели. Голова часто не вполне покрыта щитками; чешуи на остальном теле в главных чертах походят на чешуи асписовых гадюк.

* Ямки между ноздрей и глазом представляют собой термолокаторы. Они улавливают тепловое излучение, исходящее от жертвы, позволяя оценивать направление от источника тепла и ориентировать голову в его сторону. Термолокаторы улавл ива ют температурные различия в 0,2° С.

        Гремучники в самом большом количестве водятся в восточной области; в соседней эфиопской и австралийской их совсем нет, в северной части Старого Света встречаются лишь немногие их виды, но они водятся на обоих материках Нового Света и особенно в большом количестве в Северной Америке. Уоллес считает, что из этого можно сделать заключение, что гремучие змеи происходят из индокитайских стран и отсюда распространились на северо-запад до Северной Америки и затем в Южную Америку, где, поселившись позднее, не успели развестись в особенно большом количестве, несмотря на то, что тут очень благоприятные условия для жизни пресмыкающихся. Мы не решаемся основываться на подобных заключениях, но довольствуемся признанием того факта, что гремучники удивительно распространены. Точное разъяснение этих обстоятельств может дать нам только палеонтология. После того, как нашли в Висбаденском нижнем миоцене пустой ядовитый зуб, был объявлен неверным очень распространенный взгляд, что ядовитость змей надо считать недавним их приобретением; может быть, недалеко то время, когда будут открыты остатки гремучников предшествующих геологических периодов.
        Образ жизни гремучников мало отличается от жизни гадюк. Они также настоящие ночные животные и проводят день в сонном состоянии, спрятавшись в нору или лежа перед ней, что бы доставить себе наслаждение погреться на солнышке, но все таки они кажутся менее ленивыми, чем гадюки. Некоторые виды лазают, другие, зеленая окраска которых указывает на них, как на древесных животных, проводят всю жизнь в ветвях высоких или более низких растений; третьи плавают почти так же искус но, как настоящие ужи и преследуют главным образом рыб, но большинство не покидает землю и охотится за всякими малень кими млекопитающими и птицами. Относительно размножения совершенно похожи на гадюк, они так долго вынашивают яйца что детеныши разрывают яичную скорлупу тотчас после кладки.
        Хотя по опасности и злости гадюки мало уступают гремучникам, все же последние считаются самыми страшными змеями на земле, поскольку их ядовитые зубы отлично развиты. Из опасности, грозящей человеку от некоторых из этих змей, делали более шума, чем она того заслуживала; другие же, наоборот, действительно оправдывают ужас, внушаемый даже их названием. Они считаются проклятием тех стран, где водятся, препятствуют обработке земли на больших пространствах и ежегодно требуют себе жертв. Против них человек бессилен до сих пор, ужасное действие яда ограничивает число их врагов и делает единодушным начатое против них гонение.
        Самые известные из гремучников, настоящие гремучники (Crotalus), отличающиеся от остальных довеском на конце хвоста, погремком, или трещоткой, над значением которого многие напрасно ломали себе голову. Она состоит из большего или меньшего числа роговых пластинок, которые можно сравнить с несколько приплюснутыми пустыми конусами, надетыми один на другой, из которых каждый имеет снаружи три возвышения, обращен вершиной к концу хвоста и вставляется в следующий за ним конус; каждый отдельный погремок укрепляется на двух горбинках, предшествующих ему по направлению к телу, но соединяются с ним свободно, так что все роговые конусы могут двигаться и тереться друг о друга. Погремок есть, очевидно, накожное образование, и, без сомнения, это нечто иное, как ряд остатков от прежних линяний. Сведения о развитии и росте этой змеи были до самого последнего времени не совсем ясны. Жители Северной и Южной Америки определяют возраст змеи по числу колец ее погремка и думают, что ежегодно прибавляется новое кольцо. Гензель полагает, что это мнение, вероятно, справедливо, но всего скорее не основано на опыте. Я должен указать, что, наблюдая несколько лет подряд гремучников в неволе, замечал увеличение их роста, но не прибавление колец погремка, который по нескольку лет не изменялся. Имеется одно верное предположение отдельных исследователей, состоящее в том, что при линянии кожа, образовавшаяся на нижней стороне хвоста перед конусами погремка, не исчезает, а свертывается и образует новый конус, принимая форму старых. По-видимому, не каждое линяние, происходящее, как и у всех змей три-четыре раза в год, дает повод к образованию нового звена погремка. Наблюдения над пленными змеями ничего не доказывают, так как они и в других отношениях часто уклоняются от своего образа жизни на свободе. Случалось, что гремучники линяли в неволе, но никогда не приходилось наблюдать прибавления нового члена погремка. По словам Гармана, мексиканский ромбический гремучник (Crotalus adamantens) линяет только два раза в год и соответственно этому образует также только два звена погремка ежегодно. Во всяком случае, целые годы проходят прежде, чем образуется погремок. 15-18 конусов на погремке встречаются очень редко и вызывают сомнение, может ли вообще змея иметь большее число этих образований, как видно на одном старом изображении. Как самое большое действительно наблюдаемое число звеньев погремка Гюнтер называет 21. "Рост погремка, - говорит Гейер, - очевидно, зависит от питания и роста животного, который при неблагоприятных обстоятельствах может быть прерван, а в ином случае замедлен; нельзя назначить для него какой-нибудь определенный срок". "Некоторые люди, - высказывается Гибель, — видят заботу Провидения в этом устройстве, преду- преждающем человека об опасности, но они не говорят нам, чем человек так же заботливо защищен от других, не менее опасных ядовитых змей, лукаво поджидающих его в засаде. Гремучие змеи, точно так же, как и большая часть змей, не нападают на человека, не будучи рассержены и, кроме того, поселяются в пусты н н ых открытых местах, куда человеку незачем ходить и где он может заметить своего врага легче, чем в кустарнике или в густой траве". Я не могу ничего прибавить к этим словам, потому что они достаточно понятны. Тем не менее, кажется достойным внимания предположение Гайя, что польза погремка состоит в том, что змея вовремя предупреждает ею бизонов и охраняет таким образом от повреждения и себя и этих больших жвачных животных, правда теперь почти истребленных*.

* Треск погремков порой слышится на расстоянии 30 м. Скорость вибрации трещотки зависит от температуры среды.

        Кроме погремка, другие признаки этих змей кажутся довольно незначительными. Голова их впереди и сверху покрыта или немногими, или более многочисленными щитками, а кроме того, как и вся верхняя часть тела, - продолговатыми, ромбоидальными, килеватыми чешуйками. Нижняя часть тела покрыта широкими щитками, шея по обыкновению ясно отделена, тело сильное, для ядовитых змей довольно вытянутое, ядовитые зубы совершенно такого же устройства, как у гадюк, но так сильно развиты, что Дюмериль с полным правом называет их самыми совершенными ядовитыми губами.
        Настоящие гремучники живут только в Америке, как на севере, так и на юге. Они селятся преимущественно в сухих, песчаных или каменистых пустынях, также в таких, которые поросли низким кустарником, однако предпочитают соседство воды сухим местам.
        Как у большинства родичей, так и у настоящих гремучников трудно дать общее описание для одного какого-нибудь вида, так как окраска и рисунок этих змей чрезвычайно разнообразны. Для того чтобы отличать отдельные виды, принимают во вни мание щитки головы.
        Страшный гремучник, или каскавелла (Crotalus durissus), отличается тем, что у него, кроме больших бровных щитков над каждым глазом, впереди морды есть еще две пары больших щитков, между которыми расположены щитки меньшей величины. К большому треугольному рыльцевому щитку примыкает с каждой стороны четырехгранный передний лобный щиток, а к этому последнему далее назад второй больший яйцеобразный щиток, который надо считать боковым остатком заднего лобного щитка. Пространство между двумя последними щитками заполнено меньшими неправильными щитками, большей частью увеличивающимися по направлению вперед. Уже между надглазными щитками начинаются продолговатые, ромбо- идальные, килеватые, черепитчатые чешуйки, которые покрывают всю верхнюю часть туловища и идут здесь в 25-27 продольных рядов. Господствующий цвет верхней части тела темный серовато-коричневый; рисунок состоит из трех рядов больших неправильных пятен или угловатых черных поперечных полосок, теряющихся на темном хвосте; нижняя часть тела желтовато-белого цвета с маленькими черными точечками. Говорят, что очень старые самки достигают длины почти два метра, однако теперь змеи в 2 метра составляют уже редкость.

Страшный гремучник, или каскавелла (Crotalus durissus)
        Область распространения страшного гремучника простирается от Мексиканского залива на север до 46 градуса северной широты, хотя только на западе Соединенных Штатов Америки; по крайней мере, все исследователи говорят, что на востоке или в Атлантической части страны эта змея водится не дальше озера Чемплен. "Можно принять, - говорит Гейер, - что она не водится там, где не растет маис". Еще в первые десятилетия нашего столетия она встречалась в таком ужасающем количестве, что двое людей, занимавшихся охотой на страшных гремучников из-за их ценного змеиного жира, могли убить в течение трех дней 1104 штуки. Эта змея постоянно и быстро уменьшается в количестве, что приписывают распространению земледелия в стране и увеличению числа свиней.
        Любимым местопребыванием страшных гремучников служат местности, где скалистые пустынные высоты, подверженные лучам солнца, граничат с плодородными травянистыми долинами, орошенными реками, ручейками и текущими ключами; на обширных равнинах он встречается только там, где бывает очень обильная роса. Эта змея очень чувствительна к переменам температуры и меняет свое местопребывание чуть не ежечасно. В хорошее ясное утро жаркого дня она купается в росе, а затем греется на солнце на удобном месте, на дорожке или на плоском камне; позднее, в полуденный жар, отыскивает тенистые, сухие места и там лежит спокойно, но никогда не удаляется слишком далеко от солнечных мест. Если несколько ночей подряд не было росы, то ее часто встречают на берегах рек и луж, но в воду она отправляется только за добычей. Дождя она очень не любит. Жилища ее различны в населенных и возделанных местностях и в пустынях. В последнем случае она живет обществами в завоеванных ею норах; в населенных местах живет поодиночке и прячется в скрытых местах. В пустынях селится в норах так называемых луговых собачек, крыс, мышей и даже береговых ласточек, хотя крупным экземплярам, по-видимому, трудно забраться в гнезда ласточек. Но гремучая змея очень легко бурит землю и мягкий песчаник посредством твердых чешуи на голове и теле и таким образом легко расширяет найденные норки. На почти безлесном склоне песчаниковой горы высотой около 80 м в верхней части реки Монахов в штате Айова мы видели много страшных гремучников, которые поселились в расширенных норах береговых ласточек. Вблизи населенных мест змею редко находят в большом количестве, кроме времени размножения, именно в конце апреля и начале мая. Здесь она прячется в расселинах скал и стен, под постройками, в дуплах деревьев, в сложенных дровах и кучах хвороста, ее даже иногда находят в норах крыс и мышей под полами. Зимнее убежище выбирается иногда случайно, как и у других змей. Животное часто выползает из убежища в теплые октябрьские дни, затем его внезапно застанет мороз, и оно должно остаться на зиму в своей временной норе, поэтому в прериях часто находят страшных гремучников, лежащих зимой под камнями с переполненным желудком. Зимняя спячка их такая же, как и у других пресмыкающихся, но для зимнего пребывания они, по возможности, выбирают сухое, закрытое помещение".
        Одюбон, подробно описавший это животное, рассказывает следующее. "Однажды зимой мы отправились на охоту за утками. Для обеда остановились около озера, развели костер и начали ощипывать утку. Один из моих спутников хотел прикатить к костру бревно и при этом нашел свернувшегося и оцепеневшего страшного гремучника. Он был тверд как палка, и я положил его для дальнейших наблюдений в чехол для ружья, который висел у меня за спиной. Вскоре после этого, когда наши утки еще жарились на деревянных вилках над огнем, я заметил, что за мной что-то шевелится. Сначала я подумал, что это двигается не совсем убитая утка, но скоро вспомнил об опасном животном, отбросил чехол далеко от себя и попросил моего спутника посмотреть, что делает змея. Оказалось, что она вполне ожила, выползла из чехла, начала шуршать, подняла голову, свернула туловище и приготовилась к нападению. Так как она находилась далеко от огня, то я был уверен, что холод ее снова успокоит, и действительно, прежде чем утки поджарились, она перестала греметь и отыскала себе убежище, где опять оцепенела. Мы взяли змею домой и дорогой несколько раз будили ее, поднося к огню".
        Палиссо де Бовуа сообщает другое собственное наблюдение. "Гремучая змея охотнее всего избирает зимнее убежище вблизи ключей. Мы находили многие норки на берегу Маврикиевой реки. Кривые ходы, имевшие 2-3 метра длины, оканчивались камерой, где лежало несколько змей на влажной земле. Наши проводники привели нас к болоту, покрытому слоем торфяного мха в 20-30 см толщины. Поверхность мха замерзла, но под ним мы нашли несколько страшных гремучников, которые медленно ползали по незамерзшей сырой почве. Осенью после линяния еще до равноденствия они прячутся и выходят из убежищ весной после весеннего равноденствия".
        Гейер считает страшного гремучника за дневное животное и уверяет, что он проводит каждую ночь в своем жилище, как это делают и домашние животные. Он наблюдал в течение четырех недель, что змея каждый вечер появлялась около дуплистого дерева, а днем ее никогда там не было видно. Однако другие наблюдения ясно доказывают, что мнение Гейера неверно. Для доказательства общественности страшного гремучника он рассказывает следующее приключение. "Возвращаясь с экскурсии, я подошел 22 августа к подошве высокой горы, орошенной быстрым ручейком, и решился переночевать здесь на небольшом лужке, окруженном кустарником. Сойдя с лошади, подошел к ручью, чтобы напиться, и найдя интересное растение, стал искать другие растения, при этом на меня напал большой страшный гремучник, которого я и убил. Позднее, когда я ужинал, то услыхал шум: мул, которого привязал на ночь вблизи, сделался очень беспокоен, но я продолжал есть, а затем взял стакан и пошел к ручью напиться. Шум, который я слышал, казался очень близким и был похож на шелест шестов, если их волочить по земле. Как только я перешел лужок и встал на береговой вал, возвышавшийся на метр над руслом ручья, то увидел много страшных гремучников, которые ползали и извивались на песчаном берегу. Луна светила очень ярко, и я ясно видел, как они переползали друг через друга и безостановочно ползали вокруг больших булыжников, лежащих на берегу, причем сильно шуршали. Шум еще увеличивался от трения их чешуйчатого тела о песок; вонь была нестерпимая и очень сильная. Испугавшись, я возвратился к костру и совсем завернулся в шерстяное одеяло, так как боялся, что змеи могут приблизиться к огню и напасть на меня во время сна. Шум продолжался почти до 10 часов, а затем прекратился, и только тогда я заснул. Рано утром я оседлал мула и стал искать своих лошадей, чтобы поскорее удалиться от этого неприятного места, но проездивши несколько часов, лошадей не нашел и потому был вынужден здесь остаться. Снова исследовав берег ручья, я нашел его совершенно пустым: там лежала только убитая мной змея. Чтобы убедиться в отсутствии змей, я устроил себе рычаг и стал переворачивать лежавшие на берегу камни, но змей нигде не было видно. Несколько дней спустя я встретился в форте Кольвиль с доктором Макдональдом. Когда я рассказал ему свое приключение, то он, к большому моему удивлению, сказал, что 21 августа, то есть днем раньше, видел такое же собрание змей на берегах Колумбии".
        Большинство наблюдателей описывают страшного гремучника как очень ленивое создание, и Палиссо де Бовуа даже говорит, что немногие змеи так добродушны, как они. "Он никогда не нападает сам на животных, которые не служат ему пищей, никогда не кусается, если его не трогать и не испугать. Я часто проходил на расстоянии нескольких сантиметров от них, и они никогда не пробовали меня укусить. Его присутствие всегда можно узнать по шуршанию его погремков, и я всегда успевал вырезать себе палку, чтобы убить змею, прежде чем она ко мне приближалась". Это сообщение верно только относительно; змея ведет себя так только во время своего покоя, а когда она вполне оживлена, то дело происходит иначе. "Страшный гремучник, - говорит Гейер, - двигается быстро без особых усилий и сильных изгибов, поэтому кажется, что он двигается медленно, но если измерить расстояние, пройденное им за одну секунду, то оно оказывается довольно значительным. На свою добычу он бросается с постепенно увеличивающейся быстротой, которая под конец похожа на полет птицы. Раз я видел, как около жилища крестьянина, на берегах Миссури, страшный гремучник с дерева бросился на цыпленка, схватил его за крылья и с быстротой молнии унес его на голую скалу, так что я только с трудом мог его догнать. Я бросил в него камень: он остановился, обвился вокруг своей жертвы, выпустил ее из пасти, но укусил в голову. Когда я вторично бросил камень, то он сначала бросил цыпленка, а затем высоко приподнял его за крыло, как бы любуясь его смертельным страхом. После этого он, очевидно, хотел уйти, но когда получил меткий удар камнем, то бросил свою полумертвую добычу и свился в кружок для защиты. Я тотчас его убил. Еще большую быстроту я заметил у змеи около верхнего течения Миссисипи, в то время как она охотилась за земляной белкой". Совершенно то же самое говорит Одюбон, который приписывает ей большую способность к лазанью, но все прочие наблюдатели отрицают в ней эту способность и говорят, что она скорее идет в воду, хотя особенно не ищет ее, чем лазает на деревья. Уже Кальм заметил, что она иногда переплывает озера и реки и в воде очень двигается. "Тогда кажется, будто она надулась и плывет по воде точно пузырь. Ее лучше не преследовать, так как по опыту известно, что она может внезапно броситься в лодку".
        Пища страшных гремучников состоит из маленьких млеко питающих, птиц и земноводных. Кальм утверждает, что в его желудке находили даже куниц, но приоавляет, как бы для опровержения этого, что животных, величиной с белку или зайца, он проглатывает только наполовину, причем вторую половину съедает только тогда, когда первая переварена. О волшебной силе взгляда этой змеи и в наше время еще говорят, хотя добросовестные наблюдатели отрицают это. Я не могу с уверенностью сказать, обвивается ли она кругом жертвы, как это делают неядовитые змеи, или, укусив добычу, спокойно ожидает ее смерти, но последний способ ловли мне кажется более вероятным. У живших у меня в клетке змей я никогда не замечал, чтобы они душили брошенных ими животных, но случалось, что они не считали нужным предварительно отравлять маленьких животных, а глотали их, как ужи это делают с лягушками. То же самое заметил Шмидт у своих пленных страшных гремучников. После обильной пищи змея издает сильное зловоние, которое замечают не только чуткие к этому животные, но оно чувствительно и для человека. Это обстоятельство отрицают многие натуралисты, но другие положительно его подтверждают. Ласепед говорит о сильном запахе змей и ставит его в связь с их способностью наводить на свою жертву столбняк. Пехуэль-Леше рассказывает, что однажды он посетил пещеру, где под камнями пряталось, по крайней мере, сто страшных гремучников. Менее чем через пять минут ему и его спутникам сделалось дурно от ужасно сильного запаха, распространяемого змеями, и с трудом он смог выбраться на свежий воздух. Это, наверное, преувеличение, но доля правды тут должна быть, так как животные, даже не видя змеи, чуют ее присутствие, например, лошади пугаются и бросаются в сторону, если они находятся в нескольких шагах от подобной змеи. "Хотя некоторые, - говорит Гейер, - и отрицают вонючее испарение страшных гремучников, но я должен признать справедливость этого факта, хотя не обладаю очень тонким обонянием. Запах этот, вероятно, зависит отчасти от пищи; если, например, он проглотит мертвую белку, то распространяет такой же запах, как хищные птицы, питающиеся трупами; следует заметить, что он ест и падаль. В голодном состоянии он, вероятно, не издает такого сильного запаха". У плененных змей, я могу с уверенностью утверждать, никакого запаха не чувствовал или замечал только слабый мускусный запах.
        Размножение этих змей происходит в весенние месяцы, причем самец и самка свиваются совершенно так же, как гадюки. "Способ сближения этих животных, - говорит Одюбон, - так противен, что о нем не стоило бы говорить, если бы он не был так удивителен. В начале весны змеи, вылиняв, выползают из своих убежищ, блистая яркими цветами, с глазами, полными жизни и огня. Самцы и самки бродят по залитым солнцем лесным прогалинам и свиваются вместе, если встретятся, пока их не свернется 20-30 штук в один отвратительный клубок. При этом головы торчат во все стороны, пасти открыты, и змеи громко шипят и шуршат своими погремками. В таком положении они остаются лежать на одном месте в течение нескольких дней. К подобному сборищу очень опасно приближаться, потому что, завидя врага, змеи распутываются и тотчас же бросаются на нарушителя их потехи". Последнее, без сомнения, неверно, но свертывание змей в клубок во время размножения не подлежит сомнению и подтверждается Гейером, который приводит наблюдения индейцев. Яйца откладываются в августе, и детеныши уже несколько минут спустя раздирают яичные оболочки; мать о них вовсе не заботится. Палиссо де Бовуа, правда, пытается доказать обратное, но ни у одной змеи не было замечено заботы матери о детенышах, и было бы крайне удивительно, если бы страшный гремучник составлял в этом отношении исключение. Я считаю более важным сообщение Гейера о вылуплении детенышей, основанное на собственном наблюдении. "Только раз я имел возможность видеть вылупле-ние молодых страшных гремучников из яиц; это было в августе около заброшенного мормонского жилища на берегах Миссури. Самка грелась на солнце перед дверью хижины и при моем приближении подползла под порог; вдруг я увидел маленькую змею, около 15 см длины. Я воткнул палку под порог и слышал, как мать, шурша, уползала; при этом я заметил еще несколько молодых змей, а откатив порог, состоявший из толстого бревна, увидел под ним в сухой земле между камнями около 40 яиц, из которых уже некоторые были пусты. Они были различной формы, по величине похожи на голубиные яйца и имели светло-бурый цвет. Только что вылупившиеся змееныши так сильно пытались кусаться, что меня это очень удивило. Некоторые утверждают, что страшный гремучник при опасности забирает своих детенышей в пасть, но это неверно; в приведенном случае самке было бы очень кстати это сделать, между тем она ушла и бросила детенышей.
        "Самый опасный враг страшного гремучника - слишком суровая зима, особенно, если она наступает рано и вдруг. Продолжительные весенние разливы, степные и лесные пожары не менее страшны для этой змеи. Есть примеры, что суровая зима, разливы и пожары совершенно освобождали от него местность, в которой он прежде водился в большом количестве. Носятся вообще слухи, что свиньи пожирают страшных гремучников, и что их яд не приносит свинье вреда. Многие естествоиспытатели приняли эту сказку за чистую монету, несмотря на то, что она, собственно, ни на чем не основана. Произведенные мной опыты подтвердили то, что я прежде находил: свиньи, так же как и другие домашние животные, боятся живых змей, а мертвых, даже разрубленных на куски, никогда не трогают". Мне не хотелось утаить это последнее сообщение Гейера, но я должен все-таки заметить, что уже в сочинениях самых первых наблюдателей упоминается о свиньях, как о самых полезных истребителях страшных гремучников, и что новейшие наблюдатели только подтверждают это мнение. "Как только змея увидит свинью, - говорит Кальм, - то теряет всякое мужество и тотчас пускается в бегство. Свиньи жадно разыскивают ее, чуют издали, выслеживают и все ближе и ближе подходят к той, которую увидят и, наконец, набрасываются на нее и загрызают зубами. Как только змея попала ей в пасть, она сильно трясет ее и пожирает без всякого для себя вреда; однако голову она всегда отбрасывает. Если какой-нибудь человек имеет намерение распахать новь, он, прежде всего, приобретает свиней, которых и выпускает на избранный участок в полной уверенности, что в скором времени земля его будет освобождена от этих гадин. Случается, конечно, что змея укусит свинью, но по большей части это не приносит ей никакого вреда".
        Вышеупомянутые сообщения Кальма мне кажутся довольно вероятными, а новейшие исследования еще более утверждают меня в этом мнении. "Ни одна местность в Орегоне, - говорит Браун, - не была так густо населена страшными гремучниками, как долины реки Колумбия. Короткое время после прибытия туда первых поселенцев змеи надоедали им в высшей мере, так как они появлялись даже в домах и подползали под кровати людей. Все усилия истребить их оказались тщетными, пока свиньи не стали распространенным животным в этой местности. Этих полезных животных откармливали в дубовых лесах, и они были предоставлены сами себе. С этой поры господство страшных гремучников стало падать, и в настоящее время они здесь представляют весьма редкое явление. В те четырнадцать дней, в продолжение которых я, собирая растения, обошел вдоль и поперек эту местность, на 6 или 7 английских миль в окружности, мне ни разу не случилось увидеть страшного гремучника. Только после того, как я перешел границу той местности, на которой водились свиньи, мне стали чаще встречаться змеи. Между свиньями и змеями, очевидно, существует инстинктивное отвращение. Как только свинья заметит змею, она тотчас набрасывается на нее, и прежде чем змея успеет всадить в нее ядовитые зубы, стешит ей ногу на затылок, раздробляет голову и потом спокойно пожирает ее. Индейцам хорошо известна эта обоюдная вражда, и я несколько раз видел, как индеанки приходили просить у поселенцев куски свиного мяса; они говорили, что хотят обвернуть ими лодыжки, чтобы предохранить неги от укуса гремучих змей. В южной Орегоне даже распространено ни на чем не основанное мнение, будто свиное мясо само по себе спасает от укуса змей; доходят даже до утверждения, будто свиное мясо составляет отличное лечебное средство против змеиного яда. Можно, впрочем, допустить, что толстый слой жира предохраняет свинью от проникновения яда в кровь". Еще лучшим предохранительным средством считает Пехуэль-Леше ту кору грязи, которой покрывается свинья, копаясь в тине, и вообще ее склеенные грязью и смолой щетины, которые защищают ее от укусов змей; однако сильно укушенная свинья все-таки умирает.
        Согласно с Брауном высказывается и Брухин. "Страшные гремучники, - говорит он, - в прежнее время часто попадались в графстве Милуоке, но в настоящее время они совсем почти истреблены там, благодаря деятельному преследованию их людьми и свиньями. По крайней мере, в те пять лет, в течение которых я вдоль и поперек изъездил все леса, поля и болота, ни разу не удалось поймать или даже увидеть страшного гремучника, несмотря на то, что он попадался там и сям, по одиночке, около Нью-Кельна". После таких, вполне соответствующих друг другу сообщений незнакомых между собой наблюдателей и после подобных же сообщений из других местностей я имею право думать, что Гейер неверно оценил пользу свиней. "Врагами и преследователями змей, - говорит Гейер, - считаются также хорек, опоссум и барсук, а в особенности черный барсук. Относительно первых двух я нигде не мог найти достаточного удостоверения; над черным барсуком сам произвел немало опытов, которые оказались такими же неудачными, как и опыты со свиньями. Точно также неосновательны и легенды о хищных птицах, как о врагах страшного гремучника, за исключением разве луня и грифа. Остальные все слишком слабы, чтобы осмелиться нападать на него. Я часто находил вилохвостого сокола, которому присвоена слава истребителя змей, в таких местностях, где страшный гремучник весьма редко попадается. Возможно, что хищные птицы пожирают маленьких змей. Много змей бывает убито или раздавлено на больших дорогах. Никто не поленится сойти с лошади с целью уменьшить число этих гадин. Несмотря на то, что я часто встречал и убивал многих страшных гремучников, я никогда не мог подавить своего страха перед этими животными, хотя только один раз был укушен в носок сапога. В Америке, правда, отступают при виде этих змей, но только с целью найти камень или палку, чтобы убить их. Каждый маленький мальчик справляется со змеей, так что страх перед ней не очень велик. В населенных местностях Северной Америки она уже может считаться редкостью, так что неусыпное преследование ее не осталось без последствий".
        Индейцы сиу и дакота никогда не убивают страшных гремучников, они скорее уважают их за хитрость, и встреча с ними считается хорошей приметой. Вследствие почитания змей, эти индейские племена и получили от своих заклятых врагов название надовесиу, что значит "гремучая змея". Название же "сиу" не что иное, как последний слог этого слова. Ни одно другое племя индейцев не питает подобного религиозного чувства перед страшным гремучником, даже так называемые змеиные индейцы, или шошоны, не знают его".
        Многие животные знают страшного гремучника и боятся его. Лошади и быки пугаются его и бегут, лишь завидев издали; собаки делают над ним стойку, но при этом держатся на почтител ьном расстоя н и и; пти цы испускают при виде его громкие боязливые крики. "Шагах в двадцати от моего дома, - рассказывает Додень, - увидел я однажды страшного гремучника полтора метра длиной; он лежал, свернувшись, около корня орешника и принял наступательное положение относительно моих собак. Хвост змеи был в постоянном движении и производил шум, подобный точилу, между тем как ее широко раскрытая и высоко приподнятая пасть была направлена против моих двух собак. Последние глядели неподвижно, как бы в величайшем изумлении, на угрожающее им животное и не решались напасть на него, несмотря на то, что каждая из них, не задумавшись, вступала в борьбу с волками. Две кошки стояли тут же, объятые таким же изумлением. Я уже начинал опасаться за судьбу домашних животных, но змея внезапно переменила положение и продолжила свой путь. Собаки и кошки заботливо посторонились; однако, по-видимому, из простого любопытства преследовали ее. Я выпустил в нее полный заряд ружья и потом добил ударами палки. Ни одного из своих домашних животных я не мог принудить подойти к мертвой змее ближе, чем они стояли к живой".
        Многие наблюдатели утверждают, будто страшный гремучник перед тем, как укусить, всегда шуршит своими погремками, но это оказывается не совсем верным. "Когда он ползет медленно, - говорит Гейер, - то совершенно волочит свои погремки по земле; когда спасается от преследования, то поднимает их вверх и гремит ими безостановочно; только когда он сам преследует добычу, то шума совсем не слышно. Шум этот похож на шум лязганья точильщиков или шуршание мышиного горошка в сухих стручках. В прериях Миссури живет маленькая саранча, которая, улетая, производит точно такой же шум. Страшный гремучник не всегда предупреждает шумом о своем приближении, а только когда испугается или видит, что на него хотят напасть. Мне часто случалось находить змею в 10 см от того места, где я за минуту перед тем стоял". "Местные жители, - говорит Кальм, - уверяют, что змеи никогда не шуршат, когда намереваются нанести вред, но это мнение, совершенно соответствующее представлениям индейцев о хитрости и лукавстве змей, конечно, ни на чем не основано". Насколько я могу судить, шум погремков служит выражением сильного возбуждения, которое и у других змей выражается усиленным движением кончика хвоста. Страшные гремучники, которых я воспитывал или вообще видел в неволе, шумели при всяком беспокойстве, даже, если кто-нибудь только входил в комнату, где стояли их клетки. Во время шума погремками змеи обыкновенно поднимают голову на 20-30 см над землей, а шее придают форму латинской буквы S, чтобы иметь наготове достаточной длины переднюю часть тела для нападения; при этом они высовывают кончик хвоста с погремками между извилинами тела, позади его. Шум погремков скорее всего можно сравнить с трескотней кузнечика, но он не такой звонкий и происходит от безостановочного дрожания хвоста, причем движения эти так быстры, что глаз не может уследить за ними и видит, как бы одно мелькание. Страшный гремучник шуршит долго: пока он чувствует опасность, то не изменяет положение тела и шумит безостановочно. Я хотел, ради забавы, испытать его терпение, но не выдержал. По море удаления наблюдателя от разъяренного животного трескотня становится тише, но стоит опять подойти ближе, как усиливаются гнев и страх змеи. По моим собственным наблюдениям, могу утверждать, что змея начинает шуршать, как только завидит приближающегося человека, и кусает безмолвно только тогда, когда застигнута врасплох.
        Укус этой змеи всегда очень опасен, потому что большие острые зубы пробивают даже самую плотную одежду или толстый мех. "Она кусает, - говорит Гейер, - с такой силой, какую в ней и не подозреваешь. Убедившись в том, что она не может прыгать, я стал наблюдать за тем, как долго она будет кусаться. Я нашел, что ядовитые зубы не так скоро отламываются, даже если повернуть палку, в которую они вонзились; можно даже притом повернуть и приподнять вверх все животное. Бросает змея палку только с целью сохранить зубы, но почти тотчас же хватает ее. Большая гремучая змея, в 2 метра длиной, которую я еще раньше избил, 30 раз набрасывалась и кусала древесный сучок толщиной 3 см; она сорвала кору древесины и даже разгрызла ее. Чем дальше продолжать эту забаву, тем более бесится змея, так что укусы следуют один за другим с изумительной быстротой; наконец, наступает утомление и бешенство сменяется страхом.
        Другой случай испытать силу укуса страшного гремучника представился мне в прериях близ Миссури. Я заметил взрослого быка, который, как бешеный, несся прямо на меня. Чтоб не попасть к нему на рога, я повернул лошадь в сторону и пустил коротким галопом. Бык пронесся мимо низкого кустарника совсем около меня, причем я заметил, что у него на шее, за подбородком, висела большая змея. Я помчался за ним вслед. Он описал широкую дугу, наконец, бросился в рощицу, из которой выбрался с противоположной стороны, сбросив своего врага. Я сошел с лошади, чтобы наблюдать за последствиями укуса. Бык медленно подошел к пасущимся животным, но сам есть не стал. Несколько минут спустя он остановился, свесил голову на противоположную сторону от раны. Я заметил, что его ноги дрожат, начиная с колен и до лодыжек, и это дрожание увеличивалось по мере того, как я гнал его вперед. Укушенное место до самого уха сильно вспухло. Это случилось между 9 и 10 часами утра. На другой день около 4-х часов пополудни я возвращался назад и нашел укушенное жмвотное на том же месте; рот его был весь в земле, сухой, открытый, распухший язык висел и был покрыт сухой землей. Под языком было довольно большое вылизанное в почве углубление. Рана гноилась и была покрыта роем мух. Так как вблизи не было жилища, то я ничего не мог сделать для бедного животного; однако нарезал ему целую охапку травы, которую обмакнул В воду и положил перед ним. Действие яда бывает различным, смотря по степени возбужденности страшного гремучника. Менее ядовитым считается укус в сырую холодную погоду и очень опасным в то время, когда змея только что выползла из зимнего убежища, и в жаркие августовские дни. В это время нигде нельзя считать себя в безопасности от ее укусов; она находится в самой сильной степени возбуждения, смело нападает и шуршит еще за несколько шагов до приближения врага. Однажды я видел индейского мальчика, которого укусила змея именно в это время года. Ни одно известное индейцам средство не помогало ему. На мальчика было страшно смотреть, потому что на укушенном месте гангрена обнажила кости, и можно было видеть, как он заживо гнил. Раны издавали такой отвратительный запах, что к нему невозможно было подойти. Несчастный мальчик умер только через шесть недель.
        Индейцы, следовательно, тоже не имеют верного средства против укуса страшного гремучника. Однако нужно заметить, что многие растительные вещества употреблялись в некоторых случаях с успехом *. Индей цы постоянно имеют при себе высушенные корни этих растений. Я не думаю, чтобы они приносили иную пользу, чем некоторое уменьшение страданий. По общим отзывам птицеловов и охотников, самым верным, хотя и самым болезненным средством считается выжигание раны сырым порохом.

* Единственным относительно действенным средством являются лишь противозмеиные сыворотки. Сейчас существуют моновалентные (от яда одного конкретного вида змеи) и поливалентные (от укусов нескольких видов змей) сыворотки. Одна из первых сывороток была получена еще Кальметтом в 1892 году в Пастеровском институте во Франции.

        К счастью, среди американцев все более распространяется знание самого действенного противоядия: укушенным дают выпить водки или спирта. "В сентябре 1820 года, - рассказывает Майранд, - я услышал вечером сильный женский крик, и когда через несколько минут меня позвали, то узнал, что один из невольников укушен змеей и лежит при последнем издыхании. Я нашел его без движения; челюсти были плотно сжаты, пульс бился неправильно и еле слышно. Как человеколюбие, так и собственная выгода требовали, чтобы я испробовал все возможное для его спасения. Я слышал о хорошем действии спиртных напитков и решил применить самые сильные возбуждающие средства: смешал чайную ложку мелкоистолченного перца со стаканом водки, приказал разжать челюсти и влил в рот больному эту смесь. От первых четырех стаканов его только рвало, наконец, пятый остался в желудке. Пульс стал чаще после приема больным пяти-шести стаканов перцовки, но скоро опять упал, и я снова принялся вливать ему в рот водку с перцем. Хотя я и опасался, что слишком большое количество возбудительных средств не привело бы к смерти пациента, но был вынужден продолжать, так как пульс сразу падал, как только я прекращал вливание перцовки.
        Проглотив более литра водки с перцем, больной заговорил со своими земляками; после двух часов, в продолжение которых ему давали все те же средства, он так окреп, что я мог его оставить на попечение сторожей. На следующий день его состояние заметно улучшилось, однако он был еще очень слаб. Я стал ему каждый час давать понемногу спирта, настоянного на оленьем роге, и сытную пищу. В течение ночи было истрачено до трех литров водки, из которых около одного литра было пролито. Большая часть мяса под подбородком загнила и отвалилась, и около раны отвалился кусок мяса в талер величиной; однако исцеление все-таки скоро наступило при помощи припарок и обмываний раны настоем коры красного дуба.
        Год спустя однажды ночью меня позвали, чтобы лечить негра тоже от укуса страшного гремучника. У него были сильные боли в груди, и его рвало желчью. Ему вливали несколько раз по полному стакану водки с зеленым перцем, пока пульс не вернулся. Боль уменьшилась, и, проглотив шесть стаканов водки, человек почувствовал себя гораздо лучше, рвота и боль прекратились и 10-12 часов спустя негр был вне опасности. Он выпил около литра водки, настоянной на перце. Мой приятель рассказал следующее: "Однажды нашли человека, которого змея укусила несколько раз, и когда принесли домой, то сочли мертвым. Однако через некоторое время он пришел в себя и чувствовал себя совсем хорошо. По рассказам прислуги, он вышел пьяный из дома и, вероятно, упал на землю, но возбудительное средство уничтожило действие яда. Вспоминая опыты, проделанные в Индии, я скорее могу допустить, что если человек и был укушен, то, во всяком случае, не отравлен.
        Пойманные страшные гремучники долго упорствуют, но, если клетка соответствует своему назначению, все-таки принимаются за пищу. Купленный мной страшный гремучник ничего не ел в течение семи месяцев, хотя и убивал животных, которых я ему предоставлял на жертву; только по прошествии сказанного времени, исхудав почти до скелета, он решился проглотить отравленную им же крысу. Предположив, что змея жила в неволе, по меньшей мере, два месяца прежде, чем попала ко мне, я могу смело сказать, что девятимесячное голодание нисколько не повредило ей. Во время добровольного поста она пила воду, купалась, несколько раз сбросила кожу, после чего требовала пищи и казалась злее и оживленнее, чем прежде; убивала принесенных ей животных и все же не дотрагивалась до них, пока не решилась проглотить крысу и с той же поры стала так правильно питаться, что за два месяца вернула прежнюю полноту. Из другого случая я узнал, как ленивы страшные гремучники. Несмотря на предостережения Эффельдта, который уверял, что уже видел нечто подобное, я все-таки приказывал доставлять своим пленным змеям живых крыс. Они быстро осваивались с клеткой и устраивались в ней по возможности удобно. Шум, производимый погремками, возбуждал их любопытство, но никак не страх. Они не обращали никакого внимания на змей, перебегали через них, скакали по их спинам и вовсе не страшились проявления их гнева, который иногда доходил до того, что змеи принимали наступательную позу, оставаясь в ней целыми часами, и то громче, то тише стучали погремками, смотря по приближению или удалению от них крыс. Подойдя однажды к клетке одной из моих гремучих змей, я, к удивлению своему, заметил, что она больше не шумит, как это делала постоянно, завидев меня. Она лежала, очевидно, больная, растянувшись по клетке, без движения, и только глаза сверкали по-прежнему живо или, лучше сказать, коварно. Около полудня змея лежала уже мертвой на том же самом месте и когда ее стали вынимать из клетки, то заметили у нее на теле большую и глубокую рану, которая, очевидно, и была причиной ее смерти. Рану же ей, очевидно, нанесла крыса, которая попросту заживо загрызла змею. Эффельдт, которому я сообщил об этом случае, очевидно, обрадовался, что его предсказание оправдалось таким блестящим образом и повторил предупреждение: никогда не сажай вместе с ядовитыми змеями таких млекопитающих, которые могут причинить им какой-либо вред.
        При мало-мальски заботливом уходе, страшные гремучники отлично выдерживают неволю. О некоторых из них мы знаем, что они выживали в клетке 10-12 лет. Вначале они, как и прочие их сородичи, находятся постоянно в возбужденном состоянии; мало-помалу злость их утихает и, наконец, они начинают смотреть на своего сторожа как на кормильца, не бросаются так бешено и на других людей, подходящих к их клетке. С себе подобными они уживаются отлично. "Из 35 штук, - говорит Метцуль, - которых я держал вместе в клетке, ни одна не выказала вражды против остальных, даже и тогда, когда им бросали змею их вида прямо в середину общества, между тем как посаженный в их клетку кролик или голубь приводил в смятение всех. В другое время они пребывали в совершенном бездействии. В теплую погоду они были еще веселее; сплетались между собой клубками, изредка меняя положение, а то подолгу лежали совершенно неподвижно". Этот покой тем опаснее, что он составляет совершенную противоположность значительной быстроте их нападения и может легко ввести в заблуждение наблюдателя.
        Ниле, который держал у себя многих страшных гремучников, пришел к заключению, что их можно приручить. Он уверял, что музыка и на них оказывает свое влияние, а кротким обращением можно, наверное, укротить самых бешеных из них. Говорят, что, в конце концов, Ниле действительно демонстрировал приру- ченных гремучих змей. "Послушание их, - говорит один свидетель, - так велико, что, сказав им несколько слов и погладив рукой, он может обращаться с ними, как с веревками. Он позволяет змее ползать у себя на груди, обвиваться вокруг шеи, целует ее и берет в руки вторую, когда первая обвилась вокруг него. При этом страшные животные не только не желают вредить своему хозяину, но, кажется, даже очень к нему привязаны. Он открывает рот змее, показывает ее ядовитые зубы и т.п. Его уверенность в своей безопасности имеет еще другую причину: он знает верное средство против укуса змей и не скрывает этого. По его словам, надо прежде всего вымазать рот горячим маслом, потом высосать рану и, наконец, пить настойку из корня серпентарий, пока не вырвет, после всего этого нечего больше бояться действия яда".
        Нет причины думать, чтобы нельзя было заботливым уходом отчасти приручить страшных гремучников; но обращение с ними - вещь довольно опасная, и почти все фокусники, которые дают подобные представления, рано или поздно платят жизнью за малейшую неосторожность.
        На юге Соединенных Штатов к страшному гремучнику, т.е. к более известному виду присоединяется ромбический гремучник (Crotalus adamanteus), а еще южнее, в Средней Америке, у самой границы области распространения страшного гремучника, появляется полосатый гремучник (Crotalus horridus), единственный вид, найденный до сих пор в Южной Америке.
        Ромбический гремучник, без сомнения, самый красивый вид; он превосходит всех остальных и величиной, так как, говорят, находили старых самок 2 метра длины. Обыкновенно же он достигает только 1,7 м длины*.

* Ромбический гремучник, пожалуй, самый крупный представитель семейства, некото рые особи достига ют в длину 2,4 м.

        От страшного гремучника ромби ческий сильно отличается, во-первых, большой, вытянутой головой с малоразвившимися щитками, из которых три пары с каждой стороны окаймляют сверху края рыльца между рыльцевыми и надглазными щитками; во-вторых, 27 рядами чешуек на всем протяжении туловища и, наконец, окраской и рисунками кожи. Небольшой рыльцевый щиток представляет собой высокий треугольник, малоразвитые лобные щитки имеют округленную пятиугольную форму, а большие надбровные щитки окружены заметно выдающимся бортом. Великолепный зеле- новатый, а у некоторых экземпляров золотисто-бурый цвет, в который облекается животное в первое время после сбрасывания кожи мало-помалу темнеет до нового линяния, и вместе с тем почти совершенно стирается рисунок, состоящий из трехкратной ромбической цепи, золотисто-желтые края которой странно выделяются на темном фоне скошенных четырехугольников. Черно-бурая полоса тянется через глаза от конца рыльца до углов рта. Верхняя часть головы одноцветная или расписана темными, неправильными пятнами, фигурами или полосками*.

* Любопытно, что в качестве убежищ ромбический гремучник часто использует норы черепах-гоферов.

1- Ромбический гремучник (Crotalus adamanteus) 2— Полосатый гремучник (Crotalus horridus)
        Полосатый гремучник похож на североамериканских сородичей устройством щитков головы, а на ромбического гремучника - цветом и рисунком. Отличается от первых тем, что четыре щитка передней части рыльца, между рыльцем и надглазным щитком не разделены более мелкими щитками, а, следовательно, сходятся между собой на средней части головы. От ромбического гремучника отличается тем, что ромбы у него гораздо больше, их каймы шире, серединные пятна в ромбах светлее и окружены беловато или светло-серовато-желтым цветом. Две параллельные, широкие, темно-бурые или черные долевые полосы тянутся через всю голову и шею, начинаясь у глаз; нижняя часть тела желтовато-белого цвета. По величине полосатый гремучник почти равен страшному гремучнику. Число рядов чешуек равняется обыкновенно 29.
        Так как все виды этого рода настоящих гремучников весьма похожи по образу жизни, то совершенно достаточно будет сообщить о ромбическом гремучнике, что он с особенной любовью выбирает себе местожительство около рек, озер, болот или же на морском берегу; он также опасен, но соответственно своей величине еще ядовитее своих сородичей, а во всем остальном, в образе жизни и нраве почти ничем не отличается от других видов. Хотя последнее относится и к полосатому гремучнику, но о его внешности и отношении к людям существует так много интересных сообщений, что наше желание войти в более подробное описание его образа жизни и нравов покажется весьма естественным.
        "Полосатый гремучник, - говорит принц фон Вид, которому мы обязаны подробным описанием этого животного, - распространен на большей части Южной Америки, живет во всей внутренней Бразилии, встречается в провинции Минас-Жераэс и пробирается далее к северу, до Гвианы и Амазонки". От Азара, Бурмейстера и Гензеля мы узнаем, что полосатый гремучник встречается и на юге, а именно в Рио-Гранде-де-Суле и в Ла-Плате, а от Шомбургка, что в Гвиане он выбирает для житья такие же местности, как и в Бразилии. "Он, по-видимому, избегает, - говорит принц фон Вид, - сырые береговые леса, но населяет более центральные, сухие, каменистые местности Сертонга, пустыри, необработанные еще земли, но живет и в иглистых, сухих, нагретых кустарниках и т. д." С этим сообщением согласен и Чуди, который говорит, что полосатый гремучник предпочитает прохладные степные страны жарким первобытным лесам, почему и встречается преимущественно в центральных частях Бразилии. В Рио-Гранде-де-Суле, он, по словам Гензеля, встречается гораздо реже двух других видов гремучников и здесь живет тоже преимущественно на местах открытых, обросших травой и окруженных скалами и кустарником. В Гвиане живет в саваннах и в растущем там редком, низком кустарнике, до высоты 2 000 метров над уровнем моря; но и здесь, как и в Бразилии, он избегает густых береговых лесов*.

* Полосатый гремучник одна из наиболее многочисленных змей В Южной Америке, поэтому на долю этого вида приходится максимальное количество укушенных людей. Смертность от его укусов достигает 70 %.

        В течение целого дня полосатый гремучник исключительно предается покою. Он лениво лежит, свернувшись в плоский кружок, и кусает только тех, кто слишком близко подходит к нему. "Часто случается, - рассказывает принц фон Вид, - потерять таким образом в течение дня несколько штук рогатого скота, укушенного в каком-нибудь месте пути или пастбища; заметив это, начинают искать и убивают опасную ленивую змею. Если не подойти к ней случайно близко или заметить ее за несколько шагов, то бояться ее нечего, так как раньше, чем укусить, она всегда дает знать о своем присутствии знакомым нам шуршанием хвостовых погремков; но звук этот не очень громок, так что издали почти не слышен. Впрочем, несмотря на величайшую осторожность, можно все-таки подойти к змее слишком близко и быть укушенным в ногу". Это случается не только с белыми, у которых внешние чувства очень слабы, но даже, по словам Шомбургка, и с местными жителями, от соколиных глаз которых ничто не ускользает.
        "Я часто подходил, - рассказывает Шомбургк, - на расстояние не более двух метров к полосатому гремучнику и спокойно наблюдал за ним. Он, правда, не спускал с меня глаз, но не выказывал ни малейшего желания кусаться. Но самое незначительное побуждение, даже внезапное приближение, тотчас приводило животное в бешенство. Свернувшись спирально, приподняв шею и голову и испуская совершенно своеобразный свист, он злобно осматривается кругом, выжидая удобной минуты, чтобы укусить врага; он редко делает промах, а его ядовитые зубы пробивают самую толстую одежду, самую крепкую обувь. Дрожание хвоста производит, правда, шум, но он недостаточно громок, чтобы его можно было слышать издали". Что касается до троекратного предупреждения, то мы его отнесем к той же области, как и волшебную силу, которую приписывают полосатому гремучнику, т.е. к области басен. Что человек всегда может быть предупрежден предшествующим нападению шумом, подтверждает и Чуди; но предупреждение иногда является слишком поздно; случается, например, что наступят на спящее животное и тогда укус происходит немедленно, без предварительного шума.
        Главную пищу полосатого гремучника составляют мелкие млекопитающие, а на юге, по словам Гензеля, маленькие водосвинки и морские свинки; кроме того, он гоняется за всеми птицами, которых надеется перехитрить. Все наблюдения, сделанные относительно размножения других гремучих змей, можно, вероятно, отнести и к полосатому гремучнику. Один рассказ Гарднера дает нам право утверждать, что во время спаривания эти гремучники живут обществами. На западном склоне хребта Органо, близ Рио-де-Жанейро, он услышал однажды странное шипение и шорох и узнал от своего местного спутника, что этот шум происходит от гремучих змей. Оба путешественника влезли на дерево и увидели оттуда до двадцати, свернувшихся в один клубок гремучников, которые, подняв головы вверх, шипели и стучали погремками. Стрелы бразильцев и двустволка Гарднера убили до 13 штук змей и многие, тяжело раненные, были добиты палками.
        О действии укуса полосатого гремучника Шомбургк рассказывает следующее: "Солнце почти совсем спустилось за горизонт, а индеец Эссетамайпу все еще не вернулся, о чем, впрочем, мы вспомнили только тогда, когда увидали другого индейца, быстро сбегавшего к нам с пригорка: это был первый признак случившегося несчастья или важной новости, так как индеец обыкновенно приближается к деревне самым размеренным шагом. Действительно, оказалось, что индеец нашел Эссетамайпу, укушенного змеей и лежащего без чувств, в саванне. Взяв всевозможные вспомогательные средства, мы поспешили к месту, где, по словам индейца, лежал несчастный, и нашли его там без чувств. Страшного вида рана, вырезанная ножом и перевязанная клочком передника, над щиколоткой правой ноги указывала на место, где бедняга был укушен. Вся нога распухла, и сильнейшие судороги приподнимали все тело лежащего без сознания человека, которого даже трудно было узнать, так изменились его черты вследствие судорог. Бедный Эссетамайпу, проходя по саванне, наступил на змею, тотчас убил ее в припадке мести, а потом уже, со свойственной одним индейцам выносливостью, вырезав ножом укушенное место, сам перевязал рану. Так как ранение произошло на высоком месте в глубине саванны, то с трудом он дотащился до тропинки, где его могли заметить скорее, и там упал без чувств на землю. Почти половина жителей Пирары, увидев, с какой поспешностью мы бежали мимо них, и узнав, вероятно, о причине нашей торопливости, последовали за нами и, усевшись кругом на корточки, молча смотрели на несчастного, в то время как жена и дети Эссетамайпу испускали душераздирающие вопли. Судя по запекшейся крови укус произошел уже несколько часов тому назад; поэтому ни высасывание, ни выжигание не могли принести пользы. Мы обмыли рану аммиаком и влили несколько капель аммиака, разбавленного водой, в рот все еще бессознательного больного. Это средство произвело, по-видимому, свое действие. Сознание вернулось, и больного, который жаловался на боли в груди, плечах и спине, так же как и на подергивание во всех членах, отнесли на носилках в Пирару. Нога оставалась в течение нескольких дней страшно распухшей до самого бедра и совершенно неподвижной; при этом, при малейшем сотрясении, больной чувствовал невыносимую боль. Через три недели теплые припарки из кассавы совершенно уничтожили как опухоль, так и мертвенную бледность лица и боли. По истечении шести недель закрылась и рана, и больной мог опять владеть ногой".
        Несколько лет назад происшествие в Рио-де-Жанейро справедливо возбудило всеобщее внимание. Сообщает его нам Чуди в своем, появившемся в 1867 году, "Путешествии по Южной Америке". Известный Маньяро- Хозе-Махадо, страдавший уже долгое время проказой, решился, после четырехлетнего пребывания в лечебнице столицы, испытать последнее средство излечения от страшной болезни. В некоторых местностях Бразилии народная молва приписывает укусу ядовитых змей свойство излечивать от проказы. Узнав, что в городе находится живой страшный гремучник, Махадо выразил твердое намерение дать себя укусить этому животному. Напрасно близкие и доктора старались удержать его от этого. Устав от своей тяжелой жизни, он оставался глух ко всем увещаниям. В сопровождении многих людей, в том числе и некоторых докторов, он отправился в указанный дом и составил торжественный нотариальный акт, в котором заявлял, что решился на этот важный шаг после зрелого размышления и только по собственному побуждению, так что всю опасность и ответственность в случае неуспеха берет на себя. Акт был подписан им и еще несколькими свидетелями.
        Махадо был человек среднего роста лет пятидесяти. Все его тело было покрыто сухими болячками, которые характеризуют проказу, лицо изуродовано, и на всех сочленениях образовались наросты, с которых кожа легко лупилась. Его отвращение к жизни достигло высшей степени, так что по исполнении вышеупомянутой формальности, он без колебания всунул руку в клетку страшного гремучника. Но животное, как бы охваченное отвращением, боязливо отступило. Больной дотронулся до змеи, но она и тогда направила только жало против его вздувшейся руки и решилась укусить его у основания мизинца после долгих поддразниваний и давления с его стороны. Махадо не почувствовал укуса, пока присутствующие не сообщили ему о нем. Это случилось в 11 часов 50 минут дня. Когда он вытащил руку из клетки, около укушенного места была заметна только небольшая опухоль; 5 минут спустя в руке появилось ощущение холода, она быстро стала пухнуть и через четверть часа приняла страшные размеры. В 12 часов 28 минут опухоль уже распространилась по всей руке до плеча. Судорожные подергивания лица и всего тела доказывали усиливающееся действие яда. В двадцать минут второго стали заметны необыкновенная чувствительность и дрожание всего тела; через 16 минут помутилось сознание; больной с трудом шевелил губами, появилась сонливость и сжатие глотки. В 2 часа 5 минут глотание стало затруднительным, а разговор неясным. Больной жаловался на ощущение невыразимого страха, и на груди показался обильный пот; еще через полчаса беспокойство достигло высшей степени В то же время появилась дурнота и кровотечение носом, которое повторилось в 3 часа 4 минуты. Боли в руке усилились до такой степени, что больной невольно застонал. В 3 часа 35 минут по всей коже распространился желчный оттенок, и из одной из болячек, под рукой, стала сочиться кровь. Больной выпил без затруднения немного воды с вином. Но скоро глотание и дыхание опять затруднились, боли в руке стали почти невыносимыми, и желтый цвет кожи стал темнеть, особенно на укушенной руке. Пульс, который в 2 часа составлял 98 ударов, достиг 104 ударов в минуту. Во всем теле был сильный жар и стала обильно течь слюна; в 5 часов 30 минут началось значительное выделение мочи, а в 7 часов появилась непреодолимая сонливость.
        Больной непрерывно стонал. Через некоторое время он вдруг проснулся и стал жаловаться на сильную боль в груди и сужение горла, так что ему невозможно было ничего проглотить; после того наступило опять обильное мочеиспускание и кровотечение из носа. Когда больной, наконец, достиг такого состояния, что, как он сам, так и присутствующие доктора пришли к убеждению, что болезнь будет иметь смертельный исход, была сделана, с согласия Махадо, еще одна попытка предотвратить катастрофу. В 10 часов вечера он принял три ложки отвара гуако и час спустя еще одну ложку того же средства. В полночь больной заснул, а через полчаса он опять проснулся и, объятый невыразимым страхом, громко закричал и требовал священника. Остальная часть ночи прошла очень беспокойно. Около 9 часов утра больной впал в глубокое уныние, выделявшаяся моча была кровяная, и судорожные подергивания возобновились на подбородке и в ногах. В 10 часов 30 минут, следовательно, менее чем через сутки после отравления он, наконец, умер, несмотря на всевозможные попытки спасти его; между прочим, ему дано было несколько унций ящеричного жира. Труп вскоре страшно распух и стал быстро портиться.
        "Если, - говорит Шомбургк, - своевременная, быстрая помощь и может предотвратить смертельный исход от укуса змеи, то раненый все-таки в продолжение всей жизни чувствует вредные его последствия и умирает от них через несколько лет. Рана раскрывается почти ежегодно, и в укушенном месте чувствуется сильная боль при всякой перемене погоды. Кроме общих средств: вырезания и высасывания раны, так же как и употребление вовнутрь свежего сока сахарного тростника, который, по словам индейцев, служит верным средством и против отравления стрелами, каждое племя имеет еще собственные лекарства, большинство которых мы должны отнести к воображаемым. Так, у некоторых племен ни сам раненый, ни его дети, ни родители, ни братья и сестры, живущие с ним, не должны в первое время после укуса пить воду, купаться и даже вообще подходить к воде; это дозволено только его жене. Жажду он в это время может утолять только жидкой, но непременно теплой тыквенной кашей, в голод - поджаренными плодами пизанга. Если раненый после укуса пил сок сахарного тростника, то он должен впоследствии избегать всего сладкого. Некоторые племена считают, что нашли в женском молоке верное противоядие, и употребляют его одновременно с мягчительными припарками из хлеба кассавы; другие лечат выжатым соком стебельков и корней растений Draconium dubhim. Довольно сильно распространено тоже против укушения змей употребление отвара Byrsonima crassifolia и Moure На и, кроме вышеупомянутой ароидеи, принадлежащей к тому же семейству Quebitea guianemis. Однако целебное действие всех этих средств почти всегда обусловлено телосложением раненого, так что женщины и слабые мужчины весьма редко выздоравливают". Чуди, впрочем, не сомневается, что лесные индейцы, которые так часто подвергаются опасности быть укушенными змеями, имеют очень действенное средство против змеиного яда; но средство это нам пока еще незнакомо. "Известно, - говорит он, - что индейцы Колумбии и Перу обладают чудесным и почти верным средством против укуса известного вида змей; это вьющееся растение Vejuco de huaco (Mikania huaco)". При обсуждении вышеописанного добровольного отравления Шомбургк прибавляет, что средство ато в тысячах случаях было применено с блестящим успехом и не оказало своего действия у Махадо только потому, что было употреблено слишком поздно, когда, по мнению всякого знающего человека, о спасении нельзя было и думать. "Гуако могло замедлить смерть, но не спасти от нее".
        "Бразильцы, - замечает принц фон Вид, - знают несколько весьма действенных средств от укуса змей, лечение которыми сопровождается у них многими суеверными обрядами, молитвами, заклинаниями и т.п. К этим средства принадлежат: вырезание и выжигание раны, отвары разных трав, которые употребляют для примочек или вовнутрь; в последнем случае они действуют обыкновенно, как потогонное. Трав, употребляемых от укуса змей, насчитывается большое количество; к ним принадлежат: несколько видов Aristolochia, Bigorna, Lacaranda и др., так как в подобных случаях всякий советчик думает, что известное ему средство самое лучшее. Корни, листья и плоды этих растений скоблят и растирают, дают вовнутрь, или же прикладывают к ране; одни действуют раздражающим образом, другие, и большая даже часть, как потогонное, и т.д.". В описании своего путешествия принц сообщает о многих случаях исцеления укушенных змеями. Молодому индейцу перевязали укушенную ногу, вырезали и высосали рану и дали внутрь водки. "После неоднократного выжигания раны порохом, больного положили на койку и насыпали в рану порошок шпанской мушки. Нога сильно распухла. Присутствовавший при этом рудокоп принес два корешка, действие которых он очень расхваливал; один из них был губчат и безвкусен, вследствие чего его забраковали; из другого, очень горького (вероятно кирказон), сварили крепкий настой. Была ли последовавшая затем рвота произведена этим чаем, водкой или змеиным ядом - весьма трудно решить. После спокойной ночи нога и бедро так сильно распухли, что объем их был вдвое больше нормального, больной же стал так раздражителен, что малейший шум заставлял его плакать и кричать. Так как у него изо рта шла кровь, ему ничего больше не давали внутрь; на ногу положили листьев, вероятно, Plumeria obovata, которые больной очень хвалил за их охлаждающее действие. В рану насыпали порошка из корня этого растения, и больной скоро поправился*.

* Описанные "лекарственные" средства не помогают. Эффективным средством следует считать лишь сыворотки крови ряда животных.

        Во время короткого путешествия в окрестностях Рио-де-Жанейро Селлоу нашел негра, укушенного змеей, лежащего на земле в совершенном изнеможении. Лицо его сильно распухло, он дышал громко, и из ушей, носа и рта шла кровь. Ему дали внутрь жира большой ящерицы тегу, а перед тем снаружи и внутрь чай из вербены, которая действует как потогонное".
        Чуди рассказывает, что немецкий аптекарь Пеккольд в Кан-тагальо готовил тинктуру из лесного растения, употребляемого иногда с успехом местными жителями против укусов змей; этому лекарству он дал название Polygonaton. Тинктуру принимают чаще или реже, смотря по большей или меньшей силе припадков. "Средство это оказало прекрасные услуги в более чем семидесяти случаях в окрестностях Кантагалло. Оно приносило исцеление даже в таких случаях, когда отравление приняло угрожающий характер и наступило опасное кровохарканье".
        Индейцы и негры уверяют, что укусы гремучих змей опаснее всего в то времят когда они беременны или меняют кожу, а также в жаркую погоду, в полнолуние и новолуние. Как индейцы, так и колонисты говорят, что змеи выплевывают яд во время питья, что люди, укушенные змеями, должны все время лечения избегать женщин, что яд долго сохраняет свою силу, и рассказывают об этом много часто уморительных анекдотов. Среди бразильцев и североамериканцев переходит из уст в уста известная история о паре сапог, убивших трех мужей одной женщины, только вследствие того, что в них остались зубы гремучника, отломившиеся при укусе.
        О врагах полосатого гремучника ничего не сообщает ни принц фон Вид, ни другие путешественники, но не подлежит сомнению, что их истребляют в большом количестве некоторые виды куниц, а также известные враги змей, хищные и болотные птицы, даже домашние кошки успешно борются с ними. Человек убивает их, где только встретит, но ни на что не употребляет. Ни один южноамериканец, даже дикий индеец, не ест мяса змеи. Но хвостовые погремки, по словам принца, никогда не выбрасывают, даже охотно покупают, так как считают их действенным средством от многих болезней.
        В Южной Америке только одни негры находят удовольствие в воспитании ядовитых змей. "Искусство приручения таких змей, - говорит Шомбургк, - по-видимому, перенесено неграми из своего отечества; нередко можно видеть, что гремучники, у которых даже не вырваны ядовитые зубы, обвиваются вокруг руки своего хозяина, не причиняя ему вреда, и вообще живут с ним дружно".
        Бушмейстер, или сурукуку (Lachesis muta), достигает в длину 2,5 м, а по словам Каплера, до 4 м; по красновато-желтому фону верхней части тела проходит продольный ряд черно-бурых ромбов, из которых каждый заключает в себе два меньших светлых пятна. Нижняя часть тела желтовато-белая, блестящая, как фарфор. Шея уже более темная, на голове рисунок переходит в неправильные черно-бурые пятна. От глаз до угла рта идет широкая темная полоса по более светлому фону. Сердцевидная, очень расширенная ядовитыми железами, голова этой красивой змеи, резко отделяющаяся от шеи, так же как и ядовитые зубы 2,5 см длиной, указывают на ядовитость буш-мейстера. Если бы эти змеи жили не в высоких лесах, где они целыми днями лежат, свернувшись, и если бы они были многочисленнее, то путнику угрожала бы смерть на каждом шагу: по словам индейцев, эта змея не убегает подобно другим змеям от человека, а, свернувшись спиралью, спокойно поджидает его, чтобы с быстротой молнии броситься на него. Она, бесспорно, самая ядовитая и опасная змея, живущая в Гвиане, и укусы ее, безусловно, смертельны". С этим описанием согласны и другие наблюдатели, которые прибавляют, что бушмейстера опасаются больше, чем страшного гремучника.
        "В северной и средней Бразилии, - говорит принц фон Вид, — эта змея живет всюду, потому что я слыхал о ней во всех местах, где бывал, и мои охотники убивали ее в лесах у рек Иритиба и Итапемирим, Рио-Доце, Перухипе и далее на север". Маркграф находил ее в Пернамбуко, Вухерер около Бахии, Чуди во всех прибрежных местностях бассейна Амазонки, начиная с провинции Сан-Паулу, далее на север в Куйябе и Мату-Гросу; Шомбургк и другие наблюдатели видели ее в Гвиане.
        Это большая, красиво разрисованная, ленивая змея, которая, как говорят, толщиной равняется мужскому бедру; она выбирает для местожительства преимущественно прохладные, тенистые леса, в которых обыкновенно спокойно лежит, свернувшись на земле. Она никогда не влезает на деревья. По образу жизни и нраву очень похожа на страшного гремучника. Уверяют, что ночью она подползает к огню, и поэтому бразильцы, вынужденные кочевать в лесах, почти никогда не разводят огня. Говорят еще, что она выплевывает яд, когда хочет напиться, и еще многое другое. Некоторые португальцы говорят, будто она ранит шипом хвоста; но индейцы и негры, которых я расспрашивал об этом, всегда мне указывали на отверстие страшного зуба, как на вместилище яда.

Бушмейстер, или сурукуку (Lachesis muta)
        Кажется, что в Бразилии время сбрасывания кожи этих змей совпадает со временем линяния птиц, так как я нашел однажды в марте, в первобытном лесу около Марро-д'Аррара, совсем свежесброшенную кожу, на которой еще были отпечатаны все чешуйки.
        Над пищей и размножением этой красивой змеи мне не случалось делать наблюдений, но нужно полагать, что в этом отношении она вполне сходна со страшным гремучником. Вследствие величины и толщины своего тела, так же как и силы оборонительных средств, эта змея может справиться с довольно большим животным.
        Ее укус убивает быстро. Около Рио-де-Жанейро один негр умер через шесть, другой через 12 часов после укуса, и рассказывают еще много подобных случаев. Говорят, что у укушенных кровь льется из ушей, рта и носа. Однако если быстро оказать помощь, то раненые часто выздоравливают. Во множестве легенд и басен об этой змее бывает довольно трудно отделить правду от лжи. Один голландский колонист сообщает о бушмейстере следующее: "К счастью, эта змея не очень часто встречается вблизи плантаций, а живет больше в высоких лесах. Но так как в них много лесопильных мельниц, и многие торговцы лесом живут в тех местах, то часто случается, что некоторые из них умирает от укусов змеи. Один индеец нанялся к господину Моллю в качестве охотника и отправился однажды в лес за дичью. Некоторое времени спустя его собака принялась выть - верный признак близости змеи. Испугавшись за жизнь собаки, индеец поспешил на ее голос с ружьем в руке, но змея бросилась на него раньше, чем он ее заметил, сильно укусила В руку выше локтя и исчезла. Не чувствуя пока боли, индеец преследовал змею, убил ее, распорол ей живот и натер рану ее желчью, как противоядием; после того он, взяв в руки змею, поспешил домой. Но так как до дома было очень далеко, он почувствовал на полдороге слабость и холод, так что члены его окоченели, и он упал обессиленный на землю. Собака, заметив, что хозяин лежит без чувств, побежала домой и там подняла шум. Молль понял, что с его охотником случилось несчастье и вместе с одним из своих людей последовал за собакой. Через полчаса они нашли индейца на земле, совершенно окоченелого, но еще в полном сознании. Молль со своим слугой перенес раненого домой; однако все примененные средства оказались недейст- вительными: яд уже проник в кровь, так как со времени укуса прошло несколько часов и смерть была неизбежна.
        Однако, как ни опасен укус этой змеи, раненый почти всегда может быть спасен нижеупомянутыми средствами, если применять их в течение первых часов после укуса: больному дают пить, мало-помалу одну или две бутылки молока с 4-6 ложками деревянного масла, когда оно есть налицо; дают жевать сырой сахарный тростник или, за неимением его, горький померанец, глубоко вырезают рану и накладывают на нее вытяжной пластырь из размоченных табачных листьев с очень обыкновенным в Вест-Индии корнем репейника, смоченным бензойной или камфарной тинктурой; этот пластырь меняют каждые четверть часа и добавляют к нему опиум, если края раны почернеют. Больному вовнутрь дают слабительные и рвотные средства, а рану искусственно поддерживают еще в течение нескольких дней". Действительны ли вполне эти средства - остается пока нерешенным, особенно после утверждения в противном Шомбургка. Последний сообщает нам одну замечательную историю, основанную на его собственном опыте. "Во время моего первого пребывания в Бартико-Грове, - пишет он, - я встретил там человека, сын которого был укушен коварным бушмейстером в левую щеку за несколько дней до моего приезда. Отец нашел сына в бессознательном состоянии и высосал ему рану. Через четверть часа после того этот человек почувствовал невыносимые страдания, голова распухла и скоро превратилась в бесформенную массу: появились все признаки отравления.
        которое, как оказалось, проникло в кровь через отверстие больного зуба. Мальчик умер, а отец остался хворым; по крайней мере, я его еще застал таковым в последнее свое пребывание в тех местах".
        "Индейцы и негры, - говорит принц фон Вид, - иногда едят мясо бушмейстера, предварительно отрубив ему голову. При встрече с этой змеей в нее стреляют из ружья, так как всякий считает долгом убить это опасное и огромное животное, которого все боятся и ненавидят. В змеиные ловушки он тоже иногда попадает и тогда обыкновенно долго остается живым".
        В Европу бушмейстер попадает гораздо реже, чем этого желали бы наши знахари. В честь его одно из их средств названо "Лахезис", вероятно потому, что для его изготовления Геринг прежде всего взял яд бушмейстера и обработал его. Удивительное действие этого средства может доказать следующий рассказ. "Когда мы вспоминаем, - говорит Геринг, - старые народные лекарства, то не можем не заметить, что для их изготовления использовали многих рыб, а еще чаще земноводных. Эти страшные, отвратительные существа должны были иметь силу преодолевать самые ужасные болезни. Рассмотрев внимательно известные нам старые предания, мы увидим, что жареные лягушки, сушеные ящерицы, жир змей, кровь черепах и преимущественно их желчь расхваливаются на все лады, как самые действенные средства против сыпи и нарывов. Но самым сильным животным ядом справедливо считается змеиный, так что страшно и употреблять его как лекарство, особенно если вспомнить, что многие из укушенных и исцеленных от него всю жизнь страдали сыпями на укушенном месте, которое, говорят, делалось такого же огненного цвета, как сама змея. Если, кроме того, принять во внимание, что большое количество этого яда убивает мгновенно, меньшее количество производит опухоли и воспаления и даже самое малое вызывает опасные припадки, то, конечно, надо стараться настолько уменьшить дозу, чтобы его действие было менее быстро. Поэтому еще раньше моего приезда на юг, у меня появилось сильное желание исследовать знаменитый яд. Опыты со змеиным ядом, растертым в молочном сахаре, не только покажут, как он действует на людей, но и дадут возможность с большей уверенностью лечить больных и из множества противоядий выбирать самые действенные; они, наконец, возведут змеиный яд на степень очень важного целебного средства. Я здесь напомню только рассказ Галена, в котором говорится, что прокаженный был исцелен вином, в котором околел уж. Мне тоже сообщили здесь (в Парамарибо) под большим секретом, что жареная голова ядовитой змеи, истолченная в порошок, служит главной составной частью порошка, который, втертый в ссадины кожи, не только предупреждает вредное действие укуса, но исцеляет и после укуса. Наконец, я видел прокаженного, у которого, как мне говорили, пропали все струпья на лице и на всем теле вследствие лечения этим порошком. Не следует пренебрегать народными средствами, до Ганемана они были почти единственным источником аптекарских лечебных средств. Часто инстинкт указывал людям на такие средства, на которые не натолкнул бы их и столетний опыт. Все это, вместе взятое, заставило меня сильно желать приобрести большую ядовитую змею".
        Такое вступление заставляет ожидать весьма многого; действительно, Геринг не обманывает наших ожиданий. Он рассказывает весьма подробно, как в 1828 году он добыл себе бушмейстера, выжал яд, 10 капель его смешал со 100 гранами молочного сахара и эту смесь растирал в течение "целого часа"; потом 10 гран этой смеси опять смешал со 100 гранами сахара, чтобы получить сотые части, считая каждую каплю яда за гран. К счастью для страждущего человечества, сам изобретатель чудесного средства испытал его действие тотчас на самом себе. "При растирании яда, - говорит он, - я заметил, что вдыхаю его мелкие частицы. Вследствие этого я почувствовал сзади на нёбе странное ощущение, как бы щекотание; через час появилась щемящая боль в горле, на маленьком местечке, глубоко справа, на стороне глотки; при глотании боль не увеличивалась, но усиливалась при нажимании. Несколько часов спустя меня вдруг охватил страх или, точнее, тяжелое предчувствие чего-то ужасного; оно мучило меня более часа. К вечеру случился припадок необыкновенной, почти безумной ревности, столь же глупой, как и непреодолимой, позднее слабость, усталость, сонливость и при этом страшная болтливость, но говорил я кажется, вздор. Аппетит совершенно пропал вследствие неприятного ощущения в желудке, появилось сильное желание выпить пива, время от времени чувствовалась вышеупомянутая боль в горле. Когда я, наконец, совершенно сонный (как мне казалось), лег в постель, то заснуть никак не мог, ворочался с боку на бок, не находя удобного положения: все казалось - что-то давит в шею и в затылок. Всякое прикосновение к гортани было не только чувствительным, но производило ощущение удушья и увеличивало боль горла сзади. Ладони, подошвы и живот были очень горячими. Заснув, наконец, поздно, я очень рано проснулся. На другой день испражнения были недостаточны, полужидки и глинистого цвета; на третий день утром сделался понос с кашицевидным испражнением, а после обеда, заснув, видел превеселые, уморительные сновидения".
        При первом употреблении этого удивительного средства таким искусным врачом получилось следующее: отвращение к курению, вспыльчивость и гнев, но без злобы, недоверие и подозрительность, щекотанье в кончике носа; в углах глаз чувствовалось давление, и они слезились; перед полуночью появилось возбужденное состояние, и после полночи - внезапный понос, потом поразительная апатия, забывчивость и желание напиться вина, боль под ложечкой при давлении, зуд между пальцами, беспокойство, вызывающее на воздух, насморк и понос, которые, возможно, доказывали, что прием был слишком силен.
        Город Змеиногорск в Алтайском горном округе, по словам Ренованца, получил название от поразительного количества змей, которые сначала находились в рудоносных горах и в таком количестве, что их складывали в кучи и сжигали, чтобы от них избавиться. Когда мы, т. е. Финш, граф Вальдбург-Цейль-Траухбург и я, летом 1876 года посетили этот красивый город, то решили исследовать: заслуживает ли и теперь городок свое название, и попросили нашего радушного хозяина, горного чиновника Иванова, послать кого-нибудь из незанятых рабочих на охоту за змеями. Несмотря на грозу и дождливый день за самый короткий срок нам принесли исключительно ядовитых змей, нашу общеизвестную гадюку и еще единственного европейского представителя гремучников.
        Обыкновенный, или палласов, щитомордник (Agkistrodon halys) служит представителем рода щитомордников (Agkistrodon). Палиссо де Бовуа обозначает этим названием всех гадюк без погремков с треугольной головой, покрытой сверху обыкновенным числом щитков, с длинным туловищем, снабженным 17-27 рядами киловатых чешуек, и с очень коротким, неспособным к схватыванию хвостом, нижние щитки которого расположены в два или три ряда, а последняя чешуйка, похожая на жало и роговая, по утверждению некоторых исследователей, представляет недоразвившийся гремок. Известны 9 или 10 видов щитомордников, которые обитают по большей части в Северной и Центральной Америке, в некоторых своих формах распространяются на Среднюю и южную Азию, а один вид переходит и за Урал и таким образом проникает на крайний восток Европы. Все эти змеи живут исключительно на суше*.

* Сейчас насчитывают до 14 видов щитомордников.

        Обыкновенный щитомордник не превосходит по величине обыкновенную гадюку. Совершенно треугольная голова необыкновенно плоская, на конце морды косо срезана снизу, сверху углублена в виде желобка и покрыта девятью обыкновенными щитками; покрытая щитками часть головы невелика и, по крайней мере, половина ее прикрыта ими. Щитки отличаются тем, что каждая пара или каждый щиток лежат в особой плоскости и задним краем прикрывают передний край следующих пар или щитка; таким образом, получается более или менее ясно обозначенное черепичное расположение всей группы головных щитов. Отличительной особенностью этого вида, по Штрауху, являются узкие передние лобные щитки, которые составляют фигуру в виде полумесяца и создают выпуклую возвышенность; вся морда имеет форму более или менее сильно изогнутого седла. Голова всегда очень резко отделяется от сжатой и тонкой шеи; туловище довольно длинное и посередине почти круглое, покрыто 25 рядами килеватых чешуи и перед хвостом немного утолщено; последний очень короток, конусообразно заострен и снабжен вышеупомянутым роговым придатком, довольно длинным, слегка изогнутым и с заметной бороздкой во всю длину. Окраска верхней стороны всегда буровато желто-серая, на середине спины более темная; нижняя сторона более или менее чистого желто-белого цвета; на задних щитках замечаются более или менее ясные черные точки. Совершенно то же заметно на краях губных щитков, которые на желтом фоне имеют каштановый рисунок. Узор головы состоит из большого, правильной четырехугольной формы пятна, находящегося на обеих парах лобных щитков, из широкой, на середине прерывающейся поперечной полосы, тянущейся от одного предглазного щитка к другому, и из очень широкой полосы, пробегающей от заднего края глаза до угла рта через шею. Все эти рисунки имеют окраску спины и более или менее заметно окаймлены желтой каймой. Вдоль всей спины и на конце хвоста находятся в большом количестве желтые или желто-белые, окаймленные черным, поперечные полосы, по краям зазубренные, часто прерывающиеся или развитые лишь наполовину; иногда они разветвляются наподобие сети. По сторонам туловища к ним примыкают черно-бурые, окаймленные молочно-белым, большей частью правильные полосы, расположенные продольными рядами. Первое пятно на затылке отличается от остальных подковообразной формой. У этой змеи тоже встречаются видоизменения в цвете и рисунке.

Обыкновенный, или палласов, щитомордник (Agkistrodon halys)
        Область распространения обыкновенного щитомордника, открытого Палласом в верховьях Енисея и впоследствии вновь найденного близ устьев Волги и у Ленкорани, простирается от Волги на востоке до Енисея и от 51 градуса северной широты на юг, до какой широты еще неизвестно. В Европе эта змея обитает только между Волгой и Уралом в степных местностях. Ее настоящей родиной можно считать Среднюю Азию и южную Сибирь, так же как север Туркестана и Монголии. В Киргизской степи, именно в юго-восточных ее частях, она может вместе с гадюкой считаться самой рас- пространенной змеей; то же самое можно сказать и о степях Алтайского края.
        По нашим, впрочем, очень поверхностным, наблюдениям, обыкновенный щитомордник не имеет постоянного убежища, а ложится днем то тут, то там, свернувшись клубком, между травами степи. Когда мы с нашими киргизскими п ровод н и кам и переезжал и через степ ь Семиреченской области, а потом через долину Эмиль, каждый день по нескольку раз какой-нибудь киргиз вдруг вытаскивал длинный нож, наклонялся с седла и наносил быстрый удар. Это всегда обозначало присутствие ядовитой змеи, то гадюки, то щитомордника, и доказывало нам, как распространены здесь эти животные. Кочевники с полным правом ненавидели и ту, и другую змею, потому что из-за них они нередко теряют ягнят и коз, хотя и те, и другие знают этих змей и избегают их. Те киргизы, которых я расспрашивал, ничего не могли сообщить мне относительно пищи этой змеи, и я решаюсь высказать догадку, что щитомордники, так же как и гадюки, питаются мышами, маленькими птицами, преимущественно жаворонками и, вероятно, жабовидными ящерицами, очень обыкновенными в степи. Зато киргизы многое знали об образе жизни обеих змей, знали, например, что они ночные животные и в самое жаркое время года лежат на солнце только в утренние и вечерние часы, в полдень же прячутся в тень кустарника, под камнями или залезают в воду. Укуса щитомордника очень боятся, потому что верного средства против него не знают. Сначала надрезают у укушенного рану, высасывают яд, дают тинктуру опиума и, наконец, мочат в воде укушенное место до тех пор, пока не спадет опухоль и пока нельзя приняться за втирание змеиного жира. В продолжение всей болезни читают места из Корана. От укусов страдают долгое время, иногда месяцами и даже годами. Удивительно то, что русские, которые в Змеиногорс-ке ловили нам гадюк и щитомордников, нисколько не разделяли страха киргизов и обращались со змеями с достойной порицания небрежностью. Чтобы безопаснее их переносить, они делали из гибких сучков очень удобные щипцы, причем надрезали сук до половины, потом, начиная от разреза, расщепляли, затем сгибали так, что обе стороны отставали друг от друга и представляли стороны щипцов. Между этими последними защепляли шею пресмыкающегося, отпускали сучок и так крепко захватывали на любом месте шею, что змея уже никого не могла укусить. При этом они думали, что сделали все для своей безопасности и, не обращая ни малейшего внимания на ядовитые зубы, обходились со змеями так, будто не знали об их ядовитости. Как мне рассказывали, многие бывают искусаны гадюками и щитомордниками, но так как они верят, что втиранием дегтя можно предотвратить последствия укуса, то мало остерегаются.
        На Яве живет гладкий, или островной, щитомордник (Agkistrodon rhdostoma), который отличается от других родственников сжатым туловищем и гладкими, не килеватьши чешуями на голове и на теле. Во всем остальном чешуйчатый покров этой змеи только тем отличается от других видов, что чешуйки, расположенные в 21 ряд, лежат более косо, чем обыкновенно. Длина щитомордника не больше 95 см.

Гладкий, или островной, щитомордник (Agkistrodon rhdostoma)
        У этого вида также замечается темно-бурая с беловатой или розоватой каймой продольная полоса от глаз до угла рта. Спину украшают на красно-буром фоне два ряца черно-бурых треугольных пятен с черной и белой каймой, которые то сливаются с черной, средней полосой, то переходят с одной стороны на другую, и, таким образом, представляют весьма красивый рисунок. Белая нижняя сторона слегка покрыта буроватыми жилками.
        Эта змея живет в Сиаме, а также в западной части Явы яа суше, прячась между травами; она проникает в сады деревень и даже городов. Яванцы считают гладкого щитомордника самым ядовитым животным их острова. Шлегель рассказывает, что два работника, которых в Бейтензорге укусила эта змея, умерли через пять минут.
        Как и другие ядовитые змеи, гладкий щитомордник родит живых детенышей и питается обыкновенно лягушками, остатки которых Шлегель находил в его желудке.
        Циветты и мангусты помогают людям уничтожать эту красивую, но опасную ядовитую змею.
        Медноголовый, или мокасиновый, щитомордник (Agkistrodon contorthx) - один из самых известных и распространенных североамериканских видов. Длина его около 1 м, редко больше. Туловище толстое, хвост довольно короткий, снизу покрыт щитками, а на конце снабжен роговым острием, голова представляет удлиненный треугольник, но очень заметно отделена от шеи; с верхней стороны не очень плоская; углубление, которое лежит между верхней губой и передним глазным щитом, не особенно глубоко, рот сильно разрезан. За затылочными щитками нет других некилеватых щитков, как у водяного щитомордника. Красивый медно-бурый цвет, который блестит на боках, составляет основную окраску верхней части тела; около 126 красно-бурых с более темными каймами поперечных полос, выгнутых дугами на боках, создают узор спины; и благодаря ему она и получила свое название, потому что его можно сравнить с мокасинами. Эти поперечные полосы, которые тянутся до самого хвоста, перемежаются с неправильными и одинаково друг от друга отстоящими пятнами основной окраски. Брюшные щитки светлого медно-красного цвета и украшены по сторонам большими многоугольными, более темными пятнами, которые перемежаются с такими же круглыми. Голова обыкновенно более светлого цвета, чем туловище, и украшена широкой светлой полосой, с более темными краями, проходящей от конца морды по всей стороне до угла рта.
        Область распространения медноголового щитомордника простирается от 45 градуса северной широты до крайнего юга восточных штзтов Северной Америки. Местом жительства служат болотистые районы, преимущественно широкие пастбища, тенистые луга с высокой травой; пищу составляют полевые мыши, птицы и, вероятно, лягушки. Вследствие подвижности медноголового щитомордника американцы боятся их больше, чем страшного гремучника, которому они почти равняются по ядовитости своего укуса. Кари упоминает случай, что укушенная медноголовым щитомордником лошадь через несколько часов издохла. Нерлинг приводит, наоборот, около 20 случаев, когда его укусы не приводили ни к смерти, ни даже к опасной болезни. Его движения гораздо быстрее движений страшного гремучника, но все же довольно ленивы; по характеру и привычкам он не отличается от других, быстро раздражающихся ядовитых змей.
        При приближении человека змея принимает наступательную позу, поднимает треугольную голову, вертит языком и двигает из стороны в сторону кончиком хвоста. Кунце долгое время наблюдал эту змею и может удостоверить, что она не кусается ни в растянутом положении, ни когда лежит, свернувшись. Опасна лишь тогда, когда лежит, выгнувшись наподобие латинской буквы S. Гартман также описывает привычки этой змеи по жившим в неволе экземплярам, которые он получил из Северной Каролины. Она не оставляет своей дикости даже после долгой неволи и во время гнева машет концом хвоста, подобно страшному гре мучнику, с заметным шумом. Ее яд убивал мышей за -4 мину ты; при голоде она проглатывала их тотчас же; в другое время давала им лежать несколько дней. Рыб она не трогала. При перемене кожи у нее образуется подкожная беловатая жидкость, которую наш наблюдатель заметил также у лазающих, водяных и других североамериканских ужей.

Медноголовый, или мокасиновый, щитомордник (Agkistrodon contortnx)
        Относительно размножения я не имею никаких сведений, но не думаю, чтобы оно отличалось от размножения других видов этого семейства.
        Гораздо лучше медноголового щитомордника знаем мы его ближайшего сородича, водяного щитомордника (Agkistrodon piscivorus), который тоже живет в Северной Америке, но исключительно в болотах и топях,реках и озерах. Это тоже большая ядовитая змея, так как длина ее доходит до 1,5 м. От медноголового щитомордника водяной щитомордник отличается двумя гладкими сверхкомплектными щитками, которые лежат за большими затылочными щитками, и, кроме того, маленькими чешуйками, которые теснятся между задними лобными и теменными щитками. Окраска очень изменчивая. Большинство змей испещрены по глянцевитому зелено-серому фону более или менее правильными темными полосами. Одна разновидность, которую американцы называют водяной гадюкой, — ровного темно- землянисто-бурого или матово-черного цвета, и ее полосы выступают только непосредственно после линяния. У другой разновидности преобладает красивый каштановый цвет, который иногда темнеет до густого оливкового цвета, а на нижней стороне переходит в желтовато-бурый; эта окраска свойственна только молодым змеям, у некоторых, впрочем, она сохраняется и до глубокой старости. Обыкновенно нижняя сторона заметно темнее, чем у медноголовых щитомордников.

Водяной щитомордник (Agkistrodon piscivorus)
        По Гольброку, эта змея распространяется от Педи, речки Северной Каролины, на юг по всей Северной Америке и на запад до Скалистых гор, но встречается обыкновенно вблизи воды или в самой воде. Она живет на берегу островов, в озерах, болотах, прудах и ручьях, на сухой земле совсем не попадается. Во время сильной жары змеи лежат в большом количестве на нависших над водой ветвях, поспешно соскальзывают с них, если что-то им угрожает, и быстро уплывают. Катэсби считает, что они лежат на ветках, высматривая добычу, но вероятнее, они отыскивают сучья, чтобы погреться на солнце, потому что даже в безлесных болотах или на полях в полдень они поднимаются, ползут на сухие места, чтобы подставить себя солнечным лучам. Пища их состоит преимущественно из рыб и амфибий, но они не щадят млекопитающих, птиц и вообще ни одного позвоночного животного, которого могут проглотить. По отзыву всех наблюдателей, которые их изучали, эти змеи составляют предмет ужаса работающих на полях и возбуждают страх в большей степени, чем гремучие, потому что эти последние, как говорят, ранят только тогда, когда их раздражат, между тем как водяные щитомордники нападают без всякого повода и стараются укусить всякое живое существо, которое к ним приближается. Они пугают не только людей, но и зверей, которые живут в болотах или держатся вблизи воды: млекопитающих, птиц, пресмыкающихся, земноводных и рыб, потому что никто не застрахован от них.
        Из всех ядовитых змей водяного щитомордника легче всего содержать в клетке, он сразу принимается за корм, употребляет самую разнообразную пищу и размножается без всяких затруднений. В Лондонском зоологическом саду пара этих животных произвела на свет детенышей, из которых Эффельдт получил четырех. Они дали ему возможность сделать многие наблюдения. Змеи ели и теплокровных, и холоднокровных животных, охотнее всего рыб, которых они предпочитали всякой другой пище. Эффел ьдт назы вает их сам ы м и опас н ы м и соседями, которых только могут иметь змеи или маленькие животные, потому что они кусают и отравляют не только млекопитающих и птиц, но и пресмыкающихся, земноводных и рыб, даже других змей. Наш наблюдатель заметил, что из носатых гадюк, впущенных в клетку к водяному щитоморднику, некоторые исчезли; он обратил на это внимание и однажды увидел, что самец водяного щитомордника укусил носатую гадюку. Желая узнать действие этого укуса, Эффельдт остался у клетки и к немалому удивлению очень скоро заметил несомненные признаки последовавшего отравления гадюки. Через несколько минут укушенная змея замерла и в скором времени сделалась совершенно бесчувственной. Тогда водяной щитомордник схватил змею за середину тела и, не выпуская ее, придвинул свою пасть к голове жертвы и повернулся так, что гадюка была прямо против его рта, и начал ее проглатывать. В зоологических садах, по словам Эффельдта, должны были отделять водяных щитомордников от страшных гремучников, живших в одной клетке, потому что первые нападают на вторых, хотя и больших, чем они сами, и опасно ранят их. Ужи и другие безвредные змеи или ящерицы, принесенные к водяным щитомордникам, выказывают ужасный страх и всегда стараются от них убежать, но скоро бывают пойманы и рано или поздно укушены. Притом эти змеи никогда не проявляют той слепой и бешеной ярости, какая замечается у гремучих змей и гадюк; не выказывая особенного раздражения, они пристально смотрят на жертву и вдруг бросаются к ней на целую половину своего туловища, чтобы укусить. Они очень кровожадны; например птиц, которых приносят в клетку, или рыб, они очень скоро убивают, даже когда неголодны.
        У своих пленников Эффельдт заметил, что они совокупляются несколько раз и притом в различные времена года, сначала весной, затем летом и окончательно осенью, около 10 октября. При этом замечается, что эти змеи во время совокупления свиваются в клубок. К одной паре, которая долгое время находилась в клетке, были принесены две другие, по-видимому, самки. Они принимали участие в первом совокуплении, свидетелями которого были, обвивая совокупляющуюся парочку. Совокупление начинается с действительных ласк со стороны самца, который сначала окружает самку, живее, чем прежде, вертит языком, начинает дрожать хвостом, потом приближает свою пасть к самке, так что кажется, будто они хотят кусаться, причем и самка также вертят хвостом, показывая свое благоволение; обе змеи приближаются друг к другу с продолжающимся дрожанием хвоста и совокупляются так быстро, что едва можно заметить. Даже после совокупления продолжаются ласки, с той только разницей, что они проявляются с обеих сторон, причем нельзя сказать, кто из них нежнее, самец или самка. После того, как совершилось спаривание одной пары, приближаются и остальные змеи того же вида с теми же самыми ласками с явным намерением тоже принять участие в совокуплении, что часто и случается, если есть налицо оба пола, так как стремление к спариванию овладевает всеми. Пара остается соединенной большей частью целый час.
        Относительно своих воспитателей водяные щитомордники выказывают себя удивительно добродушными и кроткими и, можно даже сказать, благодарными. Раньше, чем другие ядовитые змеи, они теряют охоту кусать его и легче других сородичей привыкают брать от него пищу. Я сам видел, что когда Эффельдт протягивал им щипцы с рыбой или сырым мясом, они тотчас же подходили и брали у него из рук пищу и моментально начинали двигаться, как только он отворял дверь клетки. Первый кусок рыбы или мяса они хватают с известной нежностью, потом начинают быстро проглатывать; при остальных кусках они кажутся жаднее, так как у них аппетит разыгрывается по мере того, как они едят. При этом часто случается, что они кусают щипцы, очевидно, только по ошибке; потому что, по уверению Эффельдта, эти животные никогда не пробовали угрожать своему воспитателю, напротив, всегда были так добродушны, что тот совсем легкомысленно с ними обходился, при кормлении беззаботно стоял при открытой двери и позволял змеям наполовину выходить из своей клетки, чтобы достать корм. При таких обстоятельствах случилось раз, что друг Эффельдта Вагенфюр, вдруг почувствовал что-то на своей руке, именно язык змеи, который ощупывал руку, очевидно, с намерением найти что-нибудь съестное, впрочем, без всякого желания обидеть беззаботного человека. Подобное приручение трудно заметить у других ядовитых змей.
        Относительно медно-бурой разновидности водяного щитомордника Эффельдт также сообщает ценные сведения. В ноябре 1871 года этот знаменитый воспитатель змей получил водяного щитомордника-самца названной окраски, а в июне следующего года ему удалось приобрести и самку той же разновидности. 21 января 1873 года в прекрасный солнечный день обе змеи спарились, а в июле наш наблюдатель нашел в клетке восемь живых, только что родившихся змеенышей. Длина этих миловидных зверьков при рождении едва достигала 26 см. Окраска была не такая, как у родителей, а мясного цвета, на голове краснее, узор состоял из черно-бурых зигзагов. После первого линяния, дней через 14 после рождения, цвет туловища перешел в более красно-бурый, а после второй перемены, последовавшей через пять недель, - в медно-бурый. Но и при этом голова оставалась более светлой. До второго года окраска не изменилась, и только после этого времени кожа стала постепенно темнеть, пока не перешла в вышеописанный цвет. В продолжение 14 первых дней молодые щитомордники не принимали никакой пищи; после этого они начали, отказываясь решительно от рыб, пожирать маленьких лягушек. Через два месяца они достигли длины 34 см, их головы тогда уже были гораздо больше головы взрослой гадюки, благодаря чему они могли поедать полувзрослых лягушек. "Сейчас же после рождения, - говорит Эффельдт, - я унес молодых змеенышей, кроме одного, из клетки родителей, опасаясь, чтобы их собственный отец не проглотил их. Первые дни я не замечал змееныша, оставленного при родителях; только восемь дней спустя увидел его лежащим на теле своего отца, и заметил, что тот очень ласково облизывал его со всех сторон. Этот случай доказал мне, что эти змеи чувствуют нежность к своим детенышам, между тем как со всеми другими существами, даже с другими видами змей они живут во вражде и нападают не только на всякое животное, но и на человека. Когда я посадил вместе многих змей одного вида, между ними царствовала дружба, когда же я впустил змею другого вида, на нее сейчас же напали и укусили. Укус ни когда не имел вредных последствий для змеи того же вида, тогда как другие виды, которые были в клетке, всегда поддавались действию яда11.
        Эффельдт для опыта давал своему водяному щитоморднику кусать различных животных. Посаженная в клетку со змеями крыса, укушенная только одним ядовитым зубом в бедро задней ноги, собственно была только оцарапана, как доказало исследова ние. Тотчас после полученного укуса крыса начала беспокойно бегать назад и вперед; через несколько минут ее поврежденный член онемел, через 10 минут она с взъерошенной шерстью сидела, съежившись, в углу, не двигаясь; через 17 минут после укуса лежала на боку вследствие наступивших судорог, и через 40 минут последовала смерть. Менее опасным оказался укус молодого двухмесячного водяного щитомордника, который был тоже нанесен только однмм ядовитым зубом; через пять минут последова ло онемение ноги крысы, через 6 минут она заметно распухла, через шесть часов опухоль перешла в нагноение; но этим и прекратилась опасность, потому что в следующие дни крыса уже ела и только немного хромала на укушенную ногу. Впрочем, другая крыса, которую молодая змея укусила в голову, умерла через две минуты. У укушенных лягушек сейчас же случались судороги, и они вскоре умирали.
        Так как я получил от Эффельдта многих водяных щитомордников и долгое время воспитывал их, то могу подтвердить его показания, прибавив кое-что и от себя. Водяные щитомордники ночные животные; впрочем, днем они не так ленивы и сонливы, как другие гремучие змеи или гадюки. Раз привыкнув к клетке и к правильному кормлению, они редко отказываются от предложенной им и днем пищи, обыкновенно сейчас же подходят к ней, чтобы съесть. Рыбы составляют лакомое кушанье взрослых щитомордников; обыкновенно они хватают их, не отравляя раньше, и проглатывают головой вперед; не брезгуют они тоже и лягушками, но отравляют их большей частью до проглатывания; маленьких млекопитающих они тоже пожирают, раньше укусив их. В теплое время года или в хорошо натопленной клетке они проводят почти целые дни в тазу с водой, укладываясь там рядом или друг на друга во всех, возможных для змей положениях, так что глазам представляется чудесно сплетенный клубок, из которого то тут, то там возвышается змеиная голова. Такое купание доставляет им высочайшее наслаждение, и пока змеи в воде, они силой отражают всякое нарушение их спокойствия. Если всем не хватает места, может произойти ссора. Хотя змеи, поселенные вместе, живут мирно, не сердятся, если одна вползает на другую, и редко ссорятся из-за пищи. Рассердившись, они начинают нападать, а если при этом ими овладевает стремление к совокуплению, то страстность их характера, и без того заметная, еще увеличивается, и серьезные битвы становятся у них делом обыкновенным. При поединках они недолго остаются в наступательных положениях, но тотчас же начинают кусаться и ранят друг друга при этом так серьезно, что кровь сочится из многих ран их тела.
        Несмотря на то, я никогда не видел, чтобы хоть один из укушенных щитомордников обнаружил какие-нибудь признаки отравления, и должен согласиться с Эффельдтом, когда он говорит, что их обоюдные укусы нисколько им не вредят " Во время случки они необыкновенно возбуждены, беспрестанно ползают взад и вперед по клетке даже днем, угрожают соперникам и кусают друг друга, очень нежно облизывают избранную самку, наконец, обвивают ее обычным у змей образом, причем и происходит совокупление. Развитие зародыша, вероятно, ускоряется под влиянием теплоты и замедляется от охлаждения.
        Ядовитые азиатские копьеголовые змеи, или куфии , (Trimeresurus) - довольно стройные животные с треугольной головой, покрытой (за исключением самого кончика морды и надглазной области) только небольшими чешуйками, а не щитками, и с довольно длинным цепким хвостом, переходящим в тонкое острие. Я могу еще к ним добавить, что тело этих змей покрыто чешуйками, более или менее килеватыми и расположенными рядами, числом от 13 до 31; щитки нижней стороны хвоста расположены большей частью двумя рядами, редко - в один ряд.
        Бамбуковые куфии предпочитают жить в траве и кустах; бурые же и серые, более неуклюжие и менее подвижные виды, любят ровную землю или каменистые и скалистые местности и даже высокие горы. Но обе группы, на первый взгляд, резко отличаются по цвету, образуют многочисленные переходные формы. Многие из них, как это доказывает приспособленный к хватанию хвост, древесные змеи, которые большую часть жизни проводят на ветвях деревьев и вообще на растениях и только иногда спускаются на землю; другие живут только на земле.
        Чтобы ознакомиться с образом жизни бамбуковых куфии, будет достаточно сообщить все то, что мне известно об одном из видов, живущих в Индии.
        Бамбуковая куфия, или бодру-пам (Trimeresurm gramineus), - средний по величине вид этой группы, в длину достигает 71 см; верхняя сторона туловища водянисто- или травянисто-зеленого цвета; нижняя - зеленовато-белая. От белой нижней губы иногда тянется под глазами и по бокам головы к шее - такого же цвета полоса, а 21 ряд спинных чешуек иногда отделяются от брюшных щитков линией, образуемой белыми и желтыми точками. Старые самки, по словам Гюнтера, не имеют этих признаков. Кончик хвоста окрашен великолепным красным цветом. От многочисленных сородичей эта змея отличается числом рядов чешуек, маленькими килеватыми чешуйками черепа, гладкими височными чешуйками и относительно длинным, цепким хвостом.
        Область распространения бамбуковой куфии простирается от западной части полуострова Индостан до Китая; она известна от Бенгалии по всей восточной части этого полуострова до южного Китая, от полуострова Малакка и всех тропических островов, до Филиппинских, не исключая Андаманских и Никобарских, кроме Цейлона. По наблюдениям Столички, она живет в очень значительном количестве в холмистых местностях близ Мульмена и почти исключительно на деревьях. Окраска туловища этих змей так сходна с цветом листвы различных деревьев, что их трудно заметить среди нее. Столичка часто видел молодых змей этого вида и на более низких растениях, а Кантор встречал их иногда на земле. Среди ветвей они чувствуют себя как дома, так как не только превосходно лазают, но умеют принимать там са мые удобные позы. Их цепкий хвост обхватывает сук или верхнюю часть ствола зонтичного растения, чтобы туловище имело необходимую опору, и тогда последнее, или прямо вытянутое, или свернутое в несколько оборотов, или, наконец, только частью кольцеобразно свернутое, покоится неподвижно на широких листьях, сучьях или ветках, как бы составляя часть самого растения. Отдыхающая таким образом бамбуковая куфия обращает внимание на окружающий ее мир только в случае крайней необходимости. Не шевелясь, она близко подпускает человека, позволяет даже срять себя с дерева, не выказывая сопротивления, и пытается укусить только тогда, когда ее прижмут палкой или защемят щипцами. Но рассерженная, она проявляет ярость, подобно другим ядовитым змеям. По словам Мартенса, она так раскрывает пасть, что верхняя и нижняя челюсти образуют прямую линию, и тогда с острыми, выступающими из розовато-красных десен ядовитыми зубами имеет страшный вид. Протянутую ей палку так яростно кусает, что выламывает себе ядовитые зубы.

Бамбуковая куфия, или бодру-пам (Trimeresurus giamineus)
        Насколько эта куфия сонлива днем, настолько подвижна ночью, так как в это время начинается ее охота на различных маленьких птиц, млекопитающих, древесных и других лягушек, а также и насекомых, которые, по мнению Столички, составляют даже главную часть ее пищи. Этот наблюдатель никогда не находил в желудке исследованных им древесных змей остатков позвоночных животных, но он все-таки не сомневается в том, что они иногда убивают и небольших четвероногих, если это им удается без особого труда. Но все наблюдатели согласны с тем, что они пренебрегают другими пресмыкающимися.
        Яд бамбуковой куфии не считается очень сильным, однако, не подлежит сомнению, что и она может нанести опасные раны. Человек меньше страдает от них по той причине, что эти змеи, проводя время на деревьях, реже других приходят в соприкосновение с человеком. Но что они могут самым серьезным образом повредить человеку, подтверждается, к сожалению, многими примерами. "Укус ее, - говорит миссионер Гензель, - так ядовит, что я видел, как раненая женщина умерла через полчаса после укуса. Эта женщина взобралась на дерево, чтобы сорвать плоды, причем слишком приблизилась к незамеченной ею змее и тотчас же была укушена в руку. Вполне сознавая опасность такого укуса, она моментально спустилась с дерева, но едва достигла земли, как почувствовала головокружение. Ее принесли ко мне тотчас после укуса, но пока я ставил ей банки, она умерла на моих руках". Впрочем, это единственный из сообщенных мне случаев, который окончился смертью; следует заметить, что в этом случае вид змеи не был точно определен. Все другие сообщения согласны между собой в том, что люди, укушенные бамбуковыми куфиями, хотя и очень страдали, но все же чрезвычайно редко погибали от отравления, главным образом, конечно, оттого, что большинство этих змей не достигает большой величины.
        Руссель наблюдал над действием укусов бамбуковой куфии. Курица, укушенная в ногу, тотчас же подняла ее вверх; через две минуты после того легла на землю, затем пыталась встать, но не могла держаться на ногах, 5 минут спустя сильно повела головой и шеей и умерла через 8 минут после укуса. Свинья, укушенная той же змеей в переднюю ногу, уже через 7 минут выказала большую слабость и пробыла в оцепенении около четверти часа. Это состояние продолжалось около двух часов; бедное животное было не в состоянии приподняться и жалобно кричало, когда его хотели поставить на ноги; в продолжение третьего часа свинья страдала, кажется, еще более, по временам визжала и потом опять впала в забытье. Через два часа ей стало лучше, и она попробовала ходить, а через семь часов после укуса была совсем здорова. Курица, укушенная через полчаса после свиньи той же змеей, умерла через 33 минуты. Через шесть дней куфии дали укусить собаку в бедро. Через 16 минут у нее задрожали голова и ноги; через 25 минут дрожь распространилась по всему телу; собака вытягивала вперед шею, поднимала вверх морду, зевая, но не визжа. В продолжение второго часа она лежала на боку, как бы в изнеможении, шевеля времени от времени конечностями, причем вздрагивала всем телом. Через три часа после укуса припадки уменьшились, и наступило выздоровление. Два дня спустя эту же самую собаку дали укусить в оба бедра той же змее, которая за этот промежуток времени отравила еще трех кур. Она страдала около трех часов такими же припадками.
        Кантор описывает целый ряд подобных опытов, предпринятых с тем, чтобы узнать действие яда бамбуковой куфии и аналогичных ей видов, и он пришел к различным результатам: только что поевшая куфия укусила курицу, которая обнаружила лишь легкую боль, а в остальном не выказала никакого признака отравления. Другая курица, укушенная змеей того же вида, тотчас после укуса скрючила ногу, упала навзничь, через три минуты после укуса испражнилась, еще через три минуты выказала легкую онемелость головы и затылка, которая продолжалась минут пять; затем безуспешно пыталась встать на ноги, чего достигла только через 25 минут после укуса, встряхнула крыльями и, по-видимому, совсем выздоровела. Случалось, однако, что курицы, укушенные аналогичными видами змей, умирали; собаки, напротив, выздоравливали, впрочем, только при заботливом уходе.
        Представителям куфии в Новом Свете недостает цепкого хвоста; своим образом жизни они тесно связаны с землей.
        "На обоих островах: Мартинике и Санта-Люсия, - говорит Руфц, - мартиникский ботропс еще безгранично господствует в кустарниках и лесах; даже в тех местах, где уже поселился человек и обрабатывается земля, никто не может беззаботно отдохнуть под тенистым деревом или пройти через поле без охраны; никто не решается бродить среди кустарников или идти для удовольствия на охоту. Ночью вам постоянно снятся отвратительные змеи, потому что здесь вы беспрестанно слышите страшные рассказы о них".
        Мартиникский ботропс в большом количестве и повсеместно распространен на названных выше островах; он живет, по словам Моро де Жонеса, по всему острову от уровня моря до гор, окруженных облаками; плавает в воде и качается на ветках деревьев, подползает к городам, а в деревнях нередко проникает в самые дома, если они окружены кустарником или высокой травой. По словам Руфца, горы Св. Петра, достигающие 1 500 метров высоты, считаются любимым местопребыванием этих змей. Горы прорезаны пропастями в несколько сот метров глубины, покрыты густым лесом, обвитым и переплетенным лианами. Первобытная почва глубоко скрыта под толстым слоем гнили, образовавшейся с незапамятных времен из истлевших стволов растений, и плотно покрыта частью сгнившими, а частью еще живыми растениями, великолепными по форме и цвету; под ними везде лежит такая густая тень, что тут чувствуется скорее тяжелый запах смерти, чем свежее дыхание жизни. Мертвая тишина царит в этом лесу и лишь изредка нарушается однообразным пением птицы, которую прозвали горным свистуном; другие птицы там редки. Люди никогда не могли проникнуть в эту мрачную глушь, но она населена бесчисленным количеством мартиникских ботропсов.
        Густые плантации сахарного тростника составляют любимое местопребывание этой опасной змеи, но она попадается и во всякого рода кустарниках, которые могут дать ей убежище. Пещеру в скале, полое дерево, вырытую кротами или крабами яму - она обращает себе в жилище, но часто забирается в хлева и дома деревенских жителей, так как ночью предпринимает далекие путешествия даже по тем дорогам, по которым днем очень много ходит людей.
        Во время отдыха днем она лежит, свернувшись в плоский кружок с головой посередине. Но когда ее беспокоят, то с быстротой молнии она бросается на врага, вытянувшись на расстоянии, равном половине своей длины, после чего опять мгновенно сворачивается в кружок. Если в это время ходить вокруг нее на некотором расстоянии, то она незаметно для вас будет поворачиваться так, что вы постоянно видите перед собой ее лоб. Ползая, она очень высоко держит голову, что придает ей красивый и гордый вид. По земле движется с такой легкостью, точно парит над ней: не слышно ни малейшего шума и не остается никакого следа. На острове все знают, что она очень быстро плавает. "Я сам, - говорит Руфц, слова которого привожу в переводе Ленца, - бросил однажды из лодки в море мартиникского ботропса, длиной 1,5 м. Он быстро и грациозно поплыл к берегу, но едва мы его нагоняли, как он моментально останавливался, свертывался посреди реки так же легко, как на суше, и грозно поднимал голову. Удивительно, что он не пользуется своим проворством, чтобы переплыть на соседние, близлежащие острова".
        Совокупление бывает в январе, время кладки яиц в июле. Детеныши выползают из яиц в самую минуту кладки. По словам Вальяна, они появляются на свет окрашенные в два совершенно различных цвета, причем не замечается никаких промежуточных оттенков; отличия эти не обусловлены и различием полов. Многие, даже большинство, погибают в юности потому, что родители о них совсем не заботятся, и их часто убивают даже слабые животные, как, например, домашние куры. Но размножение мартиникского ботропса происходит очень быстро. По уверениям Моро де Жонеса, в животе беременной самки заключается 50-60 яиц; Боноде находил их тоже 20-60 штук, смотря по величине самки, а Руфц от 36 до 47. Детеныши по вылуплении бывают длиной 20-25 см, очень подвижны и готовы кусаться.
        В ранней молодости мартиникский ботропс питается ящерицами, позднее маленькими птицами, и под конец жизни преимущественно крысами, которые, будучи перевезены европейски ми моряками на остров, размножились там в страшном количестве. Впрочем, он охотится и за домашней птицей, и может в зре лом возрасте проглотить курицу, молодую индейку или двуутробку. Ему можно было бы поставить в заслугу истребление крыс, но никто не помянет его за это добрым словом, так как приписываемые змее человеческие жертвы слишком многочисленны. "Не подлежит сомнению, - продолжает Руфц, - что она кусается, если к ней подойдут слишком близко; но чтобы она бросилась на человека издали или преследовала убегающего от нее - не случается никогда, или, по крайней мере, очень редко, иначе на островах, на которых она водится, невозможно было бы жить человеку. В 1843 году я собирал через священников и местные власти сведения относительно смертных случаев, причиненных этой змеей, и узнал, что в каждой общине острова от ее укусов умирает от одного до трех человек. Число укушенных, но оставшихся в живых, конечно, в 10 раз больше, а так как, даже при самых благоприятных случаях, последствием укуса бывает продолжительная болезнь, а часто и онемение членов, то вред этой змеи для населения очень высок. Бывают особенно плохие годы, так например 1843, в котором укусы были смертоноснее, чем обыкновенно. Начальник округа Венанкурт сообщил мне, что меньше чем за семь месяцев в его округе от укусов змей умерло 18 человек. Клервиль тоже уведомляет нас, что в 1843 году умерли почти все, кто был укушен змеями. Между тем опустошения, произведенные крысами, именно в этом году действительно были ужасны, из чего мы, к сожалению, видим, что ожидаемая от этих змей помощь против крыс очень незначительна.
        "Во время уборки сахарного тростника негров постоянно ставят на работу рядами, мужчин и женщин попеременно. Голос надсмотрщика раздается время от времени, напоминая каждому, чтобы он остерегался змей. Заметив змею, весь ряд, при жалоб ном крике женщин, обращается в бегство. Самый храбрый негр выступает вперед и убивает чудовище, которое вследствие поднятого шума или осталось лежать на месте, или же только немного подалось назад".
        Кусая, мартиникский ботропс страшно разевает пасть, быстро бросается вперед и, укусив, опять также быстро свертывается и готовится к новому нападению. Если он очень разозлится, то кусает несколько раз. Руфц утверждает, что видел, как ботропс, кусая собак, обвивался вокруг своей жертвы. Последствия укуса ужасны: быстрое опухание укушенного места, которое скоро синеет и воспаляется, рвота, судороги, боль в сердце, непобедимая сонливость и смерть через несколько часов или дней. В самом благоприятном случае всевозможные страдания, продолжающиеся годами: голово- кружение, боль в груди, параличи, нарывы и т.п. Бесчисленное множество средств употребляются против этих укусов и большая часть их взята из растительного царства. Одно время возлагали большие надежды на гуако и поэтому перевозили его в огромном количестве из Новой Гренады, Венесуэлы и Тринидада в Мартинику, где и разводили его. Дальнейшие опыты доказали, что это средство вовсе не действенно и пришлось от него отказаться. "Грустно подумать, - говорит граф Герц, - что до сих пор не могут найти верного средства против укусов змей, и что каждый раненый ищет помощи только у старых. Мне рассказали случай, когда молодой европеец, укушенный змеей в двух местах, для каждой раны пригласил по негру и все же умер после тяжелых страданий. Однажды пришла кому-то счастливая мысль переселить в Мартинику африканского секретаря змееяда, но тамошние жители перестреляли всех этих птиц для забавы". Граф Герц сожалеет, что против размножения мартиникского ботропса не принимают серьезных мер, а Ленц советует для этой цели поселить на острове млекопитающих, уничтожающих змей, как то: хорьков, барсуков и ежей, тем более что они уничтожали бы и крыс, чем уменьшили бы количество главной пищи змей. Оба правы, хотя следует заметить, что местн ые жител и тоже стараются воспрепятствовать размножению змей. "Мой приятель Гайо, - говорит Руфц, - убивает ежегодно, на каждом сахарном поле три-четыре змеи, а другой приятель, Дюшатель, в одну неделю убил 23 штуки". По словам Гюй-она, который вел подробный счет убитых змей около форта Бурбон и окружающих его местностей, их за 4 года (1818 - 1821) достигало до 370 штук; с 1822 по 1825 год убили 2 026 молодых и старых змей, следовательно, за 8 лет убито 2 396 штук, хотя область эта очень мала. Приблизительно в то же время в управление Данцелота была назначена награда за каждую голову мартиникского ботропса, а Вианес, который выплачивал эту премию в окрестностях форта Ройал, сообщил мне, что только в окрестно стях этой крепости каждую четверть года ему доставляли 70 змей. По сообщению Лалаурета, на плантациях, принадлежащих даче Пекуль, в один год было убито 600 штук, а в следующий год 300 штук мартиникского ботропса.
        Руфц уверяет, что эта змея в неволе не принимает никакой пищи и все-таки выдерживает по нескольку месяцев. Я знаю из достоверных источников, что в Европе их держали в неволе в продолжение нескольких лет. У содержателя ботанического сада в С. Пьере, Барилье, граф Герц видел четырех красивых змей этой породы в проволочной клетке и присутствовал даже при поимке двух змей: одного чрезвычайно злобного самца в 2 м и самки в 1,6 м длины.

Мартиникский ботропс (Bothrops lanceolatus)
        Мартиникский ботропс (Bothrops lanceolatus) достигает 2 м длины и толщины мужской руки. Его окраска весьма различна даже у детенышей одной кладки. Основной, более или менее ярко-желтовато-бурый цвет переходит в бурый, серо-бурый и черный; рисунок состоит из черной полосы, пробегающей от глаз к затылку и двух рядов неправильных, более светлых, иногда тигровых поперечных пятен вдоль спины. Черная полоса иногда отсутствует. У некоторых особей бока окрашены в великолепный красный цвет. От других видов этого рода она отличается острыми краями уздечки, выложенными сверху тремя парами больших гладких щитков, семью верхнегубными щитками, и 29 рядами чешуи и совершенно не пятнистой нижней частью туловища. Кроме Малых Антильских островов мартиникский ботропс населяет еще и часть Панамского перешейка.