Пшибышевский Станислав

(Przybyszewski) — известный польский писатель-модернист, крайний индивидуалист, "вождь и законодатель" поэтической "Молодой Польши". Род. в 1868 г. в Прусской Польше, в семье народного учителя; находился под влиянием матери, "женщины необыкновенно музыкальной и святой" (автобиогр.); учился на медиц. фак. в Берлине, изучал историю искусств и архитектуру, некоторое время редактировал социал-демократический орган "Gazeta robotnicza" и агитировал среди рабочих в Верхней Силезии. Но ни общественная жизнь, ни медицина не удовлетворяли П.; памятью о последней остались небольшая ученая работа и медицинские термины, которыми испещрены монологи-кошмары его больных героев-алкоголиков. Сложившееся под влиянием Ницше миропонимание П. окончательно выработалось в студенческих кружках Христиании, в среде богемы, которая "повела отчаянный штурм против "хорошего общества" и, отвергнув всякие буржуазные предрассудки, вела бурный образ жизни" ("Na drogach duszy"). Это усилило природный "сверхиндивидуализм" П., отразившийся в первых же произведениях его, написанных по-немецки: "Zur Psychologie des Individuums. I. Schopin und Nietsche. II. Ola Hannson" (1892), "Todtenmesse" (1893), "Vigilien", "Homo sapiens", "Epipsychidion" и др. П. поселился в Кракове, издавал журнал "Życie" (1899—1900), не пользовавшийся успехом, затем переехал во Львов, а с 1901 г. живет в Варшаве. Он перевел и переработал, иногда с большими изменениями, прежние свои произведения: "Homo sapiens", в 3 частях: "Na rozstaju", "Po drodze" и "W Malstomie" (1899—1901); стихотворения в прозе "Z cykłu Wigilii" (1899); лирическую поэму "Nad morzem", с предисловием К. Тетмаера (1899); критические статьи, афоризмы, прелюдия "Na drogach duszy" (1900), "Synagoga Szatana" (1902); стихотворения в прозе "Androgune" (1901) и "De profundis" (1900); "Taniec miłosci i śmierci"; драмы "Dla szczęścia" (1900), "Złote runo", "Goście" (1901), "Matka" (1902), "Śnieg" (1903), элегии "Requiem aeternum" (1901), повесть "Synowie ziemi" (1901), драмы "Odwieczna baśn" (1905) и "Śluby" (1905). Польская и европейская критика признала П. выдающимся талантом, психофизиологомхудожником; его творческая мысль стремится к синтезу и, не боясь мифического mare tenehrum, смело перелетает в самые сокровенные области вечной сказки-жизни, хаотического экстаза и мистических снов, разрушая все то, к чему человечество привыкло относиться если не с благовонием, то с боязнью. Несмотря на популярность П. за границей, — немцы называли его не иначе, как "genialer Pole", — первые польские произведения его не всеми были встречены сочувственно. Наиболее резкий протест против "эротомании" П. принадлежит известному А. Немоевскому: "ты опоганил все, до чего прикасался — каждого юношу, которого брал под свою опеку, каждую женщину, к которой приближался; опоганил новое литературное направление, жрецом которого ты самовольно назвал себя. Ты опоганил достоинство писателя, навязывал публике тайны своей частной жизни, в своих манифестах ты выбросил этику из искусства. Твоя литература должна была служить только оправданием твоей жизни: ты создал как бы теорию скандала" (варшавский "Głos", 1899). Космополит с головы до ног, П. не удовлетворил ожиданий части польского общества, воспитанной на Сенкевиче; даже такие критики, как А. Брикнер, еще ожидают от П. национальных созданий. Сопоставляя "ультранародническую" "Свадьбу" Ст. Выспянского с романами и драмами П., Брикнер говорит, что "польскость" П. еще не родилась, хотя "свои мысли он облекает в польские одежды". Отрицательные отзывы о П. с каждым годом, однако, становятся реже; выступают против него только критики-клерикалы. Критика ошибочно приписывала П. создание так называемой "обнаженной души"; на самом деле П. дал только строчную систему известной идее О. Ганнсона о "nackte Individualität" и облек ее в образы, называя душу "редким праздником, славой человечества и его вознесением", в противоположность мозгу — "сереньким будням, знойному труду, математике и логике". Истинный художник, по мнению П., должен воспроизводить только "чувства, мысли, впечатления и сновидения, воспроизводить непосредственно, как они проявляются в душе, без логической последовательности, во всех их быстрых скачках и сочетаниях". Другое "нововведение" П. — мысль о превосходстве мужской природы над женской, — объясняется влиянием Авг. Стринберга. Заметны у П. также заимствования из Ницше, Достоевского, Толстого, "Молодой Скандинавии", немецких модернистов и др.; но, благодаря оригинальной форме и последовательности в трактовке основной идеи П. (причина и смысл жизни заключаются в половой деятельности, вне которой ничего нет), критикам не всегда возможно определить эти заимствования. В своей исповеди-ответе критикам-моралистам ("Pro domo mea") H. говорит, что как в средние века выражение души можно найти только в наследиях религиозной жизни, так в наше время душа выражается только "во взаимном отношении тел" ("Confiteor", 1899). Свободное отношение П. к условной этике всецело вытекает из его взглядов на искусство, которое является "отражением того, что вечно, независимо ни от каких перемен и случайностей, ни от времени и пространства, следовательно — отражением абсолюта, т. е. души, и притом души, независимо от того, проявляется ли она во вселенной, в человечестве или отдельном индивидууме, будут ли ее проявления хороши или дурны, отвратительны или прекрасны". Являясь отражением абсолюта-души, искусство не имеет цели, не может быть заключено ни в какие оковы, не может быть на службе какой-нибудь идеи; оно — "владыка, первоисточник, из которого вытекла жизнь". П. не признает "искусства-поучения, -забавы, -патриотизма" и т. д., так как, преследуя общественную или нравственную цель, оно перестает быть искусством и становится "Biblia pauperum". Художник — не слуга и не воспитатель, не принадлежит ни народу, ни обществу; он стоит выше мира, выше жизни; он — "владыка над владыками, не связанный никакими законами, не ограниченный никакой человеческой силой" ("Na drogach duszy"). С этой точки зрения П. не осуждает своих героев, людей безнравственных, исступленных алкоголиков, обольстителей женщин, спившихся психопатов, неврастеников и развратников, так как "человек, не признающий никаких законов, стоящий выше толпы, выше мира, не может быть запятнан". Фальк ("Homo Sapiens") бесконечно любит "смелые, могучие и сильные натуры, которые все разрывают, топчут и идут туда, куда влекут их инстинкты", т. е. к сладострастию, иногда соединенному с мучениями интенсивной любви, потому что он — "природа; у него, как и у природы, нет ни совести, ни жалости". И все обольщенные Фальком женщины — наивная и ясная Марит, передовая женщина русская Ольга, безответная Янина, слабая Иза — обожают этого представителя вида "homo sapiens" He менее характерна исповедь героя "Заупокойной мессы", очень близкого к типу Карамазовых: "Я живу один со своими ощущениями, у меня совсем нет внутреннего мира. У меня есть только "я"; "я" — только я. Я — великий синтез Христа и Сатаны, самой опьяняющей страсти и холодной рассудочности; синтез искренно верующих первовековых христиан и насмешливых недоверков; мистический ясновидец и служитель беса, который благочестивыми устами произносит одновременно и самые святые слова, и самые ужасные богохульства" ("Todtenmesse"). Отняв у своих героев всякий "догмат", П. не позволяет им раскаиваться даже в самые тяжелые минуты, чем отличает их от индивидуалистов в духе Плошовского ("Bez dogmatu" Сенкевича). Сочинения П. переводятся на все европейские языки, на русский — с 1898 г.; лучшее полное собрание его сочинений выходит в Москве с 1905 г. (изд. Скирмунта). Обширная литература о П. на польском яз. приведена в приложении к журналу "Pamiętnik literacki" (Львов) 1901 г.

А. Яцимирский.