Дьяки

в начале русской истории являются в очень невидном положении, будучи личными слугами князя, притом очень часто несвободными; они хранят княжескую казну и ведут письменные дела князя. В такой роли существуют Д. в XIII и XIV вв. (самое слово Д. становится общераспространенным лишь в XIV в.; до того времени употребляется его русский синоним — писец). Образование приказов, требовавшее постоянных и опытных дельцов; проведение в местном управлении государственного начала в более чистом виде, чем при системе кормления; столкновение власти московских государей с аристократическими притязаниями боярского класса, вынудившее первых искать себе опоры в неродовитых служилых людях, — все это привело к возвышению Д., грамотных, деловитых, худородных и вполне зависимых от воли государя. Уже в. кн. Иван Васильевич первою статьею своего Судебника (1497) предписывает, чтобы в суде бояр и окольничих присутствовали и (как надо заключить из других статей) участвовали Д. С учреждением приказов Д. делаются их членами в качестве товарищей бояр или непосредственных начальников приказа. В XVI в. Д. играют видную роль и в местном управлении, являясь товарищами наместников по всем делам, кроме предводительства войском (в отдельных случаях, впрочем, Д. участвовали и в военном деле), и сосредоточивая исключительно в своих руках финансовое управление. Низший слой приказных людей, собственно писцы, уже отделился в это время от дьячества под именем подьячих; более приближались к последним и земские Д., явившиеся с организацией Иваном IV земских учреждений. Новый крупный шаг в возвышении Д. составило проникновение их в государеву думу. Лихачев полагает, что "участие Д. в думе несомненно даже для XV в.", хотя и соглашается, что "точный титул думный дьяк появляется лишь в последней четверти XVI ст.;" Ключевский приурочивает появление думных Д. к образованию важнейших приказов, т. е. к концу XV — нач. XVI в.; Сергеевич относит возникновение думных Д. к началу XVII ст. Самый титул впервые является в применении к Щелкаловым, которые именуются дьяками "Великого Государя ближние Думы". Думные Д. обыкновенно бывали вместе с тем и начальниками четырех важнейших приказов: разрядного, посольского, поместного и Казанского Дворца. Число их не оставалось неизменным: в течение XVII-го в. оно подвергалось значительным колебаниям (от 3 до 8). В думе Д. не только были секретарями, но и пользовались равным с другими членами правом голоса в решении дел, хотя не сидели, а стояли (что, впрочем, соблюдалось, вероятно, только в присутствии государя). Значение Д. было понято современниками уже в XVI в. и вызвало ожесточенные нападения на Д. со стороны членов боярской партии (см. Сказания кн. Курбского, изд. 3, с. 43 и прим. 220 на с. 341). Тем не менее возвышение Д. продолжалось, и в XVII ст. они составляли если не самый видный, то самый могущественный элемент в рядах московской администрации, участвуя во всех важных делах, иногда даже в качестве начальников над боярами (тайный приказ). В конце столетия всех Д. в Московском государстве числилось около ста, служба их награждалась деньгами, причем цифра жалованья не была строго определена, и поместьями (по Уложению Д. в московском уезде получают по 150 четвертей), они могли владеть и вотчинами. Думные Д. считались по службе выше дворян, приказные занимали место после московских дворян. Несмотря на всю важность должности, с нею по-прежнему связывалось понятие об отсутствии родословной чести; в местнических счетах даже второй половины XVII в. противники укоряли иногда друг друга дьячеством как должностью очень низкой. Д. способствовали разрушению понятия о "чести", как о чем-то неподвижно связанном с родом, и своею деятельностью подготовили полную победу бюрократических принципов в управлении. См. Ключевский, "Боярская дума"; Сергеевич, "Русские юридические древности" (т. I); Лихачев, "Разрядные дьяки XVI в.".

В. М—н.