Короленко

(Владимир Галактионович) — выдающийся современный беллетрист. Род. 15 июня 1853 г. в Житомире. По отцу он старого казацкого рода, мать — дочь польского помещика на Волыни. Отец его, занимавший разные должности в Житомире, Дубне, Ровне, отличался редкой нравственной чистотой. В главных чертах сын обрисовал его в полуавтобиографической повести: "В дурном обществе", в образе идеально честного "пана-судьи". Детство и отрочество К. протекли на Волыни, в своеобразной обстановке маленьких городков, где сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская, и где бурная и долгая историческая жизнь оставила ряд воспоминаний и следов, полных романтического обаяния. Все это, в связи с полупольским происхождением, наложило неизгладимую печать на творчество К. и ярко сказалось в его художественной манере, роднящей его с новыми польскими писателями — Сенкевичем, Оржешко, Прусом. В ней гармонично слились лучшие стороны обеих национальностей: польская колоритность и романтичность и украинско-русская задушевность и поэтичность. К природным качествам пришли на помощь альтруистические течения русской общественной мысли 70-х годов.

К. окончил курс в ровенском реальном училище, в 1870 г. Незадолго до этого умер идеально бескорыстный отец, оставив многочисленную семью почти без всяких средств, и когда в 1871 г. К. поступил в спб. технологический инст., ему пришлось вынести самую тяжелую нужду. В 1872 г., благодаря стараниям энергичной матери, ему удалось перебраться в Москву и поступить стипендиатом в петровско-разумовскую земледельческую акд. В 1874 г., за подачу от имени товарищей коллективного прошения, он был исключен из акд. Поселившись в СПб., К. вместе с братьями добывал средства к существованию для себя и семьи корректурной работой. С конца 70-х годов К. подвергается аресту и ряду административных кар, закончившихся тем, что, после нескольких лет ссылки в Вятской губ., он в начале 80-х годов поселен в восточной Сибири, в 300 верстах за Якутском. Сибирь произвела на невольного туриста огромное впечатление и дала материал для лучших его очерков. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцев в якутских юртах, полная приключений жизнь бродяг, типы правдоискателей рядом с типами людей почти озверевших — все это художественно отразилось в превосходных очерках К. из сибирской жизни: "Сне Макара", "Записках сибирского туриста", "Соколинце", "В подследственном отделении". Автор почти не останавливается на будничных сторонах сибирского быта, а берет его по преимуществу в его наиболее величавых или оригинальных проявлениях.

В середине 80-х гг. К. разрешено было поселиться в Нижнем Новгороде, и с тех пор все чаще и чаще фигурирует в его рассказах верхне-волжская жизнь. Романтического в ней мало, но много беспомощности, горя и невежества — и это нашло свое отражение в рассказах К.: "На солнечном затмении", "За иконой", "Река играет", в полуэтнографических "Павловских очерках" и особенно в очерках, составивших целую книгу под загл.: "В голодный год" (СПб., 1893). Эта книга явилась результатом энергической деятельности К. по устройству бесплатных столовых для голодающих в Нижегородской губ. Газетные статьи его об организации помощи голодающим в свое время дали ряд весьма важных практических указаний. В 1894 г. К. ездил в Англию и Америку и часть своих впечатлений выразил в очень оригинальной повести "Без языка" ("Русск. Богат.", 1895, № 1-3), несколько сбивающейся на анекдот, но в общем написанной блестяще и с чисто диккенсовским юмором. С 1895 г. К. состоит издателем "Русского Богатства" — журнала, к которому он теперь примкнул окончательно. Прежде, его произведения чаще всего печатались в "Русской Мысли".

К. начал свою литературную деятельность еще в конце 70-х годов, но большой публикой не был замечен. Его первая повесть — "Эпизоды из жизни искателя" появилась в "Слове". Сам автор, очень строгий к себе и вносящий в собрания своих произведений далеко не все им напечатанное, не включил в них "Эпизодов". А между тем, несмотря на большие художественные недочеты, эта повесть чрезвычайно замечательна, как историческое свидетельство нравственного подъема, охватившего русскую молодежь 70-х гг. В рассказе нет ничего напускного: это не щеголяние альтруизмом, а глубокое настроение, проникающее человека насквозь. В этом настроении — источник всей дальнейшей деятельности К., отличительная черта которой — глубокая любовь к людям и стремление доискаться в каждом из них лучших сторон человеческого духа, под какой бы толстой и, с первого взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи они ни скрывались. Удивительное умение отыскать в каждом человеке то, что, в pendant Гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschliche, больше всего и поразило читающую публику в "Сне Макара", которым, после 5 лет молчания, прерывавшегося только небольшими очерками и корреспонденциями, К. вторично дебютировал в "Русской Мысли" 1885 г. В почти совсем объякутившемся жителе затерянной под полярным кругом сибирской слободы, официально считающемся христианином, но на самом деле и Бога представляющем себе в якутском образе Великого Тойона, автор успел заметить тлеющую божественную искру и так осветил темную душу дикаря, что стала она нам близка и понятна. И сделал это автор, отнюдь не прибегая к идеализации. Он не скрыл ни одной плутни и ни одной проделки Макара, но сделал это не как судья и обличитель, а как добрый друг, знающий, что не в испорченности Макара источник его отступлений от правды.

Успех "Сна Макара" был огромный. Превосходный, истинно-поэтический язык, редкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вместе с тем рельефность характеристики лиц и предметов (последнее вообще составляет одну из сильнейших сторон художественного дарования Короленко) — все это, в связи с основной гуманной мыслью рассказа, произвело чарующее впечатление на читающую публику, и молодому писателю сразу отведено было место в первых рядах литературы. Одна из характернейших сторон успеха, выпавшего как на долю "Сна Макара", так и других произведений К. — это его всеобщность; так, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюд о К. принадлежит критику "Моск. Ведом.", Ю. Николаеву, известному своей ненавистью ко всему "либеральному". Вслед за "Сном Макара" появился рассказ "В дурном обществе" — тоже одно из лучших произведений К. Рассказ написан в романтическом стиле, но эта романтика свободно вылилась из общего склада души автора. Действие опять происходит в такой среде, где только очень любящее сердце может открыть проблески человеческого сознания — в сборище воров, нищих и разных свихнувшихся людей, приютившихся в развалинах старого замка одного из волынских городков. Они все преисправно воруют и пьянствуют, но все же сын "пана судьи", случайно сблизившийся с "дурным обществом", ничего дурного не вынес из него, потому что тут же встретил высокие образцы любви и преданности. Образ маленькой страдалицы Маруси, из которой "серый камень", т. е. подземелье, высасывает жизнь, принадлежит к грациознейшим созданиям новейшей русской литературы, и смерть ее описана с той истинной трогательностью, которая дается только немногим избранникам художественного творчества. По романтическому тону и месту действия к рассказу "В дурном обществе" близко примыкает полесская легенда "Лес шумит". Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убил оскорбленный в своих супружеских чувствах холоп. Но подробности легенды разработаны превосходно; в особенности прекрасна картина волнующегося перед бурей леса. Выдающееся умение К. описывать природу сказалось здесь во всем блеске. Он воскресил совсем было исчезнувший из русской литературы, после смерти Тургенева, пейзаж. Меланхолия чужда К.: из созерцания природы он извлекает то же бодрящее стремление ввысь и ту же веру в победу добра, которые составляют основную черту его творческой личности. К волынским, по месту действия, рассказам Короленко принадлежат еще "Слепой музыкант" (1887), "Ночью" (1888) и рассказ из еврейской жизни: "Йом-Кипур". "Слепой музыкант" написан с большим искусством, в нем много отдельных хороших страниц, но, в общем, задача автора — дать психологический очерк развития у слепорожденного представлений о внешнем мире — не удалась. Для художества здесь слишком много науки или, вернее, научных домыслов, для науки — слишком много художества. Поистине благоухающее впечатление производит рассказ "Ночью", почему-то мало известный читающей публике. Разговоры детей о том, как появляются на свет дети, переданы с поразительной наивностью. Такой тон создается только с помощью качества, драгоценнейшего для беллетриста — памяти сердца, когда художник воссоздает в своей душе мельчайшие подробности былых чувств и настроений, во всей их свежести и непосредственности. В рассказе фигурируют и взрослые. Одному из них, молодому доктору, удачно справившемуся с тяжелыми родами нового ребеночка, это кажется простым физиологическим актом. Но другой собеседник два года тому назад при таком же "простом" физиологическом акте потерял жену, и жизнь его разбита. Вот почему он не может согласиться, что все это очень "просто". И автор этого не думает. И для него смерть и рождение, как и все человеческое существование — величайшая и чудеснейшая из тайн. Оттого и рассказ весь проникнут веянием чего-то таинственного и неизведанного, к пониманию которого можно приблизиться не ясностью ума, а неопределенными порывами сердца.

В ряду сибирских рассказов К., кроме "Сна Макара", заслуженной известностью пользуются "Из записок сибирского туриста", с центральной фигурой "убивца". "Убивец" — человек необычного душевного склада; он правдоискатель по преимуществу, и не удовлетворяет его справедливость, достигнутая путем пролития крови. Мечется в страшной тоске "убивец" и не может примириться с коллизией двух одинаково священных принципов. Та же коллизия двух великих начал лежит в основе небольшого рассказа "В пасхальную ночь". Автор вовсе не имеет намерения осуждать тот порядок, по которому арестантам не позволяют бежать из тюрем: он только констатирует страшный диссонанс, он только с ужасом отмечает, что в ночь, когда все говорит о любви и братстве, хороший человек, во имя закона, убил другого человека, ничем дурным в сущности себя не заявившего. Таким же отнюдь не тенденциозным, хотя и всего менее бесстрастным художником является К. и в превосходном рассказе о сибирских тюрьмах — "В подследственном отделении". В необыкновенно яркой фигуре полупомешанного правдоискателя Яшки автор с полной объективностью отнесся к той "народной правде", перед которой так безусловно преклоняются многие из ближайших автору по общему строю миросозерцания людей. Переселившись на Волгу, К. побывал в Ветлужском крае, где на Святом озере, у невидимого Китеж-града, собираются правдоискатели из народа — раскольники разных толков — и ведут страстные дебаты о вере. И что же вынес он из этого посещения? (рассказ: "Река играет"). "Тяжелые, не радостные впечатления уносил я от берегов Святого озера, от невидимого, но страстно взыскуемого народом града... Точно в душном склепе, при тусклом свете угасающей лампады провел я всю эту бессонную ночь, прислушиваясь, как где-то за стеной кто-то читает мерным голосом заупокойные молитвы над уснувшей навеки народной мыслью".

К. всего менее, однако, считает народную мысль действительно уснувшей навеки. Другой рассказ из волжской жизни — "На солнечном затмении" — заканчивается тем, что те же обитатели захолустного городка, которые так враждебно отнеслись к "остроумам", приехавшим наблюдать затмение, прониклись истинным удивлением пред наукой, столь мудрой, что даже пути Господни ей ведомы. В заключительном вопросе рассказа: "когда же окончательно рассеется тьма народного невежества" слышится не уныние, а желание скорейшего осуществления заветных стремлений. Вера в лучшее будущее составляет вообще основную черту духовного существа К., чуждого разъедающей рефлексии и отнюдь не разочарованного. Это его резко отличает от двух сверстников его — Гаршина и Чехова. Очерки и рассказы К. собраны в 2 книжках, из которых 1-я с 1886 (M., изд. "Рус. Мысли") выдержала 6 изд., а вторая, с 1893 г. — 2 изд. В эти сборники не вошли, кроме ранних произведений, довольно большие повести "Прохор и студенты" ("Русская Мысль" 1887 г., № 1 и 2) и "С двух сторон" (там же, 1888 г., № 11 и 12). "Слепой музыкант" с 1887 г. выдержал 3 изд. В Лондоне напеч. "Чудная" (1893) и "Воспоминания о Н. Г. Чернышевском" (1894). Много раз выходили в народных изданиях некоторые отдельные рассказы К. В числе их "Невольный убийца" (Убивец) издан спб. комитетом грамотности, присудившим автору в 1895 г. большую зол. медаль имени Погоского. Значительное число рассказов К. переведены на английский, немецкий, французский и славянский языки. О К. писали К. К. Арсеньев ("Крит. опыты", т. II); В. А. Гольцев ("Артист", 1895 г., № 45); Д. С. Мережковский ("Сев. Вестн.", 1889 г., № 5); Ю. Николаев (Говоруха-Отрок), в "Русск. Обозр." (1893 г. и отд., М. 1893); Альфред Рембо, в "Jour. des Débats" (1894 г., январь); А. М. Скабичевский в "Истории новой русской литературы" (2-е изд. 1894 г.).

С. Венгеров.