Семейство аспидовые змеи, или аспиды

Семейство аспидовые змеи, или аспиды

        В первом семействе аспидовых мы соединяем змей с вытянутым телом, маленькой головой, вальковатым, на конце умеренно заостренным телом. Оно округло или кажется в разрезе тупо треугольным, благодаря выступающему гребню на спине. Ноздри открываются по бокам на закругленном конце морды: уздечные щитки всегда отсутствуют; голова одета большими щитками; остальные чешуйки тела бывают довольно разнообразны. Маленькие глаза с круглым, лишь у немногих видов яйцевидным и вертикальным зрачком. Строение зубов очень различно у разных видов: у коралловых и украшенных аспидов, а также у железистых змей в верхней челюсти вовсе нет зубов кроме ядовитых, у остальных позади ядовитого зуба существует еще более короткий или более длинный ряд мелких, небороздчатых верхнечелюстных зубов.
        Один из важнейших отличительных признаков этого семейства заключается в отсутствии уздечного щитка; весьма вероятно, что это отсутствие стоит в какой-нибудь связи с находящимся прямо под этим местом ядовитым зубом. Может быть, отсутствие этого щитка, а, следовательно, меньшее число и менее свободное соединение щитков, лежащих между ноздрями и глазами, объясняется необходимостью дать этому зубу более твердое, менее подвижное положение. Правда, есть довольно много безвредных змей из других семейств, у которых тоже нет уздечного щитка. Однако, по крайней мере, это предостерегающий нас признак, который указывает нам, что не следует схватывать руками тех змей, у которых нет уздечного щитка. Полную уверенность в том, имеем ли мы дело с ядовитой или безвредной змеей, окончательно может дать нам, как мы объяснили уже раньше, лишь точное исследование их зубов.
        Семейство это распространено по всему свету, достигает большого разнообразия в Восточном полушарии, включает всех встречающихся в Австралии многочисленных ядовитых змей, но, к счастью, не имеет представителей в Европе, Оно заключает в себе почти половину всех известных ядовитых змей, и в том числе некоторых самых опасных. Почти все принадлежащие к нему виды живут на земле, однако, некоторые способны также подниматься на деревья, но, по-видимому, делают это лишь в исключительных случаях. Все охотятся за мелкими позвоночными, особенно безвредными змеями, а также и за ящерицами. Более крупные нападают на добычу из засады, но иногда преследуют ее на коротком расстоянии, кусают и оставляют умирать. Более мелкие, по-видимому, отыскивают пищу, схватывают ее и отравляют лишь при глотании. О размножении их мы имеем до сих пор лишь скудные сведения, из которых следует, что аспидовые змеи кладут яйца прежде, чем зародыши в них разовьются окончательно.
        В общем, ядовитые змеи, может быть, и уступают неядовитым в красоте окраски, но некоторые могут соперничать с ними в этом отношении; быть может, даже ни одна змея или вообще ни одно пресмыкающееся не превосходит красотой цветов аспидов, которые живут в более теплых частях Америки, а немногие виды в южной Африке. Это маленькие, но вытянутые в длину, несколько неуклюжие змеи с вальковатым телом, плоской, едва отделенной от шеи головой и коротким хвостом. Маленькие глаза имеют круглый зрачок. Одеты аспиды однородными, гладкими чешуйками, расположенными в 15 рядов, округленными брюшными щитками, простым заднепроходным щитком и расположенными попарно хвостовыми щитками. Ротовое отверстие очень мало, и челюсти растягиваются незначительно, из-за коротких барабанных и сосцевидных костей.
        Позади пробуравленных ядовитых крючко- ватых зубов у них нет сплошных зубов. Относительно первых долгое время существовало сомнение, так как некоторые из лучших естествоиспытателей, между прочим, принц фон Вид, несмотря на тщательное исследование, не могли открыть ни пробуравленных, ни бороздчатых зубов, между тем как у других видов того же рода они были найдены. Поэтому принц фон Вид считал тех аспидов, которых он наблюдал, безвредными змеями и отвергал также и ядовитость остальных. "Даже если бы у них, - говорит он, - пробуравленные зубы содержали яд, то и в таком случае было бы очень мало оснований бояться этих животных, так как при малой величине их и незначительности разреза рта, они могли бы кусать лишь совсем мелких животных и не могли бы быть опасны для человека. Аспиды, из которых я многих носил с собой без малейшего вреда, по-видимому, родственны по форме и строению двуходковым: плоская, спереди закругленная голова, маленькие глаза, длинные зубы, стоящие поодиночке в передней части верхней челюсти, маленький, едва открывающийся рот, нерастяжимый затылок - эти признаки довольно хорошо согласуются между собой в обеих группах. Чего им недостает, благодаря строению челюстей, вознаграждается, по-видимому, длиной больших клыков, которые, впрочем, могут быть пускаемы в дело лишь против очень маленьких животных". Новейшие исследователи, хотя и не причисляют аспидов к самым опасным ядовитым змеям, однако согласны между собой в том, что яд этих змей так же действенен, как и яд других змей такой же величины, вооруженных бороздчатыми или пробуравленными зубами.
        Один из великолепнейших видов - обыкновенный коралловый аспид (Micrurus соrаlliпus), змея длиной от 60 до 70 см, из которых хвост занимает около 10 см. "Основной цвет всего животного, - говорит принц фон Вид, - великолепный киноварно-красный с необыкновенно ярким, на брюхе несколько более матовым блеском. Этот красивый красный цвет прерывается на теле 16-19 черными кольцами шириной около 10-44 мм, окружающими тело и расположенными довольно правильно, через одинаковые промежутки; на переднем и заднем краю каждое кольцо очень резко отделено от красного цвета узким зеленовато-белым кольцом. Все красные и зеленовато-белые кольца усеяны черными точками, так как каждая их чешуйка с черным кончиком. Передняя половина головы до заднего конца лобного щитка голубовато-черная, на обоих затылочных щитках начинается широкая зеленовато-белая поперечная полоса, которая позади глаза опускается вниз и занимает всю нижнюю челюсть; позади нее находится черный ошейник или первое черное кольцо, за которым следует красное. Хвост обыкновенно не красного цвета, а имеет на черном фоне около 8 беловатых колец и короткий белый кончик. Эта окраска, по-видимому, очень постоянна".
        Коралловый аспид живет, как указывает принц фон Вид, в больших лесах и кустарниках около Рио-де-Жанейро, Кабо-Фрио и у Парахиба, но встречается как в Вест-Индии и Аргентине, так и на западе в Эквадоре, Боливии и низко лежащих областях северо-восточного Перу. На совершенно открытых местах его замечают реже, хотя иногда его находят также здесь и даже поблизости жилищ. В болотах он, по-видимому, не живет и скорее предпочитает всем другим местностям песчаную почву или прохладную, влажную почву лесов, где растения и опавшие гниющие листья предоставляют ему убежища.
        "Охотник, - продолжает наш автор, - который вступает на эту покрытую растениями лесную почву, останавливается с изумлением и удовольствием, увидев в зелени ярко-красные кольца этой великолепной змеи, и только неуверенность в том, опасно ли это животное, или безвредно, останавливает его желание протянуть руку за этим прекрасным существом; однако мы скоро убедились, что вовсе не опасно брать этих животных и таскать с собой живыми в карманах. Я часто находил кораллового аспида во время моих охотничьих экскурсий, но больше в теплое время года, чем в холодное. Он не принадлежит к быстрым змеям и его можно скоро догнать; он не может также влезать на деревья, как многие его родичи в первобытных лесах Бразилии. Пища его состоит из мелких позвоночных: глотать более крупных ему не позволяет узкий рот и глотка. Я не замечал у этих змей особого запаха во время спаривания, но часто находил тело их наполненным яйцами.
        Бразильцы обыкновенно много рассказывают чужестранцу об этих красивых животных, так как чудный блеск красок этих змей производит впечатление и на них; но они считают их, как и большинство змей, ядовитыми; многие думают даже, что коралловый аспид носит в своей шее еще другую маленькую змею, которая кусает". Мы знаем теперь, что оба наблюдения имеют известное фактическое основание. Высказы- вавшие это мнение люди были правы, что коралловый аспид ядовит, а принц фон Вид был не прав; мы должны согласиться и со вторым замечанием, так как он питается змеями, двуходками и сцинками и другими мелкими пресмыкающимся и его часто могли наблюдать во время заглатывания добычи.
        В Азии только что описанных змей заменяют украшенные аспиды (Callophis). Они отличаются бороздкой вдоль всей передней стороны верхнечелюстных зубов, присутствием задних лобных костей и числом рядов чешуек, которое у них равняется 13, а у аспидов 15. Округленное тело очень длинно и тонко, голова, едва отделенная от шеи, тупая, хвост очень короток, широкие ноздри лежат между двумя щитками, глаз с круглым зрачком мал и окружен 0-1 предглазным и 1-2 заглазными щитками. Щитки головы правильные, хотя недостает уздечного щитка, височные щитки расположены в один продольный ряд, верхние губы покрыты 6-8 щитками, чешуйки тела гладки и мало налегают друг на друга, покрывающие середину спины не увеличены. Строение ядовитых желез нисколько не уклоняется от строения их у предыдущего рода. Распределены по Ост-Индии, южному Китаю и южной Японии.
        Один из обыкновеннейших и наиболее распространенных видов, маклелландов украшенный аспид (Callophis macclellandi), змея, длиной 62 см, из которых хвост занимает около одной одиннадцатой. Число губных щитков равно 7, число предглазных 1, число заглазных 2; два височных стоят один позади другого. Цвет довольно значительно варьирует. Обыкновенно верхняя сторона этой красивой змеи красновато-бурая и украшена приблизительно 40 правильно расположенными на равных расстояниях черными с белыми каемками поперечными полосками или полными кольцами; желтое брюхо имеет черные поперечные полоски или квадратные пятна.
        Одна разновидность из Непала имеет на спине черную линию, и ее черные поперечные полосы заменяются поперечными пятнами или могут и вовсе исчезать.
        Она известна из Непала, Сиккима, Ассама, Бирмы и южного Китая.
        У второго азиатского рода, крайне близко родственного предыдущему, железистых змей (Maticora), заслуживает особенного внимания строение ядовитых желез, которые, как нашел Мейер, достигают такой величины, какой не встречается у других змей.
1 - Маклелландов украшенный аспид (Callophis macclellandi) 2 -Обыкновенная железистая змея (Maticora intestinalis)
1 - Маклелландов украшенный аспид (Callophis macclellandi) 2 -Обыкновенная железистая змея (Maticora intestinalis)
        Железы эти занимают на каждой стороне треть длины тела, простираются даже в полость тела и оказывают заметное влияние на положение остальных внутренностей, например, оттесняют назад сердце. Особенно бросается в глаза тот факт, что такие большие железы находятся у некоторых змей, во всех остальных отношениях сходных с теми, у которых они достигают лишь обыкновенной величины. По Буланже, в существовании этих больших ядовитых желез можно убедиться, не вскрывая змею, а лишь ощупывая ее, можно даже заметить их существование глазом, по небольшому возвышению в начале второй трети тела, там, где лежит сердце. Известны два вида, живущие в Юго-Восточной Азии.
        Самый обычный вид этого рода обыкновенная железистая змея (Maticora intestinalis) встречается в Бирме, на Малаккском полуострове и на всех островах от Суматры до Филиппинских. Длина ее равна 57 см, из которых около 1/13 приходится на хвост. Число верхнегубных щитков равно 6, спереди находится одиночный, сзади два лежащих один над другим височных щитка. Экземпляры с Явы имеют на красно-буром фоне красную спинную полоску, окаймленную черным цветом, и с каждой стороны по желтой боковой полоске, тоже окаймленной черным цветом. Спинная полоска разделяется у заднего края теменного щитка на две ветки, которые тянутся по направлению к ноздрям. Вся нижняя сторона покрыта чередующимися широкими черными и желтыми полукольцами, заднепроходной щиток черный, нижняя сторона хвоста желтая с поперечными полосками или без них.
        Украшенные аспиды и железистые змеи, которые в высокой степени сходны между собой, особенно обыкновенны в Индии, по крайней мере, их находят здесь в большем числе, чем на крупных соседних островах. По своему образу жизни они замечательно сходы с карликовыми змеями; они не только живут в тех же местностях, но и теснейшим образом связаны с ними в том отношении, что главным образом, если не исключительно, питаются ими. Обе группы имеют совершенно одинаковую область распространения, и эти ядовитые змеи так сильно зависят от своей добычи, что не водятся там, где ее нет, как например на Цейлоне. Если позволительно делать заключение об относительном количестве представителей обеих групп на свободе, основываясь на числе экземпляров, попадающих в наши собрания, то можно, по словам Гюнтера, сказать, что виды карликовых змей встречаются приблизительно вдвое большем числе, чем живущие в тех же местностях украшенные аспиды и железистые змеи. По наблюдениям Кантора, эти ядовитые змеи не особенно обыкновенны, но их также нельзя назвать и редкими. Это земляные змеи в полнейшем смысле этого слова, которые ищут убежища под корнями деревьев, камнями и в трещинах скал, кажутся очень вялыми и неловко движут своим длинным, тонким телом, а обыкновенно встречаются лежа на земле без движения с различным образом изогнутым, но не свернутым телом. Хотя их следует считать дневными змеями, однако их зрение соответственно чрезвычайно малому круглому зрачку, по-видимому, так же слабо, как и их слух; по крайней мере, можно близко подойти к ним, не вызывая с их стороны никакого движения, которое выражало бы страх. Если их трогать палкой, то они делают большие усилия, чтобы ускользнуть, но скоро снова останавливаются и, если продолжать их преследовать, то они движутся крайне неправильным, судорожным образом, но никогда не пробуют кусаться. Только однажды Кантор видел, как одна из этих змей подняла голову приблизительно на 4 см над землей. В неволе они не принимают ни пищи, ни воды и скоро гибнут. Кантор много раз исследовал желудки этих змей, и только раз нашел останки маленькой змеи, которую он не мог определить. Напротив, Шлегель находил в желудках железистых змей карликовых, которых еще можно было определить.
        Только благодаря узкому рту эти змеи оказываются безвредными; действие их яда относительно так же сильно, как и действие яда других представителей того же семейства, а железистые змеи, у которых ядовитая железа достигает такого необычайного развития, могла бы, несмотря на очень малые ядовитые зубы, наносить крайне опасные укусы. Но и остальные могут умертвить более крупное животное. После различных неудачных попыток раздразнить красивых аспидов и побудить их кусать, Кантор вонзил ядовитые зубы одного из них в приподнятую складку кожи на голени курицы, но не был уверен из-за узкого рта змеи и трудности выполнения этого опыта, проникли ли ядовитые зубы сквозь кожу. Поэтому через четверть часа змею заставили таким же образом укусить курицу под правым глазом. Спустя 20 минут последняя обнаружила первые признаки отравления, испражнилась, подняла с видимою болью раненую ногу и прижала ее к телу. Через 28 минут после первого укуса, который оставил едва видимые раны, птица свалилась и несколько раз тщетно пыталась подняться; 10 минут спустя начались судороги, зрачок сжался, явления отравления продолжались, и по прошествии часа наступила смерть. Другие куры, которых кусали украшенные аспиды, умирали с такими же признаками отравления по прошествии от 80 минут до 3 часов. Но и все змеи, которых употребляли для этих опытов, вскоре после этого умирали вследствие причиненного им насилия.
        Именем бунгар или бунгарум индийцы означают больших и крайне опасных ядовитых змей своей родины. Название это переделано в латинское бунгарусы (Bungarus) и принято наукой. В настоящее время это название рода включающего 8 видов* змей Ост-Индии и южного Китая, которых объединяют следующие признаки: голова едва шире шеи, мала, яйцевидна, с короткой и тупой мордой; шея не способна расширяться или надуваться, тело круглое или тупо треугольное, почти равной толщины до самого хвоста, сам хвост относительно короток.
* В настоящее бремя этот род насчитывает 13 видов.

        Большие щитки покрывают голову, гладкие чешуйки, расположенные косыми поперечными и 13-15 продольными рядами, покрывают тело, более широкие, шестиугольные щиткообразные чешуйки образуют выступающий гребень на спине, а одно- или двухрядные щитки покрывают нижнюю сторону хвоста. Ротовое отверстие мало, нижняя челюсть несколько короче верхней и зубы в ней меньше. От одного до трех мелких сплошных зубов стоят позади крючковатых ядовитых зубов, которые имеют на передней согнутой стороне явственную бороздку, но очень малы по отношению к величине животного и лишь мало выступают из складки десны.
        Ленточный крайт (Bungarus fasciatus), или пама , самый крупный вид этого рода, достигает в длину 1,75 м и покрыт на черном или черно-голубом фоне желтыми кольцами; голова черно-голубая, морда бурая, полоска, которая начинается на середине затылочного щитка и идет по обеим сторонам в виде ошейника назад и вниз, желтая; остальное тело покрыто 25-35 черно-голубыми и желтыми кольцами приблизительно одинаковой ширины и почти на равном расстоянии друг от друга. Кроме сильно расширенных брюшных щитков и однорядных хвостовых щитков, которые свойственны и следующему виду, ленточный крайт отличается явственным килем на спине и замечательно тупо закругленным концом хвоста.
        Ленточный крайт распространен по Ост-Индии, Индокитаю и соседним островам; его находили во всей Ост-Индии, Ассаме, Бирме, Сиаме, южном Китае и на Яве и Суматре. Вид выбирает для житья, по словам Кантора, сухие местности и охотится здесь за мелкими млекопитающими и пресмыкающимся, особенно за другими змеями и ящерицами. В пределах своей области она выбирает себе убежище или норки в земле, или место под корнями дерева и охотится поблизости него. В населенной стране их приходится видеть нечасто, однако и они пробираются в хижины туземцев.
Ленточный крайт (Bungarus fascialus)
Ленточный крайт (Bungarus fascialus)
        Кантор говорит, что, несмотря на свой круглый зрачок, змеи часто прячутся днем в своих убежищах, избегают солнца, ищут тени и двигаются медленно, а иногда без видимого повода быстро. Напротив, Фэйрер называет их дневными животными. Если они не раздражены, то при приближении человека всегда обращаются в бегство, но если их дразнить, то они тотчас приходят в ярость и в таком состоянии могут быть настолько же опасны, как и любая другая ядовитая змея такой же величины. Если бить их или вообще нападать на них, то они проявляют сильный гнев, стараются выйти из своего убежища, и их обычная медлительность внезапно сменяется большой подвижностью. При нападении на них они, подобно гадюкам, далеко отодвигают голову назад и затем выбрасывают в косом направлении вперед половину тела и стараются вонзить зубы в своего врага. Индийцы уверяют, что укусы их смертельны и от них нет спасения, поэтому очень боятся их, особенно весьма обыкновенного индийского крайта, или голубого бунгаруса. Однако, благодаря тому, что их ядовитые зубы коротки, у укушенного все-таки остается известная надежда на сохранение жизни, в отличие от случаев укусов очковой змеи.
        Опыты, произведенные Русселем, Фэйрером и другими, достаточно доказывают опасность укусов бунгарусов. Укушенная очень ослабевшим ленточным крайтом курица тотчас легла, у нее обнаружился сильный понос, и она не могла больше держаться прямо. В первые 10 минут она тщетно пыталась подняться, голова ее дрожала; 5 минут спустя она лежала и, по-видимому, умирала, но смерть наступила лишь через 25 минут и сопровождалась подергиванием всех членов. Большая сильная собака, укушенная голубым бунгарусом в бедро, громко закричала в то же мгновение, хотя нанесенная ей рана была едва видима, но продолжала бегать, по-видимому, без затруднения; 10 минут спустя она стала подергивать раненой конечностью и поднимала ее вверх, но могла еще стоять, через 5 минут она легла и стала лаять, но еще поднялась, хотя движение бедра казалось заметно ослабленным; через 25 минут после укуса обе задние ноги были уже парализованы. В течение второго часа ее несколько раз рвало, параличное состояние усугублялось; собака легла на бок, стала тяжело дышать и умерла к концу этого часа. На укушенной конечности едва можно было заметить опухоль или бледность. Сука, укушенная в пах, умерла при таких же явлениях в течение часа, но при сильных подергиваниях. Курица, укушенная той же змеей в крыло, тотчас впала в бессознательное состояние, но могла еще ходить в течение 10 минут; через 15 минут легла и казалось, засыпала, поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, несколько раз делала бесплодные движения или усилия, чтобы встать, начала подергиваться и через час умерла.
        Очень многочисленные, но недостаточно обстоятельные опыты Фэйрера в существенных чертах согласуются с опытами Русселя. Укушенные собаки начинали через 23 минуты скоро и тревожно дышать, через три четверти часа подвергались рвоте, становились очень беспокойны, вялы, сонливы, равнодушны, наконец, начинались судороги, и они умирали по истечении 54-55 минут. Кошки после укуса раскрывали рот, далеко высовывали язык, пытались убежать, затем спокойно ложились и умирали приблизительно через такое же время. Цапли, укушенные в голень, уже спустя 3 минуты вытягивали раненую ногу, учащенно дышали, делали попытки лететь. Через 6 минут после укуса они обнаруживали первые признаки слабости: широко открывали клюв, нахохливали перья. Через 20 минут ложились, пальцы их судорожно сводило, они делали дрожащие движения кожей, спустя час не могли более двигаться; через полтора часа после укуса цапли были мертвы. При исследовании укушенная голень оказалась очень опухшей и до такой степени наполненной газами, что при надавливании они перемещались с шумом; кровь была водянистой и жидкой, что обыкновенно наблюдается при исследовании крови животных или людей, погибших от укусов ядовитых змей. Куры уже через 2 минуты после укусов были очень возбуждены и тревожно бегали, через 8 минут после того они начинали шататься, так что должны были поддерживать себя, упираясь в землю клювом; через 5 минут после того они падали парализованные, еще через 15 минут у них делались подергивания и через 26 минут, некоторые уже через 17 минут, а самое позднее через полтора часа после укуса, они умирали. Укушенная молодая кошка проболела 3 дня, но осталась жива, вероятно, потому, что в рану влилось недостаточно яда. Подобные же обстоятельства встречаются иногда и в тех случаях, когда укушенные люди не умирают от отравления. "Если бы, - говорит Фэйрер, - для спасения кошки были применены какие-нибудь средства, то, вероятно, им приписали бы благоприятное действие, и может быть, неосновательно". В том же смысле высказывается и Ричарде, который указывает на целый ряд случаев, имевших подобный же исход.
        Из всех этих опытов, полное перечисление которых утомило бы читателей и все же не дало бы ничего нового, следует, что яд бунгарусов действует не так быстро или сильно, как яд очковой змеи, но, вероятно, лишь благодаря короткости ядовитых зубов, которые не могут проникать так глубоко. Отравления, вызванные укусами этих змей, опасны всегда, и самые дурные исходы могут иметь место и тогда, если ядовитые зубы только оцарапали кожу.
        Бунгарусы, укушенные очковыми змеями, умирали на следующий день; иные оставались живы. Фэйрер склонен приписывать смерть первых действию укусов более крупных очковых змей, и на это он, по моим наблюдениям, имеет полное право.
        Сколько из большого числа несчастных случаев, вызванных укусами ядовитых змей, ежегодно повторяющихся в Индии, надо приписать бунгарусам, трудно решить; но, вероятно, мы не будем несправедливы к ним, если поставим их на первое место после очковой змеи, как самых опасных из ядовитых змей Ост-Индии. Относительно незначительная величина и вовсе не бросающаяся в глаза форма головы, а также и вообще их безвредный вид, а также, быть может, великолепные цвета и рисунки бунгарусов могут ввести в заблуждение иного незнающего человека, а их дневной образ жизни и многочисленность чаще приводят их в столкновение с человеком, чем других ядовитых змей такой же величины. "Относящееся к Европе правило, - говорит Мартене, - что ядовитых змей можно узнать по широкой голове, явственно отделенной от шеи, неверно для южной Азии. Один голландский офицер в Амбараве должен был незадолго до нашего приезда на Яву поплатиться жизнью за недостаточность знаний по зоологии, так как он счел бунгаруса безвредным на основании малой величины его головы. Так как передний и задний конец этих змей на первый взгляд не слишком различны, то народ считает их двухголовыми и предостерегает от двухголовых змей, как особенно опасных".
        Насколько основательно такое предосте- режение, хотя оно и основано на ложном мнении, в этом убеждают нас данные Фэйрера относительно ост-индских бунгарусов. В отчетах, доходящих до правительственных мест, бунгарусы, а особенно голубой, занимают второе место. Укусы ленточного крайта упоминаются замечательно редко, напротив, укусы или случаи смерти от голубого бунгаруса крайне часто, и все доклады полицейских чиновников приводят ужасающее число несчастных случаев, причиненных этой относительно небольшой ядовитой змеей. Она же обыкновенна по всей Индии, чаще, чем всякая другая змея, пересекает дорогу путнику, проникает не только в открытые хижины, но даже в запертые дома, свертываясь на пороге двери, в углу комнаты, в шкафу и в сундуке, проскальзывает в спальни и ванные и. благодаря этому, очень часто бывает причиной смерти людей.
        "Кобра де Капелло" назвали португальцы одну змею, которую они нашли на Цейлоне, а позднее перенесли это название и на родичей ее, которых встретили в Африке. Название это значит "шляпная змея" и оно характерно; однако португальцы могли бы и не создавать нового названия, так как и та, и другая змея уже с незапамятных времен были известны и названы; особенно вид, живущий в северной и восточной Африке, приобрел громкую известность уже в истории древнего Египта. Особенность этих змей заключается в том, что они могут, вертикально поднимая переднюю часть тела, расширять шею в виде плоского кружка, направляя в стороны передние восемь ребер. При этом положении они всегда держат голову горизонтально, и тогда, кажется, будто бы на них надета большая круглая шляпа, однако лишь в том случае, если смотреть на них сзади. При рассматривании спереди плоский кружок, образованный с помощью ребер, вызывает сравнение со щитом и потому название "щитоносная змея" ("Schildotter") было бы еще характернее.
        Тело настоящих кобр (Naja) вытянуто в длину и округлено, по середине несколько утолщено, снизу плоско; шея, способная к значительному расширению, в покое несколько отделена от головы; сама голова мала, продолговато-яйцевидна, довольно плоска, в общем, очень похожа на голову настоящих ужей; хвост удлиненно-конический и заостренный; глаза довольно малы и с круглым зрачком; ноздри широкие и лежат по бокам, каждая между двумя щитками. Покров головы состоит из больших правильных щитков. Уздечных щитков нет; предглазных 1-2, заглазных 3, иногда же 2 или 4; верхняя губа одета 6-7 щитками, из которых третий и четвертый по большей части входят в состав кольца, окружающего глаз. Остальной покров состоит из расположенных косыми рядами, гладких, более мелких чешуек на шее и так же расположенных более крупных ромбических на верхней стороне остального тела, между тем как брюшная сторона покрыта большими однорядными щитками, а нижняя сторона хвоста — однорядными и разделяющимися на пары. Ротовое отверстие относительно широкое; позади явственно бороздчатых ядовитых зубов средней длины находятся 1-3 гладких сплошных зуба.
        Различают 6 или 7 видов, которые распределены по Африке и южной Азии*. Все кладут яйца, живут на земле, но часто поднимаются на деревья и добровольно идут в воду.
* Со времен Брема род увеличился вдвое.

        Тот, кто хоть раз видел настоящую кобру, когда она, испуганная и раздраженная видом врага, особенно человека, поднялась, вытянула вверх переднюю треть тела, расширила свой щит и в этой величественной позе, готовая к нападению или, по крайней мере, к защите, то более медленно, то быстрее ползет, извиваясь, к предмету своего гнева, причем передняя часть ее держится неподвижно, как статуя, а задняя напрягает каждый свой мускул, и кто знает при этом, что ее укус так же смертелен, как укус куфии или каскавеллы, тот поймет, что она должна была издавна возбуждать внимание человека, поймет, почему ей воздавали божеские почести и пользовались ею, чтобы обманывать людей, незнакомых е характером и особенностями этой змеи. Существо, столь своеобразное по характеру и строению, должно было привлекать к себе внимание каждого мыслящего человека, а знание смертоносного действия ее укуса позволяло властолюбивому жрецу или ловкому обманщику выдавать это животное за изображение или представителя божества.
        Индийская кобра, или очковая змея (Naja naja), называемая в Индии тшинта-негу, налла-памба, нага, в Бирме муэ-наук, длиной 1,4-1,81 м. Она огненно-желтого цвета, при известном освещении с пепельно-голубым блеском; цвет этот кажется, однако, бледным, так как промежутки между чешуйками светло-желтые или белые, а часто того же цвета и углы отдельных чешуек. На затылке светло-желтый или белый цвет настолько преобладает, что более темный является лишь в виде крапин, и именно на этом месте явственно выделяется рисунок, имеющий сходство с очками*.
* Некоторые подвиды индийской кобры не имеют характерного рисунка в виде двух колец, соединенных перемычкой.

        Очки эти окаймлены двумя черными линиями и обыкновенно значительно светлее, чем окружающие части, между тем как места, соответствующие стеклам очков, или чисто-черного цвета, или представляют светлое глазчатое пятно, окруженное темным краем. Брюшная сторона грязно-белая и часто имеет на передней трети тела широкие черные поперечные полосы. Но нередко встречаются и экземпляры, которые сверху черного цвета, снизу черновато-бурого, такие, которые и сверху, и снизу оливково-бурого, наконец, такие, которые окрашены сверху сероватым, снизу беловатым цветом; кроме того, в некоторых местностях у этого вида вовсе нет бросающегося в глаза рисунка на затылке. Главные отличия от родственных видов заключаются в отсутствии больших щитков позади затылочных, в числе рядов чешуи по середине тела, которых здесь 19-23, и в незначительной вышине шестого верхнегубного щитка.
Индийская кобра, или очковая змея (Naja naja)
Индийская кобра, или очковая змея (Naja naja)
        Очковая змея распространена по всей Индии, южной части Китая, Бирме, Сиаму, Малаккскому полуострову, большим Зондским островам за исключением Сулавеси, Андаманским островам и Цейлону, а на западе по Афганистану, северо-восточным частям Персии и южным областям Туркмении до Каспийского моря. На Гималаях она встречается до высоты 2 500 м. Подобно большинству остальных змей, она, по-видимому, не связана с определенной местностью, напротив, поселяется везде, где находит удобное убежище и достаточно пищи. Любимое жилище ее составляют покинутые холмики термитов, развалины, кучи камней и дерева, дырявые глиняные стены и тому подобные кучи хлама, заключающие в себе дыры и скрытые промежутки, служащие очковой змее убежищем. Теннент указывает, что на Цейлоне она, наряду с так называемым большеглазым полозом (Ptyas mucosus), представляет единственных змей, не избегающих соседства человеческих жилищ. Ее привлекают сюда сточные рвы, а может быть, и добыча, которую она рассчитывает здесь достать, именно крысы, мыши и маленькие цыплята. Нередко и наводнение заставляет ее отыскивать вышележащие части страны, не заливаемые водой, а вместе с тем и построенные там хижины. Пока ее не тревожат, она обыкновенно лениво и вяло лежит перед входом в свое жилище, а при появлении человека, как правило, торопливо прячется и только доведенная до крайности бросается на нападающего. Если она не раздражена, например, если она отправляется на охоту, она ползет по земле извиваясь, с едва поднятой головой и не расширенной шеей; если же она раздражена или хотя бы испугана, она тотчас принимает свойственное этому роду положение, приготовляясь к нападению. Хотя она дневная змея, но избегает жары и вообще жгучих лучей солнца и начинает охоту лишь в поздние послеобеденные часы и часто продолжает еще ползать поздно ночью, а потому некоторые авторы однозначно считают ее ночным животным.
        Все наблюдатели называют ее движения медленными, однако она более ловка, чем думают: она не только умеет плавать, но до известной степени и лазать. Одна кобра, которая упала в крепостной ров и не могла взобраться по крутым стенам его, легко и свободно плавала в течение нескольких часов, держа голову и шейный щит над водой; другие даже отправлялись добровольно в море. Когда "Веллингтон", правительственное судно, служащее для надзора за рыбной ловлей, стоял на якоре в бухте Кудремеле на расстоянии около четверти мили от берега, однажды, приблизительно за час до заката солнца, с него заметили очковую змею. Она плыла прямо на судно и, когда приблизилась на 12 м, матросы стали бросать в нее кусками дерева и другими предметами и заставили ее повернуть к берегу. На следующее утро на берегу нашли след животного там, где оно вышло из воды, и проследили его до близлежащих джунглей. Позднее нашли и убили на том же судне одну кобру, которая могла попасть на него лишь по якорной цепи; это доказывает, что она может и хорошо лазать. Теннент слышал, что одну очковую змею нашли на верхушке кокосовой пальмы; "ее привлек, как говорили, пальмовый сок, который сочился в это время"; в действительности же она, наверное, взобралась на пальму, чтобы охотиться за птицами или грабить гнезда. На крышах домов их замечают нередко.
        Пища кобры состоит исключительно из мелких животных и, кажется, преимущественно из пресмыкающихся и земноводных, по крайней мере, Теннент указывает в качестве добычи, которую она преследует, ящериц, лягушек и жаб, Фэйрер, кроме того, еще рыб и насекомых. Что она должна быть опасной для молодых кур, мышеи и крыс, это достаточно выясняется уже из приведенных мной данных первого из вышеназванных исследователей; что она грабит также птичьи гнезда и в особенности отыскивает в курятниках и голубятниках яйца домашних птиц, упоминает Фэйрер. Другими змеями она мало интересуется и, по-видимому, не преследует их, Она много пьет, но может также долгое время без вреда терпеть жажду, по наблюдениям над содержащимися в неволе кобрами, в течение нескольких недель и даже месяцев.
        Относительно размножения кобры Фэйрер говорит, что она кладет до 18 продолговатых белых яиц с мягкой скорлупой, которые по величине равны яйцам домашнего голубя. Финсон увеличивает это число до 12-20. Индийцы рассказывают об очковой змее то же, что древние говорят о родственной ей египетской кобре: что самец и самка обнаруживают известную взаимную привязанность, что там, где поймаешь одну кобру, по большей части скоро после того замечаешь и другую и т. п., одним словом, что у очковых змей существует брачная жизнь, и что оба пола решительно держатся вместе. Теннент замечает, что он два раза имел случай сделать наблюдения, которые, по-видимому, подтверждают этот рассказ. Одна взрослая кобра была убита в купальне правительственного дома в Коломбо, и "ее товарищ" был найден на следующий день на том же месте; точно так же, когда в крепостной ров падала кобра, то в то же утро ее "товарища" находили в соседнем рве. Происходило ли это именно в период спаривания и, следовательно, объясняется весьма естественным образом, об этом Теннент не говорит ничего, и потому мы не знаем, насколько это может считаться делом случая. Относительно детенышей сингалезцы утверждают, будто бы они становятся ядовитыми не раньше 13-го дня, когда происходит первая линька.
        Как в прежние времена, так и сегодня еще очковая змея служит предметом благоговейного почитания и даже почти боготворения и играет важную роль в религиозных сказаниях индусов. Одна из самых интересных выдумок этого рода следующая: когда Будда однажды скитался по земле и заснул под лучами полуденного солнца, явилась кобра, расширила свой щит и заслонила им от солнца лицо бога. Довольный этим бог обещал ей чрезвычайную милость, но забыл о своем обещании, и змея была вынуждена напомнить ему об этом, так как грифы производили в это время среди них ужасные опустошения. В защиту от этих хищных птиц Будда даровал кобре очки, которых коршуны боятся. Другое сказание повествует о драгоценном камне, "негеме-ник-киа", который иногда находят в желудке кобры и который она заботливо скрывает, так как не поддающийся описанию блеск его стал бы привлекать всякого, подобно лучезарному светилу, и тем подвергал бы животное опасности.
        Во время пребывания Деллона в Курануре, около середины XVII столетия, один секретарь князя был укушен очковой змеей. Его принесли в город, а вместе с ним в хорошо закрытом сосуде и змею. Князь был очень огорчен несчастным случаем и призвал браминов, которые трогательным образом стали указывать змее, что жизнь раненого секретаря очень важна для государства. К таким увещаниям присоединялись и необходимые угрозы: змее объясняли, что ее сожгут на одном костре с больным, если в результате ее укуса он умрет. Однако божественное животное не смягчилось, и секретарь умер. Глубокое уныние овладело князем; однако ему вовремя пришла в голову мысль, что мертвый, быть может, навлек на себя гнев богов каким-нибудь тайным грехом, и змея исполнила лишь повеление богов. Поэтому ее вынесли в сосуде из дому, отпустили на свободу и надлежащим образом умоляли ее с низкими поклонами о прощении. Данные Ричардса об особенных воззрениях, которые удерживают индийцев от умерщвления змей, сообщены уже выше. Если житель Малабара находит в своем доме ядовитую змею, он самым дружеским образом просит ее уйти; если это нисколько не помогает, то он держит перед ней пищу, чтобы выманить ее, а если она и тогда не уходит, то он призывает благочестивых служителей божества, которые, понятно, за соответствующее вознаграждение, делают змее трогательные увещания. По справкам, собранным Фэйрером, воззрения индийцев, если и не всех каст, не изменились в этом отношении и до наших дней. Многие из них ни в каком случае не убьют очковую змею. Если кто-нибудь найдет ее в своем доме, то успокаивает ее, насколько может, кормит и защищает ее, как будто бы причиненный ей вред должен принести несчастье дому. Если страх перед опасным и злобным гостем перевесит суеверное обоготворение, или, например, змея умертвит кого-нибудь из жителей дома, то индиец приказывает поймать ее, но и теперь обращается с ней почтительно и осторожно, относит ее в отдаленное необитаемое место и отпускает на свободу, чтобы она мирно ползла своей дорогой.
        С таким народом фиглярам, понятно, легко иметь дело. Слепая толпа считает их фокусы за очевидное волшебство, а брамины по мере сил поддерживают эту выгодную для них веру. Правда, нельзя отрицать, что фигляры обращаются с этими опасными животными таким образом, что вполне могут внушить и недоверчивому европейцу высокое почтение к своей ловкости; но все их искусство основано исключительно на точном знании характера и особенностей змеи. Различные писатели утверждали, что очковой кобре, как и ее африканскому родичу, египетской, выламывают ядовитые зубы, прежде чем употреблять их для представлений, и что укус их не может приносить вред; но уже Дэви самым решительным образом оспаривает это мнение, а новейшие наблюдатели вполне согласны с ним. Конечно, может случаться, что фигляры выламывают у змей ядовитые зубы, но обыкновенно кобра обладает своим смертоносным оружием и, следовательно, может пускать его в дело; дрессировка, которой она подверглась, едва ли может помешать ей в этом. Дрессировка, правда, происходит, но, наверное, не ведет к тому, чтобы удержать животное от кусания, и только проворство и внимательность фигляра спасают его от опасности, которую он дерзко навлекает на себя, хотя и не во всех случаях. Иной из этих людей погибает от очковой змеи. "Заклинатель змей, - рассказывает Дэви, - дразнит кобру ударами или быстрыми угрожающими движениями руки и снова успокаивает ее голосом, медленными круговыми движениями рук и легким поглаживанием. Если она разозлится, он искусно избегает ее нападения и играет с ней только, когда она успокоена. Тогда он подносит пасть животного к своему лбу, проводит ею по лицу. Народ думает, что заклинатель может безопасно обращаться со змеями благодаря волшебству; просвещенный человек смеется над этим и подозревает фигляра в обмане, думая, что он вырвал у кобры ядовитые зубы; но он ошибается, а народ более прав. Я исследовал таких змей и нашел их зубы неповрежденными. Фигляры действительно обладают волшебством - конечно, не сверхъестественным, а волшебством уверенности и мужества. Они знают нравы и склонности этой змеи, знают, как неохотно она пускает в дело свое смертоносное оружие и что она кусает лишь после того, как ее сильно раздразнят. Тот, кто обладает уверенностью и проворством этих людей, может подражать их игре, и я не раз делал это. Фигляры могут вести игру с каждой змеей, только что пойманной или долго содержавшейся взаперти; но они не отваживаются на это ни с какой другой ядовитой змеей". Справедливость указаний Дэви печально подтвердилась, по Тенненту, на Цейлоне смертью одного из этих заклинателей, который благодаря этим представлениям приобрел необыкновенную дерзость в обращении со змеями, был укушен одной из них в грудь и умер в тот же день.
        Очень живое описание заклинания дал Рондо. "К 6 часам вечера на судно является заклинатель - индиец. Он бедно одет, но в виде отличительного признака носит тюрбан, украшенный тремя павлиньими перьями. Он приносит с собой в мешках ожерелья, амулеты и тому подобное, а в плоской корзинке очковую змею. Он располагается на баке: мы садимся на скамьи на шканцах; матросы становятся кругом. Он ставит корзинку и снимает с нее крышку. Змея лежит, свернувшись, на дне ее. Фигляр садится на корточки на некотором расстоянии перед ней и начинает играть на особого роде кларнете протяжную, жалобную, однообразную мелодию. Змея немного поднимается, вытягивается и встает. Кажется, как будто бы она села на свой хвост, который остается еще свернутым. Она не оставляет корзинку. Через некоторое время она становится беспокойной, старается ознакомиться с местом, где находится, начинает двигаться, развертывает и расширяет свой щит, сердится, более храпит, чем шипит, быстро движет языком и несколько раз с силой бросается к фигляру, как бы желая укусить его, при этом неоднократно подпрыгивает и делает неловкие скачки. Чем более она двигает своим щитом, тем более расширяет его. Фигляр не сводит с нее глаз и смотрит на нее странным пристальным взглядом. По прошествии 10-12 минут змея кажется менее возбужденной, постепенно успокаивается и покачивается; наконец, как будто бы прислушиваясь к постепенно слабеющей музыке фокусника, она ложится, но все еще движет языком с чрезвычайной живостью. Состояние ее, по-видимому, все более и более становится сонным. Глаза ее, которые сначала, казалось, хотели уничтожить заклинателя, смотрят на него неподвижно, как будто очарованные. Индиец пользуется этим мгновением слабости змеи, медленно приближается к ней, не переставая играть, и прижимает к ее голове сначала свой нос, затем язык. Это продолжается не более одного мгновения, но в ту же минуту змея оправляется и с бешеной яростью бросается к фигляру, который едва успевает отступить настолько, чтобы она не могла его достать.
        Когда фокусник кончил свою игру, подходит один из офицеров судна и выражает желание видеть, каким образом индиец прикладывает губы к покрытой чешуей голове животного. Бедняк снова начинает свою однообразную песню и снова устремляет на кобру пристальный взгляд. Усилия его тщетны. Змея находится в состоянии крайнего раздражения; ничто на нее не действует. Она хочет оставить корзинку и ее приходится закрыть. Мы сомневаемся, чтобы у кобры были еще ее ядовитые зубы и чтобы страх, выражаемый индийцем, был основательным. Поэтому мы требуем, чтобы он дал змее укусить двух кур, и обещаем ему за это испанский пиастр. Он берет черную курицу и держит ее перед змеей. Змея поднимается наполовину, смотрит одно мгновение на курицу, кусает и оставляет ее. Курицу отпускают, и она убегает в испуге; 6 минут спустя у нее делается рвота, она протягивает ноги и умирает. Змее подставляют другую курицу, она кусает ее два раза, и курица умирает через 8 минут".
        Граф Гертц описывает в своем путешествии вокруг света представление фигляров несколько иначе. Очковые змеи, с которыми играли перед ним заклинатели в Мадрасе, тоже лежали, свернувшись в плоских корзинах. Старшина труппы фокусников брал змей одну за другой за голову, вынимал и клал на землю, и лишь после того стал извлекать звуки, раздирающие уши, из странного кларнета, к концу которого была прикреплена маленькая тыква. Животные подняли кверху головы и шеи, пристально смотрели ему в лицо и сильно расширяли шеи, не делая других движений. Затем он стал протягивать кулак к их головам, они двигали головою вслед за кулаком, как бы с намерением укусить, но не открывали рта. Кончиком носа и языком этот фигляр делал то же, что и первый. Он не старался очаровать их пристальным взглядом, напротив, часто небрежно трогал животных и, наконец, обвил их вокруг своей шеи. Танцующих движений у змеи было вовсе не заметно; в ее поведении явственно выражались, с одной стороны, вся злоба и бешенство этого вида змей, с другой - страх перед заклинателем. Легко было догадаться, что приручение заключалось в том, что змее давали кусать твердые или нагретые предметы. "Ядовитые зубы были вырваны, как я убедился сам; в этом признались и сами фигляры".
        Последнее подтверждается и следующим рассказом Джонсона: "Один фокусник заставлял большую очковую кобру плясать перед многочисленным обществом. Сын его, юноша 16 лет, привел животное в ярость, был укушен и через час умер. Отец был поражен и клялся, что смерть его сына не могла произойти от укуса, так как у змеи не было зубов, и как его, так и сына она уже часто кусала без всяких дурных последствий. Однако при исследовании змеи оказалось, что вырванные ядовитые зубы заменены новыми, которые хотя и мало выдавались, но все же нанесли мальчику смертельную рану. Старик клялся, что никогда не видел ничего подобного, и был безутешен вследствие потери сына".
        По данным, сообщенным одним образо- ванным индийцем, которые обнародовал Фэйрер, в Бенгалии есть четыре различных класса людей, которые ловят змей и дают представления с ними. Первый из них, несравненно более опытный, чем остальные, - класс "малье", низкая каста индийцев, которые живут ловлей и продажей змей, но никогда не занимаются фиглярством, волшебством и лечением. Малье бедные жалкие люди, осужденные на бродячую жизнь; но они не занимаются воровством и вообще не возбуждают никаких подозрений. В северо-западной части Бенгалии их заменяют "модарис", из которых некоторые приходят иногда и в Калькутту. Найендралала Митра, упомянутый индиец, никогда не имел случая ближе наблюдать их и потому ничего не знает о них, но замечает, что их, вероятно, часто смешивают с "бедияхс", цыганами Бенгалии. Последние - фигляры, вожаки медведей и обезьян, продавцы трав и амулетов, знаменитые знахари, которые лечат от ломоты, паралича и других недугов, мастера в "волшебстве и колдовстве", цирюльники и хирурги, а также заклинатели змей; вообще они занимаются всем, чем угодно, пока не придут в столкновение с полицией. Они вовсе не славятся, как заклинатели змей. От малье они отличаются в том отношении, что заставляют работать вместе с собой и своих жен, чего никогда не бывает у тех. Настоящие заклинатели змей "саниис", называемые в Бенгалии "тубри-валлахс", которые, вероятно, тоже родом из северо-западной Бенгалии и отличаются желтой одеждой и большим тюрбаном; они носят известную дудку, с помощью которой они будто бы овладевают змеями и выманивают их из нор. Чтобы очистить дом от змей, они, понятно, уносят несколько штук с собой в складках своей широкой одежды, а в то же время показывают некоторых находящихся на свободе, или и вовсе не показывают их. В качестве бродяг они по дороге берут, что подвернется под руку, но, тем не менее, их нельзя назвать профессиональными ворами. Они бродят по всей стране, и их можно одинаково встречать и в северо-западной, и в южной Индии. Уже самые древние санскритские книги рассказывают о них; поэтому, вероятно, что их искусство восходит до самой глубокой древности. Дудка их должна считаться характерной особенностью, так как ее не бывает ни у малье, ни у модарис или бедияхс.
        Очковая змея потому служит любимицей всех этих людей, что, благодаря своей позе при защите и нападении, более поражает зрителей, чем всякая другая ядовитая змея, а благодаря их многочисленности, заклинатель змей никогда не терпит в них недостатка. Кроме них иногда можно видеть в руках заклинателей королевскую кобру (Ophiophagus hannah), которая обнару- живает те же особенности и еще большую свирепость, чем очковая змея. У тех, которых постоянно употребляют для представлений, почти всегда вырывают ядовитые зубы и, кроме того, вырезают и складку, в которой они лежат и где развиваются новые, заменяющие их. Тем не менее, надо признать, что заклинатели змей очень хорошо умеют обращаться и с такими ядовитыми змеями, которые вполне обладают еще своим смертоносным оружием. Ловкость, которую они обнаруживают, когда берут с земли голой рукой ползущую в густой траве ядовитую змею и избегают при этом поранения, и уверенность, с какой они потом обращаются со змеями, в высокой степени достойны удивления. Заклинатели змей хорошо знают, какой опасности они подвергаются, они знают не хуже других, что нет ни одного средства против действия яда змей, которое можно было бы считать надежным, хотя они сами же и указывают такие средства, и продают их. Кроме ядовитых змей они всегда показывают и неядовитых, причем всегда играют на дудке.
        Ловлей и дрессировкой очковой змеи занимаются, кроме фокусников, и брамины. Как сообщает Джонсон, ловцы исследуют в удобных местностях все углубления в земле и начинают копать, если земля при выходе сглажена, благодаря вползанию и выползанию змеи, так как знают, что если в норе живут животные, снабженные ногами, то это место бывает обыкновенно неровным. Отыскав змею, они начинают осторожно разрывать нору, пока не натолкнутся на ее обитательницу, стараются схватить ее левой рукой за хвост, правой - выше за тело и как можно быстрее протягивают ее сквозь руку, пока не схватят ее за затылок указательным и большим пальцами. Джонсон уверяет, что видел, как змей ловили таким образом и на открытом месте. Впрочем, ловцы никогда не ходят на охоту за змеями поодиночке и всегда носят при себе необходимые орудия и средства, чтобы иметь возможность принять меры в случае укуса. Так, один из них несет обыкновенно жаровню с угольями, служащую для того, чтобы поддерживать в раскаленном состоянии маленький железный инструмент величиной с обыкновенный зубец вилки, имеющий форму змеиного зуба, которым он, если кто-нибудь будет укушен, выжигает пораненное место, выдавив и высосав предварительно кровь, а также перевязав раненую часть. Другие ограничиваются тем, что прикладывают к ране так называемый "змеиный камень", о котором я буду подробнее говорить ниже. Внутрь принимают настой безоарового спирта на дикой конопле или табаке, называемый гонгеа, по словам Джонсона, часто с хорошими результатами.
        Рейне рассказывает, что ловцы змей употребляют иногда маленькую дудку, чтобы выманивать очковую змею из ее убежища, и утверждает, что сам видел это. "Один заклинатель змей явился в 1854 году в мое бунгало и просил позволения показать мне пляску своих змей. Так как я не раз видел уже этот фокус, то я возразил ему, что готов подарить ему рупию, если он согласится сопровождать меня в джунгли и поймает там очковую змею, жилище которой было мне известно. Он согласился. Я пересчитал его ручных змей, поставил к ним сторожа с поручением смотреть за ними до моего возвращения, осмотрел затем самого фокусника и убедился, что он не имел при себе змеи. Когда мы пришли на место, он заиграл на маленьком духовом инструменте, и через некоторое время большая очковая змея действительно показалась перед холмиком термитов, где, как я знал, она жила. При виде человека она попыталась скрыться, но он схватил ее за хвост, стал непрерывно кругообразно махать ей вокруг себя и, таким образом, донес ее до нашего бунгало. Здесь он заставил ее плясать, но прежде чем овладеть ею, был укушен в ногу выше колена".
        Последние слова еще раз подтверждают рассказ Дэви; они доказывают, что собственно нет никакой надобности в дрессировке очковой змеи для того, чтобы заставить ее выполнять так называемую пляску. Тем не менее, я приведу рассказ Кэмпфера о том, как надо поступать, чтобы отбить у змей охоту кусаться. "Один брамин занимался, кроме поучения верующих, также дрессировкой змей, чтобы по окончании обучения продавать их. У него их было 22 штуки, в таком же числе глиняных сосудов, которые были достаточно велики, чтобы позволить змеям делать необходимые движения, и могли закрываться крышками. Когда погода была не слишком жаркой, он выпускал одну змею за другой из заключения и обучал их более короткое или более продолжительное время, смотря по успехам, достигнутым ими в своем искусстве. Как скоро змея выползала из сосуда и хотела обратиться в бегство, учитель поворачивал ее голову к себе с помощью нескольких ударов прутиком, и в то мгновение, когда она хотела укусить его, подставлял ей сосуд, принимая им, как щитом, укусы. Скоро змея убеждалась, что ярость ее ни к чему не ведет, и отступала. Эта борьба между человеком и змеей продолжалась в течение четверти часа или даже получаса, и все это время змея следила за всеми движениями сосуда, который держали перед ней, расширив капюшон и выставив ядовитые зубы для укуса.
        Таким образом, она постепенно приучалась подниматься, как только перед ней появлялся сосуд. Позднее учитель вместо сосуда держал перед змеей руку, но она не смела броситься на нее, думая, что опять укусит глину. Фигляр сопровождал движения пением, чтобы увеличить обман. Несмотря на всю ловкость и осторожность, он мог, однако, быть поранен и потому давал змее предварительно кусать сукно и таким образом освободиться от яда". Напротив, Ричарде настоятельно указывает на то, что нужно лишь знание характера змеи и соответствующие ловкие движения руки, чтобы, по-видимому, подчинить кобру, не лишенную ядовитых зубов, воле того, кто ее показывает; он рассказывает даже об одном европейце, которому доставляло удовольствие проделывать подобные фокусы.
        На основании всего этого кажется, что рассказ Кэмпфера основан лишь на том, что он слышал, а не на собственных наблюдениях. Может быть, и рассказ Дэви, по-видимому, говорит в пользу того, что настоящие кобры легче обучаются, чем другие ядовитые змеи; но я считаю очень сомнительным, чтобы дрессировка могла приносить пользу. В Индии рассказывают удивительные истории. "Слыхали ли вы, - пишет Скиннер Тенненту, - когда-нибудь о ручных очковых змеях, которых поймали и приучили к дому, которым позволяют по желанию входить и выходить, как остальным обитателям дома? Один зажиточный человек, живущий в области Негомбо и постоянно имеющий у себя в доме значительные суммы денег, держит в качестве хранителя своих сокровищ вместо собак кобру. Но это вовсе не единственный случай такого рода. Я слышал об одном таком случае всего несколько дней тому назад и притом от человека, безусловно, заслуживающего доверия. Змеи ползают по всему дому на страх ворам, но никогда не пытаются вредить законным обитателям дома". Можно ли верить таким рассказам? Я сомневаюсь в этом, хотя они, по-видимому, подтверждают древние рассказы; я отношусь к ним с тем большим недоверием, что происхождение их кажется мне легко объяснимым. Зажиточный и образованный человек, который умеет надлежащим образом судить о невежественном народе, пускает в ход такую сказку, чтобы обезопасить себя от неприятных посещений, пожалуй, показывает иногда и несколько очковых змей, чтобы придать своей выдумке печать правдивости. Таково зернышко истины, заключающееся во всем этом рассказе.
        Относительно действия укуса кобры Руссель, Джонсон, Бретон, Фэйрер, Ричарде и другие произвели разнообразные опыты, которые достаточно выясняют, насколько опасна эта змея. Голуби умирали через 3^ минуты после укуса, куры через 4-6, собаки мучались перед смертью от 20 минут до нескольких часов; люди - несколько часов. Джонсон нашел, что во всех случаях яд все более и более терял свою смертоносную силу, если одну и ту же очковую змею заставляли кусать различных животных через короткие промежутки; по его мнению, из опытов, произведенных им, следует, что яд при сохранении в железах становится все сильнее и что в более теплую погоду он делается жиже, а также, что змеи в разное время обладают способностью убивать в различной степени. Бретон тоже нашел, что последовательные укусы теряют силу. Он дал кобре укусить в хвост водяную змею. Через полтора часа последняя не могла владеть укушенной частью, постепенно слабела и умерла через 2 часа и 15 минут, не обнаруживая никаких особенных явлений, кроме того, что чаще дышала. Кролик, укушенный в голень той же змеей, немедленно вслед за тем обнаружил паралич и слабость, у него начались легкие судороги, и он умер через 11 минут.
        Голубь, укушенный вслед за тем, умер через 27 минут, второй лишь через 1 час 11 минут, третий через 3 часа 42 минуты, четвертый не обнаружил никаких признаков отравления, пятый тоже нисколько не пострадал от укуса. Той же коброй были ранены другие ядовитые змеи, причем не обнаружилось никакого действия яда. Руссель дал очковой змее укусить свинью, которая оказалась вовсе не способной противостоять действию яда, и умерла через час после укуса. Отравленные собаки вели себя различно. Некоторые были относительно спокойны, только поджимали укушенную конечность, затем ложились, подвергались рвоте, делали тщетные усилия подняться и умирали; другие ужасно выли и дрожали всем телом, пока не впадали в бесчувственное состояние; третьи сначала визжали, пытались убежать, обнаруживали чрезвычайное беспокойство, лаяли, ели еще, их опять рвало, наконец, приходили в бешенство, делали сильные попытки убежать и беспрерывно лаяли, пока и у них не наступали паралич и слабость. Куры и голуби, которым был привит яд очковой змеи, испытывали все припадки отравления и умирали, если опыт был действительно выполнен ловко. Белланже, врач и директор ботанического сада в Пондишери, доказал другими опытами, что два грана яда очковой змеи, перенесенные на поверхность слуховых органов (вероятно на барабанную перепонку) собаки, могут причинить смерть при весьма замечательных симптомах, и что яд, выпущенный каплями на поверхность глаза, языка и т. п., тоже вызывает очень тяжелые последствия.
        Фэйрер производил в течение трех лет обширнейшие опыты, чтобы выяснить действие яда индийских змей и в особенности яда очковой змеи. Для этих опытов употреблялись преимущественно собаки и куры, а, кроме того, лошади, рогатый скот, козы, свиньи, кошки, мунго, или полосатые мангусты, кролики, крысы, грифы, цапли, ящерицы, неядовитые и ядовитые змеи, лягушки, жабы, рыбы и улитки. Все наблюдения записывались так тщательно, но в то же время в таком пестром беспорядке, что разобраться в его сочинении и прийти к определенному выводу для читателя почти невозможно. Из всех данных выясняется, что яд очковой змеи действует на всех животных, с которыми производились опыты, и что действие его чрезвычайно сильно, а по большей части и крайне быстро, наконец, что противоядия самого различного рода или вовсе не действуют, или имеют крайне ничтожное действие и что укусы, задевшие более крупный кровеносный сосуд, должны считаться, безусловно, смертельными. Фэйрер доказал с полной определенностью, что мнение, будто бы яд змей, и в частности кобры, действует лишь в том случае, если его ввести непосредственно в кровь, совершенно ошибочно, напротив, яд может всасываться всеми слизистыми оболочками и даже может перейти в кровь из желудка.
        На людях последствия укуса змеи, как говорят, часто проявляются иначе, чем на животных, и именно у них замечали, что тело становилось холодным, как у трупа, между тем как у собак наблюдалось прямо противоположное, именно лихорадочное состояние. Так как в Индии ежегодно относительно большое число людей бывает укушено очковыми змеями, и они по большей части умирают, то имеется достаточно наблюдений и относительно течения болезни у отравленных людей. Я хочу привести здесь несколько случаев, которые не кончались смертью, так как считаю их более поучительными, чем другие.
        Одна женщина была укушена в нижнюю часть ноги; через 11 часов ее посетил Дюффин. Она утратила чувство зрения и осязания; глотание было так затруднено, что было невозможно ввести в ее желудок хотя бы самое незначительное количество какого-нибудь вещества. Судороги не мучили ее, но с самого начала она впала в состояние слабости, которая все возрастала. Рану расширили и приложили ртутную мазь; наконец, с трудом удалось дать больной несколько пилюль. Первые не подействовали, но после третьей больная испражнилась, и кожа стала немного влажной. Через 18 часов после укуса у больной восстановилось осязание, зрение и способность к глотанию; в три следующих дня она сильно потела; через 8-10 дней слабость исчезла, и больная стала медленно поправляться.
        Один индиец, укушенный в пятку, через четверть часа крепко сжал челюсти и казался мертвым, не обнаруживал чувствительность, когда смочили четыре очень больших раны жидкостью, состоящей из едкого аммиака, янтарного масла, воскового мыла и винного спирта. Ему насильно раздвинули челюсти и в буквальном смысле слова влили с помощью воронки две бутылки нагретой мадеры, продолжая непрерывно наружное употребление вышеупомянутой жидкости. Больной был в таком бесчувственном состоянии, что его можно было бы счесть за мертвого, если бы он не дышал от времени до времени. Он оставался в этом состоянии 40 часов и лишь после того обнаружил признаки возвращения чувствительности; через два часа он начал говорить, но оставался еще слабым и изнуренным в течение нескольких дней.
        Туземцы Индии, особенно заклинатели змей и фокусники, кроме вышеуказанных целебных средств, употребляют при укусах змей также многие другие, но обыкновенно держат их в тайне, так что еще и теперь неизвестно, какого они рода и каково их действие. Два весьма употребительных средства заслуживают, по-видимому, упоминания, хотя в действительности приносят мало пользы. Первое из них - змеиный камень, называемый на Цейлоне "пембу-келу", употреблению которого сингалезцы научились, вероятно, от заклинателей змей, приезжающих сюда с Коромандельского берега. "Не один случай успешного употребления этого камня, за достоверность которых вполне ручались, - говорит Теннент, - рассказывали мне люди, бывшие очевидцами этого. Однажды в марте 1854 года один из моих друзей, проезжая верхом по джунглям, поблизости Бинтенне, вместе с правительственным чиновником, увидел тамила, который приближался к ним с товарищами. Вдруг он прыгнул в лес и возвратился с очковой змеей, которую он схватил за голову и хвост и крепко держал. Он позвал товарища на помощь, чтобы посадить змею в корзину с крышкой, но обращался с ней так неловко, что она укусила его в палец и несколько мгновений держала его зубами, как будто бы не могла вытащить их.
        Кровь потекла, и сильнейшие боли последовали, по-видимому, непосредственно за укусом. Его товарищ тотчас развязал свой пояс и вынул два змеиных камня черного цвета, крайне тщательно отполированных и величиной с маленькие миндалины, и положил по камню на каждую рану. Они пристали к ранам, впитывали в себя всю кровь, вытекавшую из ран, оставались в этом положении около 3 или 4 минут, между тем как товарищ больного гладил и растирал руку от плеча к пальцам, и, наконец, отпали сами собой. Страдания укушенного, по-видимому, прекра- тились. Он стал двигать рукой, вытягивать пальцы, так что суставы хрустели, и пошел дальше, не обнаруживая озабоченности. Между тем другой индиец достал из своего дорожного мешка маленький кусочек дерева, похожий на корень, и осторожно приблизил его к голове змеи, которая тотчас прижала голову к земле, схватил ее затем без всякого страха и свернул в кружок на дне корзинки. Он уверял, что этот корень делает хватание змеи совершенно безопасным, и назвал его "найа-талик-каланго", что значит корень змеиного растения".
        Другой случай произошел в 1853 году и был сообщен Тенненту Лавальером, который был очевидцем его. Он встретил в лесу заклинателя, который отыскивал очковых змей, последовал за ним и увидел, как тот нашел и поймал одну, но был при этом укушен в голень, так что из раны потекла кровь. Он тотчас приложил к ране змеиный камень, который крепко пристал и держался около 10 минут; между тем индиец двигал над камнем взад и вперед каким-то корнем, который он держал в руке, пока камень не отпал. Он уверял европейца, что больше не о чем заботиться, и дал ему тот самый змеиный камень, который он употреблял. Лавальер не раз видел потом этого человека вполне здоровым.
        Тот индиец, о котором рассказывает Рейне, употребил после укуса пембу-келу, но в то же время перевязал укушенный орган выше места укуса. В течение нескольких минут он терпел, по-видимому, сильную боль, но постепенно стал оправляться и почувствовал облегчение, когда камень отпал. Собравшись немного с силами, он подставил змее кусок сукна, который она укусила, схватил ее прежде, чем она успела освободиться, рукой за затылок и в присутствии Рейне вырвал у нее ядовитые зубы. Рейне следил с полнейшим вниманием за всей операцией, причем ему помогало и несколько других лиц. Однако Ричарде, рассматривая подобные случаи, указывает, прежде всего, на то, что остается открытым вопросом, не остался ли бы укушенный жив и здоров и без такого лечения; хотя укус и действительно произошел, но это вовсе не значит, что непременно последовало и отравление.
        Змеиные камни и корни, которые употреблялись в приведенных выше случаях, достались позднее Тенненту. "Корни, - говорил он, - не одинаковы. Один из них, по-видимому, кусок ветви кирказона, другой так сух, что определение его было очень затруднительно, но он похож на четырехгранный кусок ломоноса. Несколько видов рода кирказон (Aristolochia), как, например, растущая в Америке Aristolochia Serpentaria, издавна уже пользуются славой, как помогающие от укусов змей, а индийский вид этого рода (Aristolochia indica) и есть то растение, к которому прибегают мунго по народному поверью". Теннент прибавляет, приводя эти данные, что он не верит в действенность этих корней и убежден, что они имеют лишь воображаемое значение, внушая ловцу змей храбрость и доверие к собственной ловкости. В этом он, без сомнения, прав.
        О природе змеиного камня нам сообщили достаточные сведения Барров и Гарди; исследования Теннента имели, однако, то значение, что подтвердили прежние данные. Уже Кольбе упоминает, что европейцы, живущие в Капланде, пользуются змеиным камнем и получают его из Индии, где его приготовляют брамины. Только они, по-видимому, знают тайну его состава и ни за какую цену не открывают ее людям, которые не принадлежат к их касте. "Я чрезвычайно жалею, - говорит Кольбе, - что тайна неизвестна среди христиан и что брамины непреклонны в этом отношении, так как упомянутые камни действительно обладают чудесной силой". Затем идет описание употребления камня, которое в существенных чертах сходно с описанным выше. Тунберг, который посетил Капланд после Кольбе, тоже рассказывает о змеиных камнях и указывает следующие отличительные признаки настоящих камней: если положить их в воду, то поднимаются пузырьки воздуха, а если ввести в рот, то они крепко прилипают к небу; когда их прикладывают к части тела, укушенной змеей, то они крепко прилипают к ране, высасывают яд и отпадают сами, когда напитаются. По уверению Джонсона тайна приготовления и теперь еще находится в руках браминов и приносит им значительную выгоду; но приготовление змеиных камней более не тайна. Наши химики исследовали массу и нашли, что это обожженные кости, известь и обугленная смола; посредством своих ячеек, или внутренних пустот эти вещества всасывают жидкость, а, следовательно, кровь и даже яд.
        Путешественник Гарди, который ознакомился с приготовлением змеиного камня, употреб- ляемого в Мексике, сообщает нам даже, как его готовят. "Возьми кусок оленьего рога любой величины и формы, оберни его травой или сеном, заключи в кусок листовой меди и положи в горящие уголья, пока рог не будет достаточно обожжен, дай остыть, вынь обожженный рог из оболочки, и он готов для немедленного употребления. В этом состоянии он представляет крепкую, хотя и ячеистую массу черного цвета, которая по форме и величине похожа еще на кусок рога". В южной Африке, как и в Мексике, принимают еще одну меру предосторожности, именно расширяют рану, а когда змеиный камень вполне напитается, его бросают обыкновенно в воду или молоко, очищают его таким образом, высушивают и снова прикладывают к ране. Что подобное тело действительно может оказывать некоторое действие, нельзя сомневаться; однако действие это, конечно, значительно уступает действию кровососной банки, и упомянутые выше случаи могут следовательно доказать лишь то, что больные, спасенные с помощью змеиного камня, были лишь легко ранены и отравлены. В том же смысле высказывается и Фэйрер.
        С гораздо большей уверенностью употребляли недавно в Индии против укусов змей листья кирказона и, как говорят, получали самые лучшие результаты. "Одна индианка, укушенная змеей, - рассказывает Лацтер, - была принесена ко мне на носилках. Она находилась в состоянии полной безжизненности, так что я решительно отказал ей в помощи. В этом меня поддерживал и один офицер, находившийся в моем доме; он указывал, что лучше всего отослать ее обратно, чтобы не ронять моего целебного средства в глазах народа. Женщина была холодна, как мрамор; я вовсе не замечал кровообращения; по виду она походила на труп. Муж ее был глубоко огорчен моим отказом и умолял, чтобы я хоть попробовал применить свое средство. Я объяснил ему свои причины и не скрыл от него своего глубокого убеждения, что его жена уже скончалась. Однако чтобы не увеличивать его горе, упорствуя в отказе, я насильно раздвинул челюсти укушенной и влил своего лекарства, которое я составил из трех растертых листьев кирказона средней величины и десяти зерен перца, настоянных в унции воды. Когда питье было влито, я велел привести тело в сидячее положение, и стал ждать с некоторым напряжением, но без малейшей надежды на успех. По прошествии 8 или 10 минут я заметил легкую пульсацию в нижней губе. Я тотчас велел мужу носить больную взад и вперед при помощи моих слуг, в надежде, если возможно, снова возбудить кровообращение. Двое людей держали ее под руки и стали двигать ее взад и вперед, причем ноги ее беспомощно волочились. Несколько минут спустя я заметил, что больная сделала попытку двигать ногами, и велел поднять ее настолько, чтобы подошвы касались земли. Еще несколько минут, и глубокий вздох, сопровождаемый странным криком, показал, что сознание возвращается. Затем последовал возглас: "Огонь жжет внутренности!" В это время грудь и руки были еще холодны, как у трупа. Я тотчас снова дал ей настой одного листа в унции воды, который, по-видимому, смягчил жгучие боли в желудке. Теперь она могла указать мне место, в которое была укушена. Я велел натирать его листьями кирказона и, благодаря этому, она была в состоянии ходить без посторонней помощи. Я велел ей еще ходить взад и вперед, по крайней мере, часа два, сказал ей затем, что она вполне выздоровела, и отпустил ее".
        Лаутер рассказывает и другие подобные случаи и уверяет, что он лечил, по крайней мере, 20 человек, на которых употребление кирказона увенчалось полнейшим успехом. При опытах над собаками оказалось, однако, что это растение не может считаться средством, пригодным во всех случаях, и что у этих животных оно вызывало ужасную лихорадку, от которой они и погибали. Это различное действие, по мнению Лаутера, легко можно объяснить; он утверждает, что последствия отравления проявляются у различных живых существ очень несхожим образом.
        Очень может быть, что старая слава кирказона оправдается, и он окажет целебное действие против змеиного яда. Однако, по опытам, произведенным до сих пор знатоками дела, надежда на листья кирказона оказывается очень плохой. "Я должен, к сожалению, сказать, - замечает Фэйрер, - что во всех случаях, когда я применял кирказон, я терпел полную неудачу, и я вообще очень сомневаюсь в том, чтобы существовало какое-нибудь средство, которое могло бы воспрепятствовать действию страшного яда взрослой очковой змеи, хотя мне и кажется возможным, что более крупные животные, укушенные очковой змеей, могут быть вполне спасены, благодаря употреблению лекарств".
        Если вспомнить сообщенные выше, правда, сомнительные, данные о вопиющем числе людей, погибших от укусов ядовитых змей, если принять во внимание указание Руссенберга, что в 1834 году на Цейлоне умерло 20 человек от укусов этих змей, опять-таки преимущественно очковых, и положиться на уверение Теннента, что из 112 человек, умерщвленных в 1851 - 55 годы на том же острове дикими животными, 68 умерло от змеиного яда, то приходишь к выводу, что число врагов этих опасных пресмыкающихся не может быть особенно велико. Тем не менее, индийцы рассказывают о значительном числе мелких хищных млекопитающих с мунго* во главе, и различных хищных птицах, которые будто бы усердно преследуют ядовитое пресмыкающееся.
* Общеизвестен злейший враг индийской кобры хищник семейства виверровых млекопитающих мангуст, воспетый Редьярдом Киплингом под именем Рики- Тики- Тави. Мангусты обладают существенно более низкой чувствительностью к яду кобр, чем другие млекопитающие (например, в 25 раз ниже, чем собака), однако, укусы змеи для них болезненны, и они стараются их избегать.

        Упомяну еще, как о факте, достойном внимания, о том, что увеличение числа змей наблюдали, или, по крайней мере, полагали, что наблюдали, там, где усердно охотились за павлинами и другими дикими курами и таким путем сильно уменьшили число этих птиц. На основании этого можно было бы заключить, что эти большие и гордые птицы поступают с очковыми змеями так же, как и наши домашние куры с гадюками. Утверждают также, будто бы олени Цейлона истребляют много змей, прыгая на них всеми четырьмя ногами сразу и растаптывая их.
        Огромное число несчастных случаев побудило английское правительство прибегнуть к более серьезным мерам для уничтожения ядовитых змей и, прежде всего, очковых. К счастью, не все индийцы думают так, как было указано выше; многие из низших каст, напротив, занимаются почти исключительно ловлей или умерщвлением ядовитых змей, одни для того, чтобы давать представления с ними, другие - чтобы добывать скудное вознаграждение ловлей и убиванием их.
        В 1858 году правительство назначило за каждую убитую и доставленную властям ядовитую змею вознаграждение в 4 анна, или 48 пфеннингов, и выдало в одном только округе не менее 1 961 рупии. Когда вознаграждение было понижено до 2 анна, число доставляемых змей внезапно понизилось, так что в 1859 году в том же округе выдали лишь 124, в 1860 - даже лишь 27, а в 1861 лишь одну рупию; никто не хотел рисковать жизнью из-за ничтожной суммы в 2 анна. В 1862 году вознаграждение снова повысили до 4 анна, и тотчас снова началась охота за змеями, так что уже в первый день было доставлено 47, во второй - 70, позднее - 118 ядовитых змей в день. С 15 октября до 7 декабря результаты ловли увеличились настолько значительно, что было доставлено 26 920 змей. Когда наместник выразил удивление, что именно в холодную погоду было поймано столько змей, то ему просто и основательно объяснили это увеличением числа ловцов змей и постепенно возрастающей опытностью их. Конечно, по-видимому, не была исключена возможность того, что между ядовитыми змеями могло находиться и много неядовитых; но чиновники утверждали, что осматривали доставленных змей с большой тщательностью, и полагали, что было бы выдано на 40 000 рупий больше, если бы они не платили исключительно за ядовитых змей. Однако при этом выяснилось, как можно было и ожидать, что хитрые туземцы, чтобы более удобным образом получать сравнительно высокий доход, занимались с большим успехом регулярным разведением опасных змей.
        Зрелище, подобное тому, которое доставляют индийские заклинатели змей, можно видеть в каждый праздничный день на площадях Каира. Глухие, но громкие звуки, производимые с помощью большой раковины, привлекают внимание к человеку, который готовится дать одно из тех представлений, которые в высшей степени любят сыны и дочери "победоносной столицы и матери мира". Скоро вокруг хауи (заклинателя змей) образуется кружок, и представление начинается. Оборванный юноша играет роль паяца и расточает неуклюжие, грубые шутки, которые не только встречают полное сочувствие со стороны большинства зрителей, но и отклик; затем показывает свою понятливость гамадрил, и помощница фокусника встает, чтобы собрать скудное вознаграждение в виде малоценных медных монет. Самое удивительное еще впереди: явное волшебство фокусника, на которого со страхом смотрит иной из зрителей, должно обнаружиться лишь постепенно.
        Фокусник, паяц и обезьяна озабоченно бегают и прыгают друг через друга, хватаясь за один предмет, притаскивая другой. Наконец хауи схватывает один из кожаных мешков, в которых хранит все свои принадлежности, бросает его на середину круга, развязывает узел, которым он был затянут до тех пор, берет вместо раковины "сумара", инструмент, изобретенный демонами, враждебными музыке, и начинает играть свою однообразную мелодию*.
* Танцующая под флейту заклинателя змея много раз описанная картина. Однако, кобра все же не слышит музыку, а лишь следует в такт за движениями человека.

        В мешке замечается движение, ближе и ближе к отверстию ползет в нем что-то, и, наконец, показывается маленькая яйцевидная голова змеи. За головой следует передняя часть тела, и лишь только она выйдет из мешка, как животное подымается совершенно таким же образом, как очковая змея. Затем она окончательно выползает, извиваясь, из мешка и начинает медленно ползать взад и вперед в пределах, до известной степени указанных ей фокусником, гордо покачивая маленькой головой над расширенной шеей и следя сверкающими глазами за каждым движением хозяина. Общий ужас охватывает зрителей: каждый знает, что эта змея, внушающая основательный страх, - кобра; но едва ли кто-нибудь считает возможным, чтобы фокусник мог безопасно потешаться над ее гневом, и потому предполагают, что он был настолько умен, что выломал ей ядовитые зубы. Хауи поворачивает и извивает ее, как делают у нас хозяева зверинцев, чтобы показать, насколько она ручная, схватывает ее за шею, плюет на нее или обрызгивает ее водой и незаметно для зрителей вдруг сжимает ей одно место на затылке. В то же мгновение змея вытягивается во всю длину и делается похожей на палку.
        Змея, с которой египетские заклинатели показывают фокусы перед народом, есть египетская кобра, или знаменитый аспид греков и римлян; "Ара", или "приподнятая" древних египтян, символ возвышенности, изваянное изображение которого можно видеть на храмах по обе стороны изображения земного шара. Ее изваяние царь носил на лбу, как украшение и знак своего могущества и власти. Позднее она была названа по древнеегипетскому слову "Urdus", и может считаться самой знаменитой змеей на всей земле. Что побудило удивительный народ долины Нила отвести ей столь выдающееся место между другими животными: странная ли поза, которую она иногда принимает, или польза, которую она приносит земледельцам, истребляя крыс и мышей, или ужасное действие ее ядовитых зубов, - этот вопрос остается открытым. Почти каждый греческий или римский писатель рассказывает что-нибудь об аспиде, его жизни и действии его яда, почете, которым он пользовался, и употреблении его для лекарственных целей. Но почти каждый смешивает истину с ложью и то, что он сам видел, с вымыслом. "Находят, - говорит Элиан, - аспидов длиной в 5 локтей. Большинство их черного или пепельно-серого цвета, некоторые огненного". - "Представь себе кровавого аспида, - описывает Никандр, - с его ужасной чешуей. Если он слышит шум, то свертывается в круг и поднимает посередине свою страшную голову. При этом затылок его раздувается, он бешено шипит и грозит смертью каждому, кто ему встретится". "Это ужасное животное, — прибавляет Плиний, — обнаруживает, однако, в одном отношении нежное чувство: самец и самка живут постоянно вместе, и только смерть может разлучить их. Если один аспид убит, то другим овладевает невероятная жажда мести. Он преследует убийцу, находит его даже в величайшей толпе людей, побеждает все трудности, не обращает внимания на расстояние, и только поспешное бегство через реки может спасти от него. Трудно определить, создала ли природа больше зла или средств против него. Этой злобной змее, например, она дала слабые глаза, и расположила их так, что змея может видеть не перед собой, а только по сторонам; поэтому она часто замечает человека только тогда, когда он наступит на нее".
        "Египтяне, - рассказывает Элиан далее, - высоко чтят аспидов, и поэтому эти змеи у них ручные и обходительные. Если воспитывать аспидов вместе с детьми, то они не делают им никакого вреда и выходят из нор, если хлопать в ладоши; словами их не зовут. Когда египтяне кончают обед, они размачивают хлеб в вине и меде и кладут его на стол, за которым ели, и затем хлопают руками, как бы призывая гостей. Змеи тотчас выходят, становятся вокруг стола с поднятыми головами и позволяют целовать себя, причем спокойно поедают хлеб. Если египтянин идет по своему дому темной ночью, он тоже хлопает руками. Животные прячутся тогда, и на них нельзя наступить. Изображение аспида, который египтяне называют "термутис", считается у них священным и украшает в виде диадемы голову Изиды. Египтяне утверждают, что аспиды созданы не во вред человечеству; но если уверяют, что аспид щадит добрых и умерщвляет злых, то это пустяки. Некоторые прибавляют, что Изида посылает их к злейшим преступникам. Египтяне насчитывают не менее 16 различных видов аспидов, но говорят, что только термутис бессмертен. В каждом углу храма они, как говорят, строят жилища для таких змей и кормят их телячьим салом". "Об одном аспиде, - дополняет в свою очередь Плиний, - Плутарх рассказывает, что он приходил обыкновенно к столу одного египтянина и что это очень нравилось хозяину. Позднее он родил детенышей, и один из них умертвил сына хозяина. Когда аспид возвратился, чтобы есть, и узнал о несчастии, он умертвил своего детеныша и более не показывался в доме". "Ни один человек, - рассказывает Элиан далее, - укушенный аспидом, не оставался, говорят, живым. Поэтому египетские цари носят, как я слышал, на своей диадеме изображение аспида, как знак непобедимости их владычества. Надувая свою шею, аспид лишает зрения того, кто подвергается его дыханию. Ядовитые зубы одеты тонким покровом, похожим на кожицу. Когда аспид вонзает зубы, кожица эта отодвигается и яд изливается. Затем кожица снова прикрывает зубы. След укуса аспида, говорят, не очень явствен, так как смертельный яд его, как утверждают, очень быстро распространяется по телу, так что на коже остаются лишь незначительные следы. Поэтому посланные Августом к Клеопатре могли заметить лишь два чуть видимых укола, которые и объяснили ее загадочную смерть".
        "Если кто-нибудь укушен аспидом, - рассказывает Диоскорид, - то видны лишь тонкие уколы; из раны вытекает мало крови и именно черной; часто смерть наступает прежде, чем пройдет треть дня". "Укушенный аспидом, - указывает Плиний далее, - впадает в бесчувственное состояние и сон. Из всех змей аспид имеет самый смертоносный яд. Введенный в кровь или свежую рану, он убивает мгновенно, намазанный на старые нарывы - лишь медленно. Вообще же его можно без вреда пить, сколько хочешь, а также есть животных, умерших от укуса аспида. Из слюны аспида, уверяет Аристотель, приготовляют яд, возбуждающий гниение, против которого нет средства. Если в Александрии кого-нибудь приговаривали к смерти и он должен был умереть тихой смертью, то, по словам Галена, аспиду давали укусить его в грудь. Прекрасный афинский государственный человек и знаменитый ученый Деметрий Фалерский, как уверяет Цицерон, лишил себя жизни, дав аспиду укусить себя. Как на самого важного врага этой змеи указывают всегда на ихневмона, или египетского мангуста; но Аристотель говорит, что он всегда, прежде чем напасть на ядовитую змею, созывает помощников и никогда не приближается к ней, не покрыв себя сначала панцирем из ила".
        Египетская кобра (Naja haje), которую поселенцы южной Африки называют также "плюющей змеей", несколько больше своего азиатского родича, так как длина взрослого экземпляра может достигать 2,25 м. У нее шестой верхнегубной щиток гораздо выше, чем остальные губные щитки, так как сливается с лежащим над ним височным щитком и образует очень большую пластинку, которая касается впереди заглазных щитков. Что касается цвета египетской кобры, то об этом можно сказать так же мало общего, как и об окраске очковой змеи. Большинство кобр, и именно египетские, сверху равномерного соломенно-желтого цвета, снизу светло-желтого, но имеют на нижней стороне в области шеи несколько более темных поперечных полос различной ширины, из которых каждая тянется по нескольким брюшным щитам. Но существуют разновидности, представляющие сверху все оттенки от соломенно-желтого до черно-бурого цвета.
Египетская кобра (Naja haje)
Египетская кобра (Naja haje)
        Уверяют, что египетские земледельцы не оставляют из-за кобры свою работу, когда встречают ее на полях, так как знают, что она не нападает, если держаться на некотором расстоянии от нее, а спокойно лежит, подняв голову, и не переставая следить глазами за человеком. Это указание нуждается в исправлении. Все египтяне чрезвычайно боятся кобру и, если это возможно, всегда убивают ее; что же касается мнения, будто бы она не нападает, то следует заметить, что она, правда, обыкновенно скрывается, увидев человека, и притом как можно быстрее, но тотчас поднимается и принимает оборонительное положение, если кто-нибудь действительно идет ей навстречу, и вообще очень ясно проявляет свою раздражительность и свирепость. Если она думает, что может укусить, то, по единогласным уверениям различных ловцов змей, бросается на противника и последний тогда должен не зевать. Эти заявления египтян находят подтверждение со стороны Смита, Андерсона и Ливингстона, или вернее Уоллера, издателя последних сообщений этого путешественника. Смит замечает, что египетская кобра никогда не обращается в бегство и от защиты нередко переходит к нападению. Андерсон и Ливингстон также рассказывают характерные случаи, подтверж- дающие то же самое. "Один из моих друзей, - говорит первый, — едва спасся однажды от такой змеи. Когда он был занят собиранием одного редкого растения, кобра бросилась по направлению к его руке. У него не было времени повернуться, и он побежал задом так быстро, как только мог. Змея следовала за ним по пятам и догнала бы его, если бы эта охота продлилась еще несколько секунд. Но в это мгновение он споткнулся на муравейнике и упал навзничь. Лежа он видел, как змея стрелой пронеслась мимо". В справедливости этого рассказа можно было бы усомниться, так как Андерсон рассказывает то, что не сам испытал. Рассказ Ливингстона, или вернее Уоллера, если только он точно передает событие, еще более говорит в пользу того, что кобра нападает сама. "Одна маленькая девочка умерла ужасным образом. Она шла в ряду носильщиков, как вдруг на нее бросилась большая змея, укусила ее в голень и скрылась в соседней норе. Это совершилось в одно мгновение, но было достаточно, чтобы смертельно ранить бедную девочку. Все средства были употреблены, но менее чем в 10 минут ребенок испустил дух. Этот вполне достоверный случай доказывает справедливость рассказов некоторых путешест- венников по различным частям Африки. Туземцы уверяют, что большая ядовитая змея с быстротой молнии преследует и настигает добычу и что те, кто знает, насколько она опасна и проворна, избегают приближаться к ее убежищу. Замечательно следующее обстоятельство: один араб рассказывал носильщикам, с которыми он встретился позднее в Занзибаре, что через короткое время после упомянутого несчастного случая он отправился той же дорогой, и что один из его носильщиков подвергся на том же месте нападению той же змеи и исход был такой же несчастный". Хотя змея здесь и не названа коброй, но едва ли это могла быть какая-нибудь другая.
        Достойно внимания то, что поселенцы в южной Африке и туземцы западного берега разделяют убеждение древних, что египетская кобра может плеваться ядом и тем вредит нападающему*.
* Плюющуюся кобру из Южной Африки относят к виду ошейниковая кобра (Hemachatus haemachatus).

        Гордон Кемминг уверяет, что с ним самим случилась неприятность такого рода, и он вследствие этого должен был целую ночь терпеть сильнейшие боли. Гордон Кемминг, правда, часто рассказывает происшествия, за которые не может отвечать, и в этом случае, вероятно, передал лишь общераспространенное мнение туземцев; однако, по-видимому, здесь есть доля истины. "Египетские кобры, - пишет мне Рейхенов, - вместе с шумящей гадюкой, очень обыкновенны на Золотом берегу. Они живут в степях и избегают густого леса. В полуденный жар они охотно выползают на дороги, чтобы греться на солнце. Если кто-нибудь наталкивается на них, то они поднимаются вверх, шипят, раздувают шею и плюют на расстояние 1 метр в нарушителя покоя, причем, по-видимому, всегда целятся ему в глаза. Количество жидкости, которую они при этом выбрасывают, довольно значительно, так как змеи часто плюют три раза подряд, и под конец слюна капает у них изо рта. По словам миссионеров на Золотом берегу, а также и туземцев, если эта слюна попадает в глаз, то вызывает слепоту. Замечу, что Эффельдт рассказывал мне о подобных наблюдениях, сделанных над гремучими змеями, но в то же время уверял, что такая слюна, которая может быть смешана с ядом, не в состоянии произвести на кожу или роговую оболочку никакого другого действия, чем любая другая едкая жидкость". Согласен с Рейхеновым и Фалькенштейн, который, правда, тоже не наблюдал этого сам; он считает это, по-видимому, очень обыкновенным явлением. "Если кобра оплюет негра, то последний, как мне сообщали, моет себе соответственные места молоком женщины, которое считается надежным целебным средством".
        Пехуэль-Леше слышал почти везде, где эта змея встречается, рассказы о плевании и прыганий, но не мог убедиться в их справедливости. "Говорят, что она, - пишет он, - не только прыгает на нападающего, но и обрызгивает его на расстоянии 3-4 шагов несколькими каплями жидкости, которая причиняет на чувствительных частях тела злокачественные воспаления и сильные боли. Надежным средством в Лоанго и около Конго считается помазать те места, куда попал яд, молоком женщины, между тем как люди из племени кру и боеры в юго-западной Африке хвалили мне также употребление человеческой слюны в качестве средства, уничтожающего яд. Самый рассудительный из боеров, Бота, прекрасный охотник и наблюдатель, осмеивал эти рассказы и вообще оспаривал, чтобы эта или какая-либо другая из известных змей "плевалась". Я сам не раз имел случай нарочно дразнить замеченных на открытых местах кобр (они живут и в саванне), но не видел, чтобы какая-нибудь из них выбрасывала жидкость или действительно нападала. Сильно преследуемые кобры, правда, свертывались, поднимались и принимали известное по индийскому виду угрожающее положение, но тотчас же снова обращались в бегство. В Кинзембо я был приглашен на обед в факторию Баннистера. Когда я вошел на двор, я нашел хозяина и несколько других европейцев, занятых прикреплением большой мясной вилки к длинной палке; в обеденной комнате была только что замечена "куспидейра", кобра, настоящая плюющая змея; ее хотели удержать или приколоть с помощью вилки и передать мне живою. По моему желанию, неприятному гостю, лежавшему в углу, предложили сначала немного свежего козьего молока; он не обратил на него внимания. Наконец мы не без затруднения выгнали его на широкий песчаный двор, лишенный всякой растительности. Здесь мы стали дразнить змею всевозможными способами, но могли добиться лишь того, что она несколько раз поднималась в величайшей ярости и, широко раскрыв рот, издавала несколько раз почти храпящее шипение. Но она не "плевала" и не "прыгала"; в этом убедился вместе со мной и каждый из присутствовавших европейцев.
        Наконец я отрубил змее голову похожим на саблю охотничьим ножом. Голова эта, лежавшая на песке под палящими лучами солнца, кусала еще спустя 10 минут палку, которой до нее дотрагивались. Я не хочу поэтому оспаривать ни плевания, ни прыгания; но сам я никогда не мог наблюдать этого и не слышал, чтобы какой-нибудь спокойный наблюдатель подтверждал это в качестве очевидца. Положение при нападении, которое, конечно, в сущности, есть лишь оборонительная поза, может подать повод к различным ошибкам; действительно кажется, что животное приготовляется к прыжку: передняя часть тела поднимается вертикально, шея надувается и расширяется в стороны, маленькая голова с шипением наклоняется вперед. В этой позе змея со своими оригинальными гибкими движениями представляет даже привлекательное зрелище. Будь она не ядовита, можно было бы почувствовать желание держать ее у себя, чтобы любоваться ею. Я не думаю, чтобы и самая большая из тех кобр, которых я наблюдал и длина, которой равнялась не полным 2 м, могла подниматься вверх, больше, чем на 0,5 м. В Лоанго рассказывают также, что плюющая змея держится в ветвях кустарников и низких деревьев и в таком случае часто бывает окружена роем кричащих птиц".
        Гессе, который прожил три года в Нижней Гвинее и подробно занимался животным миром этой страны, конечно, знаком со всеми указаниями относительно характера плюющей змеи и, тем не менее, не приводит ни одного случая, который бы мог подтвердить это распространенное мнение. Шинц, который в течение многих лет исследовал юго-западную Африку, тоже не может ничего сообщить о плевании и прыганий этой змеи, хотя она иногда, как например в Ондонге, угрожала ему. "Присутствие мышей, - пишет Шинц, - было очевидно причиной того, что у нас поселился еще один и притом значительно более опасный сосед, кобра, о существовании которой мне несколько раз говорили мои люди, причем я не доверял их рассказам. Раз ночью я уже заснул, когда шорох и треск в гербарии под моей постелью разбудил меня. Спички и свеча были под рукой, я, ничего не подозревая, зажигаю огонь, и в то же самое мгновение перед самым лицом моим поднимается вверх гибкое тело самой страшной из ядовитых змей Африки. Разозленная змея широко раздувает шею, но я уже вскочил и пускаю в нее с близкого расстояния полный заряд птичьей дроби. На утро мы измерили убитое животное и нашли, что оно имело в длину 2 м". По отношению к способам движения египетская кобра, по-видимому, совершенно сходна с очковой змеей. Она тоже проворна на земле, часто и добровольно идет в воду, очень хорошо плавает и лазает, подобно своему родичу.
        Добыча египетской кобры состоит из различных мелких животных, особенно из полевых мышей, песчанок и тушканчиков, птиц, живущих на земле, и их потомства, ящериц, других змей, лягушек и жаб, смотря по местности и обстоятельствам. В общем, она, подобно всем ядовитым змеям, может приносить пользу своей хищностью, но пользу, приносимую ей человеку, едва ли можно ценить высоко, и общее преследование, которому она подвергается, конечно, вполне основательно.
        Каждый египетский фигляр сам ловит себе кобр, которые нужны ему для представлений, и очень простым способом. Вооруженный длинной крепкой палкой из дерева мимозы, он посещает места, обещающие добычу, и исследует все удобные убежища, пока не увидит кобру. На одном конце палки прикреплен комок тряпок, который ловец и подставляет змее, коль скоро она поднимается угрожающим образом и делает вид, что переходит от защиты к нападению. В ярости кусает она тряпки, и в то же мгновение ловец быстрым движением дергает палку назад с намерением выломать у змеи зубы. Но никогда он не довольствуется одной попыткой и дразнит, и раздражает змею до тех пор, пока она не укусит много раз, не лишится наверняка своих ядовитых зубов и не будет совершенно изнурена. Теперь он крепко прижимает ей палкой голову к земле, осторожно приближается, схватывает ее за шею, сжимает известное ему место на затылке, приводит ее, таким образом, в столбняк и исследует, наконец, ее пасть, чтобы увидеть, действительно ли вырваны ядовитые зубы. Он очень хорошо знает, что это оружие возобновляется само собой, и потому никогда не упускает повторять от времени до времени вышеописанное кусание тряпок.
        В истине вышесказанного я убедился в результате собственного наблюдения. Во время нашего пребывания в Фаюме при Меридовом озере к нам явился однажды хауи и стал уверять, что в нашем жилище поселились змеи, и что он пришел прогнать их. Я возразил ему, что мы уже сами позаботились об этом, но что мы готовы разрешить ему дать перед нами представление. Он тотчас открыл принесенный с собой мешок со змеями и заставил 6-8 кобр "танцевать" в нашей комнате. Тогда я попросил его принести мне несколько кобр, у которых есть еще ядовитые зубы, так как я знаю, что те, которых мы видим перед собой, не имеют более этих зубов. Он утверждал противное, пока мы не назвали себя заклинателями змей из Франкистана, страны европейцев, следовательно, до некоторой степени товарищами его по специальности. Я обладаю тем счастьем, что когда посещаю зверинец и меня узнают, со мной обращаются с величайшей предупредительностью и называют "господин коллега"; это счастье помогло мне и в этом случае. Наш хауи многозначительно подмигнул и произнес несколько обычных фраз о том, что надо "жить и давать жить, о жестокости судьбы, трудности добывать хлеб, глупом народе, сыновьях, внуках, правнуках и потомках ослов" (при этом он подразумевал своих высокочтимых зрителей) и т.п. В заключение обещал, вероятно, более побуждаемый предложенным вознаг- раждением, чем товарищескими чувствами, принести мне, европейскому заклинателю змей и его другу, знаменитому врачу, большую египетскую кобру с ядовитыми зубами. Уже на другой день он снова явился к нам в комнату со знакомым кожаным мешком на плече, положил мешок на пол, открыл его без всяких ужимок с величайшей осторожностью и стал, держа наготове палку, ждать появления змеи. Показалась изящная головка, но прежде чем успела показаться часть тела, чтобы кобра могла стать "ара", т.е. расширить шею, он придавил ее палкой к земле, схватил правой рукой за затылок, левой за середину тела вместе с заключавшим его кожаным мешком - и когда рот открылся, то мы увидели оба неповрежденных ядовитых зуба. "Так, брат мой, - сказал он, - мое слово - слово истины, моя речь без обмана. Я поймал ее, опасную, не повреждая ее. Бог велик и Магомет его пророк". Минуту спустя кобра плавала в очень большом широком сосуде, наполненном спиртом, и делала тщетные усилия вытолкнуть пробку. Несколько минут винный спирт, по-видимому, не оказывал на нее ни малейшего действия, но через четверть часа движения ее стали слабее, а еще через четверть часа она лежала, неподвижно свернувшись, на дне сосуда.
        Туземцы западной Африки, как может подтвердить Пехуэль-Леше, не прибегают к таким сложным приемам при ловле ядовитых змей, даже если имеют дело с проворной коброй. При благоприятных обстоятельствах самые бесстрашные из них просто хватают ядовитую змею за шею, прижимают большой палец к ее голове и свободно несут ее. Большинство же берут с собой для ловли палку с коротко обрезанной развилиной, которой они прижимают к земле шею добычи тотчас позади головы прежде, чем схватить ее. Относительно юго-западной Африки Шинц рассказывает: "Змей приносили всегда без исключения живыми; я помню даже, что получил раз от маленького мальчика кобру, опаснейшую из змей южной Африки, длиной в 2,25 м, которую он нес голыми руками в темную ночь на расстоянии двух часов пути".
        Несмотря на всю осторожность, которую соблюдает хауи при ловле змей и обращении с ними, иногда случается, однако, что змея кусает его, и он умирает. Противоядие, насколько мне известно, он не употребляет. В Капланде же находятся в общем употреблении средства, которым приписывают целебные силы. Англичане употребляют особую жидкость, нашатырный спирт и т. п.; голландские поселенцы, по словам Андерсона, распарывают живой курице грудь и кладут ее на рану, происшедшую от укуса змеи. По их мнению, у курицы, если яд смертелен, тотчас обнаруживают признаки отравления, т.е. она слабеет, опускает голову и умирает. После первой берут вторую, третью и четвертую курицу, если это покажется нужным, пока на ней не будет более заметно никаких признаков отравления. Теперь, как полагают, укушенный змеей вне всякой опасности. Лягушка, которую употребляют таким же образом, оказывает, впрочем, ту же услугу, т.е. конечно никакой. Один из видов белых бобов, который растет в некоторых частях южной Африки и называется бобами Гереро, тоже считается средством от укусов змей и других ядовитых животных. Этот боб разрезают, кладут на рану, и он так крепко пристает к ней, что его можно удалить лишь с усилием, но он отпадает сам, когда высосет яд. Прежде считалось в высшей степени действенным средством кровь черепахи; туземцы в своих путешествиях всегда носили ее поэтому с собой и принимали в случае надобности, а в то же время мазали ей и пораненное место. Нечего и упоминать о том, чего можно ждать от таких средств.
        Египетская кобра часто попадает живой в Европу, но обыкновенно лишь с вырванными ядовитыми зубами, и по большей части погибает, хотя она легче других ядовитых змей привыкает к неволе, скоро принимается за еду и постепенно мирится со своей участью. Сначала при приближении хозяина к ее помещению она постоянно становится "ара" и остается иногда по целым часам в этом положении; однако позднее ее раздражительность уменьшается, хотя она никогда не вступает в дружбу с хозяином. Кобры, которых держал в неволе Эффельдт, хотя и были лишены ядовитых зубов, скоро принимались за еду. Они ели сначала живых, позднее мертвых мышей и птиц, предпочитали млекопитающих птицам и пренебрегали пресмыкающимся и земноводными, по крайней мере, не нападали на них и обнаруживали к ним такое отвращение, что удалялись, если те двигались около них. Вода была, по-видимому, им, безусловно, необходима для того, чтобы они чувствовали себя хорошо: они регулярно купались и с видимым удовольствием оставались целые часы в своем бассейне с водой. Приблизительно по прошествии года их ядовитые зубы образовывались снова, и теперь приходилось обращаться с ними с крайней осторожностью, так как их нападения совершаются неожиданно и с быстротой молнии, и они удивительно далеко выдвигают голову вверх или вперед.
        О жизни их в неволе Гюнтер дал подробный и привлекательный рассказ на основании наблюдений, сделанных в Лондонском зоологическом саду. "Замечательную противо- положность вялым водяным змеям составляют их опасные соседи, два великолепных экземпляра черной разновидности египетской кобры. При своей живости и величине они требуют довольно большого помещения. Стекла клетки на треть высоты покрыты масляной краской и потому непрозрачны для того, чтобы доставить больше покоя змеям, которые при своей раздражительности находились бы в постоянном возбуждении, частью же для того, чтобы скорее побудить их, если бы пришлось их дразнить, подниматься вверх и выглядывать из-за более темной части стекла. Это они делают всегда по самому ничтожному поводу. Если при этом или во время кормления они приблизятся друг к другу, то между ними начинается бой: они поворачиваются одна к другой с поднятым телом, расширяют, насколько возможно, шеи, и каждая старается подняться выше другой, причем они постоянно кусают по направлению к противнику. Замечательно, что эти животные не наносят друг другу ран, но когда некоторое время тому назад к ним посадили третью кобру, то началась битва, во время которой последняя была, вероятно, укушена, так как на следующее утро ее нашли мертвой*.
* Египетская кобра достаточно агрессивное животное. В случае поселения нескольких особей в одном террариуме из-за еды у них могут возникнуть серьезные схватки, заканчивающиеся порой гибелью одного из соперников.

        Посаженных к ним животных кобры умерщвляют, даже если и не едят их. Движение, совершающееся при укусе, происходит с чрезвычайной быстротой; хотя и видишь, что змея коснулась животного, но не думаешь, чтобы оно было действительно укушено, пока несколько секунд спустя оно не начнет подергиваться. Рот открывается при этом очень мало, и змея скорее царапает, чем вонзает зубы, таким же образом, как если, держа иголку перпендикулярно к боку животного, провести ею вниз вместо того, чтобы воткнуть в тело. Они часто и долго лежат в воде; они совершенно уходят под ковры лишь зимой".
        К настоящим кобрам принадлежит еще одна ядовитая змея, водящаяся в южной Азии, быть может, самая страшная и, по крайней мере, самая длинная из всех, которую мы будем называть королевской коброй. Затылочные щитки окружены тремя парами очень больших щитков, из которых два передних надо считать верхними височными щитками. Гладкие чешуйки, сильно налегающие друг на друга, образуют 15 косых продольных рядов вокруг середины тела, передние подхвостовые щитки - лишь один, задние - два ряда. На некотором расстоянии позади длинного спереди бороздчатого ядовитого зуба находится второй маленький сплошной зуб.
        Королевская кобра (Ophiophagus hannah), называемая в Бенгалии сункерхор, в Бирме - гнанбок, достигает длины 3,38-3,75 м, действительно громадной для ядовитой змеи. Беддом убил даже одну такую кобру длиной в 4,26 м, а самой большой экземпляр в Лондонском музее равен, по Буланже, 3,96 м**.
* * Максимальные размеры взрослой королевской кобры 5,5 м.

        Часть затылка, способная к расширению, относительно меньше, чем у других кобр; окраска различным образом варьирует, по большей части цвет сверху оливково-зеленый и бледно-зеленый снизу. Все головные щитки, а также чешуйки шеи, задней части тела и хвоста с черной каймой; тело и хвост разрисованы многочисленными чередующимися черными и белыми косыми полосками, сходящимися по направлению к голове; брюшные щитки с черноватым мраморным рисунком. Змеи этого вида, окрашенные таким образом, встречаются на полуострове Малакка, в Бенгалии и южной Индии. У королевских кобр, живущих на Филиппинских островах, передняя часть тела буровато-оливкового цвета, чешуйки задней части с черным краем, каждая чешуйка хвоста украшена сильно выделяющимся белым глазчатым пятном с черным краем. Экземпляры с Калимантана отличаются равномерным желто-бурым цветом верхней стороны, желтым цветом подбородка и горла, черным остальной нижней стороны и несколько более светлым цветом середины каждой чешуйки на задней части тела и хвоста. У молодых королевских кобр окраска различается еще больше. Некоторые разрисованы по черному фону многочисленными желтыми узкими поперечными полосками, одинаково отстоящими друг от друга и направленными косо к заду, голова украшена четырьмя желтыми поперечными полосками, из которых одна проходит через конец морды, вторая через передние лобные щитки, третья поперек темени, четвертая через заднюю часть головы к углам рта. У других экземпляров брюхо черное, а желтые поперечные полоски расширяются на спине; у третьих брюхо белое, и каждый щиток с черноватым краем. Некоторые молодые, как нашел Беддом, настолько похожи на одну безвредную древесную змею, что их можно спутать.
        Область распространения этой в высокой степени замечательной змеи простирается почти по всем частям Индии и ост-индского архипелага. Кроме южной Индии, ее наблюдали также на Андаманских островах, на Яве, Суматре, Калимантане и Филиппинских островах.
Королевская кобра (Ophiophagas hannah)
Королевская кобра (Ophiophagas hannah)
        Вообще она редка, но в Сиккиме и Ассаме, напротив, встречается, по-видимому, довольно часто и не представляет особенно необыкновенного явления в Бирме. В восточной Бенгалии она встречается местами чаще, чем было бы желательно, и смело приближается к местечкам, даже к более значительным городам. Андерсон получил одну из ботанического сада в Калькутте, другую около Мутлаха. На Гималаях она, говорят, встречается до высоты 2 000 м.
        Насколько можно судить по имеющимся данным, она населяет преимущественно редкие леса или богатые травой джунгли и селится охотнее всего в дуплах, так как прекрасно лазает, по крайней мере, ее можно часто видеть отдыхающей на ветвях. В воду она тоже идет время от времени, так как плавает превосходно. Один друг Фэйрера рассказывал ему, что незадолго до того заметил королевскую кобру в одной реке, когда плыл в лодке по течению. Змея легко плыла по воде, подняв голову, но когда ее ранили дробью, то постаралась как можно быстрее скрыться на берегу, и была там убита.
        Пища королевской кобры состоит, по-видимому, преимущественно из других змей*.
* Королевская кобра может нападать даже на других ядовитых змей крайтов, кобр, украшенных аспидов.

        На ее охоте за змеями основано распространенное местами в Индии поверье, что она пользуется среди змей королевской властью. Один очень разумный индиец уверял Торренса, что видел своими глазами, как королевская кобра ела других змей. Рассказчику было тогда 14 лет, и он находился на плоской крыше своего дома, когда поблизости показалась королевская кобра, которая, очевидно, не могла заметить его; она подняла шею, расширила свой капюшон, как обыкновенно делают кобры, издала затем свистящее шипение и была немедленно после того окружена 10 или 12 змеями, которые приползли со всех сторон и собрались перед своим королем. Этот последний посмотрел на них короткое время, затем бросился на одну из них и проглотил ее. Наблюдение индийца, в общем, верно, только вывод из него, понятно, ложный: рассказчик видел не что иное, как охоту мнимого короля за змеями. Что королевская кобра поедает их, вне всякого сомнения доказано наблюдениями надежных исследователей. "Двум, которых я держал в неволе, - рассказывает Кантор, - я бросал регулярно через каждые 14 дней по змее, безразлично, ядовитой или неядовитой. Увидев добычу, кобры издавали громкое шипение, расширяли свой капюшон, поднимали переднюю часть тела, оставались в этом положении, как бы желая хорошенько прицелиться, следя за каждым движением добычи, и затем бросались на жертву.
        Когда она была отравлена и умерщвлена, они глотали ее и затем предавались в течение около 12 часов ленивому покою".
        У тех змей, которых достал Фэйрер, ядовитые зубы были вырваны заклинателями, поэтому они совершенно утратили свою живость, подчинились власти своих повелителей и вели себя совершенно так, как очковые змеи, с которыми играют фигляры. Они два раза съедали в присутствии Фэйрера змей, убитых коброй. Хозяин всовывал голову древесных змей в рот королевских кобр, и они медленно проглатывали их в течение приблизительно четверти часа, покачивая головою и расширив шейный щит. Сжимая ядовитую железу, удалось добыть несколько капель яда. Они были введены в тело курицы. Через три часа она умерла при таких же болезненных явлениях, какие наступают после укуса кобры, и кровь ее оказалась при исследовании свернувшейся. Позднее Фэйрер достал другую королевскую кобру, длиной лишь 2 м. Она казалась вялой и нерасположенной кусаться, однако от времени до времени поднималась, расширяла шейный щит и шипела. Запертая в ее клетку живая древесная змея осталась нетронутой, на собаку она тоже не напала; короче, она, по-видимому, стремилась уклониться от всякого беспокойства и остаться одна. Заклинатель змей ввиду силы и опасности королевской кобры обращался с ней с видимой неохотой и заметной осторожностью и, если требовали, чтобы он взял ее, то он не соглашался ничего делать с нею без помощи товарища. С течением времени он согласился проделывать с ней обычные штуки, но лишь в том случае, если другой заклинатель держал ее за хвост.
        Такая осторожность находит полное оправдание: королевская кобра настолько же свирепое, как и опасное животное, которое не только выдерживает нападение, но даже преследует противника, когда он повернется к ней спиной, совершенно в противоположность нравам других змей этого рода. Так говорит Кантор, и единогласно рассказывают все остальные наблюдатели, которые встречались с королевской коброй. На одного офицера в Ассаме напала королевская кобра, и он подвергся величайшей опасности; одного бирманца она, по уверениям другого, рассказывавшего эту историю англичанам, даже долгое время преследовала. Он наткнулся на несколько молодых королевских кобр, которых, как он полагал, стерегла их мать. Последняя мгновенно обратилась к пришельцу. Он побежал со всех ног, и ужас придавал ему крылья. Таким образом, он счастливо достиг маленькой речки и, не раздумывая, бросился в ее волны, чтобы переплыть на другой берег. Но река не остановила бешеную змею, и она все ближе и ближе приближалась к испуганному беглецу, которому мерещились уже ее сверкающие глаза и готовые вонзиться зубы. Как последнее средство для спасения он бросил на землю свой тюрбан; змея с яростью бросилась на него и стала кусать рыхлую ткань. Беглец благодаря этому выиграл время и счастливо убежал. Я не отвергаю, что на это описание мог влиять перенесенный испуг, что оно может быть сильно преувеличенным, а отчасти и вымышленным; но что змея действительно преследует, это, кажется, не подлежит никакому сомнению. Ричарде, который очень спокойно и критически относится ко всем рассказам о ядовитых змеях, тоже признает, что королевские кобры опасны, но существенно ограничивает свое заявление. "Эта змея, - говорит Ричард, - нападает бесспорно охотнее, чем какая-либо другая, с которой я имел случай ознакомиться; однако мы, Валль и я, находили, что обращаться с крупной, только что пойманной королевской коброй едва ли труднее, чем с только что пойманной коброй самой проворной разновидности. Я полагаю даже, что последняя вследствие своей чрезвычайной подвижности и неугомонности в начале жизни в неволе опаснее для того, кто ей занимается". Кроме того, этот автор говорит в другом месте: "эту змею тоже охотно показывают заклинатели, как вследствие ее величественного вида, так и того, что с ней легко обращаться".
        Яд королевской кобры, по опытам Кантора, действует чрезвычайно сильно. Собака умирает приблизительно через 14 минут после укуса, и притом даже в холодное время года, когда, как известно, яд всех змей менее опасен, чем в жаркие месяцы. Человек, по словам Маклея, может умереть от укуса за 3 минуты. Неволю королевская кобра переносит хорошо; большой экземпляр этой змеи прожил в Лондонском зоологическом саду 12 лет 7 месяцев; в течение этого времени ее кормили почти исключительно местными змеями.
        Столь богатой ядовитыми змеями Австралии и соседним островам принадлежит еще один большой род змей, к которому, наверное, относится видов 25. По внешнему виду они представляют большое сходство с настоящими ужами, но могут быть отличены по бороздчатым зубам. Мы будем называть их эхиопсисами (Echiopsis). По форме тела и строению зубов они сходны с аспидовыми, но отличаются от них тем, что в передней части верхней челюсти позади короткого бороздчатого ядовитого зуба есть еще ряд мелких, кривых и остроконечных зубов без бороздок. Голова, имеющая форму неравно- стороннего четырехугольника, плоская и закругленная на краю рыла, тело толстое, хвост умеренной длины или короток. Гладкие спинные чешуйки одинаковой величины и расположены в 15-21 ряд; чешуйки гребня спины сходны с остальными; нижняя сторона хвоста одета всегда одним простым рядом щитков. Все отличаются, кроме того, тем, что рождают живых детенышей. Особенный интерес для немцев представляет то, что один вид этого рода встречается и в германской Новой Гвинее, а несколько других на островах архипелага Бисмарка.
        Один из известнейших и страшнейших видов этого рода, короткий эхиопсис (Echiopsis curta), змея длиной 1-1,5 м, отличающаяся своими гладкими чешуями, расположенными в 19 рядов, и теменным щитком, длина которого почти вдвое больше ширины. Цвет и рисунок этой змеи значительно варьируют, как и у многих ее родичей. Обыкновенно голова одноцветная черная, тело оливкового цвета с широкими бурыми или черными поперечными полосками.
        Однако встречаются также экземпляры равномерного темного оливково-бурого цвета без поперечных полос; задние части тела и верхняя сторона хвоста по большей части одноцветные черноватые; вся нижняя сторона бледно-желтая.
1 - Короткий эхиопсис (Echiopsis curia) 2 - Гадюкообразная смертельная змея (Acanthophis antarcticus)
1 - Короткий эхиопсис (Echiopsis curia) 2 - Гадюкообразная смертельная змея (Acanthophis antarcticus)
        Сколько названий из тех, которые употребляются среди колонистов, относится к этой змее, нельзя определить с уверенностью, а потому нельзя еще установить и область ее распространения. Там, где она водится, она встречается очень часто; так, в Тасмании Верро смог собрать в течение кратковременного пребывания более 40 экземпляров. По Беннету, ее чрезвычайно боятся, так как укус ее влечет всегда за собой самые серьезные последствия. Один девятилетний мальчик из Сиднея был укушен одной из этих змей в октябре 1858 года; к сожалению, его родные не употребили тотчас же какого-либо подходящего средства, а послали мальчика к врачу, жившему от них на расстоянии около 2 английских миль. Когда последний стал помогать больному, тот находился уже в очень жалком состоянии, был сонлив, потерял способность видеть правым глазом и вообще тяжко страдал от действия яда. На мизинце, в который он был укушен, были заметны лишь две маленьких точечки, но едва было видно воспаление или опухоль. Сделали разрезы, высосали рану, давали нашатырный спирт и другие раздражающие вещества, заставляли бедного мальчика безостановочно бегать, чтобы прогнать сонливость, как делают обыкновенно чернокожие, но не достигли ни малейшего успеха; через 8 часов после укуса у мальчика начались судороги, и он умер.
        Короткий эхиопсис, по-видимому, сильно размножается: у него нередко бывает 32 детеныша, а Мортон утверждает даже, что нашел в одной убитой им самке более 100 детенышей. О других эхиопсисах рассказывают, впрочем, то же самое.
        Гадюкообразная смертельная змея (Acanthophis antarcticus) служит представителем рода смертельные змей (Acanthophis), отличительные признаки которого заключаются в широкой голове, одетой до передней половины большими щитками, в лежащих сбоку и открывающихся посреди большого щитка ноздрях, и сильно заостренном, покрытом снизу простыми непарными щитками хвосте, который оканчивается роговым шипом. Надглазный щиток выступает углом на заднем краю, по-видимому, обладает, как у гадюк, известной подвижностью и придает змее злобный вид. Из 19 рядов чешуек средние на передней половине тела более или менее явственно килеватые. Известен лишь один вид*. Кроме Австралии и Новой Гвинеи мы знаем теперь эту змею также с восточных Молуккских островов, где она доходит в западном направлении до Церама и Амбоины.
* В настоящее время род включает 3 вида.

        "Смертельная змея, - говорит Беннет далее, - обыкновенна в Новом Южном Уэльсе, даже поблизости Сиднея. Ее находят в сухих, песчаных местах, часто на улицах и тропинках, где она лежит днем, свернувшись, и продолжает лежать при приближении врага; это обстоятельство делает ее тем опаснее. Я сам почти коснулся ногой первой из них, с которой я встретился в этой стране, но, к счастью, еще вовремя обратил на нее внимание. Ее короткое толстое, своеобразно окрашенное тело, широкая голова и злобные глаза предостерегают от нее и неспециалиста, а выражение ее лица настолько отталкивающее, что его может превосходить разве выражение лица у шумящей гадюки. Пища ее состоит главным образом из лягушек и мелких птиц; по крайней мере, я находил последних в желудке тех, которых исследовал".
        Туземцы утверждают, что от укуса этой змеи не умирает никто, что укушенный, самое большее, - чувствует себя некоторое время нездоровым и именно сонливым, а затем выздоравливает; европейцы же убедились в противном. Странную историю рассказывает Куннингам. В период спаривания змей охотничья собака нашла двух гадюкообразных смертельных змей и подозвала своего хозяина, который отрубил одной из них голову; другая же успела скрыться. Приблизительно через 10 минут после этого другая собака пробежала по тому же месту, была укушена отрезанной головой и вскоре умерла со страшным воем и подергиванием.

Жизнь животных. — М.: Государственное издательство географической литературы. . 1958.

Игры ⚽ Поможем написать курсовую

Полезное


Смотреть что такое "Семейство аспидовые змеи, или аспиды" в других словарях:

  • Семейство Аспидовые змеи (Elapidae) —          Обширное семейство аспидовых змей содержит около 180 видов, объединяемых в 41 род. Все виды этого семейства ядовиты. Парные ядовитые зубы помещаются на переднем конце заметно укороченной верхнечелюстной кости, они значительно крупнее… …   Биологическая энциклопедия

  • ЗМЕИ — (Serpentes), подотряд пресмыкающихся отряда чешуйчатых (Squamata). Безногие животные с тонким, сильно удлиненным телом, лишенные подвижных век. Змеи произошли от ящериц, поэтому у них много общих с ними черт, но два очевидных признака позволяют… …   Энциклопедия Кольера

  • Подотряд Змеи (Ophidia, Serpentes) —          Змеи одни из самых своеобразных существ на земле. Их необычный внешний вид, оригинальный способ движения, многие замечательные особенности поведения, наконец, ядовитость многих видов все это издавна привлекает внимание и вызывает живой… …   Биологическая энциклопедия

  • Лесные кобры — ? Лесные кобры Научная классификация Царство: Животные Тип: Хордовые Класс: Пресмыкающиеся …   Википедия

  • Крайты — ? Крайты Ленточный крайт (Bu …   Википедия

  • Ленточный крайт — ? Ленточный крайт …   Википедия


Поделиться ссылкой на выделенное

Прямая ссылка:
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»