Эмпирик

(Секст)

философ-скептик второго века по Р. Хр. Биографических сведений о нем весьма мало (см. Pappenheim, "Lehensverhältnisse des S. Emp."., Б., 1875, Programm). Из того, что он сам сообщает о себе в своих сочинениях, видно, что он был греком, жил, по всей вероятности, некоторое время в Афинах, потом в Риме. Из сообщений Диогена Лаертийского и Галена видно, что С. Э. был учеником Геродота из Тарса и, в свою очередь, имел ученика в лице Сатурнина. Прозвище "Эмпирика" дано ему, по всей вероятности, потому, что он принадлежал некоторое время к школе эмпирических врачей прежде чем стал скептиком. Сочинения С. Э. издаются обыкновенно под двумя заглавиями: "Пирроновские основоположения" (Πυρρώνειοι ύποτυπώσεις, 3 книги) и "Против математиков" (Πρός μαθηματιχούς, 11 книг), причем термин математики имеет здесь значение науки вообще. Книги VII—XI последнего сочинения представляют непосредственное продолжение "Пирроновских основоположений" и касаются логики, физики и этики, т. е. тех частей философии, которые рассмотрены в "Пирроновских основоположениях"; первые 6 книг содержат в себе критику наук, входивших в έγχύχλιος παιδεία (т. е. энциклопедию), а именно грамматики, риторики, геометрии, арифметики, астрономии и музыки. Отношение "Пирроновских основоположений" к сочинению "Против математиков" таково, что в первом излагаются общие положения, а во втором идет детальное их рассмотрение; впрочем, автор часто возвращается к предмету своего анализа, иногда дословно повторяет целые страницы. Кроме указанных двух сочинений, дошедших до нашего времени, С. Э. принадлежат еще некоторые, о которых он упоминает, например, ίατριχά ύπομνήματα и περίψυχής; эти сочинения до нас не дошли. Сочинения С. Э. издавались несколько раз; одно из лучших изданий — J. A. Fahricius, "Opera Sexti Empirici" (Лпц., 1718, с латинским переводом, обширными примечаниями и выборкой мест из древних авторов, в которых говорится о С. Э.). Более новое издание принадлежит Беккеру (1842 г.). Перевод "Пирроновских основоположений" на немецкий язык сделан Паппенгеймом ("Pyrrhoneïsche Grundzüge", Лпц., 1877). Монографий о С. Э. очень немного (см. Jourdain, "Sextus Empiricus et la philosophie scolastique", Париж, 1858). Сочинения С. Э. имеют весьма большое значение и при том двоякое; во-первых, как источник для истории греческой философии, во-вторых, самостоятельное —как наиболее полное и весьма ясное изложение доводов против возможности знания. Можно без преувеличения утверждать, что равного по значению сочинению С. Э. во всей философской литературе нет: отдельные положения скепсиса в новой философии, может быть, и были развиты с большей глубиной и последовательностью, но в общем труд С. Э. остается не превзойденным. Конечно, сочинения С. Э. не лишены недостатков: они часто несистематичны, иногда многословны, но всегда интересны. Общий упадок философского творчества отразился и на С. Э., во-первых, в том, что он поддался эклектическому характеру времени и заботился более о точной передаче мнений Энезидема и о полноте доводов, приводимых в скептической школе, чем о развитии собственных мыслей; во-вторых, в том, что цель его скептических рассуждений заключается не в теоретическом обосновании невозможности познания, а в практике, в приобретении "невозмутимости" (άταραξία), к которой ведет воздержание от суждений (έποχή). Эта практическая тенденция характеризует все послеаристотелевские школы, в том числе и скептическую. "Начало или принцип скепсиса заключается в том, что всякому суждению противостоит другое, равное; отсюда мы и приходим под конец к тому, чтобы вовсе не иметь догматических положений" (гл. 5-я "Пир. Осн."). Таким образом, скепсис С. Э. по цели не отличается от философии стоиков, против которых, главным образом, и направлена полемика скептиков. Специфический недостаток произведений С. Э. — его любовь к софистическим умозаключениям, которыми он пользуется для пропаганды скепсиса. В этом сказалось сродство по духу, вместе с исторической зависимостью скепсиса от софистики. Нередко С. Э. приводит доказательства, лишенные реального значения и представляющие лишь игру слов, наряду с анализом действительной проблемы. Примером таких софистических доказательств, построенных по образцу элеатской диалектики, может служить следующее заимствуемое из III кн. § 14 "Пир. Осн.": "Когда родился Сократ, то Сократ возник тогда, когда Сократа еще не было, или же, когда Сократ уже был. Но ежели сказать, "он возник, когда он уже был", то окажется, что он дважды появлялся на свет; если же сказать: "когда его не было", то окажется: что Сократ одновременно был и не был. С одной стороны, он, по допущению, существовал благодаря возникновению, с другой, — его еще не было. И когда Сократ умер, он умер, когда еще жил, или же когда умирал. Но когда он жил, он не мог умереть, ибо в противном случае одно и то же и жило бы и было бы мертвым; но он и не мог умереть, когда он был мертв, ибо в таком случае он дважды был мертвецом. Итак, Сократ вовсе не умирал. Если применить это рассуждением к любому предмету, возникающему и исчезающему, то этим путем вовсе можно отрицать возникновение и уничтожение". Такого рода доказательства встречаются у С. Э. весьма часто, впрочем, и не у него одного: и у Платона мы встречаемся с таким же смешением понятия и реальности, смешением, от которого не свободна и новая философия. С. Э. различает три рода философов и систем: догматиков, полагающих, что они нашли истину, академиков (во время С. Э. школа Платона уже приняла в себя скептические элементы), думающих, что истину найти нельзя, и скептиков, ищущих истину. Скептик не учит догматическим положениям, но не отрицает фактов: он признает то, что ощущения заставляют его признать: напр., когда он испытывает холод, то он не станет отрицать, что он испытывает холод, но относительно причины ощущения холода он воздержится от суждения. Он утверждает лишь то, что ему кажется, а не то, что действительно существует. Скептик признает, что предметы кажутся ему обладающими известными качествами; он не отрицает этой видимости, но признает ее видимостью. Ощущения содержат в себе нечто принудительное, и скептик следует этой принудительности в четырех отношениях ("Пир. Осн.", I, § II): он следует природе, поскольку человек есть существо мыслящее и ощущающее; он следует принуждению ощущений, поскольку человек есть существо чувствующее, напр., испытывает голод или жажду; он следует преданию, т. е. соблюдает законы страны, в коей живет, и признает, напр., набожность за добродетель, а отсутствие её за порок; наконец скептик следует указаниям технического искусства, т. е. исполняет ту работу, которую он принял на себя; но все это скептики делают, не высказывая суждений (άδοξαστως). Таким путем скептик, благодаря воздержанию от суждений, приобретает атараксию, или полную безмятежность и душевный покой, который и есть счастье. Скептик, конечно, испытывает от объектов страдания, но, благодаря приобретенной атараксии, страдает менее, чем остальные люди, так как страдания не считает злом. Путь к приобретению атараксии заключается в сознании, что всякому догматическому утверждению может быть противопоставлено другое, равноценное в смысле истинности. Все основные противоположения могут быть сведены к 10, которые называются тропами; из них ясно, что человек истины не нашел. Тропы проистекают: 1) из различия в организации животных, 2) из различия людей, 3) из сравнения различных категорий ощущений, 4) из различия обстоятельств, 5) из положения, расстояния и места, 6) из смешений, 7) из количества и состава объектов, 8) из отношения объектов между собой, 9) из того, что известное явление встречается редко или часто, 10) из суеверий, привычек и общепризнанных мнений. Эти 10 троп касаются или судящего субъекта, или объекта, о котором судят, или того и другого вместе. Рассмотрению троп и применению их к различным родам знания или наукам и посвящено сочинение С. Э. Совершенно ясно высказана мысль о субъективности наших ощущений и об относительности нашего знания вообще. С особенной подробностью рассмотрен вопрос о критерии истины, который занимал стоическую и эпикурейскую школу, причем главное внимание обращено на стоическое положение, что критерий истины заключается в представлении (φαντασία). Какой бы критерий ни выставлять, он сам всегда будет нуждаться в новом критерии, так как сам подлежит рассмотрению и доказательству. Доказательство же вообще невозможно, ибо представляет процесс, ведущий in indefinitum: всякое положение, служащее основой доказательства, само нуждается в таковом. Чувства не могут дать критерия истины, ибо их показания подлежат сомнению; но и разум не может быть критерием, ибо не понятно, как субъективный внутренний процесс может служить критерием того, что существует вне человека. Следовательно, чувства вместе с разумом не могут дать критерия истины. Отсюда, казалось бы, само собой вытекает положение, что и истины быть не может или, по крайней мере, человек её не нашел. С. Э., однако, подробно доказывает это положение. Опровергая понятие причинности, он утверждает, что можно одинаково сильными доводами подтвердить как существование причины, так и невозможность существования причинности. Совершенно согласно с малым вниманием, которое греки уделяли психологическому анализу, и то, что у Секста, по правильному замечанию Целлера, мы не встречаем того взгляда на происхождение понятия причинности, который был высказан Грэнвилем и Юмом — что в основе понятия причинности лежит привычка. Если вообще понятие причинности не доказуемо, то само собой разумеется, что в еще меньшей мере доказуемо понятие первой причины, или Бога, которое, по мнению С. Э., полно противоречий. Разбирая этические воззрения, С. Э. указывает на относительность их и на различное понимание добра и зла не только у людей вообще, но и у философов, специально занимающихся этическими вопросами. — Многое, что приводит С. Э., заимствовано им непосредственно из Карнеадовых сочинений. Доказав необходимость воздержания от суждений, невозможность найти истину, С. Э. упоминает об излюбленных скептиками выражениях, служащих для обозначения их душевного состояния: они говорят ού μάλλον или ούδέν μάλλον (не более), т. е. утверждение известного положения не более истинно, чем отрицание его, или τάχα (может быть), или έξεστι (возможно). Все эти выражения обозначают афазию скептиков, т. е. то душевное состояние, когда воздерживаются от суждения (φάσις), будь оно утверждением (χατάφασις) или отрицанием (άπόφασίς). Секст Э. имел несомненное влияние на современников, напр., на Лукиана и Цельза, особенно своим учением о Боге и провидении (см. Stäudlin, "Geschichte und Geist des Skepticismus", Лпц., 1794, т. I); но именно это обстоятельство должно было сделать С. Э. подозрительным в глазах христианских писателей, которые игнорируют его. Только со времени Гассенди и Бейля (см. в словаре последнего статью "Пиррон") внимание вновь обращено на С. Э., впрочем, в меньшей мере, чем он того заслуживает. Кант и Юм, имеющие много точек соприкосновения с С. Э., по-видимому не изучали его произведений. Ими занимаются историки философии более, чем философы.

Э. Р.