Илья Муромец

главный богатырь рус. народного эпоса. В дополнение сведений, сообщенных о нем в ст. Богатыри, следует отметить, что лишь немногие былинные сюжеты с именем И. Муромца известны за пределами губ. Олонецкой, Архангельской и Сибири (Сборник Кирши Данилова и С. Гуляева). За пределами названных областей записаны доселе только немногие сюжеты: а) И. Муромец и Соловей-разбойник; б) И. Муромец и разбойники; в) И. Муромец на Соколе-корабле и г) И. Муромец и сын. В средних и южных частях Великороссии известны только былины без прикрепления И. Муромца к Киеву и кн. Владимиру, и наиболее популярны сюжеты, в которых играют роль разбойники (И. Муромец и разбойники) или казаки (И. Муромец на Соколе-корабле), что свидетельствует о популярности И. Муромца в среде вольнолюбивого населения, промышлявшего на Волге, Яике и входившего в состав казачества. Прозаические рассказы об И. Муромце, записанные в виде сказок в Великороссии, Малороссии, Белороссии и Сибири и перешедшие от русских крестьян к некоторым инородцам (финнам, латышам, чувашам, якутам), также не знают о киевских былинных отношениях И. Муромца, не упоминают кн. Владимира, заменяя его безымянным королем; содержат они почти исключительно похождение И. Муромца с Соловьем-разбойником, иногда и с Идолищем, называемым Обжорой, и приписывают иногда И. Муромцу освобождение царевны от змея, которого не знают былины об И. Муромце. Нередко встречается смешение И. Муромца с Ильей пророком. Смешение это произошло и на предполагаемой эпической родине И. Муромца, в представлении крестьян с. Карачарова (близ г. Мурома), при чем в рассказах этих крестьян отношения И. Муромца к Киеву и кн. Владимиру вовсе не упоминаются (см. М. Колосова, "Заметки о языке и народной поэзии ", 1877, стр. 309 и след.). Исследование эпической биографии И. Муромца приводит к убеждению, что на имя этого популярного богатыря наслоилось много сказочных и легендарных странствующих сюжетов. Имя И. Муромца не историческое, и попытки некоторых (Максимовича, Квашнина-Самарина) видеть в нем историческое лицо и даже определить век его жизни не выдерживают критики. Но на эпические подвиги И. Муромца налегло в течение веков столько исторических наслоений, в силу процесса историзации, известного в эволюции народных сказаний, что, по справедливому замечанию О. Миллера, "неисторическое происхождение И. Муромца не мешает ему быть лицом несравненно более историческим, чем целое множество лиц в самом деле существовавших и даже оставивших некоторые следы в истории. Дело в том, что в идеальной личности И. Муромца вполне выразился исторический характер русского народа" (Галахов, "История русской словесности", I, стр. 101).

Разработка отдельных былинных сюжетов, связанных с именем И. Муромца, представляется в следующем виде: 1) молодость и исцеление: И. Муромец известен в былинах с постоянным эпитетом старого казака и во всех отдельных похождениях он действительно является человеком пожилым, а не юношей, как другие богатыри. Из потребности объяснить, почему И. Муромец уже не молодым совершал все свои подвиги, явилось сказание о нем, как о сидне, не проявившем своих сил до 30 лет. К имени И. Муромца прикрепился широко распространенный сказочный сюжет о богатырях-сиднях. Былинная обработка этого сюжета крайне слаба и очень редко встречается в репертуаре олонецких сказителей. Но сюжет этот распространен в сказках в прикреплении иногда к другим именам (Ивану, крестьянскому сыну, Осипу-прекрасному) и в легендах. Параллели к исцелению И. Муромца питьем см. в кн. О. Миллера: "И. Муромец" (стр. 169-180); в сказках Афанасьева (IV, 391, 436); в соч. Ф. Буслаева: "Рус. богатыр. эпос" (стр. 106); у Стасова: "Вестн. Европы" (1868 апр.); Халанского: "Великор. былины киев. цикла" (стр. 94); "Южно-славян. сказания о Кралевиче Марке" (стр. 66-75); Màchal'a: "О bohatyrském epose slovanském" (1894, стр. 151). 2) Столкновение И. Муромца с разбойниками и освобождение Чернигова. Эпический путь И. из Мурома через Брынские леса на Чернигов и далее Киев приблизительно совпадает с тем путем, которым в древности ездили из средней Руси в Киев (см. "Живая Старина", 1892, В. II, стр. 120). По выходе из Брынских лесов он встречается с нынешней р. Смородинною (близ г. Карачева, в сев. части Орловской губ.). На берегу р. находится старинное с. Девятидубье, где старожилы указывают место расположения гнезда Соловья-разбойника — "Соловьев перевоз" (см. Вс. Миллера, "Экскурсы в область рус. нар. эпоса", стр. 183). Путь И. Муромца был опасен и в древности, и в XVI — XVII вв. от многочисленных разбойничьих шаек, бродивших в Брынских лесах. Видя во всей былине о поездке И. Муромца в Киев отражение германского сказания о первой поездке Тетлейфа Датского (Thetleif der Däne), известного из Тидрек-саги, проф. Халанский проводит параллель между столкновением И. Муромца с разбойниками и первым проявлением богатырской силы Тетлейфа, который, совместно с отцом своим, избивает 12 разбойников, засевших со своим атаманом Инграмом в лесу Falstrwald ("Южно-слав. сказ. о Марке Кралев.", I, стр. 95). Не представляя сходства в деталях, а только в общем мотиве, такое сопоставление не внушает доверия. В освобождении Чернигова, жители которого предлагают И. Муромцу остаться у них князем или воеводой, несомненно сказался отголосок древней связи Муромо-Рязанской земли с Северскою и древнейшего чернигов. прикрепления И. Муромца (см. "Экскурсы", стр. 186 и сл.). Вообще, вопрос о древнейшей эпической родине И. до сих пор не уяснен в достаточной степени. В связи с былинными отношениями И. к Чернигову и со старинными прозвищами И. Муромца (Murawlenin y Кмиты Чернобыльского 1574 г., Morowlin y Ляссоты, Murawitz y Луиса де Кастильо и пр., о чем см. "Этнографическое Обозрение", III, 204; V, 248) высказано было предположение о древнейшем прикреплении И. Муромца к черниг. городу Моровску (Маровийску) и к г. Карачеву (см. "Экскурсы", стр. 181-190), предшествовавшем приурочению богатыря к Мурому и с. Карачарову. Но выдвинуты были и соображения в пользу исконности прикрепления И. к Мурому (см. "Этнограф. Обозр.", 1890, № 3 и "Жив. Старина" 1892, вып. II, стр. 120). Замена Чернигова Себежем (г. Витебской губ.) в сказании об И. Муромце, известном в рукоп. XVII и XVIII вв. (см. "Русские былины старой и новой записи", отд. I, стр. 1-11), объясняется историческими событиями, имевшими место при г. Себеже, построенном в начале XVI в., в период войн Москвы с Литвой. В народной памяти могло отложиться единственное крупное событие, совершившееся под стенами Себежа в 1536 г., когда его обступили 20000 литовцев и поляков. Отбитые русскими и теснимые ими, они бросились бежать по льду Себежского озера. Лед не выдержал, и неприятели в значительном числе перетонули в озере. В ознаменование этого события правительница Елена велела поставить в г. Себеже церковь св. Троицы. Известность И. в Белороссии в том же веке подтверждается свидетельством оршанского старосты Кмиты Чернобыльского (1574), упоминающего И. Моровленина и Соловья Будимировича. 3) Пленению Соловья-разбойника посвящены недавние исследования Вс. Миллера и Халанского. Первый, не отрицая историко-бытовых сторон этого похождения, указывал на литературные параллели в восточ. сказаниях о Рустеме и в сказке об Еруслане Лазаревиче ("Экскурсы", Ш, IV и VI). Халанский старается доказать, что все черты русс. былины об И. Муромце и Соловье-разбойнике покрываются соответствующими чертами сказания Тидрек-саги о Тетлейфе (Марко-Кралевич, стр. 94-105) и приходит к заключению, что занесенный в древнесуздальский эпос из сев.-германских сказаний образ эпического героя (тетлейфа) стал стимулом для самостоятельного русского творчества на народных началах, в результате давшего ценный поэтический образ народного богатыря, ценное произведение, проникнутое элементами русского яз., жизни и древней истории СВ и, стало быть, национальное" (т. же, стр. 121). 4) И. Муромец и Идолище. Отказавшись от мифолог. экзегезы этого подвига И. Муромца, проводимой им в кн. об И. М. (760-763), О. Миллер видел впоследствии в этой былине особую отрасль былин о расправе с татарщиной (Галахов, "Ист. рус. слов.", т. 1, стр. 93). Акад. Веселовский ("Южно-русск. был.", т. I, стр. 53; II, стр. 341-381; "Разыскания" XVIII — XXIV, стр. 147 сл.), проводя параллель между былинами об И. Муромце и Идолище, Алеше и Тугарине, видит в личностях Идолища и Тугарина историческую подкладку и указывает на летописные сказания о половецких ханах Тугоркане и Боняке. По мнению профессора Халанского, былины об И. Муромце и Идолище примыкают к летописным сказаниям о насилиях татарских послов, баскаков и др. и о расправе с ними ожесточенного населения, почему находит возможным, вместе с О. Миллером, отнести былину к разряду исторических песен татарской эпохи. Во всяком случае, современные исследователи не видят в Идолище начала языческого, которое усматривал в нем П. Бессонов ("Песни Киреевского", IV заметка, стр. 10 и сл.). 5) И. Муромец и Калин-царь. Кроме отголосков исторических отношений русского народа к татарам, былина содержит два сказочные мотива — махание татарином и подкопы, приготовленные татарами для И. Муромца, — хорошо известные в персидских сказаниях о Рустеме. Ввиду сходства имени Калина с названием тюркского предводителя Калуна, которого убивает Рустем при обстоятельствах сходных, высказано было предположение о восточном происхождении обоих сказочных мотивов, приставших к имени И. Муромца (см. "Экскурсы", стр. 75-77, 114-116). 6) Наиболее подробно в последнее десятилетие разработаны былины о бое И. Муромца с сыном. Акад. Веселовский обратил внимание на специальное сходство и в плане, и в некоторых частностях между былиной и немецкой песнью о бое Гильдебранда с его сыном Амбрандом и эпизодом Тидрек-саги, основанном на нижненемецком пересказе ("Ю. русс. былины", т. IV — XI, стр. 307-339). Большие совпадения и в плане, и в подробностях между былинами и персидскими (также кавказскими) сказаниями о бое Рустема с Сохрабом (Зорабом) были установлены в наших "Экскурсах" (т. V). Сходство сводится к следующим чертам: а) как в иранском, так и в русском эпосе, отец, бьющийся с сыном, есть главная, центральная фигура народных сказаний; б) царевне, матери Сохраба, соответствует королевна или царевна, мать незаконного сына И. Муромца, прижитого им на стороне; в) наставления богатыря, покидающего женщину, на случай рождения ею сына или дочери и оставление в качестве приметы драгоценного камня, известны в иранской и русской версии; г) необыкновенно быстрый рост ребенка и возраст (12 лет), в котором он отправляется на подвиги, покинув мать и получив наставления от нее, — сходны в обоих эпосах; д) отец получает весть о юном богатыре, находясь на заставе или на окраине государства; е) бою отца с сыном предшествует неудачная стычка с последним главного богатыря, второго по силе после Рустема — И. Муромца; ж) продолжительность боя, три вида оружия, борьба, опрокинутие отца сыном совпадают в русских и иранских сказаниях; з) отец, восстановив силы молитвой, побеждает сына. Трагическая развязка. Ввиду таких совпадений и популярности сюжета о бое отца с сыном на Востоке (Кавказе, Средней Азии), становится вероятным восточное происхождение этого сюжета (см. также "Экскурсы", приложение 2-е); 7) в былине о трех поездках И. Муромца, в одной из которых он избежал козней коварной королевичны, находим обработанный в былинной форме широко распространенный сказочный сюжет. См. О. Миллер, "И. Муромец" (стр. 777-779); Rambaud, "La Russie épique" (стр.62) "Экскурсы" (стр. 107-110). 8) Враждебные отношения эпического кн. Владимира к И. Муромцу представляют сходство с отношениями персидского эпического царя Кейкауса к Рустему. Типическим здесь является то, что национальный богатырь, подвергшись незаслуженной обиде от властителя, забывает, ввиду опасности, грозящей отечеству, свою личную обиду, прощает унижающемуся перед ним властителю и спасает государство ("Экскурсы", стр. 14-17; 69-71). 9) В былинах об И. Муромце на Соколе-корабле, плавающем по Хвалынскому морю и наводящем страх на горских татар с калмыками, находят хранившееся долго в казацкой среде воспоминание об Илейке, родом из Мурома, казаке, выступившем в роли самозванца (Лжепетра) в 1-е десятилетие XVII в. См. ст. Д. Иловайского, "Богатырь-казак И. Муромец, как историческое лицо" ("Русский Архив". 1893, т. II, стр. 33-58).

Всеволод Миллер.