Рим, город

Содержание: I. Р. Современный; II. История города Р.; III. Римская история до падения западной Р. империи; IV. Римское право.

I. Рим (Roma) — столица Итальянского королевства, на реке Тибре, в так называемой Римской Кампанье, под 41°53'54" северной широты и 12°59'53" восточной долготы от Гринича. Город занимает 1571,15 гектаров, имеет в окружности 23 км (1894). Жителей в Р. в 1881 г. считалось 300467, в 1895 — 471801 (в том числе 33149 — в Римской Кампанье). Средняя годовая температура 15° Ц., средняя температура июля месяца 24,8°, января 6,7°; температуры ниже —5 и выше +37 очень редки. Заболеваемость малярией, весьма большая в Р. Кампанье, в городе значительно сократилась за последние годы (смертность от малярии с 249 человек в 1890 г. упала до 189 в 1895 г.). Р. делится на 15 частей, а для выборов в парламент — на 5 округов.

Новый Р. занимает часть древнего, но большая часть его находится к северу и западу от наиболее значительной части древнего Р. Новейшая часть Р., построенная после присоединения его к королевству Италии, заняла, главным образом, холм Эсквилин и соседние местности, т. е. часть древнего Р., не входившую в состав папского Р. Последний всего более подвинулся к северо-западу от древнего Р., со своими главными центрами религиозной жизни и управления — собором св. Петра и ватиканским дворцом. На Эсквилине и на новой, широкой улице, Виа Национале; проведенной оттуда к главной улице папского Р. — Корсо (Corso), живут, главным образом, приезжие в столицу состоятельные уроженцы других местностей Италии, сенаторы, депутаты, чиновники, купцы, а также много иностранцев. Этот квартал вполне похож на новые кварталы других городов Европы и резко отличается от остальных кварталов Р. Это, вместе с тем, самый здоровый квартал, наименее подверженный лихорадкам. Три главные улицы папского Р. лучеобразно выходят из площади дель Пополо: из них средняя, Корсо, наиболее аристократическая; здесь и на соседних улицах дворцы римской знати, богатые магазины, кофейни и т. д.; здесь же происходят процессии римского карнавала. Между Корсо и церковью Тринита де Монти — квартал иностранцев. На широкой каменной лестнице, ведущей от Испанской площади к церкви — стоянка натурщиков и натурщиц в живописных костюмах Албанских гор. Между Корсо и Тибром живет более бедное население; здесь население всего гуще, но большая часть этого квартала не страдает лихорадками, так как, вследствие тесноты построек, нет застоев воды. Самым нездоровым кварталом считается редконаселенный южный, к югу от форума, где много развалин, виноградников, огородов. По берегу Тибра стали строиться фабрики и заводы; около них разрастаются рабочие кварталы. Правый берег Тибра состоит из двух старых частей: ватиканской, около собора св. Петра и Ватикана, и так называемой Трастевере, где живет бедное население, известное своей красотой и считающее себя чистокровными потомками древних римлян. В недавнее время за Порта Пиа возник новый рабочий квартал, с прямыми улицами и домами казарменного типа.

РИМ I.

1. Римский форум в современном виде; слева колонны храма Кастора и Поллукса, справа триумфальная арка Септимия Севера. 2. Вид на замок и мост Св. Ангела и храм Св. Петра.

Из ворот Р. наиболее замечательны Порта-дель-Пополо, сооруженные в 1561 г. Виньолой, Порта-Пиа (по проекту Микеланджело, 1564), Порта-о-Лоренцо, Порта-Маджоре, Порта-С.-Джованни — 1574 г., Порта-Портезе — 1643 г., Порта-С.-Панкрацио на Яникульском холме и Порта-Санто-Спирито. Из площадей выдаются площадь Св. Петра со знаменитой колоннадой Бернини (1667), обелиском (1586) и двумя фонтанами Мадерны, Капитолийская площадь, Квиринальская площадь, с двумя мраморными колоссами (Диоскуры, укрощающие коней), площадь Колонна (с колонной Марка Аврелия, посередине улицы Корсо — наиболее оживленный пункт города), площадь Монте-Читорио, перед зданием парламента, с древнеегипетским обелиском, площадь Навона, с 3 колоссальными фонтанами и обелиском Бернини (1650), Испанская площадь, со знаменитой лестницей (1725) к церкви Санта-Тринита-де-Монти, площадь Виктора Эммануила с колоннадой, площадь Треви с фонтаном Н. Сальви (1762), площадь Фиоре с овощным рынком. Из 10 мостов к древнейшим временам относятся: мост Кваттро Капи (Pons Fabricius), соединяющий левый берег Тибра с островом Тиберина, и часть моста С.-Анджело (pons Aelius).

РИМ II.

1. Площадь храма Св. Петра. Колоннада Бернии. Обелиск. 2. Вилла Медичи (ныне французская академия художеств).

Храмы. Собор св. Петра (S. Pietro in Vaticano). Древняя базилика, построенная при Константине Великом папой Сильвестром I, в XV в. пришла в ветхость. Папа Николай V начал ее перестройку (1452, по плану Бернардино Росселино), вскоре приостановленную. При папе Юлии II (1506) произведена новая закладка храма, по плану Браманте (греческий крест с центральным куполом). После смерти Браманте (1514) постройкой руководили Рафаэль, Антонио да Сангалло младший, Бальдасс, Перуцци и Микеланджело (1546—64). Главный купол был закончен в 1590 г., по чертежам Микеланджело. При Павле V план храма был видоизменен Мадерной (1605) и пристроен длинный притвор, заканчивающийся массивным (117 м ширины и 50 м высоты) фасадом. Храм был освящен в 1626 г., при Урбане VIII. Стоимость сооружения — 120 млн. лир, ежегодное содержание — 160 тыс. лир. Из великолепной паперти, со знаменитой мозаикой Джотто "La Navicella", 5 входов ведут в храм. Длина 187 м, ширина поперечного нефа 137 м, высота среднего нефа 45 м, высота купола, покоящегося на 5 колоссальных колоннах, до фонаря 117 м. Под куполом находится главный алтарь, внутри которого помещается древний алтарь старой базилики; над ним высится (28 м) роскошная сень Бернини (в стиле барокко). Под алтарем гробница св. Петра, окруженная 89 неугасимыми лампадами, и статуя папы Пия VI (Канова). К достопримечательностям храма относят еще бронзовую статую апостола св. Петра (V в.), статую Pieta — Микеланджело, надгробные памятники Сикста IV и Иннокентия VIII — Антонио Поллайоло, Клементия XIII — Кановы, Павла III — Гулиельмо делла Порта и Пия VII — Торвальдсена, бронзовую кафедру Бернини, с древней епископской кафедрой Петра и колоссальными фигурами отцов церкви. В ризнице живопись Джотто и фрески Мелоццо да Форли, канделябры Челлини, коронационный далматик Карла Великого. В крипте (Grotte Vaticane) — гробницы пап и остатки древней базилики. Второй после храма св. Петра — собор Сан-Джованни на Латеране; затем следуют 5 старинных базилик: Санта Мария Маджоре, заложенная в 352 г. папой Либерием, вновь отстроенная в 432 г. (сохранились 42 мраморных ионических колонны в главном нефе), реставрирована в XIII в., и позже расширенная пристройками (капелла Сикста V 1586 г., новый фасад 1743 г. и др.); С.-Лоренцо-Фуори-ле-Мура, у Тибуртинских ворот, построенная Константином Великим, с кладбищем Campo Verano; Санта Кроче-ин-Джерузалемо (сооружена св. Еленой, матерью Константина Великого, в память нахождения ею в Иерусалиме древа честного креста; перестроена в XIII в.); С.-Себастиано (IV в.), над обширными катакомбами, по Аппиевой дороге; С.-Паоло-Фуори-ле-Мура, над гробницей апостола св. Павла (IV в.; перестроена императорами Феодосием и Гонорием; в 1823 г. сгорела базилика Гонория; к 1877 г. вновь отстроена). Некоторые церкви воздвигнуты в античных зданиях: церковь С. Козимо-Дамиано — в храме Ромула на форуме, церковь Сан-Лоренцо-ин-Миранда — в храме Антонина и Фаустины, С.-Джузеппе де Фаленьями — над мамертинской тюрьмой; одна из зал Диоклетиановых терм превращена Микеланджело (1561) в церковь Санта Мария дельи Анджели; церковь Санта Мария ad Martyres возведена в Пантеоне (см.); церковь С. Стефано Ротондо — на фундаменте древнего Macellum magnum (построена в Симплиции в 468 г., реставрирована в XVI в., украшена Темпестой и Помаранцио изображениями мучеников). Замечательны еще следующие храмы в стиле древнехристианских базилик: св. Агнесы (VII в.); С.-Бартоломео; св. Цецилии (499), в транстеверинской части города, с мраморным ковчегом над алтарем — Арнольфо ди Камбио (1283) и статуей св. Цецилии — Мадерны (1600); церковь С.-Клементе, недалеко от Колизея (392), перестроенная в XII в. (фрески Мазаччио) — под ней раскопки 1858 г. открыли древнюю базилику с живописью XI в. и остатки древнеримских зданий; Санта Франческа Романа (прежде Санта Мария Нуова), на развалинах храма Венеры и Ромы на форуме; С.-Джорджио-ин-Велабро (VII в.); С.-Джованни-е-Паоло (XII в.; под ней в 1887—90 гг. раскопками открыта более древняя церковь, с византийской живописью, а еще глубже найдены жилища св. Иоанна и мученика Павла, с фресками II—IV и V вв.); церковь С.-Грегорио, на месте, где жил Григорий Великий, с фресками Доменикино и Гвидо Рени; церковь С.-Марко, с мозаиками VI в. и папертью работы Джулиано да Майано (1465); Санта Мария-ин-Аричели (IX в., с 22 античными колоннами и фресками Пинтуриккио); Санта Мария-ин-Космедин (называемая также Bocca della verita), III в. (?), перестроенная папой Адрианом I (712), реставрированная в 1892 г.; Санта Мария-ин-Доминика или делла Навичелла (18 античных гранитных колонн); Санта Мария-ин-Транстевере (V в., мозаики 1148 г.); С.-Мартино-аи-Монти (500 г., перестроена в 1650 г., живопись Гаспара Пуссена); Санта Прасседе (V в., расширена в 820 г.); Санта Пуденциана (считается первой по времени римской церковью, заложенной апостолом Петром в доме сенатора Пуденса; мозаики IV в.); С.-Пьетро-ин-Винколи (называемая также Basilica Eudoxiana), заложена (442) императором Евдокией для хранения цепей св. Петра; в правом нефе гробница Юлия II со знаменитой статуей Моисея (Микеланджело); Санти Катро Коронати (V в., с фресками XIII в.); Санта Сабина (V в.; 22 коринфских колонны). Из храмов в стилях Возрождения и барокко выдаются С.-Агостино (1479), с фресками (пророк Исаия) Рафаэля и "Мадонной" Сансовино; С.-Андреа делла Валле (1591) и С. Карло-аи-Катинари (1612) — обе с фресками Доменикино и великолепными куполами; С.-Карло-аль-Корсо (1612); иль-Джезу (Виньола, 1568) — главный иезуитский храм; С.-Игнацио (1626—75), с фресками Поцци; С.-Джованни-деи-Фиорентини, начатая Сансовино и оконченная Джакомо делла Порта по проекту Микеланджело; С.-Лоренцо-ин-Дамазо (1495); С.-Луиджи деи Франчези, главная церковь французских католиков, с фресками Доменикино, построена Джакомо делла Порта (1589); Санта Мария делл'Анима, главная церковь немецких католиков, построена Джулиано ди Сангалло (1507); Санта Мария делла Паче, с сивиллами Рафаэля и расписанной папертью Пьетро да Кортоны; Санта Мария дель Пополо (1477), с фресками Пинтуриккио и капеллой Киджи; Санта Мария-ин-Валличелла (называемая также Кьеза Нуова), построена Филиппо Нери в 1550 г., с живописью Рубенса; Санта Мария делла Виттория, построена в 1620 г. в память сражения под Белой горой, со знаменитой группой св. Терезы (Бернини); Сантиссимо Номе-ди-Мария, в память освобождения Вены от турецкой осады (1683); С. Онофрио, с гробницей Тассо; церковь С.-Пьетро-ин-Монторио, главная церковь испанских католиков (1500), с фресками Себастьяно дель Пьомбо; в примыкающем к ней монастырском дворе так называемая ротонда Темпиетто ди Браманте (1502), на предполагаемом месте крестной смерти апостола Петра; Сантиссима Тринита де Монти (1495), с фреской Даниеле да Вольтерра. Из церквей готического стиля выдается лишь одна, Санта Мария сопра Минерва (1285), со статуей Христа (Микеланджело), фресками Филиппино Липпи, гробницами Льва Х и других пап. Старинные монастырские здания в 1870 г. секуляризованы, но с тех пор воздвигнуто несколько новых колоссальных монастырских зданий.

Памятники новейшего времени: бронзовый памятник братьям Кайроли, павшим в сражениях под Р. в 1867 и 1870 гг. в парке на холме Пинчио (1883, Эрколе Роза); статуи Кола ди Риенци, в садах Капитолия (1887, Мазини), Метастазио (1886, на площади С.-Сильвестро), Джордано Бруно, на площади ди Фиоре (1889, Этторе Ферраре), Кавура, на площади его имени (1895, Галлети), Гарибальди, на Яникульском холме (1895, Галлори), Виктора Эммануила, на Капитолии (строится).

Дворцы: Ватиканский (см.) — резиденция папы; Латеранский (см.); Квиринальский — резиденция короля; палата депутатов помещается во дворце ди Монте Читорио (начат постройкой Бернини в 1650 г., окончен Карло Фонтаной и Маттиа ди Росси, прежде Курия Инноценциа — резиденция папского правительства); дворец Мадама — местопребывание сената; Капитолийский дворец — местопребывание городского управления; дворец папской канцелярии (построен при Сиксте IV); Венецианский дворец (XV в.) — местопребывание австрийского посла при папском престоле. Главные из дворцов римской знати — Барберини, Боргезе, Корсини, Киджи, Одескальки, Дориа-Памфили, Роспильози (знаменитая фреска — "Аврора", Гвидо Рени), Браски (теперь министерство внутренних дел), Каффарели (германское посольство), Фалькониери, Массими алле колонне (1535, Бальдассаре Перуцци), Скиарра, Маттеи (Мадерны), Спада, новый дворец Пьомбино, с музеем Лудовизи. Колоссальные сооружения, воздвигнутые в новейшее время для административных и военных целей, лишены, большей частью, художественного значения (например, здание военного министерства); более замечательны здания художественной выставки (1882), национального банка (1892) и судебных учреждений.

Виллы: Маттеи на Целийском холме; Медичи на холме Пинчио (построена в 1540 г. Аннибале Липпи, принадлежала герцогам тосканским; в 1775 г. отсюда вывезены во Флоренцию знаменитые статуи Венеры Медицейской, Ниобид и др.; теперь здесь помещается французская академия художеств); Боргезе у ворот дель Пополо, со знаменитой картинной галереей; Альбани у ворот Салария, с музеем древностей; Торлония; Дориа Памфили, у ворот С.-Панкрацио, с огромным парком; Мадама (построена, по проекту Рафаэля, для кардинала Юлия Медичи, принадлежала Маргарите Пармской (откуда и название ее), герцогам Фарнезе и королям неаполитанским (теперь в запустении). Знаменитая прежде вилла Лудовизи, между воротами Салария и Пинчиана, разрушена.

Внешний вид города стал сильно изменяться с объявлением Р. столицей Итальянского королевства. Переселение в Р. двора, высших государственных учреждений, министерств и суда вызвало оживленную строительную деятельность. Для помещения новых учреждений перестраивались секуляризованные монастыри и воздвигались новые здания. Ввиду ожидавшегося притока населения спроектирована была новая часть города, на северо-восток от Тибра. Пустевшие прежде холмы Виминальский и Эсквилинский стали быстро покрываться новыми улицами. Строительная деятельность, поддерживаемая специальными банками, приняла лихорадочно спекулятивный характер. В старинных, с узкими и кривыми улицами частях города прорубались широкие, удобные для движения улицы. Еврейский квартал (гетто) уничтожен в 1887 г. Тибр заключен в отвесных стенах; спроектированы широкие и красивые набережные. Построено несколько мостов и спроектирован ряд других, монументальных. У замка св. Ангела, на месте виллы Лудовизи, на Монте Тестаччио, на Прати ди С. Козимати, возникли новые, обширные кварталы. Эта строительная деятельность, вызвавшая со стороны археологов обвинение в "разрушении Р." (о полемике по этому поводу см. ниже, литературу), не соответствовала экономическому росту города, привела к ряду банкротств кредитных учреждений и частных лиц и поставила городское хозяйство в финансовые затруднения, от которых город не оправился до сих пор. Дважды, в 1881 и 1889 гг., правительство должно было прийти на помощь городской казне; в 1889 г. дефицит городской казны составлял 7 млн. лир и заведование городскими финансами перешло к правительственному комиссару; лишь с 1891 г. восстановлен нормальный порядок ведения городского хозяйства.

Городское управление находится в руках городского совета (consiglio municipale), из 78 выборных членов. Городской совет выбирает из своей среды голову (синдако) и управу (giunta municipale), в составе 10 членов, из которых каждый стоит во главе одной из исполнительных комиссий (uffici municipali), заведующих различными отраслями городского хозяйства. В 1897 г. городские доходы и расходы балансировались суммой 31021479 лир. Городской долг к 1893 г. — 217¹/₂ млн. лир.

Учебные и образовательные учреждения. Римский университет, основанный в 1303 г. папой Бонифацием VIII, обязан расширением своих зданий и коллекций папам Александру VI, Льву X, Сиксту V и Александру VII; в настоящее время он состоит из 4 факультетов (философского, естественнонаучного, юридического и медицинского); при университете королевское высшее инженерное училище, фармацевтический институт, археологическое училище, агрономическое отделение, рисовальная школа, обсерватория, библиотека (Alessandrina, основана папой Александром VII) и др. Высшие духовные учебные заведения: Collegium urbanum pontificum de propaganda fide (с 1627 г.), Pontificia Accademia dei nobili ecclesiastici (для подготовки клириков к дипломатическому поприщу), Collegium germanico-ungaricum, иезуитский Collegium romanum, два Collegia teutonica, Collegium bohemicum, греко-униатский коллегий (с 1577 г.). Женская учительская семинария, училище зодчества и ваяния, технический институт имени Леонардо да Винчи, консерватория, 4 лицея, 7 реальных училищ, 4 прогимназии, 5 женских гимназий, 47 начальных училищ, вечерние и воскресные школы, сельскохозяйственные и ремесленные школы.

Ученые учреждения: королевская академия наук (бывшая Accademia dei Lincei с 1603 г.), Accademia Pontificia de Nuovi Lincei, Accademia degli Arcadi (с 1690 г.), Accademia Tiberina (1813), Accademia Pontificia di archeologia, Congregazione artistica de virtuosi al Pantheon (1543), Accademia di San Luca (1577). С 1870 г. возникло много новых научных обществ. Иностранными государствами содержатся в Риме несколько научных и художественных учреждений: Францией — École française (с 1873 г.; по археологии и истории искусств) и Académie nationale de France (с 1666 г.), Германией — императорский археологический институт, Пруссией — исторический институт (с 1888 г.), Австрией — исторический институт, Бельгией — академия художеств (1876), Испанией — академия художеств (1881), Североамер. Соединенными Штатами — School of Architecture (1894) и School of classical studies.

Библиотеки: самая обширная — ватиканская, затем государственная Biblioteca Vittorio Emanuele (с 1875 г., 550 тыс. томов и 5000 рукописей), библиотеки Casanatense в бывшем монастыре С.-Мария Сопра Минерва (160 тыс. томов и 15000 рукописей) и Angelica в бывшем монастыре С.-Агостино (150000 томов и 3000 рукописей) — обе в ведении правительства, Alessandrina (университетская), Vallicelliana (Societa romana di storia patria) в ораторианском монастыре у Киеза нуова, Corsiniana (при Accademia dei Lincei). Частные библиотеки во дворцах Барберини и Киджи (в каждой свыше 50000 томов и много рукописей). Специальные библиотеки: музыкальная (около 70 тыс. произведений) при Accademia di Santa Cecilia, медицинская Lancisiana в госпитале С.-Спирито (24000 томов), Romana-Sarti (археология и история искусств, 15000 томов). Знаменитый ватиканский архив сделался при папе Льве XIII доступным для научных исследований. С 1870 г. из архивов упраздненных духовных учреждений образован государственный итальянский архив (в монастыре С.-Мария ди Кампа Марцио).

По количеству и богатству своих музеев и художественных коллекций Р. — первый город в мире. На первом месте стоят музеи ватиканские, латеранский, городской (во дворце консерватории) и капитолийский; затем следуют новый городской музей (1894) у церкви С.-Грегорио на Целийском холме, национальный музей в Диоклетиановых термах (находки раскопок на форуме, на Палатинском холме), второй национальный музей в вилле ди-папа-Джулио, преисторический и этнографический музей в Collegio romano, соединенный с Museo Kircheriano, национальная галерея античного искусства во дворце Корсини (образована в 1894—95 гг. из коллекций Корсини, Торлония и римского Monte di Pieta; при ней национальный кабинет эстампов, 138 тыс. листов). Национальная галерея современного искусства (во дворце художественных выставок) и городской художественно-промышленный музей (в монастыре С.-Джузеппе-а-Капо-ле-Казе), оба недавно открыты и еще не особенно богаты. Музей Торлонии (античных скульптур) уступает по богатству лишь ватиканским. Коллекции скульптур и картин во дворцах и виллах Альбани, Барберини, Боргезе, Колонна, Дориа-Памфили, Лудовизи (теперь во дворце Пиомпино), Спада и многих др.

Театры: городские — Костанци и Арджентина (опера и балет), Валле и национальный драматический (драма), Квирино, Метастазио, Манцони, Россини (легкая опера, оперетка, народные пьесы) и др. Во всех почти театрах труппы меняются три раза в год. Много цирков. Симфонические концерты в Accademia di S.-Cecilia, Accademia Filarmonica (церковная музыка) и общ. Orchestrale romana. Народные гулянья: парки Пинчио и Пасседжиата дель Джаниколо (от церкви С.-Пьетро ин Монторио до С.-Онофрио на Яникульском холме).

Больницы: Санто Спирито ин Сассио — для мужчин (с VIII в.), с домом для умалишенных и подкидышей; Сан-Джованни в Латеране — для женщин, с родильным домом; С.-Джакомо-ин-Августа (хирургическая); С.-Галликано (накожных болезней); Санта Мария делла Консолационе; Сантиссима Тринита деи Пеллегрини (для выздоравливающих); Ospedale Torlonia (глазная); военный лазарет; поликлиника — великолепное сооружение, снабженное всеми новейшими техническими усовершенствованиями, и многие др. Богадельни для престарелых, приюты для бездомных детей, для слепых и глухонемых, сиротские и ночлежные дома — всего около 300 благотворительных учреждений (opere pie), с имуществом около 100 миллионов лир. Во главе многих благотворительных учреждений стоит Congregazione di carita.

Водоснабжение. Богатством своим в ключевой воде Р. обязан преимущественно античным сооружениям (4 главных водопровода). Водопровод Аква Верджине, дающий ежедневно 80 тыс. куб. м воды, снабжает водой значительную часть левого берега города. Аква Феличе, проведенный Сикстом V (1585) из источников Aqua Alexandrine, при помощи акведуков Aqua Marcia и Claudia, снабжает водой восточный квартал (21 тыс. куб. м воды). Аква Марциа Пиа, восстановленный в 1870 г., начинается на расстоянии 53 км от города и дает 78 тыс. куб. м воды (много извести). Аква Паоло снабжает правый берег Тибра (56 тыс. куб. м) водой несколько худшего качества. Всего ежедневно в город приходит 235 тыс. куб. м воды, но, вследствие отсутствия значительных резервуаров внутри города, иногда чувствуется недостаток воды, при задержке воды в верхних магистралях.

Промышленность Р. не особенно значительна и сосредоточивается преимущественно на предметах, имеющих сбыт среди туристов и паломников (золотые, бронзовые и терракотовые изделия, мозаики, камеи, искусственный жемчуг, поддельные древности и др.). Многочисленные мастерские занимаются копированием картин и отливкой статуй и бюстов. Производство шелковых изделий, церковной утвари, мебели, струн, свечей, искусственных цветов. Открывшиеся во время лихорадочного строительного периода обширные кирпичные заводы почти все закрылись.

Торговля — главным образом ввоз зернового хлеба, скота, вина. В Р. сходятся 3 железные дороги Адриатической сети и 3 — Средиземноморской. С окрестностями (Фраскати, Витербо, Альбани и др.) Р. сообщается местными железными дорогами и паровым трамваем (Тиволи). В городе электрические и конные трамваи, омнибусы и др. Гавань (Ripa grande), на правом берегу Тибра, против Авентинского холма; судоходство доступно лишь для очень небольших судов.

Укрепления. Ввиду того, что старые стены, окружающие город, не представляют собой серьезной защиты при современном состоянии артиллерийского дела, в 1870-х гг. был предпринят ряд новых крепостных сооружений. До 1879 г. построено на правом берегу Тибра 6 фортов, на левом — один; с 1879 г. предпринято сооружение 5 новых фортов на левом берегу Тибра и трех на правом. Форты расположены на расстоянии около 4 км от городской стены и около 2 км друг от друга; в промежутках между ними помещены батареи. Каждый форт рассчитан на гарнизон в 1—2 роты и 12—28 орудий. На сооружение фортов и батарей до сих пор истрачено 23 млн. лир.

В Р. соединились три города; древний, развалины зданий которого почти все относятся к I—III столетию после Р. Х.; папский, главные здания которого вполне сохранились и построены, по большей части, между серединой XV и концом XVII столетия; новый, или итальянский, возникший недавно, но ознаменованный уже постройкой обширных новых кварталов. Остатки древнего Р. имеют большое значение для нынешних жителей, привлекая множество путешественников. Папский Р. оставил более глубокие следы не только в виде строений, но и в характере народа. Он живет до сих пор в обширной части города, заключающей в себе собор св. Петра и огромный Ватиканский дворец, с его садами — резиденцию папы, его двора, гвардии и т. д. По законам Итальянского королевства, папа пользуется всеми правами государя, имеет при своей особе посланников; Ватикан и собор св. Петра находятся вне юрисдикции Италии. Таким образом, Р. имеет в своих стенах двух государей, из которых один (король) оставляет столицу надолго, в летние месяцы, а другой (папа) постоянно остается в городе, считая себя пленником. Население Р., в зависимости от убеждений или выгод, делится на лагеря итальянский и папский; чем выше общественное положение, тем резче выражается принадлежность к тому или другому лагерю. Даже иностранцы часто примыкают к тому или другому. Число иностранцев в Р. значительно; иные приезжают на короткое время, туристами, другие живут подолгу. Почти все иностранцы принадлежат к людям более или менее состоятельным, тратящим деньги в Р. Из небогатых людей приезжают лишь паломники. Со времени присоединения Р. к Италии здесь поселяется много приезжих из Северной Италии — чиновников, купцов, ремесленников и т. д. Огромные постройки нового Р. — почти всецело в их руках; из их среды выходят подрядчики и почти все рабочие. В последние годы наплыв иногородних уменьшился, так как строительная деятельность затихла. Предприимчивые и бережливые уроженцы Северной Италии зарабатывают много денег в Р. и увозят их или отсылают на родину. Р. — один из немногих городов Западной Европы, откуда на все лето уезжают почти все состоятельные люди и где так называемый "мертвый сезон" продолжается очень долго. Это объясняется боязнью лихорадок, а также тем, что многие живут в Р. неохотно, только пока это необходимо для дел — а так как летом, в отсутствие парламента, затихают все крупные дела с казной и уезжают иностранцы, то большинству уроженцев других местностей Италии также здесь делать нечего, и они уезжают из столицы.

РИМ.

Литература. "Monografia della citta di Roma" (1881); "Bullettino amministrativo del Comune di Roma" (1883—96); Tommasi-Crudeli, "Il clima di Roma" (1886); Marchetti, "Sull aque di R." (1887); Kleinpaul, "Rom in Wort und Bild" (Лейпциг, 1883); Gsell Fells, "Rom und die Campagna" (в "Meyers Reisebücher" (1895); De Bleser, "Rome et ses monuments" (1891); de Waal, "Der Rompilger" (1895); Baedeker, "Mittelitalien" (1896); Grimm, "Die Vernichtung Roms" ("Deutsche Rundschau", 1886); статья Lanciani (в "Bullettino archeologico Comunale", 1886); Vogel, "Die Klagen über d. Vernichtung Roms" ("Nord und Süd", 1887).

II. История города Р. Местоположение города. Р. был основан на левом берегу реки Тибра, в 25 км от моря и почти на таком же расстоянии от горного кряжа Апеннин, в долине, спускающейся от Апеннин к морю. Вся эта долина — происхождения вулканического; ее центр — альбанский вулкан, деятельность которого прекратилась только тогда, когда равнина Лация (теперь Campagna romana) была уже заселена. Извержения вулканов, когда Лаций был еще покрыт водой, образовали слой туфа (на 30—40 м глубины), поверх которого наслоились, как результат действия альбанского вулкана, серый sperone (lapis Gabinus) и крапчатый пиперин (lapis piperinus), a также лава. Эти каменные породы служили и служат главным строительным материалом в Р. и окрестностях; особенно употребительна самая дешевая и непрочная из этих пород — туф; сотни лет Р. почти не знал другого материала для своих монументальных построек; sperone и пиперин пошли в ход только тогда, когда Р. уже начал становиться крупным населенным центром; лава всегда употреблялась для мощения улиц. В период полного расцвета Р. эти породы в монументальных постройках вытеснены были плотным белым известняком из Тибура — травертином (lapis tiburtinus), обязанным своим происхождением отложениям притока Тибра, Анио (ныне Teverone). Вода, стекающая с гор, глубоко изрезала весь Лаций, легко разрушая пористый туф; образовался ряд холмов, разделенных глубокими оврагами с крутыми берегами. На таких холмах возник и Р. Центр римской системы холмов составляет Палатин (mons Palatinus, 43 м над уровнем Тибра), совершенно изолированный, круто обрывающийся с юга, востока и запада и только к северу постепенно спускающийся (Velia). Его окружают с юга Авентин (mons Aventinus — 39 м; именем этим назывался в древности только холм, круто спускающийся к Тибру, а не весь холм, носящий это имя теперь), с северо-запада Капитолин (mons Capitolinus — 43 м), с севера и северо-востока горные отроги Квиринал (Quirinalis, 48 м), Виминал (Viminalis, 48 м), Циспий (Cispius, 46 м) и Оппий (Oppius, 79 м); последние два объединяются именем Эсквилина (Esquilinus); на юго-востоке лежит Целий (Caelius, 48 м). Все эти холмы отделены друг от друга глубокими долинами, с крутыми склонами, обыкновенно небольшого размера; только на северо-западе, где Тибр делает глубокое колено, образовалась обширная долина — так называемое Campus Martius (Марсово поле) и Campus Flaminius (Фламиниево поле). С севера эту долину ограничивает изолированный холм, ныне Pincio, в древности collis hortorum (50 м), не входивший в состав древнего города. На правом берегу Тибра возвышается Яникул — изолированный горный кряж (77 м); против Марсового поля он поворачивает к западу, огибая Ватиканский холм (mons Vaticanus). Пропитанные водой почвы всего Лация и застаивание воды в оврагах между холмами делают местность крайне нездоровой, способствуя постоянным лихорадкам. Римская система холмов находилась еще в худших санитарных условиях, чем остальной Лаций: сужение русла Тибра там, где он огибает Марсово поле, вело к постоянным наводнениям, затоплявшим не только равнину Марсова поля, но и овраги между холмами. Это неудобство искупалось, однако, благоприятными для развития города условиями: удобством защиты крутых холмов, близостью к морю, судоходностью реки как между городом и морем, так и между городом и верховьями реки, и, наконец, соседством с культурной и богатой Этрурией. Самое лучшее понятие об общем строении местности, на которой возник Р., дают теперешние окрестности города, где форма холмов, строение долин и условия распределения влаги остались теми же, какими они были и в древности. Физиономия самой городской территории подверглась крупным изменениям: уровень долин возвысился, постоянными наслоениями, почти на 10 м; склоны холмов из крутых почти везде стали отлогими; канализация уносит почвенную и дождевую воду; наводнения Тибра, благодаря регулировке его русла, сделались если не невозможными, то крайне редкими; возник ряд возвышений там, где их не было (например, monte Testaccio, 35 м высоты, к югу от Авентина, состоящий из черепков сосудов, в которых привозились продукты в Р.). О формации местности древнего Р. можно судить также по незаселенным или слабозаселенным местностям около Палатина и Авентина; первому раскопки последних лет почти возвратили его древний вид.

В истории роста города Р. можно отметить несколько эпох, соответствующих эпохам территориального и государственного развития римского государства. Первая эпоха обнимает собой жизнь города до укрепления его так называемой Сервиевой стеной и соответствует так называемому царскому периоду истории Р., вторая заканчивается строительной деятельностью Цезаря и соответствует эпохе постепенного превращения города-государства в империю; третья обнимает время первых императоров до Септимия Севера; четвертая — время до V в. после Р. Х.

О начале города Р. мы имеем только легенды и гипотезы, основанные частью на аналогиях. Несомненно, что зерном Р. был Палатинский холм; к нему ведут как все легенды о начале Р., так и положение холма в центре римской системы холмов и его конфигурация, делавшая его наиболее недоступным. Несомненно, однако, и то, что Р. был не единственной общиной, существовавшей, в отдаленной древности, в пределах нынешнего города. На противоположном Палатину Квиринале издавна жила другая община, может быть другой национальности. Существовали ли отдельные общины и на других холмах — сказать невозможно. Литературное предание сохранило нам, основываясь на религиозных обрядах, сохранившихся от древнейшего времени (в историческое время жреческая коллегия luperci — волчатники — обегала кругом древний палатинский город), точные данные о сакральной границе палатинского города (pomcerium); монументальное предание указывает нам ход действительных укреплений. Сакральная граница шла ad ima montis Palatini (у подножия Палатина). Территория города представлялась римлянам, как и всякий священный участок (templum), квадратом; отсюда имя палатинского города — Roma quadrata; нам известны четыре угла этого квадрата, что позволяет определить и истинную форму первоначального Рима, приближавшуюся, вероятно, более к трапеции, чем к квадрату. По аналогии с другими старолатинскими городами можно думать, что укрепления города шли поверх холма и состояли отчасти из искусственных сооружений (вала?). В иных местах работа фортификации ограничивалась обтесыванием и без того крутых склонов. Эти укрепления сохранились, в больших кусках, и до нашего времени. Так называемые fondi di capanne — углубления в почве, на которых стояли круглые мазанки древних латинов, и надгробные урны, имитирующие эти мазанки, с их широкими дверьми и конической крышей, — дают нам представление о тех жилищах, которые покрывали плато Палатина. Ту же форму имели, вероятно, и святилища, как показывают позднейшие круглые храмы старолатинских божеств и жилища верховного жреца и царя. Воспоминание об этом сохранилось в реликвиях позднего происхождения, каковы мазанка Фаустула (tugurium Faustuli) и дом Ромула (casa Romuli, может быть, regia). Возможно, что наряду с круглыми мазанками на Палатине рано стали строить и четырехугольные жилища. Может быть, уже палатинский город связан был с противоположным берегом Тибра деревянным мостом, выстроенным еще тогда, когда ни железные, ни бронзовые гвозди не были в употреблении (поздн. pons Sublicius). В связи с палатинским городом стояли, вероятно, и две древнейшие дороги (viae), позднее улицы: новая и священная (nova, sacra); но ни их отношение к городу, ни их связь между собой до сих пор еще не ясны. Среди позднейших укреплений сохранились, вероятно, старые ворота города (porta Mugonia, porta Romanula). Долго ли существовала небольшая палатинская община в своем первоначальном объеме, мы не знаем.

В следующей стадии развития укрепленный город сильно разросся и охватил собой уже 7 холмов — Septimontium, — частью окруженных земляным валом (murus terreus). О существовании этой стадии свидетельствуют опять-таки религиозные обряды, в которых 7 гор являются одним целым. Только эти 7 холмов — отнюдь не всем нам знакомые 7 холмов Р., а более мелкие деления, а именно, по свидетельству Антистия Лабеона — Палатий с Цермалом (две вершины Палатинского холма), Велия — холм между Палатином и Эсквилином, Фагутал-Карина (высота, на которой теперь стоит S. Pietro in Vincoli), Циспий и Оппий — две вершины Эсквилина, и Субура, западный склон последних и долина между ними (может быть вместо последней надо вставить часть Целия — Sucusa). Вопрос о составе Септимонтия остается, впрочем, спорным; неясно также, как возник Септимонтий — соединением ли общин, сидевших на отдельных вершинах, или расширением палатинской общины; вероятнее последнее. И предание, и топографические данные ясно говорят о существовании города, омываемого двумя ручейками (в долинах Velabrum и vallis Murcia) и занимавшего трапецеидальное плоскогорье, столь обычное в римской Кампанье и столь удобное для возникновения укрепленного центра. Жители общины, возникшей на Квиринале (collis Quirinalis или просто collis; отсюда название жителей общины — Collini), когда-то соединились с соседями (montani), и из этого соединения возник город, носящий в современной науке имя города четырех кварталов (urbs quattuor regionum). Три из них — regio Palatina, Esquilina и Suburana — принадлежали старому городу, четвертый составила новая община — regio Collina. И об этом городе имеем мы лишь смутные воспоминания в позднейших религиозных обрядах. Главным свидетельством о его существовании является то, что сакральная граница города (померий) до времен Суллы обнимала лишь город четырех кварталов. Памятников этого периода жизни Р. не сохранилось; из памятников, упоминаемых преданием, к этому периоду обыкновенно относят святилища загадочных Аргеев, которые ежегодно в историческое время обходила торжественная процессия. Древнее происхождение процессии Аргеев, однако, оспаривается, и не без веских оснований. Город четырех кварталов топографически и стратегически не был цельным созданием; в его состав не входили такие важные в стратегическом отношении и тесно соединенные топографически с территорией древнего города пункты, как Капитолий и Авентин. Поэтому, вероятно, первая после соединения общин попытка серьезно укрепить город привела к расширению его территории, несоразмерному с количеством населения, но необходимому со стратегической точки зрения. Размеры этого нового укрепленного города нам точно известны, так как его укрепления частью сохранились и до нашего времени: это — так называемая Сервиева стена, построение которой римская историческая наука приписывала царю Сервию. Город в тех размерах, в которых он был обведен стеной, существовал до позднереспубликанского времени и вступил в новую фазу развития только при Августе. Время возникновения стены нам неизвестно; предание, относящее ее к средине VI в. до Р. Х., несомненно неправильно. Стена возведена гораздо позднее, как доказывает сравнение ее с подобными же постройками в Лации. Крупные крепостные сооружения были необходимы только в промежутках между холмами, т. е. между Авентином и Целием и между Целием и Эсквилином. Наиболее трудно было укрепить Р. с той стороны, где Эсквилин уходит в Кампанью в виде широкого плато: здесь возник частью сохранившийся и до нашего времени знаменитый agger — вал, представляющий действительно грандиозное сооружение (земляная насыпь в 15 приблизительно метров высоты и более километра длины была укреплена снаружи стеной 4-метровой толщины; перед стеной — ров в 30 м глубины и 9 м ширины). Изнутри вал также защищен был стеной и позднее пристроенным контрэскарпом. Со стороны Тибра укрепления доходили до самой реки, включая и часть берега реки, с единственным мостом древнего города. Многочисленные ворота (37) давали доступ в город. Важнейшие из них были: porta Capena, между Авентином и Целием, из которой выходила Аппиева дорога; porta Esquilina перед началом вала, из которой выходила via Tiburtina; porta Collina, между Квириналом и Эсквилином, в конце вала, из которой вели дороги Nomentana и Salaria; porta Fontinalis (?) на северо-западе, откуда шла на север via Flaminia, и, наконец, porta Trigemina, в два пролета, у реки, там, где шла к морю via Ostiensis. В пределах стены отдельные холмы имели свои специальные укрепления, например Палатин, остатки стен которого, современные остаткам Сервиевой стены, сохранились до нашего времени, и Капитолий, одна часть которого носила даже техническое имя arx (укреплен он был весь). Остатки укреплений сохранились и на других холмах, особенно на Квиринале. Существование этих укреплений объясняется тем, что на холмах были укрепления и раньше, а также тем, что они были необходимы и укрепленному городу, у которого не было естественного акрополя.

При создании укреплений город отнюдь не был густо заселен; окраины его были покрыты по большей части лесом, что опять-таки требовало укрепления отдельных холмов. Внутри Сервиевой стены развивается республиканский Р., создаются его главнейшие артерии, возникают главные площади и общественные здания, главным образом храмы. Центральной площадью делается долина между Палатином и Квириналом, площадь — forum κατ'έςογήν. Отсюда расходятся важнейшие улицы: via sacra, поднимающаяся к главной святыне Р. — храму Юпитера Капитолийского, — параллельно ей, у подножия Палатина, via nova и др. Другой важной площадью внутри города был скотский рынок — forum boarium, y Тибра, самая оживленная торговая часть города; по соседству, но вне стен города, в prata Flaminia, лежал овощной рынок — forum holitorium. По хребту старого города на Квиринале, параллельно друг другу шли две старые улицы: длинная (vicus longus) и патрициева (vicus patricius). На Авентине главной и самой старой улицей был clivus publicius, шедший от Тибра вверх к храму Дианы. На Тибре, с развитием города, возникают каменные мосты, сначала Эмилиев — pons Aemilius, а затем, через остров, два моста: Fabricius и Cestius. Общественные постройки республиканского Р. — почти все религиозного характера: храмы и храмики, curiae — места для собраний священных коллегий, жертвенники и алтари. Все это — не монументальные, богатые постройки, а скромные здания, с глиняными раскрашенными украшениями. Количество храмов республиканского Р. доказывает глубокую религиозность римского народа; в каждой части города можно, на основании далеко неполного предания, насчитать по несколько крупных святилищ (см. Капитолий, Форум, Палатин). Особенно богат был старыми культами, большей частью иноземного происхождения, скотский рынок. Здесь локализировалась легенда о пребывании Геракла в Италии (древняя ara maxima, посвященная Геркулесу, и круглый его храм неподалеку от алтаря). Здесь же находился храм древней триады Ceres, Liber, Libera, построенный, по преданию, в 496 г. Сохранившийся четырехугольный храмик несомненно республиканского времени — теперешняя церковь S.-Maria Egiziaca — не может быть идентифицирован ни с одним из названных в литературе храмов этой эпохи. Вне священных границ города нашли приют в гостеприимном для чужеземных богов Р. и латинская Диана на Авентине, и греческий Аполлон, в prata Elaminia, и соплеменный ему Меркурий в долине цирка, и Асклепий (Aesculapius) на острове Тибра (в 291 г. до Р. Х.). Пленная Минерва (Minerva capta) из Фалерий поселилась на Целии, Минерва лекарша (medica) — на границе померия, у восточного склона Оппия. Гораздо менее засвидетельствованы нам постройки светского характера республиканского времени, особенно те, которые принадлежат глубокой древности. Если оставить в стороне здание сената (curia), трибуну для речей (поздн. rostra) и место, где сидели иностранные послы (graecostasis) — здания, тесно связанные с политической жизнью Р. и поэтому относимые к седой древности (см. Форум), — то о других общественных постройках светского характера до III в. мы свидетельств не имеем. Нельзя назвать постройкой приспособление для зрелищ в долине между Авентином и Палатином (Circus Maximus). Только когда город вырос, когда у общины появились крупные средства, когда и частные лица приобрели большие состояния, началась в Р. эра общественных построек. Начало им положил Аппий Клавдий проведением первого водопровода через Авентин в торговую часть города (aqua Appia), в 312 г. Через 40 лет возникает новый водопровод (Anio vetus); 150 лет Р. довольствуется этими двумя, пока в конце второго и в первом веках не появляются, один за другим, три новых водопровода. Первое постоянное здание для зрелищ — Circus Flaminius — было выстроено только в 221 г., первые крытые рынки и места для собрания деловых людей и тяжущихся (базилики) — в начале второго века (basilica Porcia — в 184 г., basilica Tulvia — в 179 г., Sempronia — в 171 г.); может быть, еще раньше возник macellum — бойня и мясной рынок. С первым известным нам портиком — porticus Minucia (110 г.), на Марсовом поле — связываются, по-видимому, хлебные раздачи народу. Первый постоянный театр построен был только Помпеем.

Город, окруженный Сервиевой стеной, не раз, конечно, менял свою физиономию. Первоначально большие части городской территории покрыты были рощами; на холмах высились жилища-крепости знатных родов. С развитием демократии они исчезают, и Р. принимает все более и более городской вид. Главные улицы застраиваются домами и лавками; жилища, особенно у реки, быстро переходят за городскую черту, создавая предместья. Аристократия строит обширные дома с садами и парками; границы померия и стен становятся стеснительными. Р. начинает расти вверх, особенно в тех частях, где жил небогатый люд. Возникает тип домов, состоящих из отдельных квартирок (insulae); он господствует и в императорское время. Застраиваются, кроме долин, и склоны холмов. Особенно ценятся склоны Капитолия, Палатина и места, прилегающие к форуму. Общий вид города далеко не привлекателен: узкие, по большей части не мощеные улицы с недостаточной канализацией; на склонах холмов часто ступенчатые тропинки (semitae); улицы все больше и больше суживаются пристройками, главным образом лавок. Плохо построенные дома не раз рушатся, особенно во время частых разливов Тибра и пожаров. Современных аналогий этой стадии развития Р. найти нельзя; нынешние восточные города, походя на древний Р. во всем остальном, не имеют 4 и 5 этажных построек, столь характерных для скученного республиканского Р. В эпоху республики практический ум римлянина направлен более всего на увеличение и выгодное помещение капитала; отсюда постройка наскоро, из наиболее дешевого материала и в возможно большее число этажей. Такой характер строительства был причиной постоянных жалоб населения на гнет квартирной платы, неудовлетворительного состояния города в санитарном и эстетическом отношении и страшной дороговизны мест под постройки. Политическая власть капитала не давала места реформам в этом направлении. В последние смутные годы республики большинству граждан было, притом, не до улучшении условий городской жизни, не до постройки новых общественных зданий и даже не до поддержания старых.

Первые проявления монархической идеи ведут за собой постепенное изменение города. Расширение померия Суллой и постройки Помпея предшествовали деятельности Цезаря и Августа. Целые городки, возникшие у Тибра, на Марсовом поле, за porta Capena, по Аппиевой дороге, необходимо должны были сделаться юридически частями города, в состав которого они фактически входили. Только таким путем можно было создать сносные условия жизни в центре города, отвлечь жизнь на окраины и предоставить более простора для общественных зданий в центре. Цезарь воздвигает новое здание сената и кладет основание новой колоссальной базилике на западной стороне форума, названной его именем. Ему же принадлежит идея создать новую территорию для общественных зданий на Марсовом поле и соединить, рядом построек общественного и религиозного характера, старый город у форума с новым городом на Марсовом поле. Первая из этих тенденций нашла себе выражение в постройке портика для голосований на Марсовом поле (Saepta Julia), вторая — в создании искусственных площадей (fora), в сущности являющихся ничем иным, как периболами (дворами) вокруг центрального храма. Первой из них была Юлиева, с храмом прародительницы Юлиев — Венеры родительницы (Venus Genetrix). Полное осуществление планы Цезаря нашли только при Августе, созданием которого был новый город четырнадцати кварталов (см. Regio). Рим с этого времени теряет свой характер укрепленного города, пространство внутри Сервиевой стены окончательно застраивается, в пределы города входят и предместья. В состав города входят все Марсово поле и значительное пространство между Тибром и Аппиевой дорогой, далее большой квартал за Тибром. Другие предместья были гораздо меньших размеров. Улучшению санитарных условий города, как делу гораздо более трудному, Август мог положить только начало. Оно выразилось в увеличении количества водопроводов тремя новыми и особенно в урегулировании канализации города. На форуме, кроме реставрации и перестройки храмов, курии и Юлиевой базилики, Августу принадлежит постройка храма Цезарю и нового центра политической жизни Р., перешедшей теперь на форум и сосредоточившейся вокруг новой народной трибуны, новых ростр. В pendant к Юлиевой площади возникла соединенная с нею топографически площадь Августа, с храмом Марса мстителя (Mars Ultor), чем сделан был новый шаг к соединению центра с Марсовым полем. На самом Марсовом поле вырастают новые храмы (например, Пантеон, в его первоначальной форме), появляются первые бани (Агриппы), обширные портики, театры (Марцелла и Бальба). К постройкам религиозного характера относится и ara Pacis на Марсовом поле, выстроенная в честь побед Августа в Галлии и Испании. Личной идеей Августа в переустройстве города является создание на Палатине, рядом с реликвиями царского Р., местопребывания новых владык — постройка дворца (Palatium), в связи с которым стоял храм Аполлона и древней Весты. 62 храма обязаны Августу своим восстановлением. Деление города на кварталы и создание особой полиции в лице пожарных (vigiles) содействовало общему упорядочению строительной деятельности и санитарных условий. Коренного изменения в общем характере Р. произойти, однако, не могло, и тип улиц вряд ли сильно изменился; разница была только та, что теперь частные дома богатых граждан получили больше простора, благодаря движению населения к окраинам; вероятно, и цены на земли в городе упали, с исчезновением капиталов, нажитых спекуляцией и с расширением городской территории: иначе трудно понять, откуда могли быть покрыты Августом колоссальные издержки на приобретение мест для его построек. Меняется при Августе и техника домостроительства; для монументальных построек пользуются преимущественно мрамором и травертином; прекратившаяся строительная горячка позволяет и частным владельцам обратить большее внимание на внешность своих жилищ. Почти каждый из последующих императоров расширяет императорский дворец на Палатине. Калигула стремится соединить Палатин колоссальными сооружениями с форумом, специально с храмом Кастора, и с Капитолием, т. е. с храмом Юпитера Капитолийского. Расширение сакральных границ Р., т. е. померия, сделано было и Цезарем, и Августом, но об их деятельности в этом направлении мы не имеем никакого понятия, между тем как аналогичная деятельность Клавдия засвидетельствована пограничными камнями.

Эпоху в жизни города составило правление Нерона, более, однако, в отрицательном, чем в положительном смысле. Ему косвенно или непосредственно обязан Р. тем, что в центре его появилось огромное пространство, свободное от построек. Возникло оно вследствие известного пожара, совершенно уничтожившего кварталы между Палатином и Эсквилином и сильно повредившего другие, особенно центральные части города. Сам Нерон хотел воспользоваться пожаром для осуществления своей идеи расширения палатинского дворца вплоть до Эсквилина, т. е. для создания особого императорского города; но исполнению этой идеи было положено только начало, золотой дом Нерона далеко не был доведен до конца. Печальную картину представлял Р. во время смут, последовавших за смертью Нерона: ряд начатых построек золотого дома по соседству с опустевшим и обгорелым центром и разрушенным Капитолием, в уцелевших домах постои солдат, на улицах постоянные смуты и борьба.

Только с утверждением на престоле династии Флавиев Р. оживляется и вновь поднимается из руин, на этот раз более красиво и целесообразно построенным. Ряд мер полицейского характера меняет вид улиц; о новой распланировке города нет речи, но новые дома имеют более благообразный вид: одной из мер Веспасиана было, например, обязательное снабжение каждого дома портиком, благодаря чему улицы получали вид крытых галерей; примером может служить портик на улице, ведшей мимо Колизея и разрытой только в последние годы. Свободным пространством после пожара Флавии воспользовались для своих монументальных построек. Буржуазный Веспасиан не мог сочувствовать идее нероновского золотого дома; территорией его он воспользовался для ряда колоссальных построек. В долине между Палатином и Эсквилином возник и теперь еще стоящий амфитеатр — Колизей, вокруг него — ряд построек служебного характера; недалеко оттуда, на Целии, вырос колоссальный храм, окруженный портиками и посвященный памяти божественного Клавдия. Веспасиан и в этом храме Клавдия, и в храме Мира, почти примкнувшем к форуму Августа, повторял идею императорских fora. Храм и форум Мира, возникший в связи с прежними площадями, но по направлению к Колизею, а не к Марсову полю, показывает, что Веспасиану желательно было связать центр города с территорией золотого дома. В том же направлении идет деятельность его преемников: Тит воздвигает рядом с Колизеем свои термы, Домициан связывает форум Мира с комплексом площадей первых императоров так называемой проходной площадью (forum transitorium), с храмом Минервы; постройку этой площади заканчивает Нерва.

Деятельность первых императоров блестящим образом довершает Траян; он окончательно связывает ряд императорских площадей с Марсовым полем своей колоссальной площадью (forum Traianum). Создание места для площади потребовало сноса склона Квиринала, препятствовавшего соединению низины форума с Марсовым полем; не меньше труда и затрат потребовало внутреннее украшение площади (см. Форум), в центре которой находились храм приемного отца Траяна и Траянова колонна (см.). С другой стороны Траян продолжал деятельность Флавиев: рядом с термами Тита возникают его термы, гораздо более колоссальных размеров и гораздо более богатые. Главным созданием Адриана был храм Венеры и Р. на Велии, которым закончено было превращение центральной части города в ряд блестящих построек, связывавших форум с Марсовым полем с одной стороны и с площадью у Колизея — с другой. Судя по сохранившимся остаткам, промежутки между храмом Мира и храмом Венеры были заполнены зданиями общественного характера, может быть остатками Нероновского дома, на которых впоследствии возникла колоссальная базилика Константина. За Тибром Адриан выстроил себе мавзолей, существующий еще и теперь в виде крепости св. Ангела; там же возник в это время и новый цирк. Много крупных перестроек Адриан произвел на Палатине, особенно на склоне к форуму и на склоне к via Appia, где ему обязаны своим существованием стадий-палестра и прилегавшие к нему бани, входившие в комплекс новой части дворца. Пантеон, в том виде, в каком он теперь существует, возник всецело во времена Адриана: и ротонда, и купол принадлежат этому времени; об этом свидетельствуют кирпичные штемпели времени Адриана, преобладающие во всем здании. Те же штемпели находятся во множестве и в других зданиях. Деятельность кирпичных заводов Адриана была настолько широка, что целое поколение после него живет заготовленными им материалами. То же надо сказать и о привозных мраморах, наводнивших в это время доки на берегу Тибра. Деятельность Антонина и Марка Аврелия не ознаменовалась выдающимися постройками; последнему принадлежит только погребальное место династии Антонинов около колонны, воздвигнутой в честь Антонина, и pendant к Траяновой колонне (так называемая колонна М. Аврелия). В правление Коммода произошел разрушительный пожар 191 года, потребовавший при Септимии Севере ряда восстановлений и исправлений. В своей монументальной деятельности Септимий следовал Адриану. Все постройки последнего в северо-восточном углу Палатина выросли вверх: и стадий, и прилегавший дворец. У подножия Палатина возникло колоссальное декоративное здание Септизония, а также термы Севера, вероятно незначительных размеров; до нас от них ничего не сохранилось. Импонирующие руины свидетельствуют о великолепии и колоссальных размерах терм Каракаллы в той же части города (см. Термы). Север и Каракалла были последними императорами, строительная деятельность которых сильно изменила физиономию Р.; после них если и возникает новое, то оно только пополняет или скорее переполняет строительную деятельность первых веков империи, не создавая ни новых архитектурных форм и даже не достигая оригинальных эффектов новым применением старых форм. Р. в эту эпоху вполне оправдывал те гимны, которые пелись его великолепию. Если постройки его и не отличались красотой деталей, то они поражали колоссальностью и декоративностью. Даже грубоватые детали терм Каракаллы в надлежащем освещении и на надлежащем расстоянии декоративно безупречны. Декоративный блеск вызывался главным образом материалом: разноцветными мраморами античных зданий жила строительная деятельность пап, бронза памятников служила предметом грабежа начиная с V до XVI вв.; наконец, памятники искусства наполняют собой и до сих пор сотни общественных и тысячи частных собраний.

Монументальный характер придавала Риму масса общественных построек. Наиболее характерными для Р. являются следующие архитектурные формы, повторявшиеся и варьировавшиеся на массу ладов: во-первых, так называемые императорские площади, т. е. храмы с большим периболом со множеством почетных памятников и произведений искусства: статуй, и конных, и пеших, и на колесницах; колонн — простых и с изображениями; бюстов в нишах; жертвенников и алтарей; изображений богов, по большей части греческого происхождения, и т. д. Здесь, на этих площадях, сидели императорские чиновники в своих канцеляриях; здесь же помещались архивы и библиотеки. Под понятие императорской площади подходит и ряд зданий, не носивших этого технического имени; тот же характер имеют многие храмы, например храм Аполлона на Палатине — настоящий музей произведений греческого ваяния, рядом с которым имелась обширная библиотека, — храм Венеры и Р. на Велии, храм Клавдия на Целии и другие; и Капитолий был в сущности выразителем той же архитектурной формы. Близко подходили к ней и многочисленные портики, наполнявшие в особенно большом числе Марсово поле. Это — такие же площади, только без центрального храма; здесь также помещались канцелярии и другие общественные учреждения, а иногда и торговые заведения. Эти портики и площади можно считать дальнейшим развитием той идеи, которая осуществлена была в республиканской базилике; недаром между базиликами Августа и Константина лежит только одна базилика Траяна, составная часть его форума. Портики часто входили в состав комплекса зданий, соединенных с театрами. Число последних со времени Августа не увеличилось; продолжали существовать все те же три — Помпея, Марцелла и Бальба, все на Марсовом поле. Увеличилось число других зданий для зрелищ: постоянно расширялся большой цирк, поднимаясь все дальше и дальше по склонам холмов; под конец своего существования он вмещал колоссальное число зрителей, сильно утрированное, однако, в литературном предании. Рядом с ним продолжал существовать Фламиниев цирк и возникали за Тибром цирки Калигулы и Адриана. Греческие упражнения нашли себе приют в стадии Домициана на Марсовом поле. Только избранная публика имела доступ в дворцовый стадий на Палатине. Гладиаторские игры устраивались в большом амфитеатре Флавиев; для гвардии существовал особый амфитеатр, в восточной окраине города (amph. Castrense). Для морских гладиаторских боев был устроен ряд навмахий, все почти за Тибром; точнее известна одна из них, вырытая Августом. Чем-то новым в архитектуре древнего мира были и императорские термы, как по соединению обычных греко-римских банных помещений с музеями, библиотеками, палестрами, так и по исполнению. Такое соединение вызвало к жизни громадные здания, где римская архитектура, с ее сводами и куполами, покрывающими колоссальные пролеты, нашла наиболее полное развитие. По всему Р. раскинулись эти термы: на Марсовом поле — термы Агриппы и Нерона, на Квиринале — Константина, на Виминале — Диоклетиана, у Эсквилина — Тита и Траяна, у Авентина — Севера и Каракаллы, все больше на окраинах города, так как там только можно было найти необходимое пространство для этих великанов. Не уступали в великолепии общественным зданиям и многие частные дома знатных людей, стекавшихся в центр империи. Особенное значение для общего характера города имели, однако, не столько эти дома, сколько сады императоров и частных людей — городские виллы, покрывавшие все окраины города, особенно соседний Марсовому полю холм садов (collis hortorum, ныне Monte Pincio). Их легче всего представить себе путем сравнения их с подгородными и загородными виллами, например виллой Адриана или виллами знати Возрождения: то же богатство воды в фонтанах, нимфеях, гротах, та же подрезанная зелень, те же десятки павильонов и других мелких зданий, возникавших по капризу владельцев. Наряду с блестящими общественными и частными зданиями продолжал царствовать в Р. прежний тип многоэтажных домов с сотнями отдельных квартир, где ютился бедный и средний класс. Нижние этажи заполнялись лавками, мастерскими, кабачками и т. п. заведениями. Все это было широко открыто на улицу, все делалось на виду у проходящих, как и теперь, например, в Неаполе. Улицы оставались узкими, тесными и грязными, хотя безобразиям республиканского Р. и был положен конец. Все улицы вымощены, некоторые регулированы, везде правильная канализация, везде обилие воды, которую несут в город 19 водопроводов. Улицы обрамлены портиками; от времени до времени возвышаются над ними мраморные триумфальные арки, образцами которых служат для нас арки Тита, Константина, Севера. Сотни частных бань удовлетворяют потребностям, для которых недостаточными оказываются термы. Оживленная торговая и деловая жизнь продолжает кипеть на рынках и особенно на берегу Тибра, где один за другим вырастают императорские и частные склады и магазины; здесь выгружают все то, что шлют в Р. провинции, особенно Восток — Египет, Сирия, Малая Азия, Индия. Главную роль играют хлебные склады, где хранились запасы для прокормления римской черни; рядом с ними огромное пространство занимали склады мрамора и строительных материалов (теперь marmorata). Сотни магазинов имелись для других предметов; так, например, в horrea (для бумаги и для перца) заняты были тысячи рабочих и около них возникает особый большой рабочий квартал. Здесь Тибр служит главной торговой артерией; выше он отделяет новый, затибрский квартал от старого города; через него перекинуто 8 мостов, из которых императорами построены мосты Aurelius (M. Аврелий), Aelius (Адриан) и Probi (Проб). За пределами города, по главным дорогам, раскинулись гробницы богатых и бедных людей и виллы горожан. Таков был вид города в III в. после Р. Х.

С III в. строительная деятельность слабеет; только изредка слышно о новых постройках, и то на них идет обыкновенно материал разрушающихся старых. Из новых зданий замечательны только термы Константина и Диоклетиана; базилика Константина у священной дороги, храмы Солнца Аврелиана на Палатине и Марсовом поле. Постепенное расширение померия после Клавдия приближает его все более и более к действительным границам города (точно засвидетельствованы расширения при Веспасиане и Адриане); только Марсово поле, где собирается войско перед триумфом и где покоится прах Августа и Антонинов, остается вне померия. Действительной границей является таможенная черта, совпадающая с предельной линией Адриановского померия везде, кроме Марсова поля. В конце III в., при Аврелиане и преемнике его Пробе, граница была фиксирована укреплениями; Р. вновь сделался укрепленным городом. Новые укрепления охватывали весь город с его затибрской частью. Они совпадали с таможенной линией и отчасти с границей померия, но во многих случаях в пределы стены были введены и гробницы (пирамида Цестия у Остийских ворот и Еврисака у porta Labicona, теперь Maggiore). Стена сохранилась и до нашего времени почти на всем своем протяжении. Выстроена она очень прочно; сзади внешней стены (кирпичной, как и все другие постройки), в 1,33 м, идет ряд соединенных арками столбов, связанных со стеной сводом, над сводом зубцы, вся толщина 3,80 м, высота 16 м; от времени до времени четырехугольные башни; в стене 14 ворот, фланкированных круглыми башнями. С IV в. начинается история разрушения Р. Хотя покинувшие Р. императоры продолжают поддерживать отдельные здания, но эти реставрации — только исключения; большинство общественных зданий медленно разрушается. Только Теодорих попробовал было развить широкую реставраторскую деятельность, но она помогла ненадолго. Разрушению зданий сопутствовало похищение из них украшений из бронзы, мрамора и другого дорогого материала. В этом Византия соперничает с Аларихом и Гензерихом. Окончательный удар Р. нанесло взятие его Тотилой в 546 г. Старые здания, за исключением тех, в которых нашли себе приют христианские церкви, беспрепятственно разрушаются. Разрушению помогает грабеж ценных материалов, а также строительная, хотя и небольшая, деятельность в пределах самого города.

ДРЕВНИЙ РИМ.

О численности населения Р. в республиканскую и императорскую эпохи нет точных сведений — Белох (в сочинении "Die Bevölkerung der griechisch. römischen Welt", 1886) определяет население Р. во времена Суллы в 400 тыс., а в II—III вв. после Р. X. в 800 тыс. человек.

Литература. H. Jordan, "Topographie der Stadt Rom im Alterthum" (т. I, 1878; т. II, 1871); О. Gilbert, "Geschichte und Topographie der Stadt Rom im Altertum" (I, 1883; II, 1885; III, 1890); O. Richter, "Topographie der Stadt Rom" (в III т. Iw. Müller, "Handbuch der Klassischen Altertumswissenschaft", Нёрдлинген, 1889; вскоре ожидается второе, значительно дополненное издание); Hülsen et Kiepert, "Formae urbis Romae antiquae accedit nomenclator topographicus" (Б., 1896). В этих общих трудах — литература по специальным вопросам.

М. Ростовцев.

Взятый и разграбленный в 410 г. Аларихом, Рим в 452 г. увидел под своими стенами Аттилу, но спасен был красноречием своего епископа, Льва I. В 455 г. придворные смуты привлекли в Рим вандалов, которые предали город грабежу и особые опустошения произвели в церквах. Вслед затем престолом западно-римских императоров стал распоряжаться Рицимер, дружины которого, при смене одного императора другим, также не упускали случая пограбить. Наконец, в 476 г. герул Одоакр низложил последнего западно-римского императора, но скоро в свою очередь уступил место остготу Теодориху. При Одоакре и Теодорихе управление городом сохранило прежние внешние формы: во главе его по-прежнему стоял сенат; представителем короля, большей частью жившего в Равенне, был префект. В войне Византии с остготами (536—552) Рим шесть раз подвергался осаде и переходил из рук в руки. Готские цари, чтобы удержать в повиновении столицу, брали многочисленных заложников, но население, ненавидевшее еретиков-варваров, тянуло к православной Византии, и заложники гибли: однажды были перебиты все сенаторы, в другой раз готы казнили 300 молодых людей из самых знатных фамилий. При Тотиле была избита значительная часть населения; остальные жители Р. были выведены из города и размещены по тюрьмам Кампании, так что в бывшей мировой столице целых 40 дней бродили одни только волки. К концу войны население Р. уменьшилось до 30—40 тыс. человек. Руководящую роль среди населения, вместо большей частью погибшей римской знати, стало играть многочисленное духовенство, со своим епископом во главе. В положении последнего значение местное переплеталось с универсальным, и одним поддерживалось другое.

В течение последующих двух веков (570—750), когда значительная часть Италии отторгнута была от Византии лангобардами, а представители равенского экзарха сводили свое управление Р. к выколачиванию податей, папы стали играть первенствующую роль в светских делах города, сначала в качестве богатейших собственников и благотворителей населения, страдавшего от наводнений, чумы и голодовок. На основании полномочия, которое Юстиниан предоставил местным епископам по отношению ко всему управлению в провинциях, папа Григорий I присвоил себе право высшего надзора за действиями правителей. Античный Р. создал идею объединенного и организованного для мирной жизни человечества; церковь освятила эту идею, воплощением которой остался тот же Р., причем культурное значение мировой столицы усугубилось предполагаемым апостольским происхождением кафедры св. Петра и обилием святынь и мощей, для поклонения которым издревле стекались пилигримы со всех концов христианского мира. В процессе возвышения папства престиж "вечного" города, сделавшегося "священным", сыграл видную роль. Если еще в начале VIII в. папа Григорий II смотрел на фактическое пользование политической властью в Р., как на результат временных условий, то при его преемниках эта точка зрения сильно видоизменяется. Поставленные между византийцами, которые были слишком слабы, чтобы защитить Италию от варваров, но достаточно сильны, чтобы угнетать церковь, и лангобардами, которые и по принятии христианства постоянно стремились захватить Р. (см. Лангобарды), папы стали усматривать в политической власти залог независимости церкви. Положение их сделалось крайне критическим при императоре Льве III, пытавшемся силой поддержать в Италии эдикты, направленные против иконопочитания. Когда иконоборство пало, вместо номинального подчинения слабой Византии, Риму стало угрожать реальное господство лангобардского короля. Папы обратились к помощи франков. Пипин Короткий, явившись в Италию, сделал папу государем церковной области (см.), столицей которой стал Р. Предоставив Пипину довольно неопределенные права римского патриция и защитника церкви, папа продолжает, однако, признавать номинальное главенство над Р. за византийским императором.

Окончательно порывается связь Р. с Византией лишь в 800 г., при венчании Карла Великого императором римским. К той же эпохе относится и появление подложного вена Константинова (см.). Правительство папы составляли 7 главных сановников, имевших право суда в сфере своего управления. Кроме того, при папском дворе состоял обширный штат разнообразных должностных лиц, имевших приблизительно такое же значение, как и византийские придворные. Это была аристократия клира, имевшая огромное влияние на папские выборы. Следующее место занимала светская аристократия, по-видимому — военного происхождения. В эпоху борьбы с лангобардами римское население получило военную организацию; во главе его стояли герцоги (duces), сначала византийские, потом местные. Военные должности сделались наследственными и положили начало дворянству. Третьим сословием, участвовавшим в выборах пап, был народ, т. е. городская милиция, распределенная по кварталам, и цехи, на которые она опиралась. Когда папы сделались светскими государями, в высших сословиях тотчас стало обнаруживаться стремление к власти. Опасность зависимости св. престола от светской и духовной аристократии чрезвычайно усиливалась непотизмом: будучи не наследственными, а выборными государями, папы стремились сделать как можно больше для своих родственников и награждали их и церковными должностями, и церковными имуществами. Эти случайные принцы папской крови желали сохранить свое положение и при преемнике своего благодетеля и, в случае надобности, подчинить его своему влиянию или даже низвергнуть с трона. Сделавшись игрушкой в руках римской знати, св. престол не находил опоры и в низших классах населения: независимая от знати, чернь не чувствовала уважения к дворянским креатурам на престоле св. Петра. При смерти каждого папы народу отдавали на разграбление папский дворец; поэтому, смерть папы встречалась с необычайной радостью и сопровождалась народным праздником, вроде карнавала. Римская теократия могла обратиться в аристократическую олигархию, но этому помешали непрерывные раздоры среди знатных фамилий. Иногда среди дикой анархии свирепых баронов выделялась какая-нибудь личность, которая на более или менее продолжительное время захватывала власть в Р.; тогда папы из игрушки олигархии делались орудием тирании. Так, в Х в. три женщины — Феодора (см.) и ее дочери Марозия (см.) и Феодора, благодаря родственным и другим связям, приобретают огромное влияние в Р. Это были безграмотные красавицы, легкомыслие которых не мешало им распоряжаться по произволу престолом св. Петра. Сын Марозии, Альберик, захватив в свои руки господство над Р., заточил в тюрьму мать и лишил светской власти брата-папу. В течение 20 лет Альберик, в звании "князя и сенатора всех римлян", неограниченно правил Р., держа в строгом повиновении пап, сохранивших только духовную власть. В нравственном отношении Альберик стоял несколько выше общего уровня римской знати, и на апостольской кафедре прекратились на некоторое время вопиющие безобразия. Альберик успешно отражал неоднократные нападения на Р. арелатского короля Гуго и его преемника Беренгара; в 951 г. он отклонил желание германского короля Оттона I быть коронованным в Р. Перед смертью (954) Альберик заставил римлян поклясться в том, что они изберут папой его сына Октавиана. В 955 г. последний вступил на папский престол под именем Иоанна XII и вновь соединил в одних руках духовную и светскую власть. Теснимый римской знатью (среди которой выделялись тогда графы Тускуланские) с одной стороны, и итальянским королем Беренгаром II — с другой, Иоанн XII призвал на помощь германского короля Оттона I, который явился в Р. и в 962 г. коронован был императором. Римляне поклялись представлять избираемого им папу на утверждение императора; светская власть римского епископа была поставлена под надзор императорских чиновников. Оттон I искренно стремился к возвышению папского авторитета, но римская знать упорно возводила на престол св. Петра людей безнравственных и ничтожных. Император, опираясь на право и силу, низвергал недостойных пап и возводил на их место благочестивых людей, которых римляне, однако, не признавали. При Оттоне I и его сыне происходит упорная однообразная борьба, заливавшая Р. потоками крови. Поставленные императорами папы держатся только до тех пор, пока в Р. остается немецкое войско; с удалением императора папу низвергают и, если он не спасается бегством, сажают в тюрьму, где подвергают задушению или голодной смерти. Возвращается император — и такая же судьба постигает выбранного римлянами папу, а его избиратели подвергаются жестоким репрессалиям. Чтобы положить конец этой бесконечной смуте, император Оттон III переселился в Р., объявил его столицей империи, построил себе дворец на Авентине, завел гвардию и придворный штат в римско-византийском вкусе и назначил республиканских чиновников для города. В этом романтическом эпизоде со всей силой проявилось обаяние, окружавшее Р. в представлениях средневекового общества. Оттон III называет Р. "главою мира, золотым городом". Он обращает свои указы к senatus populusque romanus; воображая, что обратил Германию в римскую провинцию, хвалится тем, что дал римлянам страну, куда не ступала нога их предков; вручая магистрату, облеченному судебными полномочиями, кодекс Юстиниана, он говорит: "по этой книге суди Р. и вселенную". Древней республиканской святыне, Капитолию, оказывалось особое уважение: на священный холм все, не исключая и императора-"монократора", могли входить только в белом одеянии. Предав позорной казни папу Иоанна XVI, избранного римской знатью, и с большой жестокостью подавив восстание, руководимое домом Кресченцио (998), Оттон III возвел на св. престол своего бывшего учителя, знаменитого Герберта (см.). Вскоре, однако, римские бароны, воспользовавшись восстанием против Оттона его немецких вассалов, изгнали его из новой столицы.

После смерти Оттона III (1002) немецкие императоры, занятые домашними делами, не могут отдавать много времени Р., и в последнем устанавливается неограниченное господство римской знати, возводящей на престол св. Петра своих ставленников. Дело дошло до того, что в Риме одновременно жили три первосвященника, поддерживаемые разными партиями. Опустошенные и частью развалившиеся здания древности были римскими баронами перестроены в укрепленные замки, из которых они безнаказанно производили всякие бесчинства. В 1046 г. император Генрих III прогнал всех трех пап и стал замещать римский престол помимо римской знати. Вскоре папство, руководимое Гильдебрандом, настолько окрепло, что уже в 1059 г. могло провести закон, которым выборы папы предоставлены были коллегии кардиналов, где бы она ни собралась. Этот закон существенно нарушал права римского населения и привилегии императоров. Римская знать и немцы, недавно еще враждовавшие между собой, соединились для борьбы с реформой; Р., а вместе с ним и вся Италия, впервые разделился на две партии — императорскую и папскую. Низшие классы римского населения приняли сторону пап и в 1075 г. освободили Григория VII из-под власти Ченчио, который, став во главе мятежной знати, не останавливался ни перед какими насилиями над личностью папы. В 1083 г. Генрих IV завоевал Р. и заточил Григория в замок св. Ангела, но последний призвал на помощь норманнов, под предводительством Роберта Гюискара; они освободили папу, но предали Р. опустошению и грабежу (1084), во время которого город и его памятники античной древности пострадали более, нежели за всю эпоху великого переселения народов. С этого момента Р. начинает походить на развалины; целые кварталы древнего (южного) города остаются необитаемыми. При преемниках Григория VII Р. часто становится ареной борьбы между приверженцами пап и антипап и впадает в полную анархию, сопровождаемую жестоким угнетением народа со стороны знати. Наконец, Урбан II, поддерживаемый фамилией Пиерлеоне, одержал победу и вступил в Р. Геласий I вновь сделался (1118 г.) жертвой жестоких оскорблений со стороны знати, предводимой Ченчио Франджипани и стоявшей на стороне императора. Фамилии Пиерлеоне и Франджипани боролись за руководящее влияние на папские выборы; в 1130 г. эта борьба привела к одновременному выбору двух пап. В течение 8 лет папы Аналект II (Пиерлеоне) и Иннокентий II оспаривали друг у друга тиару.

В XII столетии в Р. проникает освободительное движение, которое столетием раньше увенчалось успехом в городах Северной Италии, встречавших поддержку в папах, за что города, в свою очередь, помогали папам в их борьбе с императорами. Но, поддерживая освободительные стремления в Ломбардии, папы вели с ними ожесточенную борьбу в Р. Священный город вообще значительно отстал от своих северных соседей. В нем промышляли, главным образом, реликвиями и спекулировали за счет благочестия богомольцев; не купец и промышленник стояли в Р. на первом плане, а монах и священник; римское население имело репутацию хищности, грубости и продажности. Высшие классы не были замкнутым сословием, сплоченным общими интересами: получение лена от папы или императора могло сделать бароном всякого гражданина. К тому же римская знать была обессилена внутренними распрями, а также борьбой с папами и императорами, и оказалась не в силах отстоять аристократический режим, когда граждане соединились с мелким дворянством. Революция 1143 г. преобразовала Р. в самостоятельную городскую коммуну, во главе которой поставлен был "священный сенат", из простых граждан. Новое правительство декретировало отмену светской власти папы в Р. Папа Луций II соединился со знатью и пытался силой овладеть сенатом, но был убит при осаде Капитолия. Политическая революция получила поддержку в церковной: Арнольд Брешианский (см.), выступив церковным реформатором, проповедовал против светской власти папы, и под его влиянием провозглашена была в Р. республика. Папа Адриан IV наложил на Р. интердикт, требуя выдачи Арнольда, в которой римский сенат не имел мужества отказать. Но и после казни Арнольда (1155) римляне продолжали противиться папе, поддерживаемому императором. Вступить в Р. Адриану IV удалось лишь в конце 1156 г., после того как он заключил с сенатом договор, в силу которого римская община сохранила право иметь свое особое войско, особые финансы и постановлять самостоятельные решения по вопросу о войне и мире. Во время борьбы Фридриха I с папой Александром III римское войско потерпело под Тускуланом решительное поражение (1167), после чего папа бежал из Р., а римский сенат подчинился императору. В 1178 г. Александр III торжественно вернулся в Р.; светская власть папы вновь упрочилась. Иннокентий III (1198—1216) обуздал римскую знать, а городские учреждения Р. превратил в органы папского правительства.

Во время борьбы между папством и императором Фридрихом II римляне, в 1234 г., сделали попытку восстановить свои вольности и изгнали папу Григория IX, присоединив к городской общине и ближайшие окрестности Р.; но папа примирился с императором и с помощью последнего в 1235 г. принудил римлян к повиновению. Когда Иннокентий V, в 1244 г., вновь покинул Р., римляне стали избирать главу города из иноземных князей и дворян. Так, в 1252—55 и 1257—58 гг. сенатором Р. был энергичный Бранкалеоне дельи Андало, уроженец Болоньи, с беспощадной суровостью обуздывавший бесчинства знати. Он предписал срыть 140 дворянских замков, отчасти перестроенных из зданий античной древности, причем уничтожены были и эти последние. После смерти Андало возобновилась ожесточенная борьба партий: гибеллины признали сенатором Манфреда сицилийского (1261), гвельфы — Карла анжуйского (1263). Последний в 1264 г. занял Капитолий и до 1266 г., а затем снова с 1268 до 1278 гг. с большой строгостью управлял Р., действуя, большей частью через посредство особого представителя — просенатора. С тех пор должность сенатора замещалась по усмотрению папы. В 1300 г. папа Бонифаций VIII решил восстановить языческий обычай праздновать начало нового столетия торжественными церемониями. Было возвещено, что посетившие в течение этого года римские базилики св. Петра и Павла получат полное отпущение грехов. Папское воззвание имело необыкновенный успех: говорят, что ежедневно входило в Р. и выходило оттуда 30000 богомольцев, которых ежедневно насчитывалось в городе до 200000.

Когда резиденция папы была перенесена в Авиньон (1309), в Р. вновь вспыхнула ожесточенная борьба между знатью и гражданами; город беднел и все более и более приходил в упадок. Попытка Риенци (см.) возродить древнеримскую республику сначала имела успех, но очень скоро обнаружилась вся эфемерность этой республики, и сам Риенци кончил тем, что сделался ничтожным мягкосердечным тираном (1354). Кардинал Альборнос, как назначенный папой сенатор Р., к 1362 г. окончательно восстановил светскую власть папы. В 1367 г. папа Урбан V вернулся в Р., представлявший тогда картину полного упадка. Великий раскол западной церкви (см.) вновь вовлек Р. в борьбу пап и антипап. В городе свирепствовали кровавые распри между фамилиями Колонна и Орсини; несколько раз город был взят Владиславом неаполитанским.

Спокойствие в Р. водворилось окончательно лишь при Евгении IV (1431—1447). Со времени Николая V (1447—55) Р., благодаря притягательной силе памятников античной древности и заботам пап, становится центром Возрождения. В Р. стекаются архитекторы и живописцы, реставрируются городские стены, мосты, колодцы, церкви, начинается перестройка Ватикана, кладется основание ватиканской библиотеке, выравниваются и мостятся улицы. Самый город, который в XIV столетии не выходил за пределы узкой полосы вдоль реки, распространяется и на Марсово поле. Пий II, под страхом церковных и светских наказаний, запретил повреждение античных памятников. При Павле II появились в Р. первые типографии. Сикст IV воздвиг много великолепных сооружений (Ponte Sisto, сикстинская капелла, госпиталь Св. Духа, много церквей), расширил улицы и предписал убрать с домов башенки и передние навесы, опиравшиеся на колоннах, от чего совершенно изменилась прежняя средневековая физиономия города; застройка Марсова поля распространилась до Корсо. При Александре VI Браманте выстроил несколько великолепных дворцов, Пинтуриккио украсил Ватикан своею живописью, Микеланджело впервые посетил Р. При Юлии II начат постройкой новый собор св. Петра, по планам Браманте; Микеланджело поручено расписать сикстинскую капеллу; в 1508 г. призван в Р. Рафаэль, для продолжения работ по украшению ватиканских палат. При Льве Х сооружение собора св. Петра поставлено было под руководство Рафаэля, который в то же время назначен был главным смотрителем за монументальными памятниками древнего Р.; тогда же Рафаэль составил композиции картин для своих знаменитых лож (см.). Папы и князья церкви не только покровительствовали изучению классической древности, но и сами занимались изысканиями в этой области; все церковное управление как бы приняло девизом слова, приписываемые Льву X, что "христианство — доходная басня", долженствующая доставлять средства к возрождению языческого искусства, восстановлению языческой мудрости и возведению Р. на степень великолепнейшей столицы. Папский двор считался самым веселым в Европе; на улицах Р. царил непрерывный карнавал папских потешников. В духе Льва Х действовал и Климентий VII. При нем Микеланджело нарисовал в сикстинской капелле картину Страшного суда, Перуцци сооружал великолепные дворцы. Этот блестящий период закончился взятием и разграблением Р. в 1527 г. немецко-испанскими войсками Карла V. По словам недавно изданной рукописи (D. Gnoli, в "Archivio della Societa romana", 1894), в 1526 г. считалось в Р. 55035 жителей.

При Павле III гуманизм, с его преклонением перед классическим язычеством, был изгнан из Р., но искусство, поскольку оно содействовало возвеличению церкви, продолжало еще пользоваться покровительством: Микеланджело разрабатывал проекты дворцов Капитолия и купола собора св. Петра, модель которого была закончена в 1558 г. при Павле IV. Пий V доставил полное торжество строгой церковности, запретил публичные представления, ввел строгую регламентацию нравов и поставил ее под суровый надзор инквизиции. При Григории XIII город стал расширяться к востоку. Решительное влияние на развитие Р. имело правление Сикста V (1585—90). Он заботился об обеспечении безопасности, устраивал фабрики, проявил большую строительную деятельность (Аква Феличе, ватиканская библиотека, Квиринал, завершение купола св. Петра), но вместе с тем и грубый фанатизм по отношению к памятникам античной древности. При нем в застроенную часть города включена была обширная площадь, простирающаяся от Пинчио, через Квиринал и Эксвилин, до Целия. В течение XVII в. постепенно заполнялась постройками городская площадь, намеченная Сикстом V. При его преемниках работали еще в Р. великие художники — Карраччи (фрески во дворце Фарнезе), Караваджо, Г. Рени, Доменикино, Гверчино, Мадерна, Бернини и др. Благодаря своим традициям и сокровищам искусства, Р. оставался сборным пунктом для выдающихся художников всех стран, но в самом римском населении, под гнетом папского деспотизма, погасли всякие проявления свободной духовной жизни. Громадные состояния сосредоточивались в руках нескольких знатных фамилий (Фарнезе, Альдобрандини, Боргезе, Барберини, Лудовизи, Памфили); народ бедствовал и погрязал в невежестве и лени. Тем не менее, число жителей Р. к 1656 г. возросло до 120000 человек.

Некоторое оживление в общественную жизнь Р. вносили лишь богомольцы и вообще иностранцы, которые особенно усердно посещали Р. в XVIII столетии, служа крупной статьей дохода для городского населения. При Клименте XI впервые стали производить раскопки на Палатине. Климент XII и Бенедикт XIV вновь стали украшать Р. произведениями архитектуры; при последнем возросло и число художественных коллекций. Климент XIV, по инициативе Винкельманна, жившего в Р. в 1755—67 гг., основал Museo Pio Clementino. Вмешательство папы в революционные войны привело к миру в Голентино (19 февраля 1797 г.), в силу которого Ватикан и Капитолий лишились драгоценнейших сокровищ искусства. В феврале 1798 г. французские войска, под начальством Бертье, заняли Р. Идеи французской революции находили в Р. приверженцев в средних и промышленных классах; масса бедного люда, как и многочисленные лица, заработки и доходы которых зависели от церкви, были на стороне папства и духовенства. И среди последнего существовала, однако, партия реформ, руководимая епископом пистойским Риччи: она требовала большей независимости для духовенства и осуждала присвоение папским престолом неограниченной власти. В общем, французы, при своем вступлении в Р., нашли город готовым к революции. 15 февраля возбужденная толпа собралась на форуме и, водрузив перед Капитолием дерево свободы, объявила отмену папской власти и учреждение республики, немедленно признанной Бертье. От папы потребовали отречения от светской власти: он отказался и был вывезен из Р. Для римской республики выработана была конституция по образцу действовавшей тогда во Франции, но с внешними атрибутами древности. В освобожденном Р. начался систематический грабеж, направленный на произведения искусства и производившийся не столько солдатами, сколько агентами и поставщиками, присланными французским правительством. Из музеев, папской резиденции и дворцов многих знатных лиц было расхищено все, что могло быть унесено; срывали даже стенные фрески. Вскоре, однако, движение австрийского генерала Мака на Р. заставило французов очистить город; 26 ноября 1798 г. он занят был неаполитанским королем Фердинандом. Восстановление религии отпраздновано было водружением громадного креста на месте дерева свободы, потоплением нескольких евреев в Тибре и многочисленными казнями. В сентябре 1799 г. неаполитанцы очистили Р., а вслед затем вернулся в свою резиденцию папа Пий VII.

В 1808 г. Наполеон присоединил к французской империи всю папскую область, сделал Р. своей второй столицей и провозгласить своего сына королем римским (1811). Эпоха французского владычества ознаменована значительным развитием городского благоустройства: нищенство было искоренено, много сделано для освещения улиц и т. п. Тогда же стали производить раскопки по строго научному плану. По возвращении в Р. Пия VII (2 мая 1814 г.) восстановлен был прежний политический строй. Льву XII и Григорию XVI удавалось поддержать в Р. наружное спокойствие, но для достижения этой цели они не останавливались перед самыми крутыми мерами. Новая эра наступила с вступлением на папский престол Пия IX (июнь 1846 г.). Первым действием нового папы было обнародование всеобщей амнистии за политические преступления. Городу дано было новое муниципальное устройство; всем гражданам Р. разрешено было записываться в гражданскую гвардию. Возбуждение достигло своего апогея, когда папа стал как бы во главе стремления к объединению Италии, выступив против Австрии. Вскоре, однако, выяснилось, что надежды на папу преувеличены. Пий IX вручил власть Пеллегрино Росси, итальянскому патриоту старого типа, которого одинаково ненавидели как в клерикальных и реакционных кружках, так и среди республиканцев. 15 ноября 1848 г. Росси, отправляясь на открытие палаты, был убит на улице неизвестным лицом. Приведенный в ужас этим преступлением и последовавшим затем нападением на папский дворец, Пий IX убежал в Гаэту. В Р. провозглашена была республика (6 февраля 1849 г.) и образовано национальное собрание, исполнительным органом которого явился триумвират из Мадзини, Саффи и Армеллини. Вновь образованное правительство стало заботиться о внутреннем устройстве республики (секуляризация церковных имений, раздача их крестьянам в аренду мелкими участками, устройство даровых квартир для бедняков). Движение австрийских войск на Р. для восстановления папской власти побудило Францию поспешить вмешательством в дела Р.; в апреле 1849 г. появился под Р. французский корпус, под начальством Удино. Главное руководство обороной города вверено было Гарибальди. Полк ломбардских волонтеров, ускользнувший от австрийской армии после катастрофы при Новаре, явился сражаться за свободу в Р. Со всех концов полуострова сошлись на улицах Р. изгнанники; отчаяние их придало римскому народу энергию и решимость, на которые его давно уже не считали способным. Даже остатки папской гвардии приняли участие в обороне Р. Удино, со своим 7-тысячным корпусом, не снабженным тяжелой артиллерией, очутился перед городом, все еще сильно защищенным своими старинными укреплениями, и перед неприятелем, в два раза превосходившим их числом. Он атаковал Р. 30 апреля, но был отражен на всех пунктах и отступил к Чивита-Веккии. Получив сильные подкрепления, Удино 4 июня занял позиции, необходимые для правильной осады Р., и 14 июня открыл огонь тяжелой артиллерии. Гарибальди и его товарищи храбро защищали город до конца месяца, когда дальнейшее сопротивление оказалось невозможным. 3 июля французы вступили в Р.; 14 июля Удино формально объявил о восстановлении в Р. папской власти. Представления Луи-Наполеона о необходимости либерального режима были папой оставлены без внимания. Комиссия из трех кардиналов, посланная в Рим папою для управления государством, восстановила инквизицию. В апреле 1850 г. папа вернулся в Рим. Опираясь на французский оккупационный корпус и на вновь организованное собственное войско, папское правительство держало Рим в рабском подчинении. Кое-что оно, впрочем, сделало для городского благоустройства: устроен был телеграф, сооружены железные дороги, соединившие Р. с Чивита-Веккией, Неаполем и Флоренцией, введено газовое освещение. Производились и обширные раскопки, из которых наиболее важны исследования катакомб, предпринятые под руководством де-Росси.

Когда в 1861 г. вся Италия, за исключением Р. и Венеции, соединилась под властью Виктора-Эммануила, итальянский парламент объявил Р. будущей столицей государства; но Наполеон III дорожил дружбою клерикалов, а итальянское правительство не находило возможным действовать против воли Франции. В 1862 г. Гарибальди призвал своих приверженцев к походу на Р., окончившемуся взятием Гарибальди в плен при Аспромонте. В сентябре 1864 г. заключена была конвенция, в силу которой Виктор-Эммануил обязался защищать папскую территорию от всякого внешнего нападения, а Наполеон — в двухлетний срок очистить Р. К концу 1866 г. французский гарнизон удалился из Р. Осенью 1867 г. Гарибальди опять вторгся в папскую область, направляясь на Р.; но на помощь папской армии немедленно явился французский отряд, разбивший гарибальдийцев под Ментаной. Только после объявления франко-прусской войны французские войска, занимавшие Р. в течение 21 года, с небольшим перерывом в несколько месяцев, выступили из папской области. 20 сентября 1870 г. итальянские войска, под начальством генерала Кадорны, заняли Р. и, после плебисцита (см. Италия), резиденция пап сделалась столицей Итальянского королевства. Итальянское правительство стало производить систематические раскопки на Палатине и forum romanum. Присоединение Р. к Итальянскому королевству привело к его расширению; но великолепные кварталы времен Ренессанса уступили место однообразным, безвкусным улицам. Заняв Р., савойская династия нравственно его далеко не покорила. Правда, занятие это опиралось не на одну только материальную силу, но и на национальное стремление итальянского народа, на желание самих римлян ввести у себя свободные учреждения, какими пользовалась уже вся остальная Италия. Тем не менее, сильное меньшинство итальянского народа признает необходимость для папы политически независимой территории. Католические публицисты находят ныне для этого достаточным одного города Р. (или хотя бы части его), стоя, таким образом, на точке зрения д'Азелио и известного памфлета "Папа и конгресс" (1859), написанного по внушению Наполеона III. Они выступают против учения о том, что Р. — естественная столица Италии. Р. в свое время был столицей мира, затем он стал столицей христианства; делать Р. столицей одного народа — значит умалять его всемирное значение. В коренных римлянах (Romani di Roma) давно уже угас энтузиазм, с которым встречено было в 1870 г. вступление в Р. итальянских войск. Гнет папского управления забыт; осталось воспоминание о блеске церковных празднеств, о десятках тысяч иностранцев, приезжавших в Р., чтобы видеть торжество папского служения, об умеренности налогов, о развлечениях, которые доставляла народу римская знать. Для этой знати, поддерживающей деятельные сношения с Ватиканом, итальянский король в Р. как бы не существует. Не сближаются с итальянским правительством и некоторые другие влиятельные элементы римского населения. Когда явившиеся в Рим "итальянцы" захватили в свои руки академию Линчеев, назвав ее королевской, 14 членов этой древнейшей в Европе академии наук тотчас же ее оставили и образовали другую, которая называется папской (pontificia) и продолжает труды прежней.

Ср. Gregorovius, "Geschichte der Stadt Rom in Mittelalter" (4 изд., Штутгарт, 1886—1894); von Reumont, "Geschichte der Stadt Rom" (Берлин, 1867—1870); Cadorna, "La liberazione di Roma nell'anno 1870" (Турин, 1889); "Archivio della Societa romana di storia patria" (с 1878; до сих пор вышло 18 томов). О настроении Р. по отношению к Квириналу и Ватикану см. ст. В. И. Модестова в "Историческом Вестнике" (1893, № 1 и 2).

А. Я.

III. История Римской империи. Римская история обнимает собой период около тысячи лет и заключает в себе историю города Р. от его появления на горизонте истории до разрушения созданной им империи (476 г. после Р. Х.). римская история представляет, прежде всего, интерес всемирно-исторический: P. объединил под своей властью и в одной общей культуре все народы древнего мира и этим создал политическую и культурную почву, на которой развилась средневековая и новая история. Политический интерес римской истории обуславливается тем, что Рим, расширяясь из города в обширнейшее государство, прошел через несколько фазисов развития, в которых чрезвычайно характерно взаимодействие внешнего роста с видоизменением государственных форм и экономического быта. Наконец, римская история имеет интерес критический, ввиду того, что установившееся у самих римлян представление о начальной истории их города (традиционная история) подверглось разложению под влиянием современной исторической науки. Это вызвало множество спорных вопросов в различных критических приемов и сделало из Р. истории школу исторической критики.

А. Достоверность Р. истории. Первым Р. анналистом был Фабий Пиктор, живший во время второй пунической войны и писавший по-гречески. Ни его анналы, ни сочинения следующих за ним анналистов не дошли до нас; традиционная история Рима основана для нас почти исключительно на знаменитом труде Тита Ливия, соединившего, в 142 книгах, результаты трудов своих предшественников. Первая декада (десяток) этих книг сохранилась и заключает в себе историю Рима от его основания почти до полного завоевания Италии (295 г. до Р. Х.). Одновременно с Ливием жил в Риме греческий ритор Дионисий из Галикарнасса, написавший, для ознакомления своих соотечественников с Римом, "Археологию", т. е. древнейшую римскую историю в 20 книгах, из которых до нас дошли целиком первые 10 — от начала Рима до децемвирата. Изложение Дионисия гораздо пространнее, вследствие риторических рассуждений и речей, но мало дает существенного. Хотя у самого Ливия иногда проглядывает критическое отношение к его материалу, его текст пользовался каноническим авторитетом у потомков, так что даже прибытие Энея из Трои в Лаций долго принималось всеми за несомненный исторический факт. Помимо некоторых случайных замечаний со стороны гуманиста Лоренцо Валлы и Перицония (в конце XVII в.), критическое отношение к Ливию и к Р. истории начинается лишь с Вико (1668 — 1744), под влиянием его философских конструкций. Критика истины (del vero) заключалась для Вико в исследовании законов всемирного разума. Устанавливая три фазиса в культурном развитии народов — религиозный, героический и демократический, — Вико считал одним из признаков героического века господство поэзии, в силу чего люди этой эпохи мыслили в поэтических образах, и исторические лица этого периода — не что иное, как типы или олицетворение исторического процесса: так, например, Ромул олицетворял собой идею основания города. А так как Вико доводил героический век у римлян до исхода V в. от построения города, то он и начинал достоверную историю Рима лишь с эпохи пунических войн. К такому же результату пришел, не зная Вико и исходя не из философских, а из скептических оснований, француз Бофор, в своем "Рассуждении о недостоверности первых пяти веков Р. истории" (1737). Бофор проводил мысль, что традиционная история Рима не имеет под собой фактической почвы; по признанию самого Ливия, древнейшие памятники римской истории погибли во время сожжения Рима галлами; если и уцелели некоторые памятники этой эпохи, то Р. историки, как доказывает Бофор примерами, мало интересовались документальными источниками и памятниками, а часто и не могли или не умели ими пользоваться, не понимая древнего языка. В основании древнейшей Р. истории лежит, поэтому, очень мало фактических данных; она, главным образом, плод честолюбивых стремлений знатных Р. фамилий, превозносивших в надгробных речах славу предков и вносивших в свои родословные вымышленные консульства и триумфы.

Научно-критическая разработка Р. истории началась с Нибура, жившего в эпоху роскошного расцвета классической филологии в Германии. Он страстно любил эту науку, как средство проникнуть в классическую древность, к которой он относился с энтузиазмом, видя в ней осуществление высших человеческих идеалов в сфере мысли, искусства, политики и этики. Он считал призванием истории, как "посредницы вечности", сблизить нас с творениями духа и с подвигами благороднейших народов древности, "как будто бы между нами не было бездны времени, и обеспечить нам полное наслаждения сознание нашего тожества с ними". Нибур относился с пренебрежением к ученой технике в филологии, если благодаря ей мы не приобретем "мудрости и величия души лучших людей древности, не будем чувствовать и мыслить подобно им". При таком настроении Нибур не мог, по отношению к Р. истории, довольствоваться скептицизмом: он стремился не к тому, чтобы доказать несостоятельность традиционной Р. истории, а к положительному познанию ее, и мечтал о том, чтобы воссоздать, на месте скудной и подчас ошибочной истории, прошлое Рима, как оно было в действительности. Он хотел сделать дело Ливия, но лучше и полнее. Нибур полагал, что в распоряжении современного историка много ценных обломков старины, требующих истолкования. Как Кювье считал задачей зоолога воссоздать, на основании допотопного зуба или кости, весь образ погибшего животного, так Нибур признал своим "радостным призванием" воскресить истинный облик римской старины. Он обнаружил еще в детстве большую способность исправлять или дополнять испорченные тексты древних авторов; немудрено, что он приписывал историкам особое чутье, особую способность угадывать прошлое и, подобно художнику, дорисовывать недостающее в пострадавшей от времени исторической картине. Применяя к себе поэтическую славянскую сказку о юноше, полюбившем призрачную деву и с такой страстью ее созерцавшем, что едва заметный образ русалки превратился в земную деву, Нибур утверждал, что в истории "события искаженные, неузнаваемые, исчезнувшие, восстают из мрака и принимают жизнь и форму от долголетнего, постоянно возобновляемого, упорного созерцания их исследователем". Это давало ему убеждение в достоверности созданной им римской истории; по его словам, если бы какой-нибудь римлянин восстал из мертвых, то засвидетельствовал бы её несомненную правду. Римская история Нибура основана на гипотезах, иногда гениальных, всегда замечательных и вызывающих на размышления. Главная из этих гипотез — мысль Нибура об эпическом происхождении древнейшей Р. истории. Еще Перицоний указывал на былины у римлян; у Вико эпический элемент играет видную роль; независимо от них Нибур открыл в самом рассказе Ливия следы римского эпоса. Это мнимое открытие было в духе времени; с середины прошлого века пробудился интерес к народной поэзии (Бёрнс, Гердер); на самого Нибура произвели глубокое впечатление песни храбрых сулиотов, сражавшихся с турками. Нибур предполагал у римлян не только былины об отдельных царях, но и целый эпос о Тарквиниях; эпическое творчество, по Нибуру, продолжалось и после царской эпохи, почти до начала историографии, когда оно было заглушено литературным, заимствованным у греков эпосом. Исходя из этого предположения, Нибур признал историю римских царей за быль, хотя и смешанную с поэтическим вымыслом, и счел даже возможным восстановить ее в цельном и связном рассказе. С начала республики — или, точнее, с ухода (сецессии) плебеев на священную гору, — Нибур начинал исторический период Рима, т. е. период, засвидетельствованный современными ему письменными памятниками. Такими памятниками Нибур считал фасты, священные книги разных жреческих коллегий, и анналы. Фасты или списки консулов велись с самого начала республики; в жреческих книгах сохранилась память о многих событиях, имевших отношение к деятельности жрецов. Нибур полагал, что имена патрициев, заключивших договор с плебеями на священной горе, сохранились в жреческих книгах, и на этом основании утверждал, что имена патрицианских послов 493 г. до Р. Х. нам столь же достоверно известны, как имена дипломатов, подписавших Вестфальский мир в 1648 г. Всего более полагался Нибур на анналы. В Риме существовали анналы, называвшиеся большими (maximi). Эти анналы возникли из ежегодных записей на деревянной, выкрашенной белым (album) доске, выставлявшейся на форуме старшим понтифексом (Pontifex maximus). По словам Цицерона, эти записи велись с самого начала Рима. Если бы это было так, то Р. история имела бы под собой твердую почву. Но Нибур обратил внимание на другое место Цицерона, в сочинении о "республике", из которого видно, что первое засвидетельствованное анналами солнечное затмение относится к 354 году до Р. Х.; остальные, более ранние, были высчитаны с помощью астрономии. Отсюда Нибур делал вывод, что большие анналы сохранились лишь со времени галльского погрома, во время которого деревянные доски вероятно сгорели в доме понтифекса. Но, по аналогии со средневековыми анналами, Нибур предполагал и в Риме существование частных анналов и семейных хроник, с самого начала республики. Такого рода анналы могли сохраниться в домах знати на Капитолии, который не был сожжен, и данные, в них заключавшиеся, составили остов древнейшей Р. истории; все, что в ней жизненно, в чем её сок и сила (Saft und Kraft), все, что придает ей связность, передано потомству в песнях. Нибур предполагал, что некоторые отрывки из этих древнейших анналов сохранились подлинно в тексте Ливия, подобно тому, как в других местах Ливия он видел отрывки из древнего эпоса. Эти два источника истории, письменный — летописный и устный — эпический, текли порознь, пока не были соединены Фабием Пиктором. Такова стройная теория историографии, послужившая опорой Р. истории Нибура (доведенной до пунических войн).

Первое из ее оснований, гипотеза об эпическом элементе Р. истории, — подверглось серьезной научной критике со стороны Швеглера, в первом томе его "Römische Geschichte", вышедшем в 1853 г. Швеглер был последователем известной тюбингенской школы, положившей основание исторической критике новозаветных книг. От истории церкви он перешел к Р. истории. Основываясь на критическом анализе свидетельств об исторических песнях у римлян и на оценке характера этого народа, Швеглер отверг гипотезу о существовании эпоса в древнем Риме; но, отрицая поэтическое творчество римлян, он указал в римской истории народное творчество другого рода, основанное не на фантазии, а на рефлексии. Швеглер усмотрел в целом ряде мифов и исторических преданий этиологическое творчество, имевшее целью объяснить происхождение известного обряда, исторического памятника, поговорки или названия. Эти объяснения далеко не всегда основаны на преемственной исторической традиции, но во всяком случае выражают собой представление древних римлян об историческом их прошлом или быте и потому являются ценным материалом для историка. Гипотезу Нибура о ранней анналистике у римлян Швеглер себе усвоил. С этой точки зрения Швеглер счел возможным и со своей стороны воссоздать утраченную для нас историю древнейшего Рима и весь обширный первый том своей истории посвятил эпохе царей. Вследствие ранней смерти автора это замечательное сочинение было доведено лишь до Лициниевых законов.

Почти одновременно со Швеглером и оба под одинаковым заглавием вышли два "Исследования о достоверности ранней Р. истории": одно немецкое, Брёкера — в защиту этой достоверности, другое английское, сэра Джорджа Корнваль Льюиса — в ультракритическом духе. Брёкер вернулся к донибуровской точке зрения: он причислял и время царей к историческим эпохам; известие, что Сервий Туллий дал римлянам общенародное собрание по сотням, было в его глазах также достоверно, как парламентарное правление при Людовике-Филиппе, а битва при Регильском озере — столь же хорошо засвидетельствованным фактом, как и сражение при Ватерлоо. Более убедительными могли казаться его аргументы в пользу достоверности ранней республиканской истории. Главный его довод был заимствован из аналогии с немецкой историографией. Брёкер указывал на то, что ученые нашего времени лучше знают отдаленную от них эпоху Гогенштауфенов, чем знали ее историки, например, эпохи реформации, отчасти потому, что с тех пор открыто много исторических памятников, отчасти потому, что, благодаря научной критике, исторический материал лучше разрабатывается. Такой же прогресс в историографии Брёкер признавал и у римлян, так что, например, Ливий мог быть, благодаря археологическим исследованиям Варрона, лучшим знатоком старины, чем Фабий Пиктор или Пизон. Рост и развитие Р. историографии от Фабия до Ливия нельзя не признать фактом, но Брёкер даже не пытался доказать, что эта эволюция совершалась лишь в направлении большей достоверности и не сопровождалась искусственным разукрашиванием и восполнением пробелов старины. Самая слабая сторона аргументации Брёкера — та, что, постоянно говоря о древних памятниках, которые были в распоряжении Р. историков литературной эпохи, он не принял на себя обязанности подробно исследовать, в чем именно заключались эти памятники и какое их историческое значение. Дж. К. Льюис, известный и как государственный человек, и как ученый, выступил против влияния Нибура, находя, что оно вызвало большое число противоречивых взглядов, вследствие которых Р. история хотя и находится в постоянном движении, но не двигается вперед. Основную ошибку Нибура и его школы Льюис усматривает в том, что они по отношению к Р. истории руководились признаками какой-то "внутренней очевидности", как будто истина может быть в истории устанавливаема иным путем, чем в других науках, а именно — таинственным чутьем историка. Этому направлению Льюис противопоставляет требование, чтобы историки применяли к древней истории те самые приемы, какие применяются в новой — те самые приемы, которыми руководится и суд, а именно требование, чтобы свидетельство исходило от очевидца. Льюис ссылается на Бейля, находившего, что различие между удостоверением очевидца и свидетельством понаслышке почти также велико, как различие между настоящей и фальшивой монетой. Проверка, с точки зрения этого принципа, Р. истории и составляет главную задачу труда Льюиса. Доказав, что римляне не имели до времен царя Пирра исторических данных, опиравшихся на современные свидетельства, Льюис приходил к выводу, что римская история должна быть признана недостоверной вплоть до эпохи этого царя. Он подвергает исследованию вопрос, располагали ли римляне, при отсутствии свидетельств современников, какими-либо другими источниками, которые могли бы придать ценность традиционной Р. истории, и по этому поводу подвергает отрицательной критике гипотезу Нибура о Р. эпосе и его веру в значение устной традиции. Льюис старается доказать, что память о важных событиях сохраняется в народе, при отсутствии письменных свидетельств, с помощью устной традиции не более 100 лет и только в самых редких случаях — до 150 или 180 лет, так что еще возможно допустить, что Фабий Пиктор знал, благодаря преданию, о сожжении Рима галлами или даже о взятии Вей, но не более. Льюис высказывается решительно против самого метода Нибура — против применения к истории гипотез, с помощью которых Нибур наполнял пустые рамки в своем изображении. Льюис допускает гипотезы только в естественных науках, где они могут быть проверены опытом. Он настаивает, далее, на полной аналогии задач историка и судьи, который отказывается постановить приговор, когда у него нет под рукой свидетельства очевидцев. Ввиду полной недостоверности древней Р. истории, исследователь, по мнению Льюиса, должен отказаться от бесплодного искания несуществующего предмета и, не пытаясь разыскивать сокровища, уничтоженные временем, посвящать свою деятельность более достоверным эпохам Р. истории. Проведенный Льюисом с большой ученостью и последовательностью, критический принцип нашел себе блестящее подтверждение в знаменитой Р. истории Моммзена; утилитарный же принцип английского исследователя не имел, к счастью, последователей.

В вышедшем одновременно с сочинением Льюиса (1855 г.) первом томе своей истории, Моммзен обходит молчанием эпоху царей, а истории республики до децемвирата, изложенной Швеглером на 700 стр., посвящает лишь немногим более одной страницы. В следующем издании Моммзен пошел еще далее в скептицизм, признав, что приведенный Полибием древнейший договор между римлянами и карфагенянами относится не к первому году республики, а к более позднему времени. В своей популярно написанной истории Рима Моммзен лишь кратко мотивировал свой взгляд на Р. историографию, но впоследствии развил его подробнее в целом ряде критических исследований ("Römische Forschungen"). Начиная достоверную историю Рима двумя веками позднее Нибура, Моммзен не нуждался в гипотезе о существовании у древних римлян частных анналов, и заявил, что таких анналов "нет и следа". Исходной точкой в Р. анналистике служат для Моммзена фасты: он верно подметил тесную связь Р. летописного дела с календарным, которым ведали понтифики. Их календари заключали в себе указание судебных и других дней (dies fasti): из этого перечня дней возник, с течением времени, список годов, обозначавшихся именем консулов, чем и объясняется, что слово фасты стало обозначать списки консулов, а потом — и других магистратов. К этим фастам, как полагает Моммзен, понтифики стали приписывать краткие известия о главных событиях своего времени, и таким образом возникли первые анналы, подобно тому, как в средние века летописное дело развилось в монастырях из кратких заметок, приписывавшихся к пасхальным таблицам, которые составлялись на 20 лет вперед. Из приписок к фастам образовалась, с течением времени, правильно веденная понтификами летопись, которую Моммзен называет liber annalis. Правильная хронография не могла возникнуть в Риме раньше второй самнитской войны (326—304 до Р. Х.), ибо только с этого времени становятся известны дни вступления в должность магистратов; однако, еще и в это время анналистический материал был очень скуден, что Моммзен подтверждает указанием на противоречие между известиями Ливия о походах римлян против самнитян и неоспоримым свидетельством древнейшей римской надписи на сохранившемся саркофаге одного из деятелей самнитских войн, консула Луция Корнелия Сципиона Барбата. Из отдельных историографических изысканий Моммзена заслуживают особенного внимания его исследование о Кориолане и его разбор трех древнейших политических процессов в Риме. В этих исследованиях Моммзен не только разбивает традиционную легенду, но пытается объяснить, когда и как она возникла. Он показывает, что рассказ об аграрном законе Сп. Кассия, которого Швеглер называет первой исторической личностью в Риме, есть вымысел и что процессы против Сп. Кассия, Сп. Мелия и Манлия — плод "этиологической пластики" эпохи, когда римские демагоги проводили свои аграрные, долговые и фрументарные законы. По отношению к древности и достоверности фастов имеет важное значение исследование Моммзена о римских cognomina, из которого следует, что обычай давать прозвища — довольно позднего происхождения и что поэтому такие cognomina, как Regillensis, указывают на позднейшую переработку фактов.

На более близкой к Нибуру точке зрения остановился Нич, автор сочинения "О римской анналистике" (1872). Нич признает эпические элементы в римской истории, анналистические же выводит из предполагаемых им особых "плебейских" анналов, составлявшихся эдилами при храме Цереры. Более значительно научное влияние направления, данного Ничем критике текста дошедших до нас древних историков. Нич исходил из предположения — впервые подробно проведенного (1863) его учеником Ниссеном по отношению к 4-й и 5-й декаде Ливия, в которых последний пользовался Полибием, — что древние историки, пользуясь предшественниками, обыкновенно приводили целиком или в сокращении подлинный их текст. Вследствие этого Нич считал возможным, по установленным им признакам, отмечать в тексте первой декады Ливия, где последний держится древнейшего римского анналиста Фабия Пиктора, воспроизводя более или менее точно его текст, а где — других, более поздних анналистов, Пизона, Валерия или Лициния. Этот анализ породил целую литературу аналогических исследований, в которых молодые ученые разлагали текст какого-нибудь историка на его более древние составные части. Попытка Нича встретила серьезный отпор со стороны К. Петера ("Zur Kritik d. Quellen d. älteren Röm. Gesch.", 1879). Сомнения, высказанные Петером относительно плодотворности указанного метода Нича, еще более приложимы ко многим из его последователей.

Ни Нибур, ни Моммзен не придавали особенного значения историческому источнику, которому, по-видимому, должно было принадлежать первенствующее место в развитии Р. историографии, а именно большим анналам. Первоисточник римской анналистики оба историка видели в гипотетическом памятнике, существование которого ничем не засвидетельствовано — Privatchroniken Нибура, Stadtbuch или liber annales Моммзена. Однако, в последнее время Annales maximi снова обратили на себя общее внимание. Дело началось с издания Германом Петером (1870) сохранившихся отрывков не дошедших до нас "остатков Р. историков" (Reliquiae etc.), первое место между которыми отведено отрывкам из Annales maximi. Касаясь вопроса о их происхождении, Петер высказал мысль, что доски этих анналов выставлялись не ради поучения потомства, не для того, чтобы служить материалом для истории, а в интересах современников, с целью сообщить им сведения об одержанной победе и т. п. Этим материалом пользовались затем, по свидетельству Дионисия, римские историки; Петер находит возможным указать в тексте Ливия 8 мест, заимствованных непосредственно из анналов. С этим нельзя согласиться уже потому, что важнейшие из этих мест относятся к первым годам республики, т. е. к эпохе догалльского пожара; но мысль Петера, что "доски" на форуме исписывались понтификами не ради исторических, а ради практических целей, заслуживает полного внимания. Только едва ли вероятно, что эти доски играли роль официальных бюллетеней или новостей; гораздо правдоподобнее предположение Зеека ("Die Kalendertafel der Pontifices", 1885), что album — не что иное, как публично выставлявшийся понтификами календарь на текущий год. Неудовлетворительно объяснение Зеека, почему в этот календарь стали входить анналистические данные, ради которых был составлен свод содержания досок, в 80 книгах, старшим понтифексом Муцием Сцеволой, в эпоху Гракхов. Гораздо убедительнее решен этот вопрос Цикориусом, в статье "Annales M.", в новом издании "Real-Encyclopoedie" Pauly. Говоря с некоторым пренебрежением о содержании понтификального альбума, Катон указывает, что там можно узнать о затмениях Солнца и Луны, о дороговизне хлеба и т. п. Принимая во внимание это известие и важное участие коллегии понтификов во всех действиях и обрядах, совершавшихся римскими магистратами, Цикориус приходит к заключению, что понтифики отмечали на своих календарных досках совершавшиеся ими жертвоприношения и другие обряды по случаю освящения храмов, празднеств, знамений (например, солнечных и лунных затмений) или бедствий (например, засухи, голода, чумы и т. п.). Этим объясняется, с одной стороны, что эти tabulae, когда они были сведены Муцием Сцеволой, получили название анналов, а с другой стороны, что ни Ливий, ни Дионисий нигде не ссылаются на анналы и единственный отрывок из них, приводимый Авлом Геллием, касается искупительного обряда, предложенного гаруспиками по случаю удара молнии в форум. Из всего этого следует, что и большие или понтификальные анналы, независимо от вопроса о их начале, не могли служить обильным и надежным источником для древней Р. истории. А при этих условиях первый римский историк-анналист Фабий Пиктор и следовавшие за ним анналисты имели в своем распоряжении, кроме фастов, лишь случайный и скудный материал: надписи на храмах и памятниках Рима, законодательные памятники (XII таблиц и отдельные законы или плебисциты), обряды и храмовые празднества, в которых сохранялась память о прошлом, предания исторического содержания (о Порсенне, взятии Вей, взятии Р. галлами), семейные предания и родословные, и лишь со времени второй самнитской войны — кое-какой анналистический материал, а затем для третьего века до Р. Х. уже и сведения, почерпнутые у сицилийских историков. Скудная летопись, составленная первым анналистом Фабием Пиктором для эпохи, предшествующей второй пунической войне — он писал, по свидетельству Дионисия, лишь "эпитомарно" — стала постепенно разрастаться, вследствие риторического воспроизведения римского прошлого у позднейших анналистов, не желавших уступить и в историографии исключительное первенство грекам. Но если область доступной исследованию Р. истории значительно сократилась сравнительно с тем, как она в начале столетия представлялась оптимизму Нибура, то она расширилась для нас в других направлениях. Уже Моммзен попытался, с помощью сравнительного языковедения, воссоздать картину древнейшего быта латинян до их отделения от греков. Дальнейшее развитие лингвистики подвергло сомнению (Schrader) существование отдельного греко-италийского племени, но лингвистические исследования сохранили свое значение для исследователя Р. истории, особенно в вопросе о влиянии греческой культуры, и создали более твердую почву для этнографии древней Италии, где еще Нибур был принужден довольствоваться критикой и комбинацией одних литературных известий, например разноречивых преданий о пеласгах у древних писателей.

Еще ближе касается Р. истории интересный материал, доставляемый археологией в новом значении этого слова, т. е. бытовой археологией, развившейся наряду с археологией художественной. Долгое время в Италии весь интерес при раскопках сосредоточивался на добывании художественных или по крайней мере ценных по материалу произведений. Когда в 1817 г. были найдены в могильнике на Альбанской горе глиняные погребальные урны первобытного изделия в форме хижины, римские археологи отнеслись к ним равнодушно, полагая, что имеют перед собой варварские сосуды ретийских солдат императорской эпохи или грубых аборигенов, населявших Лаций до прихода Энея. Лишь успехи археологии в странах, не знавших в своем прошлом блестящей, художественной культуры — в Скандинавии и Швейцарии, — научили правильно оценивать скромный и скудный материал, доставляемый раскопками на почве Италии. Исследование, с 50-х годов, свайных построек в Швейцарии побудило итальянских археологов раскапывать и изучать так называемые terra mare, т. е. остатки свайных поселений на суше, в долине По. Вскоре удалось составить довольно полную картину быта обитателей террамар, а раскопки древнейших могильников в Романье (Villanova, Marzabotto и т. п.) дали возможность указать соединительные звенья между культурой террамар и могильников Альбы Лонги. Когда занятие Рима итальянцами вызвало строительную горячку в новой столице Италии, на Эсквилине и в его окрестностях, под простонародным кладбищем республиканской эпохи, были найдены более древние могилы, обнаружившие непосредственную связь быта древних римлян с более древним бытом их соплеменников на склоне Альбанской горы и в террамарах. С другой стороны, раскопки на Эсквилине сомкнули цепь, связующую доисторическую эпоху в жизни Рима с исторической: на Эсквилине, например, были найдены под стеной, приписываемой Сервию Туллию, покойники в глиняных стволообразных гробах, относящихся, очевидно, к эпохе более древней, чем сама стена, перерезавшая старинное кладбище, когда понадобилось расширение городских укреплений.

См. "Анналы Археологического Института в Риме"; Helbig, "Die Italiker in der Poebene", где и ссылки; Герье, "Вступление археологии в круг Р. историографии", в "Сборнике Московского Исторического Общества" (т. II, 1898).

Б. История римского народа. Характерные черты этой истории могут быть сведены к следующим положениям: 1) могучий рост Рима совершается в трех концентрических кругах, соответствующих трем государственным формам; 2) разрастание Рима создает в его пределах дуализм и известный антагонизм населения, который постепенно сглаживается и вновь возникает при вступлении Рима в новый круг его эволюции; 3) этот рост и вызванный им дуализм обуславливают собой видоизменение правительственных органов; 4) под влиянием политического роста Рима вырабатываются новые формы областного управления; 5) рост Рима обуславливается в значительной степени экономической потребностью и в свою очередь влияет на экономическую жизнь, в особенности земледельческого населения; 6) рост Рима подвергает его население влиянию новой культуры, разлагающей древнюю Р. религию, древний быт населения, его семейные и политические нравы.

1) Политический рост Рима тремя концентрическими кругами: город Рим, Италия, Р. империя. Посредством завоеваний город Рим становится миром (urbs — orbis). Древнейший объем римской территории был очень незначителен: жрецы "полевого братства" (fratres arvales), существовавшего еще в эпоху императоров, ежегодно совершали в празднество амбарвалий торжественный обход римского поля, и этот обход совпадал, очевидно, с древнейшей границей Р. территории; она имела в длину 5 римских миль (1000 шагов) на правом берегу Тибра или на западе, 6 миль на левом берегу реки, 5 миль на юге, по направлению к Альбе Лонге, и только 2 мили на севере. После поглощения Римом нескольких подгородных общин и завоевания — еще в царскую эпоху — городов Габий и Фидене, римская территория (ager Romanus) обнимала собой около 870 кв. км. На юге римляне опирались на соплеменную им и союзную федерацию латинских городов; на севере имели против себя могущественные, управлявшиеся царями этрусские города, состоявшие в слабой федерации между собой; на востоке враждовали с родственными горными племенами сабинян, вольсков и эквов, делавших набеги на плодородную римскую "Кампанью". В мелких стычках с соседями прошла для Рима первая половина эпохи в 240 лет, предшествующей полному завоеванию Италии Римом. На грани двух ее половин стоит завоевание римлянами города Вей (396 до Р. Х.).

Могущество Рима вслед за этим было сильно потрясено вторжением галлов и сожжением Рима, но город скоро оправился и в один с небольшим век успел подчинить себе всю Италию в тогдашнем смысле, т. е. с исключением долины По и приальпийских областей, причислявшихся к Галлии. Этот процесс завоевания совершился, главным образом, тремя этапами. На первом из них Рим разделался с латинской федерацией. Он стал уже слишком могущественным членом ее и стал видеть в латинском союзе лишь орудие для своей политики, латиняне же добивались более обеспеченной и влиятельной роли. Ввиду незадолго перед тем совершившейся сделки между патрициями и плебеями, по которой последним было предоставлено одно консульское место, латиняне потребовали и себе также одного консульского места и доступа в Р. сенат. Римляне отвергли это притязание и, сокрушив несколькими сильными ударами латинскую федерацию, привели отдельные латинские города в полную от себя зависимость (340 до Р. Х.). Еще до латинской войны римляне имели столкновение с самнитянами, храбрыми горцами южной Италии, желавшими подчинить себе богатое побережье этой области, с ее изнеженными греческими городами. Из-за обладания Неаполем возгорелась вторая самнитская война (326—304), самая критическая проба способности Рима к мировому владычеству. Видя перевес римлян, пришли на выручку самнитянам этруски, а также прочие горцы средней Италии. Рим должен был воевать на два фронта; но превосходство его государственной организации, неистощимость его военного ополчения и доблесть его военных вождей обеспечили за ним победу. Еще раз взялись самнитяне за оружие (298—290), задыхаясь в железном кольце римских крепостей и военных дорог; к ним на помощь снова поспешили этруски, умбры, галлы восточной Италии — но опять победа осталась на стороне Рима. Независимыми остались лишь греческие города южной Италии, призвавшие на помощь эпирского царя Пирра. Покорение греческого элемента в Италии было третьим этапом в овладении этой страной. Римский легион победил македонскую фалангу, только что победившую Азию, победил ее, несмотря на помощь Азии в виде грозных слонов; в 372 г. сдался гарнизон Пирра в Таренте и взятием в следующем году Региума закончилось завоевание римлянами Италии.

Но второй концентрический круг еще не был вполне замкнут: в виду итальянского берега, отделенная от него нешироким проливом, простиралась Сицилия, с её богатыми городами и плодородными нивами, за обладание которыми боролись греки и карфагеняне. Римляне, как владетели Италии, не могли оставаться равнодушными зрителями этой борьбы. Они высадились в Сицилию и вступили в эпоху пунических войн, т. е. вошли в третий концентрический круг, сложившийся из областей, составлявших побережье Средиземного моря. Борьба между сицилийскими колониями греков и Карфагеном была борьба двух цивилизаций, европейской и азиатской, двух рас, арийской и семитической, как и в средние века, когда за Сицилию боролись византийцы и сарацины. Римляне раньше находились в дружественных сношениях с карфагенянами, как свидетельствуют многочисленные торговые договора. Теперь между интересами обоих народов неизбежно должен был сказаться антагонизм. Помощь, оказанная Римом римской партии в Мессане, вызвала первую пуническую войну, тянувшуюся 24 года (см. Пунические войны). Могущественные Сиракузы перешли на сторону римлян; римское крестьянское ополчение, дисциплинированное в легионах, неоднократно побеждало отряды искусных греческих наемников, под командой карфагенских вождей. Но Карфаген, как морская держава, мог быть побежден только на море — и римляне скоро научились этому, превратив, с помощью изобретенных Дуилием абордажных мостов, морскую битву в сухопутную. Не довольствуясь победами в Сицилии, римляне уже в первую войну снарядили экспедицию в Африку, угрожая самому Карфагену. Опыт не удался, но результатом войны было для римлян обладание Сицилией — первой римской провинцией; затем скоро последовало занятие берегов Сардинии и Корсики. Наступило краткое затишье: в 235 г. был даже закрыт храм Януса на форуме — редкий признак полного мира. Римляне занялись усмирением морского разбоя иллирийцев на Адриатическом море и колонизацией пограничной с Галлами области; это встревожило галлов и вызвало войну, во время которой римляне, в 222 г., взяли Милан, укрепились на реке По и положили начало превращению Галлии цизальпинской в северную Италию. Первая пуническая война была собственно разграничением сфер влияния обоих соперников. После войны каждый из них старался укрепиться и расшириться в предоставленной ему сфере: римляне — на островах и в Италии, карфагеняне — в Испании, на берегах которой давно уже существовали финикийские колонии. Опираясь на эти города, знаменитая семья полководцев и политиков, Баркидов — Гамилькар, его зять Газдрубал и сыновья Ганнибал, Газдрубал и Магон — совершили завоевание страны на юг от Эбро, сплотили иберийские племена в сильное военное государство, с боевым войском и полной казной, представлявшее собой для Карфагена более надежный оплот, чем армии наемников, всегда склонные к мятежу. В 221 г. власть над Испанией перешла к 26-летнему Ганнибалу, который с африканской страстностью воплотил в себе вражду против Рима. Он принялся завершать в Испании дело, которое римляне завершали в Италии — объединение страны, — и двинулся на Сагунт, чтобы завладеть северной Испанией. Сагунт обратился за помощью к Риму. Римляне вступились сначала за своего нового клиента путем дипломатическим и потребовали у Карфагена выдачи Ганнибала; но Сагунт пал — и война стала неизбежна. Вторая пуническая война — несомненно самый драматический эпизод древней истории. Она привлекла к себе внимание греческих историков, из которых Полибий дошел до нас частью в оригинале, частью в пересказе Ливия; она же открыла первого римского историка, как первая пуническая война — первый римский эпос (Невия). Драматизм ее обуславливается не только тем, что она, подобно персидским войнам, являлась роковой борьбой двух рас за существование, но, главным образом, личностью и судьбой главного героя. Смелый военный план молодого полководца, его переход с кавалерией и слонами через два снеговых хребта — Пиренеи и Альпы, блестящие победы при Требии, при Тразименском озере и при Каннах, 16-летняя выдержка Ганнибала среди самых затруднительных обстоятельств, трагическая судьба Газдрубала и Магона, пришедших к нему на помощь, вынужденное возвращение в Африку для защиты Карфагена, поражение при Заме, изгнание и скитание на чужбине, как жертвы Р. ненависти — все это настолько привлекает внимание, что заслоняет реальную подкладку войны. С 20000 пехоты, 6000 всадников и 20 слонами — четверть того войска, которое вышло из Сагунта —спустился Ганнибал в долину По. Здесь примкнули к нему нестройные силы галлов, но против него стояло дисциплинированное римлянами густое население Италии, пополнявшее римские армии, которые одну за другою сокрушал Ганнибал. По военным спискам накануне второй пунической войны, сохраненным для нас Полибием, Р. располагал 770000 годными к военной службе людьми (из них 273000 римских граждан, остальные — латиняне и союзники). На отпадение этих союзников рассчитывал Ганнибал; некоторые действительно отпали; но Рим был сам по себе слишком силен, чтобы его можно было взять приступом, и как в железных объятиях держал он Италию цепью своих колоний. К тому же и среди римских консулов появился наконец достойный Ганнибала соперник — Публий Корнелий Сципион Африканский; Ганнибал был принужден признать его своим единственным победителем. Он же заключил и мирный договор с Карфагеном. Рим низвел Карфаген на степень торгового города: карфагеняне отказались от своих завоеваний в Испании и Африке (где под боком у Карфагена усилился римский союзник, нумидийский царь Массинисса), выдали свой флот, который был сожжен римлянами, и уплатили контрибуцию в 25 млн. руб., с рассрочкой на 50 лет. Римляне завладели оставленной карфагенянами Испанией по обе стороны Эбро (окончательное покорение этой страны удались лишь внуку Сципиона Африканского), затем — полосой Галлии, для соединения Италии с Испанией (Gallia Narbonnensis, 121 г. до Р. Х.), и остались единственными властителями западной половины Средиземного моря. Скоро для них открылась и восточная, греческая половина этого моря, где им уже принадлежали остров Корцира и города Аполлония и Эпидамн на восточном берегу Адриатики. Между монархиями, образовавшимися из державы Александра Великого, две были способны к воинственной политике — Македония и Сирия. Филипп Македонский, увлеченный победами Ганнибала, стал поддерживать его, но вяло, и еще до поражения Карфагена заключил с римлянами мир. Теперь он в союзе с Антиохом воевал с Египтом и его союзниками Пергамом и родосцами, дружившими с римлянами. Последние потребовали от Филиппа уступки всего, что он отнял у их союзников. В 197 г. консул Т. Квинкций Фламинин нанес Филиппу поражение у Киноскефал. Филипп смирился, но Антиох, незадолго перед тем воевавший на берегах Инда, вступил со своим войском в Европу. При Фермопилах он был обойден с тыла консулом Глабрионом, а затем, вернувшись в Азию, разбит в 190 г. Сципионами (Луцием и Публием) при Магнезии, близ Сард. Антиох сильно поплатился деньгами (30 млн. руб.) и землями в Малой Азии; последние римляне предоставили своим союзникам, а многим городам возвратили самостоятельность. Вообще римляне неохотно вступали в непосредственное обладание владениями на чуждом им греческом Востоке. Это особенно ясно обнаружилось по отношению к Македонии. Новый царь ее, Персей, вновь поднял меч против римлян; он был разбит Эмилием Павлом при Пидне в 168 г. и взят в плен. Римляне уничтожили Македонское царство, но страной не завладели, а разделили ее на четыре самостоятельные, разобщенные в правовом отношении федерации. Вместе с тем они, однако, приблизились к Македонии, обратив страну царя Гентия, союзника Персея (между Эпиром и Далмацией), в провинцию Иллирикум. Когда 17 лет спустя македонцы восстали, под знаменами самозванца Андриска, выдававшего себя за сына Персея, римляне обратили и Македонию в провинцию — первую на греческой почве. Тогда же настал час и для Греции, принявшей участие в восстании. Страшное разграбление и разорение Коринфа Муммием ознаменовало собой начало непосредственного владычества римлян над Афинами и Спартой. В том же году был разрушен Карфаген. Как велика была в Риме ненависть к Карфагену среди поколения, помнившего опустошение Италии и страх перед Ганнибалом — об этом свидетельствует пресловутая фраза, которую вечно твердил Катон: "а впрочем, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен". Карфаген полвека добросовестно исполнял договор с Римом, но, выведенный наконец из терпения беспрестанными захватами карфагенской земли со стороны Массиниссы и не находя защиты и справедливости у Рима, выставил войско против нумидийца. Римляне увидели в этом нарушение договора, воспрещавшего карфагенянам вести войну без разрешения Рима, и под этим предлогом потребовали полного разоружения Карфагена, а когда это было исполнено, то разрушения города и переселения жителей на другое место, вдали от моря. Тогда воспоследовала трехлетняя геройская защита города, окончившаяся полным его разрушением. Так образовалась Р. провинция "Африка". Скоро затем римляне мирным способом завели у себя провинцию "Азию": их союзник, царь пергамский Аттал III, завещал им свое царство. Созданное римлянами против Карфагена царство Массиниссы процветало недолго. Споры между его потомками в третьем поколении повели к войне против Югурты и к увеличению, за счет Нумидии, Р. африканской провинции. За 100 лет до Р. Х. Рим, с союзной ему Италией, был окружен сонмом 10 провинций — 2 на италийских островах, 2 в Испании, 2 в стране галлов, 2 на Балканском полуострове, 1 в Африке и 2 в Азии (к Пергаму присоединилась занятая в 103 г. и организованная позднее в провинцию Киликия). Последние две провинции имели характер гарнизонов: Пергам — на Черном море, Киликия — на Средиземном, в то время чрезвычайно страдавшем от морских разбойников. На греческом Востоке не было порядка и власти. Разноплеменная держава Селевкидов распадалась после удара, нанесенного ей римлянами при Магнезии; напрасно преемник Антиоха III старался насильственной элленизацией восточных рас и народов сплотить их в единство; центробежные силы взяли верх — евреи восстали, армяне и парфяне отложились, мелкие царьки по побережью Черного моря приобрели независимость. Их всех перерос Митридат, царь Понта, в юго-восточном загибе Черного моря. Кавказский богатырь по природе, с усвоенным греческим лоском, он соединил горцев Закавказья и греческие колонии на Черном море в обширное "Боспорское царство" и стал мощным представителем разнородных элементов, сплотившихся на окраине цивилизованного мира, чтобы дать отпор Риму. Воспользовавшись смутой в Италии, вызванной восстанием союзников (см. ниже), Митридат занял своими войсками Малую Азию, явившись освободителем греческих городов, захватил острова архипелага, проник в Македонию и Афины и произвел повсеместную резню римлян и италиков. Мстителем за Рим явился Сулла (87 до Р. Х.), который почти на глазах враждебных ему легионов Мария разбил одно за другим два войска Митридата в Беотии (при Херонее и Орхомене), и затем высадился в Малой Азии. Новое царство распалось также быстро, как создалось; Митридат отказался от всех своих завоеваний в сфере римского влияния. Десять лет спустя после смерти Суллы, когда римляне приняли наследство царя Вифинии, Никодима, и обратили его страну в провинцию, Митридат сделал новую попытку захватить Малую Азию. Она кончилась опять неудачно. Разбитый Лукуллом, Митридат потерял даже Понт и искал убежища у своего зятя, армянского царя Тиграна. Напрасно Тигран собрал силы своего обширного царства против римлян; его сбродное ополчение было разбито Лукуллом при новой столице Армении, Тигранокерте, и при старой, Артаксате; лишь нежелание римских легионов следовать далее за Лукуллом позволило Митридату вернуться в Понт. На место непопулярного Лукулла явился (в 67 г.) в блеске победы юный Помпей; в ночном нападении сокрушил он последние силы Митридата и преследовал его через Грузию до Куры. У подножия Кавказа Помпей остановился; ему предстояла задача организовать громадное пространство от Кавказа до Египта и от побережья до Евфрата, находившееся после падения Селевкидов в полной политической анархии. Римляне внесли в этот хаос прочный порядок посредством свойственной им смешанной системы управления, при котором непосредственные провинции — Азия (западное побережье Малой Азии), Вифиния, Понт, Сирия и Крит — чередовались с вассальными царями и союзными городскими республиками. Затем счастливый соперник Помпея организовал на Р. Западе порядок, имевший еще более важные и продолжительные последствия. Всемирно-историческое значение Юлия Цезаря заключается не только в том, что он создал и организовал императорскую власть в Риме, но и в том, что он открыл Р. оружию и культуре путь на север и этим положил основание средневековому порядку и западноевропейской цивилизации. Много лет Италия страдала от бесчисленных ватаг галлов, напиравших со всех сторон на Альпийский вал. Только что затихло это движение, приведшее галлов в Рим, в Дельфы и вглубь Малой Азии, как у границ Италии появилась первая грозная волна нового народного потока, более опасного для римлян. То были кимвры и тевтоны, сначала торжествовавшие над Р. легионами, но наконец уничтоженные Марием в долине Роны (102) и По (101). Сорок лет спустя римляне почувствовали новый напор германских племен: свевы, под предводительством Ариовиста, завладели галльской областью секванов и напирали на гельветов в Швейцарии, побуждая их искать новых земель в Галлии. Вовремя остановить этот поток стало задачей Цезаря, взявшего, после своего консульства (59), в управление обе галльские провинции — северную Италию и южную Галлию. Исполняя эту задачу, Цезарь стал за восемь лет властителем всей Галлии и Бельгии и, отражая соседние этим областям племена, своими походами через канал в Британию и через Рейн указал своим преемникам программу дальнейшей Р. политики. Наследник Цезаря, Август, взял на себя задачу сделать в Германии то, что было сделано в Галлии его дядей — покорением воинственных и подвижных племен обеспечить Риму крепкую границу и безопасность с севера. С двух сторон — с запада, по направлению к Эльбе, и с юга, по направлению к Дунаю — пасынки императора, Друз и Тиберий, водили Р. легионы в сердце Германии. Но план удался только наполовину; поражение Вара (9 г. после Р. Х.) в Тевтобургском лесу заставило империю отказаться от мысли о распространении Р. владычества до Эльбы и ограничиться Рейном. На юге, где германцы еще не поселились массами, удалось довести границу до Дуная и организовать новые провинции: Рецию, с Винделицией, и Норикум. Ожесточеннее было сопротивление, которое римляне встретили далее на восток — в Паннонии, где воевал уже Август, и в Далмации, куда римляне проникали из Иллирии; но решительный успех Тиберия в далматинско-паннонской войне (9 г. до Р. Х.) обеспечил за Римом границу Дуная от его истока до устья и организацию трех новых провинций — Паннонии, Иллирии и Мезии (Сербия и Болгария), еще ранее покоренной проконсулом Македонии. Август замкнул третий концентрический круг римского владычества и на юге. Египет, теснимый Сирией, держался Р. политики и этим избег покорения, а потом сохранял независимость благодаря своей царице Клеопатре, сумевшей очаровать Цезаря и Антония. Постаревшей царице не удалось достигнуть того же по отношению к хладнокровному Августу, и Египет стал Р. провинцией. Точно также и в западной части Африки Р. владычество окончательно утвердилось при Августе, который покорил Мавританию (Марокко) и отдал ее нумидийскому царю Юбе, Нумидию же (Алжир) и Триполис присоединил к Р. провинции Африке. Римские пикеты охраняли от кочевников пустыни занятые культурой области по всей линии от Марокко до Киренаики на границах Египта. Р. империя продолжала расти и после Августа, частью посредством новых завоеваний, частью посредством превращения вассальных областей в провинции. Так, Клавдий обратил в 46 г. после Р. Х. царство Котиса в провинцию Фракию, а из Мавритании сделал Р. провинцию. При том же императоре совершилось военное завоевание Британии, окончательно покоренной Агриколой. Траян, в первые годы II в., раздвинул пределы империи на север, где была завоевана и колонизована Дакия, от Карпат до Днестра, и на восток, где были образованы четыре провинции: Армения (малая — верховья Евфрата), Месопотамия (низовья Евфрата), Ассирия (область Тигра) и Аравия (на юго-восток от Палестины). Это было сделано не столько с завоевательными целями, сколько для того, чтобы отодвинуть от империи грозившие ей постоянным вторжением варварские племена и кочевников пустыни. Это видно из тщательной заботы, с которой Траян и его преемник Адриан, для укрепления границ, насыпали громадные валы, с каменными бастионами и башнями, остатки которых сохранились до наших дней — в северной Англии, в Молдавии (Траянов вал), limes (Pfahlgraben) от Рейна (в северном Нассау) через Майн и южную Германию к Дунаю.

КАРТА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ.

2) Во внутреннем строении Р. державы, с помощью которого огромный агломерат городов, областей и народов соединялся с центром, римляне оказались замечательными зодчими, оригинально разрешившими проблему перехода от города к государству. В свой древнейший период город Рим (urbs) был и государством (civitas) — другими словами, Р. государство имело городские формы. Если в это время власть Рима распространялась над соседними общинами, то это происходило или посредством поглощения самой общины Римом и принятия ее граждан в число римских граждан, или посредством разрушения враждебного города (Вей); несмотря на завоевания, Рим оставался единственным городом на своей территории. Но уже очень рано необходимость заставила римлян выводить в завоеванную землю или даже в покоренные города, для упрочения своей власти, колонии из Р. граждан, которые, составляя там военный гарнизон, оставались при этом гражданами Рима. Из предосторожности Рим поселял в колониях сначала не более 300 граждан, чтобы колония не стала опасной для метрополии. А так как Рим в это время был членом латинского союза, то в завоеванные области — например в территорию Вей — выводились и общие колонии из Р. и латинских граждан, под названием латинских колоний. Вновь основанные города становились, в свою очередь, членами латинского союза. В 381 г. до Р. Х. римляне приняли важную по своим последствиям меру: завоевав город Тускулум, они приписали его граждан к Р. трибе, т. е. предоставили им право голоса в Р. народном собрании, но вместе с тем оставили Тускулуму его городскую автономию. Жители Тускулума стали, таким образом, гражданами двух городов: в политическом отношении они принадлежали Риму, служили в его легионах, подавали голос на форуме, но самостоятельно распоряжались своими местными городскими делами, избирая, например, местных магистратов. Город, состоявший в одно и то же время и в соединении с Римом, и в политическом подчинении ему, назывался municipium. Таким образом, Рим нашел удобную формулу для приобщения к себе городов, сливавшихся с ним политически, но сохранявших столь важную для местных интересов и преуспеяния их автономию. Римляне не всем муниципиям сразу предоставляли права римского гражданства: жителям этрусского города Цере, чуждым по языку и обычаям, они сначала дали только гражданство без права голоса (cives sine suffragio) и создали этим новый разряд городов; граждане таких городов "Цеританского права" были настоящие municipes, т. е. несли повинности, не пользуясь правами. Граждан этого рода было, по словам Полибия, перед второй пунической войной 100000, на 173000 полноправных Р. граждан. Благодаря муниципиям, ager romanus, т. е. "римская земля", могла расти, обнимая собой многочисленные, хорошо населенные и свободно управляемые города, раскинутые по всей Италии и в то же время составлявшие одно политическое тело с Р., так как их граждане состояли в трибах римского народа и лишь на Р. форуме могли проявлять свое участие в Р. народовластии. Таким образом, Ager romanus, представлявший в начале республики пространство в 98275 гектаров, к началу латинской войны утроился (309 тыс. гектаров); расторжение латинского союза и превращение многих независимых городов латинян в муниципии снова удвоило размер Р. земли (603 тыс.); объединение Италии, т. е. победа над самнитянами, этрусками, галлами средней Италии, довело пространство Р. земли до 2700000 гектаров; реорганизация Италии после победы над Ганнибалом прибавила еще 1000000 гектаров; покорение Галлии северо-италийской, колонизация в ней расширили Ager romanus до 5500000 гектаров, что составляет одну треть пространства всей Италии (16 млн. гектаров). Другим цементом, сплотившим Р. державу, был "договор" (foedus), благодаря которому побежденный город становился Р. союзником. Формула договора была различна: если договор был заключен на принципе равноправности (foedus aequum), то он предоставлял союзнику полную автономию. На самом деле, однако, и равноправность сопровождалась зависимостью от Рима: союзный город следовал политике Рима, а не наоборот. Еще больше была зависимость, когда в договор включалась формула majestatem populi romani comiter conservare, т. е. обязанность любезно блюсти величие (верховенство) Р. народа. Посредством таких договоров, отводивших каждому из союзников особое место, Рим связал с собой 135 свободных городов Италии в качестве союзников (socii). Середину между Римом и союзниками занимают латинские колонии (socii ас nomen latinum — у Ливия). После расторжения латинского союза римляне стали выводить колонии, граждане которых, в отличие от прежних Р. колонистов, утрачивали право Р. гражданства и становились в положение граждан семи старых латинских колоний, но зато пользовались полной автономией и сохраняли право возвратиться в Рим и вновь записаться в свою трибу, если оставляли в колонии члена семьи для обработки полученного ими надела. Такими колониями с большим числом граждан (от 3 до 6 тыс.; в Венузию было выведено даже 20000 колонистов) Рим латинизировал южную и северную Италию. Всех латинских колоний, со включением 7 старых, было 35, с пространством в 830000 гектаров и с 85000 призванными к военной службе гражданами (в 225 г., когда было выведено только 28 колоний). Вся территория союзных Риму городов в Италии составляла 10500000 гектаров — вдвое против римской; что касается до военных сил, то союзники могли выставить на помощь Риму (с включением латинских колоний) почти вдвое больше (в 225 г. — 497000, против 273000). Таким образом, после завоевания Римом Италии эта страна представляла собой федерацию городов, под верховным владычеством одного царствующего города; это — единое государство по сплоченности своих частей и по подчинению единой власти, но по своему строению оно имеет муниципальный характер, т. е. состоит исключительно из городов, не только самоуправляющихся, но и обладающих управляемой территорией.

По вступлении Рима в третий концентрический круг, его государственное строение должно было измениться: Рим воевал уже не с городами, а с царями; результатом его побед было приобретение не союзников (socii), a подданных (dediticii или stipendiarii — податные). Только в исключительных случаях римляне предоставляли городам, с которыми прежде находились в дружественных отношениях, свободу по договору; другой аналогический разряд представляют города, которым было предоставлено привилегированное положение (civitates liberae et immunes) на основании не взаимного договора, а постановления сената или закона. Большей частью города сдавались римлянам на милость; по формуле сдачи (deditio) им возвращали землю и самоуправление, под условием различных натуральных и денежных повинностей. Элементом государственного строения была, следовательно, и здесь городская самоуправляющаяся территория, под надзором или властью областного Р. военачальника, заступившего место царя (например, в Македонии). Но все это было возможно, пока римляне не выходили из пределов греческой и финикийской культуры, с ее городским бытом. Иное было положение провинций в областях, не знавших городской культуры. Здесь римляне явились проводниками этой культуры, великими строителями и организаторами городов, с помощью которых они романизировали варваров. Устройство городов совершалось посредством поселения ветеранов, т. е. отслуживших свой срок солдат; другие города образовались из лагерей Р. легионов; местные жители также иногда организовывались римлянами в города. Галлия, придунайские области и в особенности Африка покрылись сетью Р. колоний и муниципиев; многочисленные надписи свидетельствуют об этой цивилизаторской миссии римлян, составляющей лучшую страницу в истории Рима.

3) Расширение власти Рима, вводя в него все новые элементы, создавало в населении два слоя — господствующий и подвластный. Такой дуализм представляется нам уже в древнейшем, доисторическом Риме, проявляясь в антагонизме между патрициями и плебеями. Борьба между патрициями и плебеями есть факт, господствующий над историей государственного устройства, социального быта и законодательства древнего Рима, и потому вопрос об их происхождении всегда привлекал к себе особенное внимание исследователей. Уже древность дала нам два разных ответа на этот вопрос. Ливий производит патрициев от patres, т. е. сенаторов, и считает их потомками первых ста сенаторов, назначенных Ромулом; Дионисий, знакомый из истории греческих городов с ролью знатных родов, предполагает существование таких родов искони и в Риме. Из свидетельства Ливия видно, что в эпоху Р. историографии уже утратилось ясное представление о характере древнего патрициата, но оно до некоторой степени сохранилось у юристов, у которых (Гай) встречается определение: plebs gentem non habet (плебеи не имеют рода, т. е. родового быта или строя). Следовательно, главный признак патрициата — его родовой строй. В чем он заключался, об этом мы имеем лишь поздние и отрывочные известия (например, у Цицерона), из которых, однако, ясно, что главный признак родового строя в Риме, как и в Греции — сакральная связь между родичами, принадлежность их к особому религиозному культу, вероятно в связи с поклонением предкам; к этому относится и существование родовой могилы на участке, принадлежащем роду. Все родичи носят одно общее имя (nomen gentilicium), которое сохраняется, хотя бы род разделился на ветви (Cornelii Rufi и Cornelii Scipiones). Что у рода в древности было родовое имущество, об этом можно судить по позднейшему наследственному праву; о существовании у родичей общих сходок, на которых принимались обязательные для всех меры, говорит известие Цицерона, что после измены одного из Манлиев, этот род запретил называть его именем кого-либо из родичей. Достоверный и важный признак патрицианства составляет существование у каждого рода клиентов, т. е. послушных людей, носящих то же самое родовое имя, принимающих участие в родовом культе и имеющих право на место в родовой могиле. По одному единичному известию Ливия о Клавдиях можно думать, что патриции наделяли клиентов участками земли; вне сомнения, что патриции помогали им на суде, откуда и позднейшее специальное значение слова клиент, и что со своей стороны клиенты, по аналогии с вассалами средних веков, оказывали патрону денежную помощь в известных, определенных обычаем случаях — выкупали его из плена и из неоплатных долгов. Вне этой тесной связи патрициев с клиентами стояли плебеи; вследствие этого между патрициями и плебеями не было connubium, т. е. браки между ними не считались законными. Существовало ли между ними правовое разобщение и другого рода, как думал Нибур — труднее сказать; например, был ли брак посредством confarreatio (обряда приобщения жениха и невесты зернами полбы) патрицианской формой, а брак посредством coemptio (обряда мнимой купли) — плебейской формой? Профессор московского университета Крюков в 40-х годах (написавший свое исследование по-немецки, под именем "Pellegrino") предполагал даже религиозное различие между патрициями и плебеями. Было время, когда плебеи стояли и вне политической организации патрициев, т. е. не были полноправными Р. гражданами. Только законом Лициния и Секстия, в 367 г. до Р. Х., одно из консульских мест было предоставлено плебеям. Что плебеи сначала не допускались в сенат, это можно заключить из формулы обращения председательствующего магистрата к сенаторам — patres conscripti, т. е. собственно patres et conscripti или "патриции и внесенные в список". Не участвовали плебеи и в избрании интеррекса. Что плебеи не входили в состав древнейшего народного собрания, Нибур выводил из того, что плебеи не были приписаны к куриям (другого мнения держится Моммзен). Это подтверждается тем, что наряду с народным собранием по куриям (comitia curiata) появляется позднее другое — по военным сотням (comitia centuriata), в которых граждане распределялись на основании имущественного ценза, а затем и третье, чисто плебейское (comitia tributa), по трибам или волостям, на которые была разделена Р. территория. Нибур предполагал также, что плебеи стояли вне экономической организации древнего Рима, так как были лишены права пользоваться общественной землей — ager publicus (см. далее). На этом полном разобщении и дуализме патрициев и плебеев основана и теория Нибура о происхождении плебеев: он видел в патрициях коренных обитателей древнейшего Рима, сложившегося на 7 холмах из синойкизма, т. е. добровольного слияния двух возникших там общин, латинской и сабинской, а в плебеях — плод первого расширения Рима, т. е. землевладельцев соседних с Римом общин, силой оружия к нему присоединенных или добровольно туда переселившихся. Как бы то ни было, борьба плебеев с патрициями на политической, юридической и экономической почве составляет внутреннюю историю Рима; но так как она сильно отразилась на истории Р. магистратуры и народного собрания, то ее удобнее рассмотреть в связи с этими вопросами. Критическим моментом борьбы является относимый к 493 г. уход плебеев на священную гору (mons sacer) в окрестностях Рима, с намерением там поселиться; последним звеном борьбы является сецессия, по счету третья, улаженная законом диктатора Гортензия в 287 г. до Р. Х. Ее результатом является политическая равноправность плебеев, выразившаяся в уравнении плебисцита с законом, т. е. в праве плебейского народного собрания издавать постановления, имеющие силу общего закона и обязательные, поэтому, и для патрициев. Еще раньше плебеям было предоставлено право занимать все магистратуры, а также и жреческие должности (lex Ogulvia, 302 г. до Р. Х.), кроме некоторых, не имевших политического значения. В области гражданских отношений равноправность плебеев с патрициями была обеспечена законом трибуна Канулея, установившего еще в 445 г. до Р. Х. connubium между обоими сословиями. Экономическая борьба рано утрачивает в Риме чисто сословный характер, вследствие возникновения плебейской аристократии, солидарной с патрициями. Закон Гортензия, заключая собой борьбу плебеев с патрициями, совпадает с окончанием завоевания Италии Римом, вызывающим новый дуализм, а именно римских граждан и союзников. Этот дуализм сначала не был сопряжен с какой-либо рознью: союзники не искали более тесного сближения, довольствуясь выгодами, которые им предоставлял союз с Римом; купцы их могли теперь, под охраной Рима, свободно торговать во всем мире, а воины — приобретать в войнах Рима земли и добычу. Но это постепенно изменялось. При единодержавии Р. его власть давала себя все тяжелее чувствовать союзникам, а когда, со времени Гракхов, в Р. наступила эпоха раздачи земель и хлеба и народных увеселений (panem et circenses), право римского гражданства стало приманкой для союзников. После того как попытки римских трибунов (К. Гракха и Ливия Друза) удовлетворить их желанию оказались тщетны, союзники взялись в 88 г. за оружие. Видя опасность, римляне поспешили, законом Юлия, разделить союзников и дать гражданство тем из них кто еще не восстал (этруски); но самнитяне и горцы южной Италии успели вооружиться и в двухлетней кровопролитной войне бились с Римом уже не за право гражданства, а за свою независимость. Как глубоко, однако, политическая идея Рима — федерация городов, под властью общего для всех граждан города — укоренилась в умах италиков, видно из того, что союзники вздумали создать в южной Италии новый Рим и избрали для этого городок Корфиниум, переименованный в Италию: его форум должен был служить общим форумом, сенат — общим сенатом, а консулы и преторы (по числу римских) — общими верховными магистратами. Рим был принужден призвать под знамена все свои силы, поставить во главе их лучших своих полководцев, Мария и Суллу — и все-таки окончить уступкой. Законом Плаутия и Папирия было предоставлено римское гражданство всем, кто положит оружие в течение 60 дней. Италики — за исключением части самнитян, продолжавших сопротивляться до их истребления — вошли в состав Рима, но с этого же времени начинается падение опустошенной Италии. Дуализм между римлянами и латинянами или союзниками в Италии исчез (за исключением обитателей Галлии транспаданской, получивших гражданство лишь от Юлия Цезаря в 49 г.); но в римской державе, вследствие завоеваний, уже раскрылся другой дуализм. Римская Италия была окружена провинциями, и рознь между римлянами и провинциалами (перегринами) была много глубже, чем между римлянами и латинянами. Тем не менее этот дуализм стал постепенно сглаживаться и погас без того страшного потрясения, каким была союзническая война. Произошло это оттого, что над римлянами и перегринами водворилась общая государственная власть. Процесс сближения происходил двумя путями: императоры давали право гражданства отдельным лицам или категориям лиц (так, Цезарь дал гражданство всем врачам и преподавателям наук в Риме; декретами последующих императоров право гражданства давалось как привилегия для поощрения постройки домов и кораблей, для богатых детьми браков и т. п.), или же гражданство предоставлялось целым городам и областям. Важную роль при этом играло (фиктивное) латинство. Когда италийские латиняне слились с римлянами, последние стали предоставлять в Галлии некоторым городам право бывших латинских колоний. Латинство стало, таким образом, переходной ступенью к римскому гражданству; в этом смысле Веспасиан предоставил всей Испании латинское право. Наконец, Каракалла дал всем свободным людям империи право римского гражданства: in orbe romano qui sunt, cives romani effecti sunt. Не следует, однако, преувеличивать политическое значение этой меры: когда провинция поднималась до уровня Рима, Италия обращалась в провинцию. Ее привилегии — свобода от поземельной подати и от воинской повинности — исчезли; самоуправление ее городов было подчинено, как и в провинции, императорской бюрократии. Верховная власть римских граждан перешла к римскому императору, римский гражданин из господина стал подданным, подобно провинциалу. В римской империи сохранился лишь один дуализм, но не исключительно римский — между господином и рабом.

4) Императорская власть, завершающая собой политическое развитие Рима, не была для него элементом чуждым; она коренится в его первоначальной организации. Полибий, хорошо познакомившийся в доме Сципиона с устройством Рима, определил это устройство как правление смешанное из монархии, аристократии и демократии, разумея под этим взаимодействие магистратуры, сената и народного собрания. Все эти три элемента восходят в Риме к эпохе доисторической, когда им управляли цари. Царский период недоступен непосредственному историческому исследованию, но царская власть так сильно повлияла на римские учреждения, что может быть изучаема в своем отражении. До позднейшего времени сохранились в Риме две должности, состоявшие в теснейшей связи с царской властью: rex sacrificulus, приносивший в республиканскую эпоху те жертвоприношения, которые лежали на обязанности царя, и interrex, избиравшийся патрицианскими сенаторами, из их среды, когда, вследствие случайного бедствия, прерывалась преемственность власти и не было официального лица, под председательством которого могло бы состояться избрание новых верховных магистратов. Помимо этого царская власть сохранилась в атрибутах и в самом характере той магистратуры, которою были заменены цари. Консулы — не что иное, как обладатели раздвоенной и сокращенной до пределов одного года царской власти: regio imperio duo sunto, говорит Цицерон в своем сочинении о государстве (De republica). Символом "империума" служили розги и топоры ликторов, перешедших от царя к консулу: это — власть приказывать, наказывать и казнить. Характерно для народа, добившегося владычества над миром, что, изгнав царя, он сохранил его власть не как исполнительную власть, в смысле теоретиков XVIII века, а как власть распорядительную, правительствующую, ограничив ее краткосрочностью и коллегиальностью; вскоре римляне стали даже, в случае нужды, усиливать ее временной отменой коллегиальности (диктатура). Дальнейшая история государственной организации Рима заключается в ограничении и дроблении магистратуры и в развитии, ей в ущерб, власти сената и народного собрания. Так, к самому началу республиканской истории относится закон Валерия Попликолы de provocatione, воспрещавший магистрату сечь и казнить гражданина (вне военной службы) помимо провокации осужденного к народному собранию. Главные перемены в положении и составе Р. магистратуры произошли под влиянием борьбы плебеев с патрициями. Здесь на первом месте стоит возникновение плебейского трибуната (tribuni plebis) — их сначала было 2, под конец 10, — относимое традицией к уходу плебеев на священную гору: это была особая плебейская магистратура, наряду с патрицианской и в противодействие ей. Сословный дуализм был таким образом внесен в самую магистратуру. Р. трибунат сыграл такую выдающуюся роль в Р. истории и стяжал себе такую всемирную известность, что его название и понятие проникли в представления цивилизованных народов даже глубже, чем консульство. В Р. истории трибунат является самым оригинальным политическим учреждением; его историческое развитие знаменует собою рост и торжество плебса, а затем развитие и падение Р. демократии. Первоначальное положение трибунов было скромно и роль их незначительна. Их обязанность заключалась в заступничестве (auxilium ferre) за отдельных плебеев против суровости или несправедливости патрицианских магистратов, при наборе или на суде. Средство, предоставленное им для этого, состояло в праве приостановки консульского распоряжения (veto), a для осуществления или защиты этого права им была дана не власть (imperium) или материальная сила, а лишь оборонительное оружие — "неприкосновенность", по аналогии с другими священными, т. е. посвященными божеству лицами и предметами (sacrosanctitas). Опираясь на этот крепчайший у римлян щит, трибуны скоро перешли в наступление, присваивая себе все более обширную роль. Из заступников за отдельных плебеев они стали вожаками и блюстителями интересов всего сословия, обвиняли и карали его врагов и проводили полезные для него законы; став во главе плебейских собраний, они поднимались вместе с ними, и когда плебейство отожествилось с Р. народом, трибуны стали магистратами народа. Когда-то они скромно сидели на своих скамейках у дверей сената, прислушиваясь к его прениям; под конец они получили право созывать сенат и проводить в нем свою политику. С их именем связаны все попытки к реформам; с ним же связано и развитие демагогии в Риме. Возникший из оппозиции против "империума", трибунат сделался подножием для императора, совместившего в себе империум консула и potestas неприкосновенного трибуна. Плебеи, однако, не удовлетворились важными преимуществами, которые им доставил трибунат, и добивались участия в империуме. Интересным, но темным эпизодом на этом пути является децемвират (451 г. до Р. Х.). У Ливия целью децемвирата выставляется определение консульской власти точными законами, а затем указывается иная цель — составление письменных законов; у греческих историков, писавших о Риме, говорится об уравнении прав патрициев и плебеев (Дион Кассий) или о даровании им "общих законов" (Дионисий). Историческим результатом деятельности децемвиров является составление законов 12 таблиц. Но так как при децемвирах не было ни консулов, ни трибунов, и во втором децемвирате упоминаются плебеи, то Нибур полагал, что децемвират был установлен как постоянное общее правительственное учреждение, в состав которого должны были входить как патриции, так и плебеи, с отменой других сословных магистратов. Во всяком случае вслед за децемвиратом (445) произошла важная перемена в указанном Нибуром направлении: сенату было предоставлено право заменять консулов консулар-трибунами, т. е. военными трибунами (командирами легионов) с консульской властью, которых было больше 2 (3 и до 6) и в числе которых могли быть и плебеи. Фактически, впрочем, плебеи стали попадать в консулар-трибуны лишь с 400 г., и то лишь до 395 г., а затем в 379 г. Тогда же и с той же целью было удвоено (с 2 до 4) число квесторов, т. е. военных казначеев. Введение консулар-трибунов послужило, кроме того, поводом к созданию новой магистратуры, избиравшейся каждые пять лет — цензоров, обязанность которых, отделенная от консульской власти, заключалась в составлении списков граждан по имуществу (ценз) и списка сенаторов. Так как эта обязанность доставляла цензорам важный нравственный авторитет, то цензура, с течением времени, стала самой почетной магистратурой. Наконец, закон Лициния и Секстия (387—367) восстановил консульство как постоянную магистратуру, предоставив плебеям одно из консульских мест. При этом от консульства была отделена судебная функция, предоставленная особому должностному лицу — претору — и сначала недоступная плебеям. При увеличении числа судебных дел, число преторов было удвоено; один из них (praetor urbanus) ведал дела граждан, другой (peregrinus) — дела союзников; с появлением провинций число преторов стало возрастать, пока не было определено Суллой в 10, а число квесторов — в 20. Вместе с тем плебеям были предоставлены, наподобие патрицианских (курульных) эдилов, две должности плебейских эдилов. В течение 30 лет после приобретения консульства плебеям стали доступны диктатура (356), цензура (351), наконец претура (337). Дальнейшее развитие Р. магистратуры совершалось уже под влиянием не сословной борьбы, а мирового положения, занятого Римом. По мере увеличения числа провинций римляне признали неудобным соответственно увеличивать число преторов (имевших право на место в сенате) и прибегли к пророгации, т. е. к продлению на год власти консулов и преторов, с посылкой их в провинции в качестве проконсулов и пропреторов. На провинциальной почве власть этих должностных лиц стала совершенно иной. Проконсул не только заступает в провинции место царя по отношению к "податным" Риму людям: он и по отношению к римским гражданам утрачивает характерные черты Р. магистратуры. В Риме консул ограничен властью товарища; провокация к народу и вето трибуна превратили его военный "империум" в гражданскую власть. В провинции власть проконсула единична, неограниченна и нераздельна. Он в одном лице военный командир, правитель, главный судья и в известном смысле законодатель, так как издает для провинции преторский эдикт, т. е. устанавливает принципы, которым намерен следовать при отправлении правосудия. Так как ему поручена охрана провинции, а сенат далеко, то он может начать наступательную войну без ведома сената; так как, с целью содержания войска, ему предоставлены обширные полномочия для сбора с провинциалов необходимого провианта и фуража, то в его руках — разорение провинции или отдельных ее городов. Уже дозволенные законом или обычаем поборы и подарки (aurum coronarium — золотой венок, подносимый городами) могут обогатить его; что же сказать о недозволенных? Однако, как ни велики были авторитет и роль Р. магистратуры, верховная власть в республиканскую эпоху принадлежала в Риме не ей, а сенату и Р. народу: формула S. P. Q. R. (Senatus populusque romanus) — символ этой власти. Оба эти учреждения не могли не выиграть от отмены царской власти. Из совещательного собрания при царях сенат становится правительствующим; этому в особенности содействует способ его составления по закону Овиния (время издания этого закона неизвестно), в силу которого бывшие магистраты не могли быть обойдены при составлении цензором списка сенаторов. Этим предотвращался антагонизм между магистратурой и сенатом. Консул и претор знали, что по окончании срока должности они станут членами сената. Этим определялся и сословный состав сената: сначала чисто патрицианское учреждение, он становится, с тех пор как плебеи приобретают право на консульство и претуру, средоточием и органом новой аристократии — нобилитета, знати, происходящей от лиц, приобретших знатность, т. е. известность (nosco), занятием курульной должности. Так как должности магистратов были избирательные, то сенат стал, в известном смысле, представительным собранием: он состоял из высших государственных деятелей Рима, обязанных своим возвышением голосованию народного собрания. Способом составления сената объясняется и политическая его опытность, та способность его правительствовать, которую посол царя Пирра метко характеризовал, сказав, что сенат показался ему собранием царей. Р. сенат представлял собой аристократическую корпорацию, принимавшую в себя все, что выдвигалось на вершину политической жизни; в нем жила политическая традиция прошлого, поддерживаемая родовым преданием, но постоянно проверяемая личным опытом и знакомством с государственной практикой. Законодательным органом и обладателем верховной власти было народное собрание. Сенатское заключение (senatus consultum) никогда не имело силу закона (lex), принадлежавшую лишь постановлению народного собрания (комиций — собственно сходки). Сословный дуализм повлиял на организацию и историю комиций еще сильнее, чем на сенат; им, а также консерватизмом Рима объясняется тот знаменательный факт, что в Риме было не одно, а три народных собрания: два чисто сословных и одно общее. Древнейшее из них — по куриям — было чисто патрицианским и вместе с патрициями утратило, с течением времени, всякое реальное значение: оно атрофировалось, перестало быть собранием граждан и превратилось в учреждение, присутствие должностных лиц — курионов, ведавшее лишь родовые дела: аррогацию (переход из рода в род), утверждение завещаний и т. п. До позднейшего времени оно сохранило только одну хотя и формальную, но важную в политическом отношении функцию — передачу избранному в комициях магистрату его власти, посредством lex curiata de imperio. Еще во время гражданской войны между Помпеем и Цезарем невозможность соблюсти эту формальность повлекла за собой важные политические последствия. Второе народное собрание в Риме, центуриатное — по военным сотням — знаменует собой характерную воинственную организацию Рима: первоначальное тожество народа и войска. Центуриатное народное собрание — это не что иное, как войско, выстроившееся по сотням, чтобы ответить на вопрос командира, быть ли войне, или избрать ли такого-то в командиры на следующий год? Место в военном строю обуславливалось вооружением, а вооружение — имуществом. Сообразно с имуществом, римские граждане были разделены на 5 классов, не считая всадников, составлявших особый разряд из 18 сотен. Дошедшее до нас определение как имущественного ценза для каждого класса, так и числа сотен в каждом из них, традиция относит к временам Сервия Туллия, которому приписывается и самое учреждение центуриатного собрания, может быть не с большим основанием, чем постройка так называемой Сервиевой стены. Определение ценза деньгами указывает на более позднюю эпоху, чем время царей, так как еще в раннюю республиканскую эпоху судебные пени определялись числом голов крупного или мелкого скота. Позднее центуриатного появилось народное собрание по трибам; в точности время и повод его возникновения нам неизвестны. Это — плебейское собрание, руководимое трибунами, тогда как центуриатным руководил курульный (патрицианский) магистрат, консул или претор. Ввиду поздних известий о трибуткомициях под председательством консулов и преторов, некоторые современные ученые пришли к маловероятному предположению, что кроме общеизвестных плебейских трибуткомиций существовали еще особые трибуткомиции с участием патрициев. В отношениях трибутного собрания к центуриатному проявляется замечательный политический дуализм, проникший в государственное устройство Рима благодаря особому положению плебеев в государственном строе: центуриатные комиции представляют собой весь народ, populus, трибутные — plebs. Плебс, приобретая все большее значение, становится народом в политическом смысле слова, т. е. приравнивается к populus. Это приравнение находит себе выражение в том, что постановление плебса, plebiscitum, получает, по постановлению центуриатных комиций, значение закона, обязательного для всех граждан, ut quod tributim plebs jussiset populum teneret (lex Valeria-Horatia, 449 г. до Р. Х.) Принцип этот был подтвержден законом Публилия (339 г. до Р. X.) — ut plebiscita omnes Quirites tenerent, и законом Гортензия (284) — ut quod plebs jussisset omnes Quirites teneret. Тожественны ли эти три закона и почему, в таком случае, понадобилось троекратное узаконение, или они различны по смыслу, как остроумно объяснял в одной из своих гипотез Нибур — нам неизвестно. Во всяком случае, в историческую эпоху трибутные комиции в законодательном отношении заняли место наряду с центуриатными и отличались от них лишь сферой компетентности: решение военных вопросов естественно предоставлялось тому собранию, которое искони их ведало и находилось под руководством магистратов с "империумом". В сфере судебной также сохранилось преимущество того народного собрания, к которому, по древнему закону, была обращена провокация: закон децемвиров формально сохранил право решать вопрос о жизни или смерти гражданина за центуриатным собранием, обозначая его при этом выражением maximus comitiatus. Избирательная деятельность была обширнее у центуриатного собрания, но трибуткомиции избирали трибунов, значение которых все более возрастало. Сблизившись в значении, эти два народных собрания сблизились и формально, вследствие преобразования, которому подверглись центуриаткомиции в демократическом смысле, вероятно около 241 г. до Р. Х., т. е. после того как число триб достигло своего максимума — 35. Это преобразование представляет собою компромисс между принципом центуриатных комиций, т. е. распределением граждан по имуществу, и принципом трибутных комиций, т. е. распределением граждан по месту оседлости, — причем первый принцип делает второму значительную уступку. Тожество военного строя с политическим к тому времени уже исчезло; вследствие этого предоставление первому классу 80 центурий (так что с присоединением 18 центурий всадников он располагал большинством голосов в комициях — 98 против 95) утратило свой смысл перед более демократическим духом трибуткомиций. Ввиду этого каждому из пяти классов было предоставлено равное число центурий или голосов, а именно 35, соответственно числу римских триб, причем каждая центурия еще разделялась на две — для граждан старше и моложе 45 лет. Что касается до вопроса о полномочиях Р. народных собраний, то Рубино, в своем замечательном исследовании ("Untersuchungen"), доказал, что роль народного собрания при царях была незначительна. Царь собирал комиции не столько для того, чтобы получить от них закон, сколько для того, чтобы заручиться их поддержкой. После отмены царской власти значение народного собрания возросло: ему чаще приходилось применять к делу свое избирательное право; закон о провокации сделал его верховным судьей над жизнью и смертью граждан; наконец, с усложнением политической жизни стала развиваться и законодательная власть комиций. В последнем отношении они, однако, долго находились под опекой сената, которая выражалась в двух учреждениях — patrum auctoritas и senatus auctoritas. Первое относится ко времени патрицианского сената и представляет собой право сената одобрять, утверждать постановления народного собрания (впрочем, по мнению Нибура и его школы, под patrum auctoritas следует разуметь согласие патрициев, данное ими в собрании по куриям). Senatus auctoritas соответствует греческому выражению probouleuma и обозначает право сената давать предварительно свое согласие на внесение в народное собрание магистратом проекта закона, а следовательно и отказывать в этом согласии. Когда комиции освободились от этих стеснений, мы не знаем; по этому вопросу, как и относительно значения упомянутых учреждений, в ученой литературе существует множество противоречивых мнений. Во всяком случае, народное собрание в Риме, даже когда стало властным и самодержавным, сохранило прежние формы, ставившие его в зависимость от созвавшего его магистрата. Оно никогда не имело права собираться по собственному почину; оно не имело ни законодательной инициативы, ни свободы прений; оно лишь отвечало на вопросы, предложенные ему председательствующим магистратом (рогация); само делопроизводство было обставлено такими религиозными формальностями, которые легко подавали повод признать постановление, с помощью жреческой коллегии, незаконным. Более свободный характер имели частные собрания народа, concilia и cautiones, на которых допускались и прения; но и эти подготовительные собрания, ничего не постановлявшие, созывались не иначе, как магистратом, и служили для него средством настроить и направить народ в желательном для него смысле. Наконец, ни центуриаткомиции, после их преобразования в демократическом смысле, ни даже трибутные комиции не были демократиями в полном смысле слова, так как в расчет принимались не единичные голоса граждан, а число центурий или триб, высказавшихся в том или другом смысле, и голос избранной по жребию центурии или трибы (praerogativa) имел почти всегда решающее значение. Недаром обнесенное оградой место на Марсовом поле, куда призывались граждане подавать голос, называлось ovile (овечий загон). Вследствие мирового роста Рима, решения и веления римских комиций приобретали все больше и больше всемирное значение; но именно в эту эпоху существенно изменился состав Р. народного собрания и понизилось его моральное и государственное значение, под влиянием глубокого потрясения экономического быта Р. народа, в связи с его политическим ростом.

5) Влияние роста Рима на экономический быт его. Р. историки изображали первых римлян пастухами и бродягами, но история с самого начала знает римлян лишь как оседлых крестьян. Римлянин, как патриций, так и плебей, представляет собой тип крестьянина, цепкого и жадного до земли: типический герой древнего Рима — Цинциннат, взятый от плуга диктатор. Поэтому земельный вопрос представляет собой основу Р. истории: из-за земли римляне воюют с соседями, на приобретенную землю они выводят все новые и новые поселения; из-за земли волнуется форум; аграрный закон — больное место республиканского Рима, наука землемера (agrimensor) — национальная его наука. Одной из важнейших и прочных заслуг Нибура было выяснение вопроса об ager publicus и об аграрных законах. Если социалисты XVIII в. (Babeuf) щеголяли именем Гракха, то потому, что видели в аграрных законах римлян средство борьбы против частной поземельной собственности. Лишь благодаря выяснению понятия "общественного поля" история поземельных отношений и законов получила правильное освещение. Нибур нашел ager publicus в области Дитмаршен (в Голштинии), где историк провел свое детство; позднейшие исследования указали его существование почти везде. Ager publicus называлась у римлян государственная земля, в противоположность той, которая находилась в частной собственности. Р. государство пользовалось своей землей трояким способом: оно отдавало ее участки с торгов под пастбища, или выделяло из неё небольшие наделы гражданам (первоначально 2 югера — полдесятины) в частную собственность (assignatio), или, наконец, предоставляло гражданам занимать отдельные участки (occupatio), для бессрочного пользования ими. Такие займища могли переходить по наследству или продаваться, на них могли производиться насаждения и постройки, но они не поступали в квиритскую собственность и отличались от неё юридически термином possessio. Благодаря наделам общественной землей, колонии выводились в существовавшие уже раньше города, постоянно росло число Р. граждан и крепнул Рим; но землевладение было чревато в Риме с древнейших времен, как и в Греции, опасным бедствием — задолженностью. Долговое право было у древних римлян, как и у других народов, крайне сурово; обеспечением кредитора служила личность должника и нередко его семьи. О громадном значении долговых обязательств в древнем Риме мы можем судить не с помощью историков, которые пользовались им для изображения драматических сцен, а на основании законов XII таблиц, самые пространные и архаические отрывки из которых определяют судьбу несостоятельного должника. По приговору судьи кредитор уводит его к себе в дом; закон точно определяет вес цепи, которая может быть на него надета, количество пищи, которое должно быть ему выдаваемо; устанавливает сроки, когда он должен быть выведен на форум, на случай если родственники или клиенты захотят его выкупить; наконец, дает кредитору право продать его в рабство, но не иначе, как за Тибр, т. е. в страну этрусков, а не на римской земле и не в стране дружественных латинян. Предусматривая случай спора между несколькими кредиторами, закон решает его буквально в тех же суровых, символических формулах, как и скандинавское право: освобождается от ответственности тот кредитор, который отрубит от тела должника более или менее следуемой ему части (Si plus ve minus ve secuerit se (sine) fraude esto). Долговые обязательства, впрочем, не всегда разрешались указанной расправой, а приводили и к установлению продолжительных отношений между кредитором и должником (вроде кабалы). Отношения эти нам мало известны, ибо были запрещены уже законом Петилия, в 326 г. до Р. Х. Долги продолжали, однако, тяготеть над римскими землевладельцами, что видно из часто упоминаемых мер против ростовщиков, за нарушение законов о росте; так на пени, взысканные с ростовщиков, был сооружен эдилом Кн. Флавием бронзовый храмик Конкордии на форуме, с обозначением времени сооружения — "204 г. по освящении храма Юпитера Капитолийского" (древнейшее известное нам упоминание этой эры). Помимо долгов, Р. мелкое землевладение страдало от рабства, вытеснявшего свободный труд. В древнейшем Р. число рабов было, по-видимому, очень ограничено, как можно заключить из названий рабов — Quintipar, Marcipar, т. е. puer (малый) Квинта или Марка. Но по мере того, как римские войны стали захватывать области варваров вне Италии, рабы подешевели и стали чаще появляться на рынке, вследствие чего крупные землевладельцы перестали давать мелкому соседу работу на своей земле. Традиционная история относит закон, определявший количественное отношение подневольных и свободных работников, к 367 г. до Р. X. Умножившись в Риме, рабы не только стали отбивать заработки у Р. крестьян, но, входя, путем освобождения своими господами, в число Р. граждан, существенно изменяли состав и характер Р. народа. Уже в 312 г. до Р. Х. вопрос о размещении вольноотпущенников по всем трибам или только по 4 городским волнует Рим. В то самое время, когда Р. легионы доставляют Риму господство над миром, в сердце Рима покоренные рабы приобретают все более и более влияния на его судьбу. Ничто так не содействовало извращению римского демоса, как легкость освобождения и получения рабами права Р. гражданства. Уже разрушитель Карфагена, Сципион Эмилиан, счел себя вправе презрительно попрекнуть толпу на форуме тем, что он еще недавно привез ее в Рим в цепях. Но римские войны еще более непосредственным способом подрывали ядро Р. народа — крестьянство; принимая все большие размеры, удаляясь от Рима и становясь все продолжительнее, войны надолго отрывали солдата от его земли. Ливий, в одном из своих драматических рассказов, выводит на сцену центуриона Сп. Лигустина, владельца участка земли в один югер; проведшего 22 года на военной службе вдали от унаследованного поля. Впрочем, известное равновесие между убылью от войны и приростом оседлого крестьянского населения поддерживалось до тех пор, пока римляне имели возможность производить наделы в Северной Италии. Когда, в середине II века, запас свободной общественной земли истощился, обезземеление римских граждан пошло еще быстрее. К этому времени относится перемена в сельском хозяйстве римлян, имевшая роковое значение для мелкого землевладения. Вследствие расширения под Р. властью торговых сношений на Средиземном море, в Италию стал массами привозиться хлеб не только из Сицилии, но из Нумидии и Египта; эта конкуренция убила земледелие в Италии и заставила землевладельцев запустить пашню и завести скот. Мы знаем об этой перемене со слов Катона, который был отличным хозяином и на вопрос, какой самый выгодный способ хозяйства? ответил — bene pascere (хорошее скотоводство); а затем? плохое скотоводство; а затем? хлебопашество (arare). Прежде всего должны были пострадать крестьяне, не находившие заработка у помещиков и не имевшие возможности, по незначительности участков, перейти к скотоводству. Им пришлось продавать свои наделы — и в этом нужно искать источник тех латифундий, о которых сказал Плиний, что они погубили Италию. По мере того, как ядро Р. народа — земледельческий класс — редеет, развивается торговая деятельность римлян. Древний Рим знал лишь громоздкую медную монету и только со времени объединения Италии и подчинения греческих торговых городов на юге полуострова стал чеканить серебряную монету. Развитие торговли привело к накоплению капиталов, что выразилось в изменении смысла слова equites. Всадниками прежде назывались служившие на собственном коне наиболее достаточные граждане; во втором веке это слово обозначает класс капиталистов, занимающихся торговлей и откупами в провинциях, в отличие от сенатской аристократии, которой закон Клавдия 219 г. до Р. Х. воспретил торговать от своего имени и держать корабли, за исключением лишь каботажных судов для перевозки в столицу продуктов собственного хозяйства.

6) Влияние роста Р. владычества на культуру и общественный дух римлян. Одновременно с экономическим переворотом в Риме совершался еще более важный культурный и нравственный переворот. Быстрый рост Рима непосредственно и без переходов поставил лицом к лицу простоту и грубость римлян с эллинской образованностью и утонченной роскошью Востока. В области религии римляне давно уже находились под влиянием южно-италийских греков; теперь в Рим стали проникать божества Востока (см. Римская религия). Еще до второй пунической войны консулу Эмилию Павлу пришлось, по распоряжению сената, собственноручно приступить к разрушению храмов Изиды и Сераписа, так как никто не решался взломать их двери. Сенат запретил, под страхом смертной казни, тайный культ Вакха, и за нарушение этого запрещения от руки палача в Италии погибли сотни людей — особенно много женщин, участвовавших в ночных вакханалиях. Новый пантеон отодвинул на задний план первобытных Р. богов, которыми держалось древнеримское благочестие. Вместе с восточными богами и суевериями явилось в Риме учение, одинаково подрывавшее веру как в старых, так и в новых богов: сочинение Евгемера, объяснявшего богов и героев плоским рационализмом, было одной из первых книг, переведенных на латинский язык. В то же время заимствованные у греков сценические представления выставляли на посмеяние проделки богов, заимствованные из наивных мифов. Семейный быт римлян, основанный на безусловной отцовской власти, еще раньше подвергся существенным изменениям. Уже децемвиры нашли возможным эмансипировать, т. е. самостоятельно поставить взрослых сыновей, посредством фиктивной продажи в рабство отцом. Вместе с тем и женщине, которую древнее право всегда подчиняло опеке (manus) отца или мужа, была предоставлена возможность выходить замуж без личного и имущественного подчинения мужу и его родичам, посредством так называемого trinoctium, т. е. трехдневного пребывания вне дома. Освобождение женщины в имущественном отношении указывает на то, что прошла для римлян пора бесприданниц, когда в достаточном хозяйстве можно было найти только одну серебряную вещь — солонку, из которой посыпали солью жертву богам. Еще несколько лет спустя после завоевания Италии, один из предков Суллы, Корнелий Руфин, бывший диктатором и дважды консулом, был вычеркнут цензором из списка сенаторов за то, что у него в доме была серебряная посуда в 10 фунтов весом. Старинная поговорка осуждала хозяйку, которая закупала на рынке то, что она могла получить со своего огорода; в каждом хозяйстве пекли свой хлеб, в городе не было пекарен. Только во время войны с Сирией Р. генералы познакомились, по рассказу Ливия, с поварским искусством; 100 лет спустя Лукулл приобрел всемирную известность своими утонченно-роскошными обедами. Быстрое обогащение римлян вызывало роскошь, а роскошь развивала страсть к обогащению; на этой почве приняли чудовищные размеры две национальные черты римлян — властолюбие и жадность. Уже во вторую пуническую войну легат Сципиона, Племиний, командовавший в южной Италии, так беззастенчиво грабил союзные города и даже их храмы, что сенат был вынужден послать на юг целую комиссию, отправившую Племиния, в цепях, в Рим. С провинциалами можно было поступать бесцеремоннее: так, например, пропретор Испании Сульпиций Галба врасплох напал на мирное племя лузитан, просивших у него земли, и продал 30000 из них в рабство. Власть давала богатство; поэтому все пути к власти казались пригодными. В Риме появился особый разряд законов — leges de ambitu, — предназначенных к тому, чтобы сдерживать честолюбие кандидатов на магистратуры. Самая история этих законов, с их возрастающей строгостью, указывает на возрастание зла и тщетность борьбы против него. Древнейшие из этих законов отмечены еще наивностью нравов; первым законом воспрещалось становиться на форуме в беленой (candida) тоге, в отличие от обычной (отсюда название кандидата); затем закон Петилия в 358 г. воспрещает посещать окрестные селения и местечки, с целью вербовать голоса, закон Мения запрещает избирательные клубы, закон Бебия 181 г. — агентов (divisores), распределявших деньги между избирателями. Но подкуп растет; напрасно закон Аврелия 70 г. грозит кандидату, прибегнувшему к подкупу, лишением на 5 лет права быть избираемым на должность. Для подкупа избирателей существовал и другой косвенный путь: устройство игр для народа, которые становились все дороже, продолжительнее и чаще (см. Римская религия).

Эпоха реформ. Р. патриоты рано подметили наступавшее извращение нравов и грозившие в будущем бедствия. Весь второй век может быть назван эпохой реформ и разделен, в этом отношении, на две половины. Первая из них отмечена консервативным настроением, стремлением возвратить доброе старое время, воспрепятствовать отступлению от идеалов старины. Представителем этой эпохи можно считать Катона старшего, недаром прозванного цензором. Представителем второй эпохи является К. Гракх, с его системой государственных нововведений, которые должны были преобразовать политический и экономический быт не только римлян, но и италиков, и перенести центр тяжести из сената в трибунат. Главную роль в первую эпоху играют законы против роскоши, мелочные, придирчивые и бесплодные. Уже законы XII таблиц ограничивали роскошь при сожжении покойников. Ряд новых законов начинается с lex Oppia 215 г., воспрещавший женщинам носить золотые украшения весом более чем пол-унции. За этим следуют законы Орхия, ограничивавшие число гостей (183), и Фанния (161), определявшие с точностью, сколько дозволялось Р. хозяйке тратить на обед и как часто в месяц она могла отступать от нормы. Более сильным ударом, направленным против Р. женщины, был закон Вокония, горячо поддержанный Катоном. Он лишал женщину права, если она была единственной дочерью, получить более половины отцовского наследства, а если у неё были братья — права получить более ценза первого класса, т. е. 250000 ассов или 20000 руб. Больше труда стоили Катону многочисленные политические процессы, которые он неутомимо вел до глубокой старости против полководцев, обманывавших сенат, грабивших казну или разорявших провинции. Весьма нередко такие процессы были и для честного Катона лишь средством партийной борьбы.

Эпоху серьезных реформ можно считать начавшейся с 149 г. до Р. Х., года проведения трибуном Калпурнием Пизоном (историком) закона de pecuniis repetundis. Это была первая государственная мера для ограждения провинциалов от грабежа и вымогательства правителей. В прежнее время провинциалы не всегда находили защиту у сената; если он и принимал их жалобу и назначал для разбора ее особую комиссию, то преследование виновного зависело от произвола судей. Законом Пизона назначалась постоянная судебная комиссия (quaestio perpetua) по делам о вымогательстве. Для этой цели ежегодно составлялся список (album) избранных из среды сената судей, в числе 100 человек, из которых избирался трибунал в 32 члена, под председательством претора; этому суду обвинитель и предъявлял свой иск об истребовании денег. Сначала этот суд имел чисто гражданский характер, но рядом дальнейших законов он был усовершенствован и преобразован в государственно-правовом смысле. Неправильно взятые деньги стали взыскиваться вдвое: половина взысканного возвращалась пострадавшим, а другая служила пеней и придавала решению суда карательный характер. Вместе с тем стали расширяться и функции самого суда: можно было жаловаться не только на вымогательства, но также на жестокое обращение и, наконец, даже обвинять в дурном управлении провинцией (crimen male administratae provinciae). Против другого недуга тогдашнего Рима — оскудения оседлого крестьянства — была направлена реформа трибуна Тиберия Гракха (133). Свободных земель в Италии для наделения ею граждан не было; Гракх предложил, поэтому, воспользоваться той частью общественной земли, которая была занята частными лицами на праве владения (possessio), а не собственности (dominium). Право владения общественной землей было ограничено 500 югерами, а для отцов семейства, имевших двух сыновей и более — 1000 югерами. Излишек земли предназначался Тиберием для наделения безземельных граждан участками в 30 югеров, не подлежавшими продаже или отчуждению и обложенными податью. Остававшиеся у владельцев 500 югеров обращались в полную их собственность; по-видимому, им сначала предполагалось выдать, кроме того, особое вознаграждение. С правовой точки зрения против плана Т. Гракха ничего нельзя было возразить; самый проект его в традиционной истории выставляется как простое возобновление тожественного с ним закона Лициния и Секстия, изданного за 234 года перед тем (в последнее время, впрочем, критикой заподозрен здесь анахронизм). За Гракха высказался знаменитый юрист того времени, главный понтифекс Муций Сцевола. Больше возражений можно было сделать против закона с точки зрения справедливости, так как многие участки перешли в руки новых владельцев путем продажи и на многие из них были затрачены владельцами большие капиталы — для построек, орошения и т. п. Во всяком случае, проект Тиберия нарушал интересы многих оптиматов и потому встретил сильное противодействие со стороны сената. Другой трибун, Октавий, наложил на него вето; Тиберий умолял своего товарища отказаться от сопротивления, но напрасно. Тогда Тиберий поднял вопрос, может ли трибун, избранный для блага народа, оставаться трибуном, если он действует в ущерб народу — другими словами, может ли быть лишен своего звания неприкосновенный трибун? Комиции согласились с Тиберием: Октавий был устранен и закон Тиберия принят народом. Была также избрана комиссия из 3 лиц (triumviri) для проведения на практике закона; в число их вошел и Тиберий, со своим братом Каем. Но Тиберий встретил сильное сопротивление, когда стал добиваться — вопреки обычаю — трибунской должности на следующий год. В день выборов толпа сенаторов, решившихся "спасти республику", напала на приверженцев Тиберия, при этом он был убит. Скудость наших сведений не дает возможности судить, скольких граждан закон Тиберия наделил землею. Политические последствия его мероприятий нам виднее: он открыл эру аграрных законов и борьбы между форумом и сенатом и противопоставил принцип абсолютного народовластия принципу неприкосновенности и самостоятельности магистратов. Десять лет спустя сделался трибуном брат Тиберия, Кай, несмотря на интриги сената. От Тиберия, с его мягким нравом, Кай отличался большой страстностью, которая выражалась даже во внешних приемах его ораторского таланта: он первый в Риме внес в ораторскую речь ту живость телодвижений, которая отличает итальянцев. Ему удалось быть трибуном два года подряд и за это время он предложил целый ряд законопроектов. Из них четыре имеют боевой характер. Lex de abactis лишала права занимать какую-либо должность того, кто был удален от магистратуры по постановлению народа; этот проект усиливал авторитет народного собрания по отношению к должностным лицам и в то же время был специально направлен против Октавия, добивавшегося консульства, но был взят назад Каем, по просьбе матери. Lex ne quis injussu populi judicaretur должна была служить гарантией для граждан против таких насилий со стороны консулов и сената, каким подверглись приверженцы Тиберия Гракха. Более общее значение имели два закона, направленные к ограничению влияния сената. Этому учреждению принадлежало право распределять провинции между состоявшими в должности консулами и преторами, и оно пользовалось им для усиления своего влияния на магистратуру, назначая преданным ему лицам наиболее выгодные провинции. Ввиду этого lex de provinciis consularibus К. Гракха обязывал сенат определить наперед, до избрания новых консулов, те провинции, куда он предполагал послать их. Lex judiciaria выдвигал против сената новую капиталистическую аристократию, предоставив судебную власть в процессах против провинциальных магистратов всадникам, вместо сенаторов. Другой ряд законов имел целью придти на помощь римскому демосу. Сюда относится аграрный закон, о содержании которого мы не имеем сведений, и закон de re militari, сокращавший срок военной службы и устанавливавший выдачу солдатам амуниции за счет казны. Наиболее роковым по своим последствиям был lex frumentaria, предоставлявший римским гражданам платить за хлеб из общественных магазинов по 6¹/₃ асса за модий, т. е. получать его за полцены. На этот закон нужно прежде всего смотреть, как на боевую меру; с его помощью трибун привлекал на свою сторону столичный пролетариат, не заинтересованный аграрными законами и выдавший Тиберия Гракха. С римской точки зрения этот закон представляется вполне справедливым. Рим смотрел на завоеванные им провинции, как на свои поместья (praedia populi Romani), и почти все классы римских граждан извлекали оттуда выгоды: нобилитет — управляя провинциями, всадники — занимаясь в них откупами, простые граждане — служа в легионах и обогащаясь военной добычей. Лишь столичный пролетариат, свободный от воинской повинности, не участвовал в дележе общей добычи; единственное средство предоставить ему некоторую в ней долю и заключалось в продаже ему привозимого из провинций хлеба за более дешевую цену. Но эта мера, превращавшая самодержавную толпу в предмет общественного призрения, открывала эпоху роковой для Рима политики (panem et circenses); она привлекала в Р. все новые толпы пролетариев и отдавала его в руки демагогов, и затем, честолюбивых генералов. Дальновидным реформатором является К. Гракх в следующих трех предложенных им мероприятиях. Римляне издавна отличались как строители дорог; устроенными ими дорогами, следы которых сохранились до наших дней, они, как железными обручами, закрепили за собой свои владения в Италии и в провинциях. Проведенный Каем Гракхом lex viaria проектировал, по-видимому, целую систему новых дорог, предоставлял в его распоряжение, как строителя, громадные денежные средства и давал ему возможность применять вдоль новых дорог его аграрный закон и создавать новые поселения Р. граждан в Италии. Еще далее шел его закон о выведении 12 римских колоний в провинции, между прочим, одной — Юнонии — на место разрушенного Карфагена. В Италии не было более свободного для колоний места; между тем западные и южные провинции нуждались в Р. колонистах. Кай Гракх своим предложением наполнял бездну между Римом и провинциями и полагал основание плодотворной колонизационной политике, осуществленной империей. Еще более опасна была бездна между римлянами и италиками; как бы предвидя бедствие, обрушившееся 40 лет спустя на Италию, К. Гракх предложил дать союзникам права римского гражданства. Сенатская партия с ожесточением боролась против двух последних мероприятий. Против закона о колониях она выставила трибуна Ливия Друза, пытавшегося привлечь народ на свою сторону неосуществимым предложением вывести колонии в Италию, а также жрецов, пугавших народ мнимыми предзнаменованиями роковых бедствий, если ненавистная богам земля Карфагена будет заселена Р. гражданами. Чтобы помешать уравнению италиков с римлянами, сенатская партия возбуждала эгоизм последних, пугая их, устами консула, что италики заберутся на их места в цирке и съедят предназначенный для них хлеб. К. Гракх не был избран вновь в трибуны. Вопрос об отмене колонии Юнонии распалил страсти; случайное насилие ликтора вызвало кровавое столкновение, после которого К. Гракх бежал из Рима и приказал рабу нанести ему смертельный удар. Деятельность аграрной комиссии была приостановлена, владельцам выделенных наделов разрешено отчуждать их; но 3 года спустя после смерти Кая Гракха была выведена первая Р. колония вне Италии — нынешний Нарбонн в Южной Франции. Эпоха реформ закончилась и обнаружила, что Рим, как выразился Ливий, был "одинаково неспособен выносить как пороки, которыми он страдал, так и средства их врачевания". Между сенатом и форумом разгорелась непримиримая борьба. Сенат заглушил насилием партию реформы и вслед за этим проявил в деле Югурты свою подкупность и правительственную неспособность; форумом завладели демагоги, которым идеи Гракхов послужили средством для политической борьбы. Водворилась смута, среди которой стала нарождаться новая власть. Эпоха в 90 лет от смерти К. Гракха до победы Августа может быть лучше всего характеризована словами Светония о предзнаменовании в Риме, которым предвещалось, что "природа готовит Р. народу царя": regem populo romano naturam parturire.

Зарождение императорской власти. В этом преддверии империи, которое составляет господствующую черту последнего века до Р. Х., можно отметить четыре момента, олицетворяемые четырьмя историческими личностями. Первый момент представляет собой одновременное появление демагога и генерала, не желающего быть под рукой сената, и союз между ними, предвещающий то слияние трибунской власти (potestas) с "империумом" консула, которое составило основу императорской власти. Трибун 100 г., Апулей Сатурнин, возобновляет на всех пунктах политику Гракхов, превращая ее в простое орудие личного честолюбия: он проводит закон аграрный, закон фрументарный, в силу которого модий пшеницы выдавался гражданам за ⁵/₆ асса, т. е. почти даром, закон колониальный и закон о величии Р. народа (de majestate), доводивший до крайности идею народовластия и обративший ее в средство истреблять противников политическими процессами. Этот закон был предвестником основанных на доносах политических процессов времен империи. Аграрный закон Сатурнина имел целью наградить землей солдат Мария, победивших кимвров и тевтонов. В лице Мария войско и его полководец выступают в Р. истории в новой роли. Оскудение крестьянства и убыль в людях от поражений Р. легионов северными варварами побудили Мария принимать на военную службу пролетариев: преобразованный военный строй придал легиону большую сплоченность, символом которой является серебряный орел; продолжительность походов теснее связала легионы с полководцем. Сам Марий, под влиянием страха, внушенного Риму кимврами и тевтонами, был избираем 4 раза подряд консулом; честолюбие "нового человека" (homo novus) разыгралось, и в 100 г. он стал добиваться, в союзе с Сатурнином, шестого консульства. Скоро, впрочем, Марий, робкий в сенате, отступился от своих союзников, а с их смертью от руки враждебной им партии, кончилась, на время, и политическая роль Мария. Она возобновилась 12 лет спустя, и опять в союзе с трибуном. Союзническая война дала возможность Марию снова отличиться; он выступил после неё соперником консула Суллы, которому поручена была война против Митридата. С помощью трибуна Сульпиция Руфа, Марий одержал верх, но Сулла не захотел уступить ему команду и повел свое войско на Рим. Процесс отчуждения римского войска от народа завершился: впервые в Р. истории войско отказывается повиноваться народному собранию и занимает Рим как неприятельский город. Марий и его приверженцы принуждены были бежать, но после отплытия Суллы в Азию они снова завладели Римом; Марий стал в седьмой раз консулом, и над сенатской партией разразилась первая проскрипция. Победив Митридата, Сулла побеждает в Италии своих врагов, подвергает их, в свою очередь, проскрипции, разоряет целые города, чтобы населить их своими солдатами, и захватывает неограниченную власть над Римом, в звании пожизненного (perpetuus) диктатора (81). Сулла олицетворяет собой второй момент в возникновении императорской власти. Войско сыграло в его лице решающую роль в судьбе Рима: "империум" над войском обратился в "империум" над республикой, и даже не в обычной форме Р. магистратуры. Но Сулла еще не ищет императорской власти; вынужденный захватить власть, он оставляет ее при первой возможности и удаляется в частную жизнь. Мало того: он пользуется своей властью, чтобы укрепить республику на более прочных основах. Сулла принадлежал к сенатской партии, он возвысился в борьбе с партией форума; естественно, что он поставил сенат в центре Р. политического строя. Виновниками всех политических потрясений в Риме за последние 50 лет являлись трибуны; их роль Сулла и хотел свести до первоначальной незначительности. Он поставил их в полную зависимость от сената; они не только должны были заручиться дозволением сената, чтобы внести какое-либо предложение (рогацию) в народное собрание, но могли быть избираемы только из числа сенаторов и лишались права занимать после трибуната курульные должности претора и консула. Эти ограничения трибуната были, вместе с тем, и ограничениями трибуткомиций, в интересах сената. Сенат, пострадавший от проскрипций, был пополнен всадниками и доведен до 600 человек; ему было возвращено право, отнятое у него Каем Гракхом, составлять судебное присутствие в процессах над провинциальными магистратами. Ограничивая судебную деятельность комиций, Сулла организовал, наподобие quaestio perpetua de pec. rep., постоянные суды по разным другим преступлениям (de sicariis et veneficis), чем расширил судебную деятельность сенаторов. Чтобы обеспечить приток свежих сил в сенат, Сулла увеличил число преторов до 8, а квесторов — до 20. Консулов Сулла обязал проводить год своего консульства в Италии, во избежание таких столкновений, какое было у него с Марием. Этим Сулла ослабил авторитет и военный характер консульства. Организация Суллы ненадолго его пережила: трибуны были слишком заинтересованы в восстановлении своей власти и тотчас после похорон Суллы обратились к консулам с просьбой об этом. Их агитация увенчалась успехом уже в 75 г., и вместе с тем возродился антагонизм между партией форума (или марианцами) и сенатской партией.

Среди вызванных этим смут возвысился Помпей. Нелегкая победа над марианцем Серторием в Испании и более легкая над Спартаком, предводителем восставших рабов в Италии, доставили Помпею в 70 г. консульство, хотя он тогда еще числился во всадниках, не будучи сенатором. Сулла был вынужден обстоятельствами захватить власть; Помпей стремился к ней, как к своему законному достоянию. Но с другой стороны, он принадлежал к сенатской партии, некоторая нерешительность удерживала его на стороне господствовавшего порядка; он желал диктатуры, но без насилия, из-за одного почета. Обстоятельства ему благоприятствовали; успех морских разбойников (см. Разбой морской) побудил трибуна Габиния провести закон о поручении Помпею истребить их: при этом ему был предоставлен majus imperium по всему восточному берегу Средиземного моря и на 70 миль от побережья внутри области, т. е. на всем этом пространстве ему были подчинены провинциальные правители и войска. Исполнив блестящим образом это поручение, Помпей получил другое — усмирить Митридата, что и привело к покорению Азии. Здесь он играл роль восточного шах-ин-шаха, т. е. царя царей. Вернувшись в Италию, он, согласно закону, сложил команду, распустил свои легионы и явился в Рим частным человеком. Вследствие этого легального образа действий он оказался бессилен и был принужден протянуть руку другому, еще юному честолюбцу, не имевшему за собой военных заслуг и добивавшемуся консульства. Так возник первый триумвират Юлия Цезаря, Помпея и Красса. Цезарь получил консульство (59), а Помпей добился утверждения своих распоряжений и награждения солдат. После удаления Цезаря в Галлию, Помпей остался первым по почету гражданином в Риме, но без реальной власти. Так как Цезарь не управился с Галлией в предоставленное ему пятилетие, то Помпей и Красс заключили с ним новую сделку, в силу которой они получили консульство, а по истечении его — провинции. Крассу досталась Азия, где он погиб в битве с парфянами; Помпей получил Испанию, которой он управлял из Рима. Новый, небывалый почет был ему оказан: он был избран единственным консулом, с правом взять себе товарища. Между тем сила его победоносного соперника в Галлии росла несоразмерно с его собственной; Помпей породнился с ним двойными узами, но смерть дочери Цезаря, на которой женился Помпей, ослабила эту связь. Все ближе подходил роковой момент возвращения Цезаря и его неминуемого столкновения с сенатом. Помпей ждал и желал, чтобы обе стороны обратились к нему, как к главному руководителю судьбами Рима; но это не исполнилось. Сенат был не довольно покорен авторитету Помпея; оставаться же безучастным зрителем борьбы Цезаря с сенатом — значило обречь себя на политическое ничтожество. Помпей принял сторону сената, но между ними не было достаточного единства, и Цезарь победил республику, в лице сената и Помпея.

В лице Цезаря императорская власть выступает в Риме с такой определенностью и полнотой, что его имя стало у всех европейских народов высшим обозначением монархии. В Галлии он выказал себя великим полководцем и организатором; он создал независимую от сената армию, а своими обильными денежными средствами и щедростью составил себе в Риме и в самом сенате преданную ему партию. Критическим для него вопросом было положение, ожидавшее его по истечении его проконсульства. Он не желал, возвеличив Рим своими победами и завоеваниями, явиться туда, подобно Помпею, простым гражданином, принужденным искать милости сената; поэтому он хотел добиться консульства до окончания срока своего проконсульства. Вопрос еще усложнялся тем, что самый срок последнего (1 марта 49 г. или 1 января 48 г.) вычислялся различно Цезарем и сенатом. Когда он, после двухлетней борьбы, был решен против Цезаря, последний перешел через Рубикон, пограничную речку, отделявшую Галлию Цизальпинскую от тогдашней Италии. Сенат и Помпей, не приготовившиеся к войне, были принуждены бежать за море и при Фарсале побеждены Цезарем; затем, в течение нескольких лет Цезарю пришлось усмирять приверженцев Помпея и сената в Африке и в Испании. Победа Цезаря была полная, и тем замечательнее его отношение к побежденным. Победы Рима издавна сопровождались истреблением противника; когда начались гражданские междоусобия, тот же принцип был применен и к римлянам. В первый раз победа обошлась в Риме без проскрипции; Цезарь не только был сам великодушен, но карал своих офицеров за грабеж; он твердой рукой сдерживал солдат и таких приверженцев, как Долабеллу, которые хотели воспользоваться смутным временем, чтобы избавиться от долгов. Всего важнее был для побежденной республики вопрос, какое место захочет занять в ней победитель. Новое положение дела прежде всего выразилось в том, что победитель совместил в себе главные республиканские должности: он стал диктатором на 10 лет, что не мешало ему брать на себя иногда и консульство; затем он присвоил себе цензорскую власть, под именем praefectura morum, а так как он, вследствие своего патрициата, не мог быть трибуном — то и трибунскую власть. Вместе с тем ему было предоставлено в сенате место между обоими консулами и право первому высказывать свое мнение, что обозначалось выражением princeps senatus. Совершенной новизной был данный Цезарю пожизненный титул императора, поставленный впереди имени, а не позади, как бывало прежде. В этом выражалась чрезвычайная власть, предоставленная ему над всеми войсками и провинциями республики, тогда как вышеупомянутые республиканские должности имели отношение только к Р. или Италии. Помимо должностей и титулов, Цезарю были оказаны многочисленные почести (право постоянно носить лавровый венок и одеяние триумфатора, подавать знак для начала игр в цирке и т. п.), в том числе и религиозные: над его домом был поставлен fastigium — крыша храма; его именем назван пятый месяц года; сам он был вознесен в боги, как Jupiter Julius; его статуя была поставлена в храме и ему был дан особый жрец, flamen, какой состоял при трех главных Р. божествах. Почести эти были ему поднесены сенатом. Как и Сулла, Цезарь пополнил сенат и формально сохранил за ним прежнее положение; но, вопреки традиции, он включил в его состав многих из своих офицеров, не занимавших магистратур, и даже таких, которые были родом из Галлии. Он пользовался сенатом как своим орудием, делал, например, распоряжения от имени сената без его ведома (мы знаем это со слов Цицерона, получившего благодарственное письмо от царька Деиотара по делу, о котором он в сенате и не слыхал). Также самовластно отнесся Цезарь и к комициям: они остались, но половина магистратур, удвоенных Цезарем, замещалась по его рекомендации. Зато он позаботился об экономических интересах Р. народа: он продолжал раздачу хлеба, но уменьшил число получающих его до 150000, сделав из них постоянных государственных пансионеров. Колонизационный вопрос он разрешил в грандиозных размерах и вывел 80000 колонистов в провинции, между прочим, населив ими вновь Карфаген и Коринф, разрушенные за 100 лет перед тем. При Цезаре провинции впервые в Р. истории становятся предметом государственной заботы. Закон Юлия вводит строгую отчетность в управление провинцией. Подготовляется систематическое слияние провинции с Римом; целые города или области получают или непосредственно право Р. гражданства, или, как переходную ступень, латинское право; целый полк, навербованный из галлов — Alauda (жаворонок) — пожалован, за храбрость, Р. гражданством; провинциалы становятся сенаторами и консулами. В политике Цезаря по отношению к провинциалам проявляется не только внимание к ним и благодарность за оказанные услуги, но и общая мысль о единстве государства и о его благосостоянии. Цезарь помышлял о кодификации Р. права, осуществившейся лишь много лет спустя; он приступил к кадастровой описи всего государства, порученной трем знаменитым геометрам; с помощью александрийских астрономов он исправил календарь, который в этом виде и теперь еще принят православной церковью. Он собирался прорыть Коринфский перешеек — дело, осуществленное нашим веком; он заводил общественные библиотеки и покровительствовал наукам. Но в положении Цезаря было еще много неопределенного. В краткий промежуток между его возвращением в Р. после победы при Мунде и его смертью главный вопрос, всех тогда тревоживший — станет ли Цезарь царем — остался неразрешенным. Приверженцы старых Р. преданий были недовольны. Сенат был обижен пренебрежительным к нему отношением Цезаря, который однажды принял его на форуме не встав со своего трибунала; патриоты глумились над сенаторами в "штанах", т. е. галлами, видели оскорбление консульского звания в том, что Цезарь назначил нового консула в конце года, т. е. на один день, и негодовали за то, что он сурово обошелся с трибунами, сделавшими неприятное для него распоряжение. Всех этих недовольных возмущала мысль о царской власти Цезаря. Не было сомнения в том, что в кругах, очень близких к Цезарю, об этом думали; на празднестве Луперкалий консул Антоний поднес Цезарю диадему, которую тот, услышав ропот народа, от себя оттолкнул. Цезарь собирался в поход, чтобы отомстить парфянам за Красса — а в это время говорили о пророчестве, что парфяне могут быть побеждены лишь царем. При таком настроении созрел план убийства Цезаря, приведенный в исполнение заговорщиками в мартовские иды 44 г.

Основание империи. Биограф Цезаря, Светоний, особенно отмечает глубокое горе, в которое были повергнуты его убийством провинциалы; не менее повода имели бы к тому и сами римляне, над которыми разразилась кровавая усобица между заговорщиками и приверженцами Цезаря, желавшими отомстить за его убийство. Юний Брут, Кассий и другие убийцы Цезаря были вынуждены выехать в назначенные им еще Цезарем провинции. Одно время казалось, что сенат, руководителем которого стал Цицерон, займет своё прежнее первенствующее место; и действительно, наследник Цезаря, молодой Октавиан, обиженный Антонием, примкнул к сенату. Но высланные сенатом против Антония консулы оба погибли в сражении; Октавиан, уступая требованию легионов Цезаря, примирился с Антонием и, приняв в общий союз другого цезарианца, М. Лепида, составил с ними второй триумвират. Первой жертвой этой политической сделки была сенатская партия, подвергнувшаяся новой проскрипции, в которой погиб и Цицерон. Брут и Кассий были разбиты при Филиппах, в Македонии, и лишили себя жизни. Согласие между триумвирами поддерживалось некоторое время распределением между ними областей и браком между Антонием и Октавией, сестрой Октавиана. После неудачи Лепида, захватившего Сицилию и покинутого войсками, Р. мир распался на две части. Антоний скоро подпал под чары Востока, над которым царствовал, и очаровавшей еще Цезаря Клеопатры египетской; он дал разводную Октавии, и провинциями Востока стал распоряжаться в интересах Клеопатры. В 31 г. столкнулись при Акциуме, на границах Греции и Эпира, силы соперников, споривших за господство над миром. Владетель западной его половины взял верх, и весь Р. мир снова соединился под властью усыновленного Цезарем Октавия, ставшего вследствие этого Каем Юлием Цезарем Октавианом. Проблема, не вполне разрешенная Цезарем, перешла к его наследнику. Способ разрешения этой задачи Октавианом обуславливался, главным образом, двумя обстоятельствами — его характером и историческим моментом. Октавиан был представителем Р. национального типа, Цезарь стоял выше его. Цезарь верил в свой гений и в свою звезду и был, поэтому, смел до безумия; Октавиан усвоил себе принцип "спешить потихоньку". Цезарь соображал быстро, был находчив в речах и решениях; Октавиан, наоборот, никогда не приступал к серьезному деловому разговору — даже с женой, на которой женился по любви, — не обдумав и не записав предварительно своих слов. Цезарь всегда стремился к великому; Октавиан имел в виду только возможное и полезное. Не менее значения имели и условия, среди которых был поставлен Октавиан. Смерть Цезаря показала, какую силу сохраняли еще в Р. республиканские традиции. Убийцами Цезаря были близкие к нему и облагодетельствованные им люди, принесшие его в жертву своим республиканским идеалам; окровавленная тога Цезаря и его 23 раны всегда были перед взором Октавиана. Насколько Цезарь подавал повод думать, что он стремится к царской власти, настолько Октавиан методически уклонялся от единодержавия и диктатуры. Во всех его действиях проявляется какая-то рассчитанная медлительность и осторожность, чтобы не оскорбить республиканского чувства римлян. Второй триумвират был не частной сделкой, как первый, а государственным учреждением, облеченным обширными полномочиями: по постановлению народного собрания на триумвиров было возложено устроение государства — triumviri reipublicae constituendae causa. После устранения обоих товарищей, вся учредительная власть сосредоточилась в руках одного Октавиана; но он воспользовался этой чрезвычайной властью лишь для того, чтобы вознаградить и пристроить своих солдат, а затем сложил ее с себя и удовольствовался званием imperator perpetuus, т. е. положением главнокомандующего в провинциях. На следующий же год он сделался цензором вместе с Агриппой и получил звание princeps senatus. Определив таким образом свое отношение к сенату, Октавиан сложил с себя и звание пожизненного главнокомандующего и лишь по настоянию сената принял вновь эту власть, сроком на 10 лет, по прошествии которых она была продолжена на такой же срок. С проконсульской властью он постепенно соединил власть прочих республиканских магистратур — трибунскую власть (с 23 г. до Р. Х.), власть цензора (praefectura morum) и главного понтифекса. Его власть имела, таким образом, двойственный характер: она слагалась из республиканской магистратуры по отношению к римлянам и военного империума по отношению к провинциям. Октавиан был в одном лице, так сказать, президентом сената и императором. Оба эти элемента сливались в почетном титуле Августа — "почитаемого", — который ему был поднесен в 27 г. сенатом. В этом титуле заключается религиозный оттенок. Впрочем, и в этом отношении Август проявлял большую умеренность. Он дозволил назвать шестой месяц его именем, но не хотел допустить в Риме своего обожествления, довольствуясь лишь обозначением divi filius (сын божественного Юлия). Только вне Рима он разрешал строить в честь его храмы, и то лишь в соединении с Римом (Roma et Augustus), и учреждать особую жреческую коллегию — Augustales (см. Римская религия). Власть Августа еще так существенно отличается от власти последующих императоров, что обозначается в истории особым термином — принципат (см.). Характер принципата, как двоевластия, выступает особенно ясно при рассмотрении отношений Августа к сенату. У Цезаря проявлялось по отношению к сенату покровительственное высокомерие и некоторое пренебрежение. Август не только восстановил сенат и помог многим отдельным сенаторам вести образ жизни, соответствующий их высокому положению — он прямо разделил с сенатом власть. Все провинции были разделены на сенатские и императорские. В первый разряд попали все окончательно замиренные области; их правители, в звании проконсулов, по-прежнему назначались по жребию в сенате и оставались под его контролем, но обладали лишь гражданской властью и не имели в своем распоряжении войск. Провинции, в которых стояли войска и где могла происходить война, были оставлены под непосредственной властью Августа и назначаемых им легатов, в звании пропреторов. Сообразно с этим была разделена и финансовая администрация империи: aerarium (казначейство) остался по-прежнему в ведении сената, но наряду с ним возникла императорская казна (fiscus), куда шли доходы с императорских провинций. Проще было отношение Августа к народному собранию. Комиции формально существуют и при Августе, но их избирательная власть переходит к императору, юридически — наполовину, фактически — целиком; их судебная власть отходит к судебным учреждениям или к императору, как представителю трибуната, а их законодательная деятельность — к сенату. До какой степени комиции утрачивают свое значение при Августе, видно из того, что они незаметно исчезли при его преемнике, оставив след лишь в теории народного верховенства, как основы императорской власти — теории, пережившей империю и перешедшей, вместе с Р. правом, к средним векам. Внутренняя политика Августа носит на себе консервативно-национальный характер. Цезарь широко раскрыл провинциалам доступ в Рим; Август заботился о том, чтобы принимать в Р. гражданство и в сенат лишь вполне доброкачественные элементы. Для Цезаря, а в особенности для Антония, предоставление права гражданства бывало источником дохода; Август, по его собственным словам, скорее был готов допустить, чтобы "казна потерпела ущерб, нежели понизить честь Р. гражданства"; согласно с этим он у многих даже отнял дарованное им раньше право Р. гражданства. Эта политика вызвала новые законодательные меры по отпущению на волю рабов, которое прежде было предоставлено вполне усмотрению господина. "Полная свобода" (magna et justa libertas), с которой по-прежнему было связано право Р. гражданства, могла быть дарована, по закону Августа, лишь при известных условиях и под контролем особой комиссии из сенаторов и всадников; при несоблюдении этих условий освобождение давало лишь латинское право гражданства, а рабы, подвергавшиеся позорящим наказаниям, попадали лишь в разряд провинциальных подданных. Август позаботился о том, чтобы привести в известность число Р. граждан, и возобновил почти уже вышедший из употребления ценз; в 726 г. граждан, способных носить оружие, оказалось 4064000, а 19 лет спустя — 4163000. Август сохранил укоренившийся обычай содержать обедневших граждан за государственный счет и выводить граждан в колонии; но предметом особенных его забот был самый Рим — его благоустройство и украшение (см. выше, историю города). Он хотел возродить также и духовную силу Р. народа, его древнее благочестие, крепкий семейный быт и простоту нравов. Он реставрировал пришедшие в ветхость Р. храмы и издавал законы, с целью положить предел распущенности нравов, поощрять браки и воспитание детей (Leges Juliae и Papia Poppeae, 9 г. после Р. Х.); особые податные привилегии даны были тем, кто имел трех сыновей (jus trium liberorum). Памятуя слова Горация, что законы немощны, когда не получают силы от нравов, Август сам хотел быть образцом древнеримской доблести. Властитель мира жил в скромном доме на Палатине, который лишь впоследствии стал холмом дворцов; его образ жизни и привычки соответствовали древнереспубликанскому идеалу: он, например, не носил иной одежды, кроме той, которая была соткана "хозяйкой дома", императрицей Ливией. Этот римский патриот не забывал, однако, что он был властелином мира. В судьбе провинций происходит при нем крутой поворот: из поместий Р. народа они становятся частями государственного тела (membra partesque imperii). Проконсулам, которые прежде посылались в провинцию для кормления, назначается теперь определенное жалованье и срок их пребывания в провинции удлиняется. Прежде провинции были только предметом поборов в пользу Рима; теперь, наоборот, из Рима им оказывается пособие, Август отстраивает провинциальные города, уплачивает их долги, приходит к ним на помощь во время бедствий. Государственная администрация находится еще в зачатке; император имеет мало средств знать положение провинций и потому считает нужным лично знакомиться с положением дела. Август посетил все провинции, кроме Африки и Сардинии, и многие годы провел в их объезде. Он устроил почтовые сообщения для нужд администрации; в центре империи, на форуме, была поставлена колонна, от которой считались расстояния по многочисленным дорогам, шедшим из Рима к окраинам. Республика не знала постоянного войска; солдаты присягали полководцу, призвавшему их под знамена на год, а позднее — "до окончания похода". С Августа власть главнокомандующего становится пожизненной, войско — постоянным. Служба в войске определяется в 20 лет, после чего "ветеран" получает право на почетный отпуск и на обеспечение деньгами или землей. Войско, ненужное внутри государства, располагается вдоль границ; в Риме стоит отборный отряд в 6000 человек, набранный из Р. граждан (преторианцы); 3000 преторианцев расположены в Италии; остальные войска расставлены по границам. Из образовавшихся во время междоусобий в огромном числе легионов Август сохранил 25 (3 погибли при поражении Вара). Из них в верхней и нижней Германии (области по левому берегу Рейна) стояли 8 легионов, в придунайских областях 6, в Сирии 4, в Египте и в Африке по 2 и в Испании 3; в каждом легионе числилось 5000 человек. Военная диктатура, не укладываясь более в рамки республиканских учреждений и не ограничиваясь провинциями, водворяется в Р.; перед ней сенат утрачивает свое правительствующее значение и совсем исчезает народное собрание. Место комиций занимают легионы; они служат орудием власти, но они же всегда готовы быть и источником власти для того, кому благоприятствуют.

История Р. империи. Главное содержание этой истории составляет процесс всестороннего объединения античного мира. Оно совершалось уже Р. республикой, но было тогда материальным, заключалось в факте завоевания и подчинения; теперь этот процесс одухотворяется и усложняется (дифференцируется). Он проявляется: 1) в уподоблении (ассимиляции) завоевателей и покоренных, римского и провинциального элементов; 2) в изменении самой объединяющей власти; 3) в объединении частей с целым посредством впервые созданной для этой цели государственной администрации; 4) в объединении юридических правовых идеалов и 5) в объединении нравственных идеалов. Этот процесс объединения, плодотворный и прогрессивный, достигает своего полного развития к концу II века. Но он имеет и обратную сторону: он сопровождается понижением культурного уровня и исчезновением свободы, что проявляется в III веке. Между тем совершается религиозное объединение античного мира на почве христианства, торжество которого над язычеством наполняет IV в. Последствия этого торжества неблагоприятны для колыбели и столицы Р. империи. В начале V в. происходит взятие Рима варварами, которые затем отовсюду вторгаются в Р. провинции и уничтожают Р. государственную власть. В новом дуализме на Р. почве зарождается новый исторический период.

Успех социального объединения и ассимиляции разнородных национальных элементов провинций особенно наглядно проявляется в истории самих императоров, личная судьба и характер которых становится самым видным фактором в истории империи. В длинной веренице и иногда быстром чередовании императоров проявляется слабая сторона принципата, созданного Августом и основанного на комбинации республиканской магистратуры с военной монархией. Магистратура может быть основана на избрании или на назначении; монархия требует наследственности. В истории принципата мы видим действие обоих принципов вперемежку, нередко в ущерб друг другу, иногда в оригинальной комбинации, на основании чисто римского института усыновления: император адоптирует своего преемника. Правильное проявление обоих принципов прерывается произвольным вторжением той вооруженной силы, которая должна была служить охраной империи и императорской власти. Недостатки механизма, созданного Августом, обнаружились тотчас после его смерти. Он оставил неразрешенным столкновение интересов и прав между усыновленным им пасынком Тиберием и родным внуком, негодным юношей, им же заточенным на остров. Тиберий (14—37), по своим заслугам, уму и опытности имел право на первое место в государстве; он не желал быть деспотом: отвергая титул господина (dominus), с которым льстецы к нему обращались, он говорил, что он господин лишь для рабов, для провинциалов — император, для граждан — гражданин. Провинции нашли в нем, по признанию самих его ненавистников, заботливого и дельного правителя; он недаром говорил своим проконсулам, что добрый пастырь стрижет овец, но не сдирает с них кожи; но в Риме перед ним стоял сенат, полный республиканских преданий и воспоминаний о минувшем величии — и отношения между императором и сенатом скоро были испорчены льстецами и доносчиками. Несчастные случаи и трагические сплетения в семье Тиберия ожесточили императора, и тогда началась кровавая драма политических процессов, "нечестивая война (impia bella) в сенате", столь страстно и художественно изображенная в бессмертном творении Тацита, заклеймившего позором чудовищного старика на острове Капрее. На место Тиберия, последние минуты которого нам в точности неизвестны, был провозглашен сын его племянника, популярного и всеми оплаканного Германика — Кай, с прозвищем Калигула (37—41), юноша симпатичный, но скоро обезумевший от власти и дошедший до мании величия и исступленной жестокости. Меч преторианского трибуна пресек жизнь безумца, намеревавшегося поставить свою статую в иерусалимском храме, для поклонения вместе с Иеговой. Сенат вздохнул свободно и возмечтал о республике, но преторианцы дали ему нового императора, в лице Клавдия (41—54), сына Германика. Он был презренной игрушкой своих двух жен, Мессалины и Агриппины, покрывших позором римскую женщину того времени. Его образ искажен, однако, политической сатирой; и при нем, не без его участия, продолжалось как внешнее, так и внутреннее развитие империи. Клавдий родился в Лионе и потому особенно принимал к сердцу интересы Галлии и галлов: в сенате он лично отстаивал ходатайство жителей северной Галлии, просивших сделать для них доступными почетные должности в Риме. Интриги, а может быть и преступление Агриппины, открыли путь к власти ее сыну, Нерону (54—68). И в этом случае, как почти всегда в первые два века Р. империи, принцип наследственности принес ей вред. Между личным характером и вкусами молодого Нерона и его положением в государстве было полное несоответствие. В то время как его войска покоряли Британию, он появлялся перед публикой в роли артиста и возничего в цирке, или тратил громадные суммы на неосуществимые постройки после пожара в Риме. Не смущаясь репутацией чудовищного тирана, созданной для него смертью матери и казнью его учителя Сенеки и лучших сенаторов, Нерон предпринял артистический объезд Греции. Тогда восстали легионы в провинциях и в краткий промежуток двух лет возвышались в кровавых битвах и погибали их ставленники — Гальба, Отон, Вителлий; окончательно власть досталась главнокомандующему в войне против восставших иудеев, Флавию Веспасиану. В лице Веспасиана (70—79) империя получила организатора, в котором она нуждалась после внутренних смут и восстаний. Он подавил восстание батавов, уладил отношения к сенату и привел в порядок государственное хозяйство, будучи сам образцом древнеримской простоты нравов. В лице его сына, Тита (79—81), разрушителя Иерусалима, императорская власть окружила себя ореолом человеколюбия, а младший сын Веспасиана, Домициан (81—96), снова послужил подтверждением того, что принцип наследственности не приносил Риму счастья. Домициан подражал Тиберию, воевал на Рейне и на Дунае, хотя не всегда удачно, враждовал с сенатом и погиб жертвой заговора. Следствием этого заговора было призвание к власти не генерала, а человека из среды сената, Нервы (96—98), который, усыновив Ульпия Траяна (98—117), дал Риму одного из лучших его императоров. Траян был родом из Испании; его возвышение является знаменательным признаком социального процесса, совершавшегося в империи. После владычества двух патрицианских родов, Юлиев и Клавдиев, на римском престоле появляется плебей (Гальба), затем императоры из муниципиев Италии и, наконец, провинциал из Испании. Траян открывает собой ряд императоров, сделавших второй век лучшей эпохой империи: все они — Адриан (117—138), Антонин Пий (138—161), Марк Аврелий (161—180) — провинциального происхождения (испанцы, кроме Антонина, который был из южной Галлии); все они обязаны своим возвышением усыновлению предшественником. Траян прославился как полководец, империя достигла при нем наибольшего объема; миролюбивый Адриан занялся преобразованиями в администрации и в области права. Как Август, Адриан провел многие годы в посещении провинций; он не побрезговал взять на себя должность архонта в Афинах и лично составил для них проект городского управления. Идя в ногу с веком, он был просвещеннее, чем Август, и стоял на уровне современной ему образованности, достигшей тогда своего апогея. Как Адриан своими финансовыми реформами заслужил прозвище "обогатителя мира", так его преемник Антонин был прозван "отцом рода человеческого", за его попечение о провинциях, подвергшихся бедствиям. Высшее место в ряду Цезарей занимает Марк Аврелий, прозванный философом; о нем мы можем судить не по одним эпитетам — мы знаем его мысли и планы в его собственном изложении. Как велик был прогресс политической мысли, совершившийся в лучших людях Р. со времени падения республики, об этом яснее всего свидетельствуют его знаменательные слова: "Я носил в своей душе образ свободного государства, в котором все управляется на основании одинаковых для всех законов и равного для всех права". Но и этому философу на престоле пришлось испытать на себе, что власть римского императора — личная военная диктатура; многие годы он должен был провести в оборонительной войне на Дунае, где он и умер. После четырех императоров, воцарившихся в зрелом возрасте, престол опять достался, по праву наследства, юноше, и опять недостойному. Предоставив управление государством любимцам, Коммод (180—193), подобно Нерону, жаждал лавров не на поле битвы, а в цирке и амфитеатре; но вкусы его были не артистические, как у Нерона, а гладиаторские. Он погиб от руки заговорщиков. Ни их ставленник префект Пертинакс, ни сенатор Дидий Юлиан, купивший порфиру у преторианцев за громадные деньги, не удержались во власти; иллирийские легионы позавидовали своим товарищам и провозгласили императором своего полководца, Септимия Севера. Септимий был родом из Лептиса в Африке; в его произношении слышен был африканец, как в речи Адриана — испанец. Его возвышение знаменует успехи Р. культуры в Африке. Здесь еще живы были традиции пунийцев, странным образом сливавшиеся с римскими. Если тонко образованный Адриан восстановил гробницу Эпаминонда, то Септимий, как гласит предание, воздвигнул мавзолей Ганнибалу. Но пуниец теперь воевал за Рим. Соседи Рима снова почувствовали на себе тяжелую руку победоносного императора; римские орлы облетали границы от Вавилона на Евфрате и Ктезифона на Тигре до Йорка на далеком севере, где умер Септимий в 211 г. Септимий Север, ставленник легионов, был первым солдатом на престоле Цезарей. Грубая энергия, которую он принес с собой из своей африканской родины, выродилась в дикость в его сыне Каракалле, который захватил единовластие убийством брата, он еще яснее проявлял свои африканские симпатии, везде ставя статуи Ганнибала. Рим обязан ему, впрочем, великолепными термами. Как и отец, он неутомимо защищал Р. землю на двух фронтах — на Рейне и на Евфрате. Его необузданность вызвала заговор среди окружавших его военных, жертвой которого он погиб. Вопросы права играли в тогдашнем Риме такую роль, что именно солдату Каракалле Рим обязан одним из величайших гражданских подвигов — предоставлением всем провинциалам права Р. гражданства. Что это была не просто фискальная мера, видно из льгот, дарованных египтянам. Со времени завоевания Августом царства Клеопатры, эта страна находилась на особом бесправном положении. Септимий Север возвратил Александрии самоуправление, а Каракалла не только предоставил александрийцам занимать государственные должности в Риме, но и ввел, впервые, египтянина в сенат. Возвышение пунийцев на престол Цезарей повлекло за собой призвание к власти их соплеменников из Сирии. Сестре вдовы Каракаллы, Мезе, удалось устранить с престола убийцу Каракаллы и заместить его своим внуком, известным в истории под семитическим именем Елагабала (Гелиогабала): это было имя сирийского божества, жрецом которого состоял юноша Авит. Воцарение его представляет странный эпизод в истории Р. императоров: это было водворение в Риме восточной теократии. Но жрец был невозможен во главе Р. легионов, и Гелиогабал был скоро заменен своим двоюродным братом, Александром Севером (222—235). Воцарение Сасанидов на место парфянских царей и вызванное этим религиозно-национальное обновление персидского востока заставили молодого императора провести много лет в походах; но какое значение имел и для него религиозный элемент, об этом свидетельствует его божница (Lararium), в которой собраны были изображения всех богов, пользовавшихся культом в пределах империи, и в том числе Христа. Александр погиб близ Майнца жертвой солдатского своеволия. Тогда произошло событие, показавшее, до какой степени быстро совершался в войске, самом жизненном элементе тогдашнего Рима, процесс ассимиляции Р. и провинциальных элементов и как близок был час господства варваров над Римом. Легионы провозгласили императором Максимина, сына гота и аланки, бывшего пастухом и обязанного своей быстрой военной карьерой своему богатырскому телосложению и храбрости. Это преждевременное торжество северного варварства вызвало реакцию в Африке, где провозгласили императором проконсула Гордиана. После кровопролитных столкновений власть осталась в руках юноши, внука Гордиана. В то время когда он с успехом отражал на востоке персов, он был свергнут другим варваром на римской военной службе — арабом Филиппом, сыном разбойничьего шейха в Сиро-арабийской пустыне. Этому семиту суждено было пышно отпраздновать в 248 г. тысячелетие Рима, но он процарствовал недолго: его легат, Деций, был принужден солдатами отнять у него власть. Деций был римского происхождения, но семья его давно уже была выселена в Паннонию, где он и родился. При Деции обнаружили свою силу два новых врага, подрывавших римскую империю — готы, вторгнувшиеся из-за Дуная во Фракию, и христианство. Против них направил Деций свою энергию, но его гибель в сражении с готами уже в следующем году (251) избавила христиан от его жестоких эдиктов. Власть захватил его товарищ, Валериан, принявший в соправители своего сына Галлиена: Валериан погиб в плену у персов, а Галлиен продержался до 268 г. Р. империя была уже так расшатана, что целые области отделялись от неё под автономным управлением местных главнокомандующих (например, Галлия и царство Пальмирское на Востоке). Главным оплотом Рима были в это время генералы иллирийского происхождения: там, где опасность от готов заставила сплотиться защитников Рима, были избираемы один за другим, по совещанию командиров, способнейшие полководцы и администраторы: Клавдий II, Аврелиан, Проб и Кар. Аврелиан, который покорил Галлию и царство Зиновии и восстановил прежние пределы империи; он же обнес новой стеной Рим, который давно вырос из рамок стен Сервия Туллия и стал открытым, беззащитным городом. Все эти ставленники легионов скоро погибали от рук возмутившихся солдат: Проб, например, за то, что, заботясь о благосостоянии провинции, заставил солдат разводить виноградники на Рейне и на Дунае. Наконец, по решению офицеров в Халкедоне, в 285 г., был возведен на престол Диоклетиан, достойно завершающий собой ряд языческих императоров Рима. Преобразования Диоклетиана совершенно изменяют характер и формы римской империи: они подводят итоги предшествовавшему историческому процессу и полагают начало новому политическому порядку. Диоклетиан сдает в архив истории принципат Августа и создает римско-византийское единодержавие. Этот далматинец, надев на себя венец восточных царей, окончательно развенчал царственный Рим.

В хронологических рамках очерченной выше истории императоров постепенно совершался величайший исторический переворот культурного характера: провинции покоряют Рим. В области государственной это выражается исчезновением дуализма в лице государя, который в организации Августа был принцепсом для римлян, а для провинциалов — императором. Дуализм этот постепенно утрачивается, причем военная власть императора поглощает в себе гражданскую, республиканскую магистратуру принципата. Пока было еще живо предание Рима, держалась и идея принципата; но когда в конце II века императорская власть досталась африканцу, военный элемент во власти императора совершенно вытеснил Р. предание. Вместе с тем частое вторжение в государственную жизнь Р. легионов, облекавших императорской властью своих командиров, унизило эту власть, сделало ее доступной всякому честолюбцу и лишило ее прочности и продолжительности. Обширность империи и одновременные войны по всей ее границе не позволяли императору сосредоточить все военные силы под своей непосредственной командой; легионы на другом конце империи свободно могли провозгласить императором своего любимца, чтобы получить от него обычное "пожалование" деньгами. Это побудило Диоклетиана реорганизовать императорскую власть на началах коллегиальности и иерархии. Император, в звании Августа, получал товарища в другом Августе, управлявшем другой половиной империи; при каждом из этих Августов состояло по Цезарю, который являлся соправителем и наместником своего Августа. Такая децентрализация императорской власти давала ей возможность непосредственно проявляться в четырех пунктах империи, а иерархическая система в отношениях Цезарей и Августов соединяла их интересы и давала легальный выход честолюбию главнокомандующих. Диоклетиан, как старший Август, избрал своим местопребыванием Никомедию в Малой Азии, второй Август — Милан. Рим не только перестал быть центром императорской власти, но этот центр от него удалился, был перенесен на восток; Р. не удержал даже второго места в империи и должен был уступить его городу побежденных им некогда инсубров — Милану. Новая власть удалилась от Рима не только топографически: она стала ему еще более чуждой по своему духу. Титул господина (dominus), который еще Тиберий предоставлял исключительно рабам, стал официальным титулом императора; слова sacer и sacratissimus — священнейший — стали официальными эпитетами его власти; коленопреклонение заменило собой отдачу воинской чести: золотая, усеянная драгоценными каменьями, риза и белая, покрытая жемчужинами, повязка на лбу императора указывали на то, что на характере новой власти сильнее отразилось влияние соседней Персии, чем предание Р. принципата. Исчезновение государственного дуализма, сопряженного с понятием принципата, сопровождалось также изменением в положении и характере сената. Принципат, как пожизненное президентство сената, хотя и представлял собой известную противоположность сенату, но вместе с тем держался сенатом. Между тем, Р. сенат постепенно переставал быть тем, чем прежде. Он был некогда корпорацией служилой аристократии города Рима и всегда возмущался приливом чуждых ему элементов; когда-то сенатор Аппий Клавдий поклялся заколоть первого латинянина, который дерзнет войти в сенат; при Цезаре Цицерон и его друзья острили над сенаторами из Галлии — а когда, в начале III-го века, в Р. сенат вошел египтянин Кераунос (история сохранила его имя) в Риме уже некому было возмущаться. Иначе и быть не могло. Богатейшие из провинциалов давно уже стали переселяться в Рим, скупая дворцы, сады и имения обедневшей римской аристократии. Уже при Августе цена недвижимости в Италии, вследствие этого, значительно возвысилась. Эта новая аристократия стала наполнять сенат. Наступило время, когда сенат стал называться "красой всех провинций", "цветом всего мира", "цветом человеческого рода". Из учреждения, составлявшего при Тиберии противовес императорской власти, сенат сделался императорским. Это аристократическое учреждение подверглось, наконец, преобразованию в бюрократическом духе — распалось на классы и разряды, отмеченные чинами (illiustres, spectabiles, clarissimi и т. д.). Наконец, оно распалось надвое — на римский и константинопольский сенат: но это распадение уже не имело существенной важности для империи, так как государственное значение сената перешло к другому учреждению — к совету государя или консистории. Еще более, чем история сената, характерен для Р. империи процесс, совершившийся в области администрации. Под воздействием императорской власти здесь создается новый тип государства, на смену городской державы — городоправства, каким является республиканский Рим. Цель эта достигается бюрократизацией управления, заменой магистрата чиновником. Магистрат был гражданином, облеченным властью на определенный срок и несущим свою обязанность, как почетную должность (honor). При нем состоял известный штат приставов, писцов (apparitores) и слуг. Это были люди им приглашенные или даже просто его рабы и вольноотпущенники. Такие магистраты постепенно заменяются в империи людьми, находящимися на постоянной службе императора, получающими от него определенное содержание и проходящими известную карьеру, в иерархическом порядке. Начало переворота относится еще ко времени Августа, назначившего жалованье проконсулам и пропреторам. В особенности много для развития и усовершенствования администрации в империи сделал Адриан; при нем произошла бюрократизация двора императора, который прежде управлял своими провинциями посредством вольноотпущенников; Адриан возвел своих придворных на степень государственных сановников. Число слуг государя постепенно растет; сообразно с этим увеличивается число их разрядов и развивается иерархическая система управления, достигающая, наконец, той полноты и сложности, которую она представляет в "Государственном календаре чинов и званий империи" — Notitia dignitatum.

По мере развития бюрократического аппарата изменяется весь облик страны: он становится однообразнее, ровнее. В начале империи все провинции, в отношении к управлению, резко отличаются от Италии и представляют большое разнообразие между собой; такое же разнообразие замечается в пределах каждой провинции; она включает в себя автономные, привилегированные и подвластные города, иногда — вассальные царства или полудикие племена, сохранившие свой первобытный строй. Мало-помалу эти различия стушевываются, и при Диоклетиане частью обнаруживается, частью совершается коренной переворот, подобный тому, который был совершен французской революцией 1789 г., заменившей провинции, с их исторической, национальной и топографической индивидуальностью, однообразными административными единицами — департаментами. Преобразуя управление римской империи, Диоклетиан разделяет ее на 12 диоцезов под управлением отдельных викариев, т. е. наместников императора; каждый диоцез подразделяется на более мелкие, чем прежде, провинции (в числе от 4 до 12, в общем итоге 101), под управлением чиновников разных наименований — correctores, consulares, praesides и т. д. Вследствие этой бюрократизации исчезает прежний дуализм между Италией и провинциями; сама Италия дробится на административные единицы, и из римской земли (ager romanus) становится простой провинцией. Один Рим еще остается вне этой административной сети, что весьма знаменательно для его будущей судьбы. С бюрократизацией власти тесно связана и ее централизация. Эту централизацию особенно интересно проследить в области судопроизводства. В республиканской администрации претор самостоятельно творит суд; он не подвержен апелляции и, пользуясь правом издавать эдикт, сам устанавливает нормы, которых намерен держаться на суде. В конце рассматриваемого нами исторического процесса установлена апелляция на суд претора к императору, который распределяет жалобы, по характеру дел, между своими префектами. Таким образом императорская власть фактически завладевает судебной властью; но она присваивает себе и самое творчество права, которое суд прилагает к жизни. По упразднении комиций законодательная власть перешла к сенату, но рядом с ним император издавал свои приказы; с течением времени он присвоил себе и власть издавать законы; от старины сохранилась лишь форма распубликования их посредством рескрипта императора к сенату. В этом установлении монархического абсолютизма, в этом усилении централизации и бюрократии нельзя не видеть торжества провинций над Римом и в то же время творческой силы римского духа в области государственного управления. Такое же торжество покоренных и такое же творчество Р. духа приходится отметить и в области права. В древнем Риме право имело строго национальный характер: оно было исключительным достоянием одних "квиритов", т. е. римских граждан, и потому называлось квиритским. Иногородние судились в Риме претором "для иноземцев" (peregrinus); та же система была затем применена к провинциалам, высшим судьей которых стал римский претор. Преторы сделались, таким образом, творцами нового права — права не римского народа, а народов вообще (jus gentium). Создавая это право, римские юристы раскрыли общие начала права, одинаковые у всех народов, и стали их изучать и ими руководиться. При этом они, под влиянием греческих философских школ, особенно стоической, поднялись до сознания естественного права (jus naturale), проистекающего из разума, из того "высшего закона", который, по выражению Цицерона, возник "до почина веков, до существования какого-либо писанного закона или устроения какого-либо государства". Преторское право сделалось носителем начал разума и справедливости (aequitas), в противоположность буквальной интерпретации и рутине права квиритов. Городской претор (urbanus) не мог остаться вне влияния преторского права, которое стало синонимом естественного права и естественного разума. Обязанный "прийти на помощь гражданскому праву, дополнять его и исправлять ради общественной пользы", он стал проникаться началами права народов, и, наконец, право провинциальных преторов — jus honorarium — стало "живым голосом римского права". Это было время его расцвета, эпоха великих юристов II и III веков — Гая, Папиниана, Павла, Ульпиана и Модестина, — продолжавшаяся до Александра Севера и давшая римскому праву ту силу, глубину и тонкость мысли, которая побудила народы видеть в нем "писаный разум", а великого математика и юриста, Лейбница — сопоставить его с математикой. Подобно тому, как "строгое" право (jus strictum) римлян под воздействием права народов проникается идеей общечеловеческого разума и справедливости, в римской империи одухотворяется значение Рима и идея римского владычества. Повинуясь дикому инстинкту народа, алчного до земли и добычи, римляне времен республики не нуждались в оправдании своих завоеваний. Еще Ливий находит совершенно естественным, чтобы народ, происходящий от Марса, покорял себе другие народы, и приглашает последних покорно сносить римскую власть. Но уже при Августе Вергилий, напоминая своим согражданам, что их назначение — владычествовать над народами (tu regere imperio populos, Romane, memento), придает этому владычеству моральное назначение — водворять мир и щадить покоренных (parcere subjectis). Идея римского мира (pax romana) становится с этих пор девизом римского владычества. Ее возвеличивает Плиний, ее прославляет Плутарх, называя Рим "якорем, который навсегда приютил в гавани мир долго обуреваемый и блуждавший без кормчего". Сравнивая власть Рима с цементом, греческий моралист видит значение Рима в том, что он организовал общечеловеческое общество среди ожесточенной борьбы людей и народов. Этой же идее римского мира дал официальное выражение император Траян в надписи на храме, воздвигнутом им на Евфрате, когда до этой реки была вновь отодвинута граница империи. Но значение Рима скоро поднялось еще выше. Водворяя среди народов мир, Рим призывал их к гражданскому порядку и благам цивилизации, предоставляя им широкий простор и не насилуя их индивидуальности, он властвовал, по словам поэта, "не оружием только, а законами". Мало того: он призывал постепенно все народы к участию во власти. Высшая похвала римлян и достойная оценка их лучшего императора заключается в замечательных словах, с которыми греческий оратор, Аристид, обратился к Марку Аврелию и его товарищу Веру: "при вас все для всех открыто. Всякий, кто достоин магистратуры или общественного доверия, перестает считаться иностранцем. Имя римлянина перестало быть принадлежностью одного города, но стало достоянием человеческого рода. Вы установили управление миром наподобие строя одной семьи". Не мудрено, поэтому, что в Р. империи рано появляется представление о Риме, как общем отечестве. Замечательно, что эту идею вносят в Рим выходцы из Испании, давшей Риму и лучших императоров. Уже Сенека, воспитатель Нерона и во время его малолетства правитель империи, восклицает: "Рим — как бы наше общее отечество". Это выражение усваивают себе затем, уже в более положительном смысле, римские юристы. "Рим — общее наше отечество": на этом, между прочим, основывается утверждение, что изгнанный из одного города, не может проживать в Риме, так как "Р. — отечество всех". Понятно, почему страх Р. владычества стал уступать у провинциалов место любви к Риму и какому-то поклонению перед ним. Нельзя без умиления читать стихотворение греческой женщины-поэта, Эринны (единственное, от неё до нас дошедшее), в котором она приветствует "Рому, дочь Ареса", и сулит ей вечность — или прощание с Римом галла Рутилия, на коленях лобызавшего, со слезами на глазах, "священные камни" Р., за то, что он "создал единое отечество многим народам", за то, что "благом стала для покоренных против их воли римская власть", за то, что "Рим превратил мир в стройную общину (urbem fecisti quod prius orbis erat) и не только владычествовал, но, что важнее, был достоин владычества". Гораздо существеннее, чем эта благодарность провинциалов, благословляющих Рим за то, что он, говоря словами поэта Пруденция, "поверг побежденных в братские оковы", — другое чувство, вызванное сознанием, что Рим стал общим отечеством. С тех пор, как, по выражению Ам. Тьерри, "маленькая община на берегах Тибра разрослась во вселенскую общину", с тех пор, как расширяется и одухотворяется идея Рима и римский патриотизм принимает моральный и культурный характер, — любовь к Риму становится любовью к роду человеческому и связующим его идеалом. Уже поэт Лукан, племянник Сенеки, дает этому чувству сильное выражение, говоря о "священной любви к миру" (sacer orbis amor) и прославляя "гражданина, убежденного в том, что он родился на свет не для себя, а для всего этого света". Это общее сознание культурной связи между всеми римскими гражданами порождает в III веке понятие romanitas, в противоположность варварству. Задача соратников Ромула, отнимавших у соседей, сабинян, их жен и поля, превращается, таким образом, в мирную общечеловеческую задачу. В области идеалов и принципов, возвещаемых поэтами, философами и юристами, Рим достигает высшего своего развития и становится образцом для последующих поколений и народов. Он был обязан этим взаимодействию Рима и провинций; но именно в этом процессе взаимодействия заключались зародыши падения. Оно подготовлялось с двух сторон: претворяясь в провинциях, Рим утрачивал свою творческую, созидательную силу, переставал быть духовным цементом, соединявшим разнородные части; провинции были слишком различны между собой в культурном отношении; процесс ассимиляции и уравнения в правах поднимал на поверхность и ставил нередко на первый план национальные или социальные элементы, еще некультурные или стоявшие много ниже общего уровня. Два, в особенности, учреждения действовали вредно в этом направлении: рабство и войско. Рабство выводило в люди вольноотпущенников, самую испорченную часть античного общества, совмещавших в себе пороки "раба" и "господина", и лишенных всяких принципов и преданий; а так как это были люди способные и необходимые для бывшего господина, то они играли роковую роль повсюду, в особенности при дворе императоров. Войско принимало в себя представителей физической силы и грубой энергии и выводило их быстро — особенно во время смут и солдатских восстаний — на вершину власти, приучая общество к насилию и к преклонению перед силой, а правящих — к пренебрежению законом. Другая опасность грозила со стороны политической: эволюция Р. империи заключалась в создании из разнородных по устройству областей, сплоченных Р. оружием, единого стройного государства. Цель эта достигалась развитием специального органа государственного управления — первой в мире бюрократии, которая все размножалась и специализировалась. Но, при все более усиливающемся военном характере власти, при все большем преобладании некультурных элементов, при развивавшемся стремлении к объединению и уравнению, стала ослабевать самодеятельность старинных центров и очагов культуры. В этом историческом процессе выдается время, когда владычество Рима уже утратило характер грубой эксплуатации республиканской эпохи, но еще не приняло мертвенных форм позднейшей империи. Лучшей эпохой Р. империи всеми признается II век, и это приписывается обыкновенно личным достоинствам царствовавших тогда императоров; но не этой только случайностью следует объяснять значение эпохи Траяна и Марка Аврелия, а установившимся тогда равновесием между противоположными элементами и стремлениями — между Римом и провинциями, между республиканским преданием свободы и монархическим порядком. Это было время, которое можно характеризовать прекрасными словами Тацита, восхваляющего Нерву за то, что он "сумел соединить вещи прежде (olim) несовместимые (dissociabiles) — принципат и свободу". В III в. это стало уже невозможным. Среди анархии, вызванной своеволием легионов, развилось бюрократическое управление, венцом которого была система Диоклетиана, с ее стремлением все регламентировать, определить обязанности каждого и приковать его к месту: земледельца — к его "глыбе", куриала — к его курии, ремесленника — к его цеху, подобно тому, как эдиктом Диоклетиана всякому товару была указана цена. Тогда-то возник колонат (см.), этот переход от античного рабства к средневековому крепостничеству; прежнее деление людей по политическим разрядам — Р. граждане, союзники и провинциалы — было заменено делением на социальные классы. Вместе с тем наступил и конец античного мира, державшегося двумя понятиями — самостоятельной общины (polis) и гражданина. Полис заменяется муниципием; почетная должность (honos) обращается в повинность (munus); сенатор местной курии или куриал становится крепостным человеком города, обязанным до разорения отвечать своим имуществом за недобор податей; вместе с понятием о polis исчезает и гражданин, который прежде мог быть и магистратом, и воином, и жрецом, теперь же становится или чиновником, или солдатом, или церковником (clericus).

Между тем в Р. империи произошел самый важный по своим последствиям переворот — объединение на почве религиозной. Переворот этот подготовлялся уже на почве язычества посредством соединения богов в общий пантеон или даже путем монотеистических представлений; но окончательно это объединение совершилось на почве христианства (см.). Объединение в христианстве вышло далеко за пределы политического объединения, знакомого античному миру: с одной стороны христианство объединяло Р. гражданина с рабом, с другой стороны — римлянина с варваром. Ввиду этого естественно возник вопрос, не было ли христианство причиной падения Р. империи. Рационалист Гиббон в прошлом веке разрешал этот вопрос в безусловно утвердительном смысле. Правда, христиане, преследуемые языческими императорами, были нерасположены к империи; правда и то, что после своего торжества, преследуя со своей стороны язычников и дробясь на враждебные секты, христианство разъединяло население империи и, призывая людей из мирского царства в Божье, отвлекало их от гражданских и политических интересов. Тем не менее несомненно, что, сделавшись религией римского государства, христианство внесло в него новую жизненную силу и было залогом духовного единства, которого не могло дать распадавшееся язычество. Это доказывается уже самой историей императора Константина, украсившего щиты своих солдат монограммой Христа и этим совершившего великий исторический переворот, который христианская легенда так прекрасно символизировала в видении креста со словами: "в сем знамении победишь". Искусственная тетрархия Диоклетиана продержалась недолго; цезари не имели терпения мирно дожидаться своего возвышения в Августы. Еще при жизни Диоклетиана, ушедшего на покой в 305 г., разразилась война между соперниками. Провозглашенный британскими легионами в 312 г. цезарем, Константин разбил под стенами Рима своего соперника, последнего ставленника римских преторианцев, цезаря Максенция. Это поражение Рима открыло путь к торжеству христианства, с которым был связан дальнейший успех победителя. Константин не только доставил христианам свободу исповедания в римской империи, но и признание их церкви со стороны государственной власти. Когда победа при Адрианополе в 323 г. над Августом востока, Лицинием, избавила Константина от последнего соперника, самая могущественная корпорация в римской империи, христианская церковь, стала новым подспорьем его единодержавия. Заменив тетрархию Диоклетиана организацией четырех префектур, Константин завершил административные преобразования своего предшественника в том специальном политическом стиле, который стал потом известен под именем византийского, с многочисленными придворными должностями и новыми титулами. Насколько и в каком смысле изменилась с Диоклетиана сама императорская власть, об этом лучше всего свидетельствует созванный Константином никейский собор (см.). Значение, которое заимствовал языческий император от звания "главного понтифекса", имело местно-римский национальный характер и было ничтожно, сравнительно с положением, которое занял Константин во главе вселенской церкви. Для новой империи понадобилась и новая столица; ею стал град Константина. Таким образом осуществилось то, что грезилось современникам Цезаря и Августа, о чем говорил с тревогой в своих одах Гораций: возникновение нового Рима на дальнем востоке, преемника древнего города Ромула. Положение Константина было настолько упрочено, что он сделался основателем династии. После его смерти (337) власть перешла к его трем сыновьям: Констанций получил Константинополь и восточную префектуру, Констант — иллирийскую префектуру и Италию, Константин II — префектуру Галлию с Африкой. Первым делом новых императоров было, по персидскому обычаю, истребление родственников. Междоусобие между младшими братьями и восстание, в котором погиб победивший, соединили всю власть в руках Констанция. В 361 г. легионы Галлии провозгласили императором уцелевшего родственника Констанция, Юлиана. Этот запоздалый неоплатоник в порфире взял на себя неосуществимую задачу возродить язычество и остановить торжество христианства. Судьба, однако, не дала ему даже времени состязаться с "Галилеянином": два года спустя, одержав победу над персами, он погиб от случайной неприятельской стрелы. Его преемник Иовиан, провозглашенный в лагере, умер на возвратном пути, не дойдя до Константинополя. Избранный там в императоры префект Валентиниан (364—375) основал вторую христианскую династию, состоявшую из его брата Валента и двух малолетних сыновей, Грациана и Валентиниана II, царствовавших одновременно, но несогласных между собой относительно главной злобы того дня — арианства. Внутренние несогласия были заглушены неожиданно надвинувшейся с севера грозой. Передовой отряд германского нашествия, вестготы, перешли через Дунай и при Адрианополе сокрушили войска Валента, потерявшего в бегстве жизнь. Юноша Грациан принял в сотоварищи храброго Феодосия, а после смерти сыновей Валентиниана Феодосий стал, с 392 г., последним властителем всей Р. империи в целом ее объеме. Уже в 395 г. его власть перешла к двум его малолетним сыновьям, назначенными Августами — к Аркадию на востоке и Гонорию на западе. Этим двум половинам империи, греческой и римской, уже не суждено было более соединиться. В римской половине потомство Феодосия процарствовало 60 лет, но не в Риме, а в Равенне. После Гонория престол занял Валентиниан III (423—455), но история Рима в V в. измеряется уже не годами правителей, а годами бедствий от вторжения северных варваров. Под натиском гуннов германские племена наступают по всей линии: в 410 г., 800 лет спустя после взятия галлами, Рим вновь сделался добычей северных варваров; он был взят и разграблен вестготами. Вслед затем южная Галлия, Испания и Африка были заняты германскими племенами и отторгнуты от Рима; в 452 г. Рим едва избег разорения азиатскими хищниками, а три года спустя он был взят, разграблен и разрушен вандалами из Африки. В самом Риме водворяется власть германцев: непредотвратимая, так сказать стихийная, инфильтрация германских элементов в римскую империю все растет. Рим в состоянии бороться с германцами лишь с помощью германцев на его службе. Вандал Стилихон управляет империей вместо Гонория и спасает ее от вестготского Алариха и полчищ Радагеса; вестготский Теодорих помогает Аэцию отразить Аттилу. Но германские защитники Рима становятся все многочисленнее и, наконец, сознают свою силу: с 456 до 472 гг. Р. престолом распоряжается свев Рицимер, а в 476 г. герул Одоакр снимает порфиру с малолетнего последнего императора Рима, носящего, как бы в насмешку, имя Ромула Августула, и принимает национальное звание "конунга" Италии. Круговорот времен завершился: Одоакр, вождь германской милиции, требует для неё трети итальянской земли. С требования трети земли от побежденных начался тот рост Рима, который расширил его до Евфрата и до Рейна; однородное требование, предъявленное самому Риму пришельцами из-за Рейна, знаменует его конец. Но в истории конец — почти всегда и новое начало. Языческий Рим был побежден двумя враждебными ему силами: германцами и христианством. Вынесение в 357 г. из сената, по приказанию христианского императора, алтаря и статуи Виктории было символом поражения языческого Рима. Христианство явилось в Рим с востока, как чуждое ему достояние двух рас, которые он победил в тяжелой вековой борьбе: семитов и эллинов. Но Рим овладел принесенным ему из провинций христианством, обратил его в орудие новой власти и с ним победил германский мир, проникнув в него далее и глубже, чем проникали когда-либо легионы. Средневековая легенда о даре Константина имеет глубокий исторический смысл. Потеряв власть над покоренной им империей, лишившись самого императора, построившего себе новую столицу, развенчанный Рим стал создавать себе новую державу, но в области духа. Его мирской, сплоченной мечом и кровью, империи христианство противопоставило идеальное царство Божие. Утратив мир, Рим стал господствовать в области идеалов.

Литература (кроме сочинений названных в тексте): Th. Mommsen, "Römische Geschichte" (3 тома, 1855 — до смерти Цезаря; 5-й том, 1885 — провинции при империи; есть русский перевод); Ihne, "Römische Geschichte" (1868—90, до организации империи Октавианом); G. Duruy, "Histoire des Romains" (6 т. — до Диоклетиана); K. Nitzsch, "Gesch. d. Röm. Rep." (по лекциям, 1884—85). Руководства: С. Peter, "Geschichte Roms" (1853; сокращенно — 1875); Hertzberg, история Р. республики и империи в "Allg. Gesch." под ред. Онкена (русский перевод); B. Niese,"Grundriss d. Röm. Gesch." (в "Hand. d. klass. Alt. v. J. v. Müller"). Для общего взгляда: H. Taine, "Tite Live" (русский перевод изд. Солдатенкова). По империи: Gibbon, "History of the decline and fall of the Roman Empire" (7 т. — с конца II в. до взятия Константинополя; русский перевод в изд. Солдатенкова); Ch. Merivale, "History of the Romans under the Empire" (с основания империи до эпохи, служащей началом Гиббоновского сочинения); Gardthausen, "Augustus u. s. Zeit" (1896); Schiller, "Gesch. d. röm. Kaiserzeit"; Am. Thierry, "Tableau de l'Empire Romain"; Zeller, "Les Empereurs Romains"; L. v. Ranke, 2-й и 3-й том "Weltgeschichte"; Atto Vanucci, "Storia dell'Italia Antica" (до конца II в.); "Handbuch d. Römischen Alterthümer": I. "Römisches Staatsrecht", Моммзена (3 т., 5 ч.), и II. "Römische Staatsverwaltung", Марквардта (4 т.); Lange, "Römische Alterthümer" (1856—71); E. Herzog, "Geschichte und System der Römischen Staatsverfassung"; J. Madwig, "Die Verfassung und Verwaltung d. römischen Staates" (1881—82); Willems, "Le Sénat et la République Romaine" (1878—83). Русские исследования: П. Аландский, "Древнейший период истории Рима" (1882); Ю. Кулаковский, "К вопросу о начале Рима"; Д. Азаревич, "Патриции и плебеи в Риме" (1875); В. Пирогов, "Исследование в области 3-ей дек. Ливия"; М. Драгоманов, "Вопрос об историческом значении римской империи" (1869); В. Герье, "Август и установление Р. империи" ("Вестник Европы", 1877); И. Нетушил, "Государственное устройство Рима до Августа" (2 вып., 1894 и 1897); М. Ростовцев, "История государственного откупа в римской империи (от Августа до Диоклетиана)" (1899); П. Н. Кудрявцев, "Римские женщины по Тациту"; С. В. Ешевский, "Центр римского мира и его провинции" ("Собрание Сочинений", 1 т.).

В. Герье.

IV. Римское право: 1) Римская юриспруденция. По словам Помпония, единственного источника наших сведений по древнейшей истории римской юриспруденции, установление исковых формул для ведения процесса и толкование, с этой целью, смысла законов с давнего времени находились в распоряжении понтификов (см. Понтифекс). Законы имели силу не сами по себе, а лишь в том выражении, которое будет дано посредниками (interpretes) между ними и жизнью — духовными юристами. Сохранившиеся до нас сведения об этой интерпретации (см.) показывают, что понтифики умело пользовались своим положением для защиты патрицианских интересов. Они не шли дальше самого тесного применения законов, ограничивавших права патрициев; даже уступая, по необходимости, требованиям жизни, они противодействовали законодательной регламентации новых отношений и давали им такую формулировку, из которой следовало, что они признаются в силу старого права. Обыкновенно этот консерватизм (см.) юридического творчества понтификов объясняют свойствами их мысли, привыкшей к точности в определении отношений к богам, где один неверный жест при произнесении молитвы мог разгневать бога и помешать достижению желанного результата. Это объяснение верно, но несомненно также и политическое значение интерпретации. Являясь посредниками между законами и жизнью, понтифики, по-видимому, держали в своих руках регулирование тех отношений, которые законом не были предусмотрены и, следовательно, были лишены судебной защиты. Это вытекает уже из того, что древние граждане Рима и не знали в подробностях, что можно и чего нельзя защищать перед судом. И календарь с обозначением судебных дней, и формулы исков сохранялись коллегией понтификов в строжайшей тайне; чтобы отстоять или определить свое право, граждане каждый раз должны были идти к понтифексу, заведовавшему решением вопросов, обращенных к коллегии ("qui quoque anno praeesset privatis"). Необходимость давать ответы на обращаемые к коллегии вопросы граждан по поводу их частных, мелких и крупных столкновений, а также по поводу предпринимаемых ими юридических сделок, заставляла коллегию понтификов заниматься теоретической обработкой права, т. е. развитием его положений в исковые формулы на случай запроса. Они создали, таким образом, целую совокупность норм права и выработали известные диалектические приемы толкования, о которых мы можем, впрочем, судить лишь по догадкам. Борьба плебеев за улучшение своего положения не только привела к изданию новых законов, но выяснила необходимость влиять на их применение и заставила плебеев стремиться к доступу в коллегию понтификов. Когда это стремление привело к желанной цели, знание действующего права в полном объеме сделалось доступно. В начале VI в. от основания Рима (252 г. до Р. Х.) первый плебейский pontifex maximus, Тиберий Корунканий, не только дает ответы на отдельные вопросы граждан, но обучает праву всех желающих, и этим окончательно разрушает таинственность, которой была до тех пор окружена юриспруденция. С VI в. Р. юриспруденция становится светской, хотя выдающиеся юристы продолжают выходить из среды понтификов. К концу VII века, по словам Цицерона, вырастает уже огромная "urbana militia respondendi, scribendi, cavendi". Развившаяся после второй пунической войны юридическая жизнь, бедность законодательных норм, бывших результатом внутренней борьбы и захватывавших лишь выдвигаемые ею стороны жизни, приток иностранцев с юридическими воззрениями, не схожими с римскими, и выработанная той же борьбой привычка римлян точно определять свои отношения к согражданам на каждом шагу своей деятельности — все эти причины поддерживали интерес к праву и вызывали на занятие им множество лиц. Выражение Цицерона характеризует и главные отрасли деятельности юриспруденции: она дает ответы на запросы магистратов и тяжущихся о праве, подлежащем решению на суде, т. е. примерные решения отдельных случаев (respondere); она рекомендует обращающимся к ее содействию гражданам, какую сделку и в какой форме должны они заключить для правильного и безопасного установления между ними желаемого правоотношения (cavere). Выражение scribere неясно; оно может означать либо приготовление письменных формуляров сделок (особенно завещаний и стипуляций) и исков, либо литературную деятельность, а может быть то и другое вместе. Римских юристов этого периода во всяком случае не следует представлять себе в качестве толпы практических дельцов или сидящих на площадях дьяков и подьячих, составляющих бумаги тяжущимся. Право давать решающие для судьи ответы, традиции понтификальной юриспруденции и необходимость юридического образования для занятия мест в высшей администрации, самостоятельно и с широкой властью руководившей правосудием или управлявшей отдельными частями государственного механизма под строгим контролем сената и народных собраний, делали юриспруденцию достоянием по преимуществу высших классов и выдающихся личностей. "Стыдно патрицию и знатному человеку не знать права, на котором он основывает свои речи", сказал К. М. Сцевола Руфу, когда тот в дружеской беседе высказал незнание права — и Руф начинает изучать право и становится выдающимся юристом. Изучение права — средство к карьере, дорога к высшим должностям в государстве; правом занимаются и старые государственные люди, сошедшие со сцены и посвящающие свой досуг преподаванию юридической мудрости и изложению ее в сочинениях. Юристы окружают магистратов, которые — особенно преторы, — с их помощью редижируют свои эдикты (см.). Характерны также сведения о высоком уровне философского образования юристов этого времени. Развитие светской юриспруденции совпадает с временем проникновения в Рим греческой литературы и философии, прежде всего стоицизма. Нравственное учение стоиков и метод исследования греческих философов Р. юристы приложили к изучению права. Относительно выдающихся юристов этой эпохи — Юния Брута, Сцеволы, Руфа, Сульпиция, Цицерона и др. — имеются прямые указания на связь их деятельности и мировоззрения с греческой философией; в остатках их работ, дошедших до нас, сказывается то же влияние. Литературная деятельность Р. юристов этой эпохи, впрочем, не обширна. Секст Элий Пет (см. Элий) написал книгу носившую название "Tripertita" (вероятно — законы XII таблиц, интерпретация на них и иски) и долженствовавшую служить дополнением к сведениям о праве, данным Кн. Флавием (в противоположность труду последнего — jus Flavianum — она и называлась jus Aelianum). У Катона старшего, в его сочинении "De re rustica", мы находим ряд юридических сведений; его сын пишет "Commentarii juris civilis", в 15 книгах. В начале VII в. юридические сочинения увеличиваются в числе и объеме: Манлий Манилий, Юний Брут, Рутилий Руф оставляют после себя значительные труды. Они все посвящены частным вопросам и комментированию отдельных положений закона. Квинта Муция Сцеволу (см.) считают настоящим основателем позднейшей юриспруденции. В своем сочинении: "De jure civili libri XVIII" он, по выражению Помпония, "primas jus civile constituit generatim", т. е. стал из частных случаев делать общие выводы, давать определения и выставлять общие правила. Его непосредственным продолжателем был Сервий (см.). О фактическом участии выдающихся юристов в правообразовании свидетельствует ряд правил, формул и исков, связанных с их именами: таковы Катоново правило о легатах (regula catoniana), praesumtio и contio Muciana, stipulatio Aquiliana, postumi Aquiliani, Аквилиева actio de dolo и др. Характерную черту юриспруденции этого времени составляет неуклонное стремление насадить в обороте начала доброй совести (см.) и справедливости (см.). В императорскую эпоху создается целый класс юристов. Юридическое образование получает определенную организацию. Прежде преподавание (docere) не выделялось из деятельности юриста: молодой человек учился юриспруденции, присутствуя при ответах, которые его учитель давал вопрошавшим. Со времени Тиберия Корункания доступ к такому присутствию был открыт для каждого желающего; еще при Цицероне встречается тот же порядок. Вскоре после того обучение праву (institutio) сделалось занятием. Около каждого из выдающихся юрисконсультов сосредоточилась группа учеников, которые потом составили группу его последователей. Может быть уже при Августе, а может быть несколько позднее появились юридические училища (stationes, scholae), т. е. юридическое преподавание стали вести в особых, для того назначенных учреждениях. Положение наставника юридической школы считалось весьма почетным. С появлением юридических школ и с умножением числа юристов между ними естественно возникают споры; создаются особые направления в изучении права и его приложении к жизни. Уже при Цицероне разногласия между юристами вызывали оживленное обсуждение. В начале империи образуются две юридические школы, прокульянцев и сабинианцев (см.). Борьба между школами шла по поводу отдельных вопросов, так что уловить общефилософские их основы трудно. Несомненно, что они имели определенную политическую подкладку. Она резко выступает на вид у Лабеона и Капитона. Вышедший из плебейского рода, убежденный республиканец, первый держится республиканских воззрений на государство и свободу. Противник его, Капитон, отличается необыкновенной "угодливостью" (obsequium) перед императором; "ласкательством" и сервилизмом он быстро достигает высоких почестей при Августе и Тиберии, хотя с другой стороны вызывает "общее презрение" за "бесчестье", которое этим самым наносит своим глубоким юридическим познаниям (отзыв Тацита).

Ответы юристов на частные юридические вопросы, предлагавшиеся магистратами, судьями и тяжущимися, имели, как прежде ответы понтификов, решающее влияние на постановку процессов in jure и на их решение in judicio (см. ниже, Р. гражданский процесс). Увеличение числа юристов и споров между ними начинает стеснять администраторов и судей, не получающих определенных, авторитетных решений и вынужденных разбираться между различными мнениями. Политические принципы некоторых особенно выдающихся юристов вносят в решения направление, нежелательное с точки зрения нового порядка. Август, поэтому, ограничивает право дачи ответов (jus respondendi) только некоторыми лицами, которым оно специально жалуется. Таким образом было вновь создано как бы нечто подобное старой коллегии понтификов. Решение юриста, обладающего правом ответа, было обязательно для судьи и магистрата, если не было противоположного ответа со стороны другого такого же юриста; в последнем случае судья сам выбирал решение. Благодаря jus respondendi, выдающиеся юристы империи стали творцами права, вместе с претором, законом и императорскими конституциями. Их авторитет был перенесен и на их сочинения. Остальные юристы должны были обратиться в дельцов, — чему способствовал и прилив греческих практиков, изменивших взгляды старых Р. юристов на отношение к клиентам (см. Гонорар), — или заняться теоретической, литературной разработкой права, значение которой скоро вновь возросло. Jus respondendi стало достоянием выдающихся юристов; на первых порах императоры не решались лишать его и тех из них, которые отличались любовью к свободе; но позднее политические тенденции имели решающее влияние. С начала второго века создается классическая Р. юриспруденция, трудами Гая Ю. Э. Цельза, С. Юлиана, С. Африкана, С. Помпония, Папиниана. Позднейшие выдающиеся юристы, Ульпиан, Павел и Модестин, являются ее эпигонами, а по существу своей деятельности — компиляторами. В III в. пожалование jus respondendi было прекращено. В 316 г. Константин объявил право интерпретации исключительным достоянием императорской власти. Юристы перестали лично руководить отправлением правосудия, но влияли на него своими трудами. Так как исключительного, привилегированного положения эти труды, по крайней мере de jure, не имели, то юридическая литература вообще стала источником права. Рост литературы и неустойчивость воззрений юристов на одни и те же вопросы привели и по отношению к литературе к тому же, что имело место при Августе относительно ответов юристов. В 426 г. императором Валентинианом III издан был так называемый закон о цитировании, в силу которого обязательную силу в судах должны были иметь только сочинения Папиниана, Павла, Ульниана, Гая, Модестина и тех, которые в них цитировались. При разногласии ответов у этих писателей, вопрос должен быть решен согласно их большинству, при равенстве — голосу Папиниана должно быть отдано предпочтение; если и Папиниан не отвечал на вопрос, то решал сам судья. Сочинения названных писателей получили, таким образом, как бы силу закона, и влияние остальной литературы было устранено: Р. юриспруденция, как творческая сила, прекратила свое существование. Количественно литература по гражданскому праву, почти исключительно подвергшемуся теоретической обработке, была не особенно велика. По указанию Юстиниана, объем всех сочинений юристов, которыми пользовались в судах, сведен в Дигестах к ¹/₂₀; следовательно, юридические сочинения, влиявшие на судебную практику, обнимали собой около 20 томов размера Дигест или около 100—150 томов обыкновенного формата. Огромное количество "книг", на которое распадаются сочинения отдельных юристов, объясняется, вероятно, незначительностью размера этих книг. Сила Р. юриспруденции — в ее качестве, в руководящих началах ее деятельности. Ошибочна мысль, что Р. юристы были сильны "юридической логикой", "конструкцией", "догмой", которая, будто бы, implicite лежит под их решениями, хотя ими и не высказана. Р. юристы творили право в связи с жизнью, ради которой оно существует, и на почве основных принципов данного социально-политического строя. Строго индивидуалистическая организация производства, свобода и независимость отдельных граждан, равенство их перед законом и судом, не только формальное, но и материальное — равенство, составлявшее основную идею римского понимания справедливости: все это внушало римским юристам уважение к законным притязаниям каждого гражданина, даже самым мелким, и заставляло их "индивидуализировать" отношения и случаи, "равное оценивая равно, различное — различно". В этом равнении отношений (aequitas) они достигли изумительного мастерства, никогда не применяя норму, по ее общему смыслу, к казусу, внешним образом под нее подходящему, но стараясь проникнуть в намерение законодателя при создании нормы и определить, сохранил бы законодатель это намерение при данных особенностях случая.

Приведем два примера. Р. гражданин покупает раба, ошибочно думая, что покупает у собственника, и затем отпускает раба на волю. Как незаконный, хотя и добросовестный владелец раба, он не может сообщить ему свободу, и раб должен возвратиться под власть прежнего господина. Но, спрашивает юрист, что будет с таким рабом, если этот господин не будет найден? ведь он никогда не может получить свободы, а между тем лишается выгод, связанных с положением раба. Это устанавливает неравенство между ним и другими рабами, всегда имеющими надежду на свободу. Возвращение его в рабство противоречило бы общему принципу римлян — покровительствовать свободе раба. Поэтому, юрист признает раба свободным.

Некто продал другому своего раба, причем особым договором выговорил себе штраф с покупщика, если последний когда-либо дозволит рабу вступить на почву Италии. Может ли продавец, в случае нарушения условия, воспользоваться штрафным иском? Папиниан отвечает: нет, кроме того случая, когда продавец под тем же условием сам обязался третьему лицу уплатить штраф, ибо в этом случае он будет искать не штрафа, а лишь вознаграждения за понесенный им ущерб. Но продавец может выговорить себе тем же порядком штраф под обратным условием, т. е. если покупщик, в виде наказания, вышлет раба из Италии. В этом случае продавец может с успехом вчинить иск. Почему? Папиниан объясняет причину различия: в первом случае продавец, если он сам не платит штрафа, стремится взыскать с покупщика штраф только из чувства досады, что придуманное для раба наказание (высылка из Италии) не осуществилось; во втором случае он руководится противоположным чувством — любовью к рабу. "Для человека, — добавляет Папиниан, — есть интерес в том, чтобы другой человек пользовался каким-нибудь благодеянием, но досада на неисполнение наказания есть только жестокость".

Соединяя интерпретацию источников с подобными принципами и с индивидуализацией отношений, Р. юристы всю систему права разложили на мельчайшие юридические отношения, дав защиту всем справедливым притязаниям, создавшимся на почве данного юридического порядка. Изучая их труды, мы изучаем удивительно тонкую разработку индивидуализированных отношений гражданского права, возникших на почве порядка вещей, схожего с нашим. Отсюда и значение Р. юриспруденции, как школы юридического мышления.

Литература: Муромцев, "Гражданское право древнего Рима" (М., 1883); Боголепов, "Значение общенародного права в Р. классической юриспруденции" (М., 1876); Huschke, "Jurisprudentiae antejustianianae quae supersunt" (5 изд., Лейпциг, 1886); "Collectio librorum juris antejustiani" (Берлин, 1877—90); Krüger, "Gesch. der Quellen und Litteratur der Röm. Rechts" (Лейпциг, 1888); Jörs, "Röm. Rechtswissenschaft zur Zeit Republik" (Берлин, 1888); Bruns, "Gesch. und Quellen des Röm. Rechts" ("Holtzendorff's Encykl.", Б., 1895); Karlowa, "Röm. Rechtsgeschichte" (I, Лейпциг, 1885).

2) Римский гражданский иск, по определению самих римских юристов, есть "не что иное, как право отыскания судом того, что нам следует" (Цельз в D. 44, 7, l. 51). Сравнительно с нашим понятием иска (см.), римская actio имеет, однако, свои особенности. В старом римском процессе (см.) legis actio была самостоятельным осуществлением, с согласия магистрата, права, принадлежавшего истцу в силу закона; количество исков соответствовало количеству отдельных прав, определенно признанных за гражданином законом и на его основании понтификами (см. Римская юриспруденция). Позднее иски стали даваться претором (особенно со времени формулярного процесса) по соображению с законами и на основании собственного усмотрения, в силу imperium, также на каждый отдельный случай. Система римских гражданских субъективных прав была, поэтому, прежде всего системой исков, разрешенных претором в его эдикте, даваемых в определенной формуле, или основанных на законах. Где не было иска, там не было и права. Так как претор давал иски на отдельные случаи, на отдельные правомочия, вытекающие из тех или иных правоотношений, то и система римских гражданских прав была системой индивидуализированных исков, т. е. исков, точно определенных в своем содержании. Иначе говоря, у римлян не было общего понятия "иска", как средства охраны прав, а были лишь иски, вытекающие из определенных прав: rei vindicatio, actio furti, depositi, commodati directa и contraria, a. empti и a. venditi и т. д. Принужденные, при защите прав по просьбе сторон, облекать всякое правомочие в особый иск и соображать его содержание с указаниями преторского эдикта, римские юристы волей-неволей должны были разлагать правоотношения на их мельчайшие элементы, пользуясь столько же логикой, сколько и справедливостью (равенством отношений). Отсюда та тонкая разработка правоотношений, которая составляет характерную и наиболее ценную для нас сторону деятельности римской юриспруденции. Система римских исков развивалась вместе с ростом права; изучая отдельные иски, мы изучаем вместе с тем и рост права, не только внешний, но и внутренний. Римляне делили иски на actiones civiles и honorariae. Actiones civiles — иски, основанные на законах XII таблиц и других, изданных народными собраниями и составлявших так называемое "строгое право" — legis actiones или, позднее, formulae in jus conceptae. Actiones honorariae — продукт непосредственного творчества претора в его эдикте (см.). Деление это соответствует двум основным факторам римского юридического творчества. Actiones honorariae распадаются, в свою очередь, на следующие виды: а) так называемые act. adjecticiae qualitatis, т. е. иски, при помощи которых ответственность за заключенные обязательства переносится с лиц, их заключивших, на лиц, получающих непосредственные выгоды из сделки: с детей и рабов — на pater familias (act. quod jussu), с капитана корабля и заведующего трактиром или гостиницей — на их хозяина (act. institoria и exercitoria; см. Представительство). В формуле этих исков intentio писалась на имя главного должника, a condemnatio — на добавочного, устанавливая, таким образом, законное основание иска и лишь перенося ответственность с одного лица на другое. Последний прием характеризует вообще целую группу отношений (например, отношения опекунов и попечителей); б) actiones ficticiae, в которых новые жизненные отношения квалифицируются подобно установленным законом, например преторский наследник, bonorum possessor квалифицируется как heres legitimus (vice heredum bonorum possessores habentur). Здесь претор создает новые отношения, как бы прикрываясь старым правом (см. Фикции); в) Actiones utiles, в которых претор расширял действие цивильных исков на отношения, им аналогичные, но ими не захватываемые, причем не делалось попытки подвести новые отношения, путем фикции, под старые формы, а расширение предпринималось прямо в интересах целесообразности. Здесь творчество выступает на самостоятельную дорогу. Еще более это имеет место при г) act. in factum, где отношения находят себе защиту непосредственно в силу преторского усмотрения по отношению к каждому отдельному случаю, описываемому претором в особой части формулы (см. ниже, Р. гражданский процесс) — так называемой praescriptio. Actiones in factum получили позднее, вследствие общности их формулы, название actiones praescriptis verbis. О природе преторских исков в литературе господствует разногласие, вследствие различного понимания положения претора по отношению к закону. Одни думают, что претор стоял, вообще говоря, под законом и не мог отступать от него открыто; поэтому он и прибегал при создании новых норм к обходу закона путем фикций и т. п. приемов. Другие думают, что претор творил свободно, опираясь на imperium, в силу права эдикта, а если и основывался на аналогии со старыми исками, то делал это отчасти для убеждения сторон в последовательности и осторожности своих действий, отчасти находясь сам под влиянием консерватизма юридической мысли. Всю группу actiones honorariae, без различия видов, представители последнего мнения (особенно Покровский) считают, по существу, actiones in factum, в противоположность act. in jus. Могущественное положение претора в процессе говорит в пользу второго взгляда, а условия его творчества (совет юристов) объясняют консерватизм его приемов. Другое деление исков различало actiones poenales и actiones quae rem persequuntur. Древнейшая защита прав опиралась непосредственно на чувство обиды и носила характер мести; древнейшие правонарушения подходят все под понятие деликта (см.). Следы этой ступени развития сохранились и в позднейшем праве. Actio furti, заменявший в древности виндикацию (см.), сохранил значение по отношению ко многим обязательственным отношениям или в прямом виде, или в виде иска из отдельных договоров, требующего двойной стоимости обещанного. Взыскание убытков за повреждение достигалось смешанными исками об убытках и штрафе (например, actio ex lege Aquilia; см. Вознаграждение за вред и убытки). Область частноправового штрафа в римской системе вообще была очень значительна. Чистый гражданско-правовой иск образуется очень медленно и прежде всего в области отношений вещного права: legis actio sacramento давала возможность непосредственного отыскания вещи, потерянной собственником; штраф имеет здесь значение наказания за неправый спор и идет в пользу храма. Реальные контракты (см. Контракт) далеко не сразу вырабатывают реиперсекуторный характер своей защиты. В позднейшее время, однако, этот характер иска, вместе с его последствием — наследственностью притязания, — составляет основной признак гражданско-правового иска. Реиперсекуторные иски растут в ущерб штрафным. С этим в значительной степени связано третье деление исков, резко проводимое, в теории, Р. юристами: на actiones in rem и actiones in personam. Ценя интересы обладания не только недвижимостями, но и движимостями, гораздо больше, чем интересы оборота, римляне сообщили вещным искам безусловную силу (ubi rem meam invenio ibi vindico), не допуская ограничений, встречающихся в старых и новых европейских системах права. Иск о возвращении вещи всегда был иском к владельцу вещи, а не к непосредственному контрагенту утратившего вещь или к вору; иск из обязательства, — все равно, штрафной или реиперсекуторный, — был иском к непосредственно виновному в неисполнении обязательства или причинении вреда. Деление подчеркивает, таким образом, основной базис римско-правовой системы: господство интереса собственника, а не торговца. Различаются, наконец, еще кондикции и judicia bonae fidei. Проведя начало реиперсекуторное в область обязательств, в тех случаях, где нельзя было дать штрафного иска, римляне строго выдерживали его характер: они не позволяли уже рядом с возвращением вещи требовать уплаты убытков или штрафа. Кондикции (см.) были именно определенными требованиями либо вещи, либо цены вещи, и лишь позднее они слились с общими исками об убытках. Основанием определенности иска была определенность его формулировки в сделке, заключенной в стипуляционной форме. В отношениях, устанавливавшихся вне строгих форм, в бытовых и дружеских отношениях (реальные контракты, кроме займа) точное проведение этой определенности оказывалось неудобным: чтобы определить состав требования по первоначальному пенальному иску, возникавшему из этих договоров, следовало войти в оценку вины сторон, т. е. определить характер их поведения, констатировать присутствие или отсутствие лжи и обмана, иначе говоря — добрую совесть (см.) контрагентов. В таких случаях иски вызывали претора и судью на обсуждение внутренней природы отношений и выделялись в особую категорию. Постепенно они получают дальнейшее развитие; характерным отличием Р. преторской системы исков является оценка их по началам доброй совести. Судья, на основании предписания претора судить ex fide bona, получал право обращать внимание не только на буквальный, но и на внутренний смысл сделки, на действительные намерения и желания сторон, ее заключивших. При кондикциях обеспечена была быстрота и определенность исполнения (вексельный характер взыскания), при judicia bonae fidei — внутренняя правда и справедливость в отношениях. Остальные деления исков менее важны, хотя также выясняют отдельные факторы и приемы Р. юридического творчества: act. arbitrariae характеризуют особый процесс разбора отношений не простым судьей, а посредником (см. ниже, Р. гражданский процесс), а populares указывают на особенности государственного строя Рима (см. Популярные иски). Перечисление всех отдельных исков привело бы к изложению всей системы Р. права. Будучи создаваемы на отдельные случаи и под действием различных факторов, условий, отношений, Р. иски, разграниченные формально, часто сталкивались между собой по существу: actio furti, виндикация и condictio furtiva одинаково, например, годились для лица, потерявшего вещь; некоторые кондикции, act. de dolo и actio venditi или empti могли конкурировать между собой в случае отказа в передаче вещей или денег от продавца покупателю, и обратно. Р. юристы допускают эту конкуренцию исков, тонко обсуждая результаты применения того или другого иска и охраняя этим самым мельчайшие интересы граждан. Для историка права изучение исков с этой стороны дает представление об историческом росте отношений, изучение деления исков — о факторах правообразования и приемах юридического творчества. Современный гражданский иск резко отличен от Р.; указанные деления и особенности последнего почти совершенно к нему неприменимы.

Литература. Dernburg, "Pandecten" (I, § 127 и сл.; 5 изд., Берлин, 1896); Keller, "Civilprocess und Actionen" (6 изд., 1883); Bekker, "Die Actionen des Röm. Privatrechts" (1871); Ihering, "Geist des Röm. Rechts" (II и III); его же, "Das Schuldmoment im Römisch. Privatrecht" ("Vermischte Schriften"); Муромцев, "Гражданское право древнего Рима" (Москва, 1883); Покровский, "Право и факт в римском праве" (Киев, 1898).

3) Римский гражданский процесс, подобно охранявшемуся им праву, имея в своей основе одинаковые элементы с процессом других народов, вылился в своеобразные формы. В начале своей исторической жизни римляне, по-видимому, совсем не знали организованного порядка защиты своих прав; в их позднейшей системе процесса сохранились такие формы защиты прав, которые говорят о господстве самоуправства (см.). В порядке исполнительного процесса (legis actio per manus injectionem) истец перед магистратом, без всякого предварительного расследования дела заявляет о существовании формальной обязанности ответчика (judicatus или damnatus) уплатить ему определенную сумму денег и "налагает на него руку", чтобы вести его к себе в кабалу. Защищать ответчика может только посторонний свободный человек, виндекс (см.), одинакового с ним имущественного состояния; сам же ответчик является рабом в силу факта неуплаты. Для целого ряда требований, публично-правового по преимуществу характера, в позднейшем еще римском праве допускался самоуправный, даже без призыва магистрата, захват вещей должника, с целью вынудить удовлетворение (l. a. per pignoris capionem). В важнейшей форме процесса о собственности, сделавшейся позднее, по словам Гая, "общей формой" (1. a. sacramento) сохранились даже остатки борьбы, происходившей между двумя претендентами на вещь (землю или раба). Истец, перед претором, касается вещи своей палкой (символ копья), произнося соответствующую формулу; то же делает и ответчик, если оспаривает притязание истца. Стороны, таким образом, как бы готовы к борьбе, но претор разнимает их, и они вступают перед ним в соглашение перенести спор к судье — посреднику, указываемому им претором. До императорского времени (см. Decretum divi Marci) самоуправство в Риме по делам о владении и установлении обеспечения по обязательственным требованиям, а также и по претензиям к наследникам должника (см. Выкуп трупа), имело широкое применение. В историческую эпоху мы встречаем гражданский процесс уже сложившимся в виде учреждения, с разделением органов. На суде у консула или претора (in jure) происходит формулировка отыскиваемых прав и установляется юридическая возможность их защиты, а у судей или у судьи (in judicio) происходит разбор фактической обстановки дела и приводятся доказательства. Первоначально, по-видимому, стороны являлись к консулу, как к хранителю общественного порядка, только с тем, чтобы заявить об осуществлении ими своих прав, основанных на XII таблицах и ранних законах и обычаях (откуда и название: legis actio), и найти, в случае нужды, в нем посредника. Позднее представление о восстановлении права собственной силой, а не при помощи власти, исчезло, и консул стал действительным судьей. Права сторон были установлены в XII таблицах, а их выражение, в виде определенных исков или формул, давалось понтификами и окончательно утверждалось консулом. К последнему теперь нужно было идти для того, чтобы получить признание своего права на иск. При большом количестве дел, консул не всегда мог решать их сам и удержал за собой лишь юридическую формулировку процесса, решение же поступало на суд присяжных. К этому моменту относится образование новой формулы процесса: legis actio per judicis postulationem. Для дел, не подходивших ни под сакраментальный (виндикационный), ни под исполнительный (manus injectio) процесс, стороны просто просили у консула дать им судью, и просьба их удовлетворялась, если интерпретация понтификов была в пользу признания их прав. Какие права защищались в этой форме — мы не знаем. Точно также неизвестны причины, вызвавшие в начале VI в. создание новой формулы судопроизводства: legis actio per condictionem, для защиты претензий об уплате определенной суммы денег (lex Silia) или о получении определенной вещи (lex Calpurnia). Обе новые формулы проще прежней. В сакраментальном процессе, после вмешательства консула в спор, истец вызывал ответчика положить в кассу понтификов залог (сакрамент) в размере 50 (если вещь ценой ниже 1000 ассов) или 500 ассов (если выше); консул отдавал вещь на хранение одному из спорящих, заверявшему поручителей в том, что выдаст вещь, если она будет отсужена от него судьей. Затем происходила окончательная формулировка спора (см. Litis contestatio), и через 30 дней дело разбиралось судьями. В l. a. per condictionem стороны, без внесения залога, обещают через 30 дней снова явиться к претору за указанием судьи. В l a. per jud. postulationem, по-видимому, судья был назначаем и не дожидаясь истечения 30 дней. До конца IV в. от основания Р. судом in jure заведовали консулы. В 388 г. (366 до Р. Х.) учреждены преторы, выбиравшиеся по-прежнему только из патрициев, в отличие от консула. Judicium составляли децемвиры, на решение которых передавались дела о правах состояния (status), центумвиры, судившие дела о наследствах и, как предполагают, о собственности вообще, и частные лица (присяжные), назначавшиеся претором и разделявшиеся на судей в собственном смысле (judices), судивших по строгому праву, посредников (arbitri), применявших и собственное усмотрение в оценке фактов и права, и рекуператоров (recuperatores), вероятно разбиравших процессы между римскими гражданами и перегринами. Последние составляли коллегию в 3—5 человек, а первые были единоличными судьями. До эпохи Гракхов все эти судьи избирались из числа сенаторов. И консулы (преторы), и судьи не были, однако, безусловно свободны в постановке своих определений и решений: между ними и тяжущимися стояла понтификальная юриспруденция (см. выше, Римская юриспруденция), определявшая состав исков и дававшая ответы (responsa) судьям по поводу самого решения дела. В строе раннего процесса господствовали всецело интересы патрицианского сословия, в руках которого находилось замещение должностей консулов, преторов, членов коллегии понтификов и судей — сенаторов. Тайна интерпретации, ограниченность числа исков и формул, строгий формализм самого процесса (неправильно произнесенное слово, увеличение требования на самую малую часть, неверный жест вели к потери процесса) — все это страшно затрудняло правосудие, бывшее и весьма дорогим. Существенным недостатком старого процесса было и то, что количество l. actiones и укладывавшихся в них гражданско-правовых споров было крайне недостаточно. Чтобы достигнуть разрешения многих из этих споров, граждане должны были прибегать к искусственным средствам. Они заключали между собой пари, в форме стипуляций на определенные суммы (sponsiones et restipulationes), уплату которых обуславливали мнением судьи по поводу дела, подавшего повод к стипуляциям. Этого рода процесс получил большое распространение; им стал пользоваться и сам претор, обращая интердиктный процесс (см. Интердикты) в обыкновенный. Все эти недостатки процесса per l. actiones сильно отражались на правосудии и падали всей своей тяжестью в особенности на беднейших граждан, не имевших возможности получить надлежащие инструкции от опытных советчиков. Естественно, поэтому, что процесс per legis actiones вызывал ненависть в народе ("istae omnes legis actiones paulatim in odium venerunt", говорит Гай), и борьба плебеев была направлена, между прочим, и на эту область. В начале V века претура становится доступной и для плебеев; в начале VI в. учреждается особый претор для дел между римскими гражданами и иностранцами (так называемый praetor peregrinus); к концу VI или началу VII в. относится полная реформа процесса — а именно введение, благодаря lex Aebutia и leges Juliae (неизвестные года), так называемого формулярного процесса. Стороны были освобождены от совершения формальных действий и могли высказывать свои претензии в каких угодно выражениях. Претор должен был сам сообразить юридический состав дела и облечь его, после расспроса сторон, в определенную формулу, содержавшую юридические основы спора и состав самой претензии, подлежавшей разрешению судьи. Простейшая формула содержала назначение судьи или судей, изложение претензии истца и приказ о приговоре. Более сложная могла содержать в себе описание обстоятельств дела, эксцепцию, возражение на нее и опровержение или добавочные замечания о фактах, подлежавших спору. Претор не был обязан ждать объяснения понтификов о применимости формулы к данному иску и во время процесса in jure следить лишь за тем, чтобы стороны должным образом говорили торжественные слова и совершали символические действия; он обязан был сам, с помощью юристов, лишенных всякой внешней власти и сильных лишь imperio rationis, создать формулы, применяясь к закону, насколько на него можно было опереться (formulae in jus conceptae), или же вложить в них новое содержание, выработанное им самим и проведенное, в силу его власти, применительно к новым условиям жизни (formulae in factum conceptae). Претор начинает эту работу в своем эдикте (см.), становящемся с тех пор главным источником права. Все правосудие сосредоточивается в руках претора и опирается, в сущности, только на его власть. Отсюда быстрое развитие jus honorarium за счет jus civile, замирание форм последнего и, наконец, полное почти их исчезновение из жизни [Процесс per legis actiones был сохранен, однако, для дел о наследствах, где по-прежнему судили центуквиры.]. Осторожно совершая реформы, опираясь на народную волю и на просвещенных, опытных юристов, претор удовлетворял интересам правосудия, не возбуждая упреков ни в нарушении старых законов, применение которых стало анахронизмом, ни в излишней спешности реформ. Юристы очень много спорят о том, каким путем и в каком процессе (городского претора или претора перегринов) произошло введение формулярного процесса, был ли новый процесс преобразованием одной из l. actiones (l. a. per condictionem), или новой усовершенствованной 1. actio, или, наконец, полным преобразованием процесса. Данных для решения этих вопросов не имеется. Политическое значение реформы ясно из общего хода дел во время его создания; его последствием был окончательный разрыв со старым патрицианско-понтификальным правом и создание новой свободной юстиции, на началах нового преторского права. Завершением борьбы за эту юстицию была победа всадников над сенаторами в вопросе о доступе первых в число судей. В эпоху Цицерона судьи, несомненно, назначались из обоих сословий. Несмотря на чрезвычайное удобство процесса и на обусловленное его строем прогрессивное воздействие претора на все дальнейшее развитие гражданского права, с возникновением империи формулярный процесс принимает в себя новые, вполне бюрократические элементы. С абсолютизмом были несовместны как свободные судьи, судившие по совести и по указаниям свободных же авторитетных юристов, так и преторы, творящие право в силу собственной власти и с теми же помощниками. Уже при Августе определяется список избранных судей (judices selecti, album judicum), которые одни только и могут быть назначаемы в присяжные; в число их вносятся сенаторы и всадники, а в одну из четырех декурий, на которые подразделялись судьи — и граждане среднего достатка (ducenarii, обладающие 200000 сестерций имущества). Калигула прибавляет к ним пятую декурию, из граждан, ценз которых нам неизвестен или не был определен. Общим основанием записи в списки судей была политическая благонадежность; списки ежегодно просматривались самим императором. Вторая реформа состояла в устранении влияния независимых юристов, пожалованием лишь некоторым из них jus respondendi (см. выше, Римская юриспруденция). Наиболее сильное влияние на формулярный процесс оказало окончательное редижирование преторского эдикта Юлианом, по приказанию императора Адриана (см. Эдикт преторский). Этим актом у претора была отнята его творческая роль в образовании права. Он стал давать иски только на основании законов, санкционированных императорской властью, и судить на основании мнений юристов, обладающих jus respondendi. Претор стал чиновником и опирался в решении дел на судей-чиновников. Уже во время принципата стало возможным непосредственное обращение к императору за решением дела; мало-помалу развилась апелляция к нему на решения присяжных. Диоклетиан окончательно устраняет присяжных, предписывая презесам провинций лично производить все дело с начала до конца, с привлечением лишь так называемых judex pedaneus — подчиненного судьи, одного из помощников презеса, низшего служащего. При Диоклетиане же судебная власть в Р. от претора переходит к praefectus urbi, получающему в области судопроизводства те же права, что и praeses provinciae. Таким образом создался новый императорский процесс, сохранивший лишь небольшие остатки старых порядков. К числу их принадлежат устность и состязательность разбирательства, уцелевшие до конца римского развития, и свободная оценка доказательств по усмотрению судьи. Мало-помалу в процесс проникает и письменность. В императорское время процесс мог быть начат непосредственным обращением к императору. Последний мог решить дело после рассмотрения прошения или дать условное решение (рескрипт, откуда и название таким образом начатого процесса рескриптным), с предписанием расследования обстоятельств дела надлежащим магистратом или даже особо назначенным судьей (judex a principe datus). Можно было обратиться со словесным изложением жалобы и к правителю провинции, заносившему ее в протокол и вызывавшему, затем, ответчика к разбору дела (так называемый денунциаторный процесс). Позднее, ко времени Юстиниана, стали подавать письменное исковое прошение (libellus conventionis), с кратким изложением обстоятельств дела (отсюда название процесса либелларным). По поданному или словесно заявленному прошению praeses provinciae вызывал ответчика в суд своей властью, тогда как в старом процессе истец сам призывал ответчика, в случае надобности прибегая к силе и к пособникам (позднее претор облагал уклоняющегося от явки ответчика штрафом, но самое приглашение в суд все-таки совершалось истцом). По явке в суд презес назначал день разбора, к которому являлись стороны, и после словесных прений постановлял решение (decretum), приводимое в исполнение опять-таки административной властью, в противоположность старому порядку. В либелларном процессе производство было сложнее. После подачи прошения оно пересылалось ответчику с судебным приставом (apparitor). Ответчик должен был заявить признает ли он претензию истца или желает ее оспаривать (libellus contradictionis). По явке в суд в назначенный день истец излагал свою narratio, а ответчик contradictio; затем наступала litis contestatio (см.), после которой следовал приговор, подлежавший обжалованию к высшей власти. О представительстве в римском процессе см. Виндекс, Прокуратор и Адвокатура.

Литература. Baron, "Gesch. des Röm. Rechts"; Sohm, "Institutionen" (7 изд., Лейпциг, 1898); Муромцев, "Гражданское право древнего Р." (М., 1883); Keller, "Der Röm. Civilprocess und die Actionen" (Лейпциг, 1885); Bethmann-Hollweg, "Der Process des gemeinen Rechts" (Бонн, 1864); Engelmann, "Der Civilprocess, Geschichte u. System" (II, Бреславль, 1891); Karlowa, "Der Röm. Civilprocess zur Zeit der Legis actionen" (1872); Baron, "Abhandl. aus dem Röm. Civilprocess" (1881—87); Schultze, "Privatrecht und Process in ihrer Wechselbeziehung" (1883); Wlassak, "Römische Processgesetze" (1888—91); Hartmann, "Der ordo judiciorum und die judicia extraordinaria der Römer" (1886).

4) Римское право известно нам в настоящее время в виде остатков работы римской юриспруденции (см. выше). Сохранившиеся в "Дигестах" (см.) отрывки из сочинений римских юристов дают массу юридического материала, в виде отдельных юридических отношений и казусов, которые приходилось разрешать римским юристам по запросам тяжущихся и судей. Опираясь на этот материал и делая из него логические отвлечения, европейская юриспруденция в течение многих веков старалась создать цельную систему гражданско-правовых норм, теорию гражданского права, которой бы можно было пользоваться для объяснения и современной юридической жизни. Римское право в Европе известно, поэтому, прежде всего в качестве так называемого современного римского права (см.), изучение которого отвлекло юристов от римского права, как культурного и социального явления в жизни древнего Р. До сих пор история чистого, как обыкновенно выражаются, римского права остается еще не вполне выясненной или затемненной чисто логическими, абстрактными построениями, сделанными ради приспособления старых источников права к современной жизни. Лишь в сравнительно недавнее время (труды Иеринга и его школы, в последнее время — особенно Макса Вебера) началось изучение римского права в связи с политическим, социально-экономическим и культурным состоянием римской жизни в различные эпохи ее развития. Смысл изучения "современного римского права" все более и более теряется, и римское право привлекает юристов только как один из великих образцов сложной юридической культуры, дающий возможность, при сравнительном изучении, вскрыть общие факторы правообразования. Несмотря на большую скудость исторических данных, необыкновенная отчетливость, можно сказать резкость в построении юридических институтов, обусловленная больше всего сословной и классовой борьбой, а затем наглядность самого хода правообразования в позднейшее время, выражающаяся в трудах претора и юриспруденции, — обрисовывают историческое развитие институтов гражданского права во многих случаях ярче, чем многочисленные, но не подведенные под принципы и определенные точки зрения данные памятников западноевропейского права.

История римского права, поскольку она восстановляется для нас в древнейший период, подобно истории политической (см. Римская история), характеризуется дуализмом права патрициев (см.) и плебеев (см.). Только патрицианская семья считалась нормальной семьей; плебеи практиковали не брак в строгом смысле (см. Конфарреация, Manus), а простой брачный usus (обычай), брали женщин "uxoris loco", живших "cum viro sine legibus". Брак между плебеями и патрициями был запрещен. Первоначальная форма усыновления (arrogatio) была также патрицианская; она совершалась в патрицианских куриатных комициях (см.) в присутствии pontifex maximus. Старая патрицианская семья построена была на начале строгой власти, простиравшейся на всех домочадцев и делавшей из неё политическую единицу, опору римского государства. Лишь по lex Canuleja (см. Connubium) плебеи получили право вступления в брак с патрициями; к тому времени у них образовалась новая форма брака (coemptio) — покупка жен, которая, превратясь из реальной в символическую, стала общей формой брака. Упрочение плебейского брака и семьи привело к тому, что и за простым usus было признано значение брачной формы, если он продолжался в течение года и не был за это время прерван женой (jus trinoctii). По-видимому, патриции предъявляли сначала притязание на исключительное обладание имуществами, составлявшими основное богатство тогдашнего времени (res mancipi, т. е. землю, рабов и скот). Квиритская собственность (см.) на эти предметы доступна была только патрициям; плебеи и клиенты пользовались ими лишь на зависимом праве. Плебеи, однако, достигли права на полное обладание ею раньше, чем получили право брака; о времени получения ими jus commercii (см.) мы не имеем даже сведений; оно было только закреплено за ними XII таблицами (см.). Вместе с правом на приобретение имущества, плебеи получили и право на совершение юридических сделок, сюда относящихся (mancipatio, nexum, testamentum). В области семейно-имущественных отношений появляется, таким образом, единое для обоих сословий римское цивильное право, составлявшее исключительное достояние римских граждан и недоступное иностранцам (см. Перегрины). Дуализм права, однако, и в это время не исчезает. В "квиритскую собственность" первоначально входили, по-видимому, лишь участки земли, распределенные между гражданами при самом ее занятии и известным образом измеренные; сюда же, позднее, включены были и участки, розданные плебеям в частную собственность. Во всяком случае земля, находившаяся в частной собственности, была резко отделена, особым характером измерения и межевания, от земель общественных. Только эта измеренная частная собственность подлежала сделкам per aes et libram (см. Манципация), in jure cessio (судебной уступке), виндикации и завещанию. Общественная земля находилась в исключительном обладании патрициев и государства, но в силу не частного, а административного права. Патриции имели право захвата этой земли, но на праве не частной собственности, а простого владения, имевшего силу лишь до тех пор, пока земля находилась в действительном обладании; покинутая земля могла быть захвачена другим. На свободных землях пасся патрицианский скот, а участки земли, находившиеся в государственном обладании, раздавались государством в аренду, срочную и наследственную. Рядом с отношением римского "строгого", квиритского гражданского права (jus civile) существовала, таким образом, обширная группа отношений, не подчиненных этому праву и регулировавшихся административными нормами; на почве этих отношений по преимуществу и велась борьба между патрициями и плебеями. Участки квиритской собственности были невелики (по преданию — до двух югеров); средством обогащения была общественная земля и, по-видимому, прежде всего пасшийся на ней скот. Богатство, поэтому, и было сосредоточено у обладателей этой земли — патрициев. Земельное обеспечение плебеев, поскольку оно существовало, было крайне недостаточно и приводило к их кабале у патрициев. Древнейший римский гражданский оборот имеет, поэтому, своей главной формой, кабальную сделку займа, nexum (см.), со строжайшей ответственностью должника, с правом кредитора наложить на него оковы, продать в рабство иностранцам, а при многих кредиторах — даже рассечь его на части. Рядом с nexum существует лишь мировая сделка для деликтных отношений, в виде sponsio (см. Стипуляция), приводившая, по всей вероятности, к столь же строгой ответственности. В какой степени был свободен переход из рук в руки самой собственности (res mancipi) в древнейшее время — мы не знаем. Многие юристы думают, что на первых порах он был очень связанным. При разделе размежеванных земель в квиритскую собственность обеспечено было, однако, не только индивидуальное обладание участками, но и совершенно независимое от других хозяйство (как это видно из древнейшей системы римских сервитутов; см.). Предположение, что при первоначальной форме продажи res mancipi, манципации (см.), пять свидетелей были представителями пяти классов римского населения, контролировавшими образ действий главы семьи в интересах этой последней, не имеет серьезных оснований; пять свидетелей гарантировали лишь обеспеченность приобретения. Лишь завещание патрициев (testamentum in comitiis calatis) обставлено было, в интересах сословия, формальностями и участием всей патрицианской общины. Оборот с собственностью рано начинает быть свободным; плебеи продают, по всей вероятности, свои участки патрициям, а последние удерживают их в своих родах. Ко времени XII таблиц в экономической жизни Р. совершенно определяется поворот к концентрации земельного обладания в немногих руках и обезземелению массы. Юридический строй обладания (вещного права) в эту эпоху весь был к услугам этой тенденции. XII таблицами санкционируется полная свобода commercium и завещания. Общей формой всех актов, определяющих отчуждение, является в XII таблицах сделка per aes et libram: этим путем заключается брак, переносится собственность, заключается обязательство, передается (продается; см. Право наследственное) наследство. Из других сделок регулирована продажа детей с целью ограничения отцовской власти: сын, три раза проданный (per aes et libram) отцом, свободен. После XII таблиц в области вещного права получает полное развитие идея индивидуальной собственности по отношению ко всем видам римского юридического обладания, вырабатываются упрощенные способы её отчуждения и защиты, окончательно укрепляется система сервитутов, возникают новые институты залога, получает широкое развитие защита владения. Как указано выше, по отношению к отчуждению недвижимой собственности римляне знали сначала лишь одну сделку: манципацию. Кроме внешней своей формы (см.), эта сделка характерна тем, что при ней не происходило передачи продаваемой земли. Манципационная сделка совершалась на определенное количество (modus) югеров квиритской (ассигнированной) земли, измеренной определенным образом и обозначенной на общем земельном плане межевания. Она применялась, следовательно, лишь к цельным, обмежеванным пространствам. При продаже части участка приходилось прибегать к простой традиции, без совершения формальной сделки, и опираться во владении купленной таким образом землей на владельческую защиту и давность (два года, по постановлению XII таблиц). Таким образом, возникает другой способ приобретения недвижимых вещей (res mancipi), способ ненормального характера и потому непрочный, но все более и более входящий в обычай при массовых покупках земли, которая не всегда была доступна виндикации. Этот способ применяется и к передаче общественных земель, захваченных в частное обладание и фактически ставших собственностью их владельцев. Не имея возможности оказывать прямую юридическую защиту таким приобретениям, претор начинает защищать ее косвенно, путем так называемого Публициева иска (см.), фингируя давность владения участком. Этим объясняется происхождение дуализма собственности квиритской и бонитарной (см.) — загадка, которую юристы старались разрешить чисто логическими соображениями. Манципационный способ приобретения не был вычеркнут из жизни и нашел себе иное применение: он сделался средством спекуляции на разницу в ценах земли, так как при нем, как уже сказано выше, передачи земли не происходило и для совершения сделки достаточно было привлечения свидетелей; только закон Константина, 337 г. после Р. Х., запретил продажу земли путем манципации без передачи участка. Сервитуты (см.) выливаются в замкнутую систему "прав в чужой вещи", не стесняющих свободу пользования и передачи земельных участков. В интересах удобства установления и уничтожения сервитутов, на них распространяется действие манципационной сделки, чем они включаются в состав res mancipi. Залог у римлян переносил собственность на кредитора; его форма — та же манципация; обязанность возврата земли после уплаты денег основывалась лишь на честном слове кредитора. Другая форма залога — pignus — имела приложение лишь к движимости (res nec mancipi); но по существу залог недвижимостей не отличался от залога движимостей. Позднее залог стал служить спекулятивным целям: закладывали и перезакладывали земли ради получения денег, покупки новых земель и нового залога их, с целью получения разницы. Более прочные виды залога развиваются в отношениях граждан к государству. Залог квиритской собственности (и только квиритской) государству в обеспечение лежащих на гражданах уплат (например, штрафов) был распространенным явлением. Он совершался чиновником государства, на основании устного заявления залогодателя. Залог имел свойства ипотеки (публичность, возможность продажи заложенной земли с сохранением залога). Ипотека в частных отношениях установляется, по греческому образцу, сперва в виде залога вещей арендатора (инвентаря, invecta et illata) собственнику земли, а затем и в других случаях, но без публичной гарантии. Время создания средств защиты такой ипотеки (interdictum Salvianum и actio Serviana) неизвестно. Начавшееся смешение различных видов собственности и насильственное отнятие земель у мелких владельцев крупными — о которых свидетельствуют историки, как об обычном явлении, несмотря на строгость юстиции, — ведут к особому развитию владельческой защиты вещных отношений, вместо прямой петиторной или исковой защиты. Как указано было выше, патриции издавна владели общественной землей по праву заимки (occupatio); это владение было фактическим и не могло сделаться юридическим, так как давность не имела применения к землям государственным (на что и опирались реформы Гракхов). Сделавшись, в последние века республики, фактической собственностью владельцев, эти земли получили и преторскую защиту, в виде владельческого интердикта. Затем владельческие интердикты были распространены и на земли, состоявшие в квиритской и бонитарной собственности, и сделались облегченной защитой собственности (владение защищалось лишь тогда, когда оно имело вид собственности). При полном отсутствии публичных способов укрепления, владельческая защита собственности оказывала ей огромные услуги. Отношения, сложившиеся на общественной земле, дали основание к возникновению и некоторых других институтов вещного права: таковы прекарий, эмфитевзис и суперфициэс (см.). Рядом с квиритской, бонитарной и фактической собственностью мало-помалу находит себе защиту и собственность перегринов, приобретавших в Р. земли и привозивших с собой рабов, товары и другие вещи; фактическое владение землей в течение 10—20 лет (см. Praescriptio) давало перегринам право собственности на землю. Широкому развитию свободных манципационных сделок, основанному на огромном обороте, противоречит, по-видимому, сильная защита обладания, выразившаяся в строгом проведении начала виндикационного иска: ubi rem meam invenio, ibi vindico. Виндикационный иск распространен был юристами и на защиту движимостей, взамен старого actio furti и личного иска о возврате вещей, данных в ссуду, поклажу и т. д. Но рядом со строгой виндикацией существовала давность (два года для недвижимостей и год для движимостей), по истечении которой виндикационный иск был неприменим. Это значительно ослабляло защиту собственности, в интересах оборота. Покровительство обороту, в противовес виндикации, видно и из привилегий добросовестного владельца, которому предоставляется собственность на доходы с имения (honae fidei possessor fructos suos facit), приобретенные во время владения. В тесной связи со строем римского земельного хозяйства стоят постановления об аренде, краткосрочной и отнюдь не гарантирующей арендатора (см. Наем имущественный), личном найме (см.), на котором отражается рабский характер отношений, и о рабах (см.).

В области обязательственного права в период времени между XII таблицами и падением республики на первый план выдвигаются отношения долговые. Законодательство всячески стремится облегчить должников, но по большей части неуспешно, хотя и достигает некоторого улучшения их личного положения. Уже XII таблиц ограничили размер процентов в 8¹/₃ в год и установили штраф за ростовщичество. Одним из законов Лициния Столона (388 г. от основания Рима), имевшим характер временной меры, все проценты, уплаченные должниками, были вычтены из капитальной суммы долга, а погашение остального было рассрочено на три года. Через 9 лет были вновь повторены, ввиду безуспешности их действия, законы XII таблиц о росте и штрафе (l. Duilia Moenia); по-видимому, lex Marcia (402) установил право должника на взыскание этого штрафа путем manus injectio (см. выше, Римский гражданский процесс); закон 409 г. уменьшил установленный XII таблицами размер процентов наполовину. В 411 г. сделана была, по-видимому, попытка вовсе запретить взимание процентов (lex Genucia). Рядом с этими мерами против кредиторов идут смягчения способов принудительного взыскания долгов. Сюда относится постепенное преобразование исполнительного процесса manus injectio, последняя реформа которого состояла в разрешении должнику защищаться лично, а не через виндекса (lex Marcia 402 г., lex Vallia VII столетия). В первой половине V в. было предписано (lex Paetelia) направлять взыскание на имущество, а не на личность должника; личное задержание осталось в силе, но без оков, без права продажи в рабство и, тем более, рассечения на части. Благодаря последним мерам, денежный долг стал чисто гражданско-правовым отношением, его неуплата — гражданским правонарушением, а не деликтом. Но этим не уменьшилась строгость долговых отношений в обороте. На место кабальной сделки развивается стипуляция (см.), обеспечивавшая кредитору определенность и быстроту взыскания и не допускавшая обсуждения размеров должной суммы, — форма, вполне похожая на наш вексель. Даже бытовая, более дружеская, чем деловая, форма займа (так называемый mutuum), получившая за этот период защиту в качестве реального контракта, в противоположность другим реальным контрактам считалась сделкой stricti juris. Распространенная стипуляция является главной формой поручительства по долгам — отношения, находящего себе за этот период также последовательное регулирование, ввиду обширного развития кредита (см.). Из других форм обязательственных отношений получают наибольшее развитие как раз те, которые наиболее соответствуют огромному росту торговых и деловых отношений этого времени, особенно со времени второй пунической войны, т. е. четыре консенсуальных контракта: купля-продажа, наем личный и имущественный, поручение и товарищество. Определяя по преимуществу отношения деловых людей между собой, а не к задолженной и социально зависимой массе, эти отношения приобретают характер bonae fidei, подобно отношениям ссуды и поклажи (реальные контракты, также получившие юридическую защиту в этот период). Из способов обеспечения обязательств, рядом с поручительством, залогом и закладом, видное место приобретает неустойка, утратившая штрафной характер и ставшая средством удовлетворения интереса в обязательстве. Для деликтных отношений, носивших в XII таблицах еще примитивный характер мести и талиона, уже в середине пятого века издается Аквилиев закон об ответственности за вред и убытки, причиненные, чьим-либо противозаконным действием, чужим рабам и вещам — закон, подвергшийся последовательной интерпретации юристов и развившийся в целую систему норм о damnum injuria datum и детальных определений интереса, оценки вреда и обиды. Постановления, касающиеся семейного права, подчеркивая с одной стороны старые основы государственного и социального строя римской жизни этого периода, указывают, с другой, и на ряд коренных изменений в организации семьи, стоящих в полном соответствии с изменениями в строе хозяйственной и нравственной жизни римского общества. Основной принцип организации домашнего хозяйства — строгая патриархальная власть главы семьи — остается неприкосновенным, хотя и дифференцируется в общественном сознании как власть отцовская (patria potestas), власть над женой (manus mariti) и господство над рабами и вещами (dominium). В консервативных кругах римской аристократии сохраняется до конца республики и строгий римский брак, с manus mariti. Римское государство, таким образом, по-прежнему res publica — союз полноправных глав семейств (patres), которые сообща, по общему согласию в народных собраниях и сенате, решают государственные дела, но из которых ни один не дозволяет другому вмешательство в частную сферу домашней и экономической жизни. Свобода частноправовая и равенство отцов семейств между собой — вот основы римского строя этого времени, как это превосходно показал Иеринг. В семью вторгаются, однако, влияния, враждебные ее укладу. С переходом жены в manus мужа имущество ее становилось собственностью мужа и, по старым римским началам наследования, переходило в род мужа. Родственники жены противятся такому переходу, результатом чего является возрождение старой плебейской формы брака без manus, при котором жена сохраняет личную и имущественную свободу от мужа, находясь под опекой своих родичей. Раздельность имуществ в этом браке полная: совершенно запрещен дарственный переход имуществ жены к мужу и обратно (сделанные дарения могли быть потребованы во всякое время обратно). В интересах обеспечения жены и помощи мужу нести издержки брачной жизни, создается институт приданого (см.), разрабатываемый детально, между прочим, ввиду разводов (см.), сильно распространившихся во второй половине республики и имевших, между прочим, целью: со стороны мужчин — освободиться от имущественных тягостей брака или воспользоваться безнаказанно имуществом жены, со стороны женщин — получить личную и имущественную свободу. Имущественная спекуляция на браки и разводы доходила до мельчайших расчетов; определялись, например, времена года, в которые всего выгоднее было разводиться, в смысле получения большей суммы доходов с имущества жены. Рядом с имущественным разложением старой семьи идет эмансипация детей и женщин из-под власти и опеки, ведущая к созданию целого ряда юридических норм (см. Женщина, Manus, Patria potestas, Пекулий, Эмансипация). Поскольку большая римская семья, с подвластными детьми, внуками и рабами, сохраняет свою целость, она становится хозяйственной организацией, члены которой действуют в обороте как полноправные граждане, но в интересах ее главы — по началам несвободного представительства (см.).

Римское наследственное право (см. Право наследственное), в историческом развитии своем, опирается, поскольку идет речь о наследовании по закону, с одной стороны на старую патриархальную семью (агнатический принцип цивильного права), с другой — на развившуюся систему когнатического родства, принявшего участие в наследовании ввиду сохранения имущества жены в ее роде (преторская bonorum possessio; см. Эдикт претора). Начала bonorum possessio восходят, может быть, к регулированию отношений на общественной земле, но во второй половине республиканской эпохи они являются и общим средством осуществления законного права наследования (juris civilis adjudandi, corrigendi и supplendi gratia), а интердикт для отыскания наследства на общественных землях (adipiscendae possessionis, так называемый инст. quorum bonorum) — общим средством защиты полученных путем преторского приказа наследств. В истории завещания основной реформой рассматриваемого периода являются формальные ограничения свободы завещаний. История римского аграрного строя отмечает характерное явление, выросшее в Р., как и в Англии, на почве свободного завещания — лишение наследства детей в пользу одного или нескольких из них, в интересах охранения имуществ от дробления. Assidui XII таблиц — это лица, наделенные по наследству имуществом, proletarii — лишенные его, последние составляли контингент свободнорожденных граждан, которые выводились в колонии. Имея хозяйственную цель и способствуя сохранению имущества в родах, обычай теряет свое значение при тех имущественных преобразованиях, которые совершаются в конце республики; свобода завещания служит иным, часто безнравственным целям. Невозможность наделения всех свободных людей землей в колониях и вытеснение их личного труда трудом рабов ставит их в беспомощное положение, заставляя претендовать на отцовское имущество. Система формальных ограничений свободы завещания стремится, косвенным путем, удовлетворить эту претензию. Интересы, связанные с имущественными правами малолетних, при отсутствии взрослых представителей семьи, по мере обращения семьи из большой в малую вызывают новую организацию опеки (см.). Внутренняя история римского права после XII таблиц до конца республики имеет, таким образом, несомненное единство, направляясь всецело ходом экономической и политической жизни Р. за этот период (см. Римская история). Внешняя история или история источников права характеризуется, наоборот, пестротой норм, выходящих из разных органов правообразования. Основу развития составляют XII таблиц и законы, регулирующие в области частного права преимущественно аграрные и долговые отношения. Вместе с нормами, добытыми их интерпретацией со стороны понтификов, претора и юристов, они составляют то, что носит название jus civile. Интерпретацию считают обыкновенно делом юридической мудрости понтификов, но, несомненно, что эта мудрость опиралась на бытовые условия: так, например, главный предмет интерпретации — манципационная сделка — получила свое развитие благодаря развитию оборота и удобствам, ею для него представляемым. Поскольку дело идет о развитии права в интересах слабых, интерпретация скорее задерживала его, чем двигала вперед. Рядом с законами действует, в качестве органа правообразования, претор, опирающийся на imperium, jus edicendi (см. Эдикт претора) и положение, принадлежащее ему в процессе (см. выше). О характере его деятельности свидетельствуют дававшиеся им гражданские иски (см. выше, Римский гражданский иск) и интердикты (см.). В противоположность законному праву граждан, т. е. праву, созданному их волей (jus civile), преторское право носит название права должностного, чиновничьего (jus honorarium). С другой стороны, строгому национальному праву (jus civile, strictum jus) противопоставляется общенародное право (jus gentium). Фактические отношения нового гражданского оборота римлян между собой, и еще более — римлян с перегринами, во время второй половины республиканской эпохи слагались вне старых тяжелых форм юридической жизни, завещанных XII таблицами, и отличались сравнительной простотой и непосредственностью; простые и целесообразные формы сделок греческого, финикийского и египетского права производили сильное впечатление на римлян. Будучи гораздо более выработанными теоретически, чем бытовые римские формы, нося в себе элемент справедливости, положения этих прав привлекали внимание римских консулов, преторов и юристов, бывших в постоянных сношениях с провинциями и часто живших в чужих краях. Претор, регулируя фактические отношения своего города, часто создавал нормы по иностранным образцам. Jus gentium, по авторитету, проводившему его в жизнь, было также римским гражданским правом, но по своей концепции оно являлось правом чужим, заимствованным. В творчестве позднейшей юриспруденции заимствования из прав греческого, финикийского, египетского, ассиро-вавилонского указываются современными исследователями с достаточной ясностью. Многие из постановлений общенародного права возводятся в нормы естественного права (см.), понятие о котором развивается в эту эпоху под влиянием греческой философии. В особенности одно понятие греческой философии — понятие о справедливости — оказало, в смысле равенства (aequitas), огромное влияние на развитие римского права. Равенство всех граждан перед законом и судом было основным принципом, провозглашенным еще XII таблицами. Точность в определении мельчайших правомочий, обычная у римлян в деловых сношениях, коммерческий характер последних — все это были условия, заставлявшие и претора, и юристов определять юридические отношения в каждом отдельном случае не изолированно от других, а, наоборот, согласуя свои выводы с другими, равняя эти отношения. Греческое понятие справедливости (равенства) было лишь нравственной санкцией этой потребности, но, будучи раз введено в жизнь (широкое применение его замечается уже в эпоху Цицерона), оно становится теоретическим приемом римской юриспруденции и помогает ей развить систему права не на одних только логических, но и на жизненных отношениях, с последовательным проведением начала индивидуализации. Рядом с jus civile (национальным правом) и преторским (jus gentium), источником права этого периода следует признать и справедливость (aequitas).

Императорская эпоха римского права распадается на два периода. Первые два века представляют собой непосредственное продолжение двух последних веков республики. Императорская юриспруденция этого классического времени права разрабатывает его детали, руководясь только что отмеченным методическим приемом; законодательство заканчивает отделку старых институтов и лишь в некоторых пунктах намечает начала новых образований. Выросший на почве владения общественными землями и ставший общим средством временной защиты всех собственников, институт владения подвергается юридической разработке, как особое юридическое понятие, возбудившее столько споров в современной юриспруденции. По отношению к наименее устроенным юридически землям перегринов в Италии издаются различные меры; в частности разрабатываются постановления, касающиеся praescriptio (см.). Точнее определяются способы возникновения и прекращения сервитутов (см.). К этому времени относится и распространение на сервитута поссессорной защиты (см. Possessio juris). В области залога окончательно устанавливается и определяется в подробностях право продажи кредитором заложенной вещи и распространение залога на права в чужой вещи, под названием pignus nominis. Наиболее крупным явлением в области вещного права следует признать окончательное юридическое закрепление за частными владельцами захваченных ими общественных земель, чем положен был конец различию между собственностью на различные объекты и началось последовательное и окончательное слияние отдельных видов земельной собственности в один институт, с разнообразными средствами защиты — слияние, завершившееся при Юстиниане. Окончательное решение вопроса о государственных землях дает возможность заняться землями муниципий, приобретающих мало-помалу характер действительного юридического лица (см.). В области обязательственного права на первом плане стоит выработка специальных норм, касающихся оценки юридических сделок с их внутренней стороны, толкования соответственно воле сторон и доброй совести, а также установление размеров ответственности за вред и убытки (интерес) при нарушении договоров. Dolus (умысел), culpa (см.), bona fides (см. Добрая совесть), ошибки (см.), обман (см.), условие (см.) и т. д. — эти и другие технико-юридические понятия занимают внимание юристов. Из законодательных мер особенно важно решительное запрещение самоуправства при удовлетворении по обязательствам (см. Декрет Марка Аврелия). Из форм оборота подробно разрабатываются инноминатные реальные контракты, с широким содержанием (do ut des vel facias и facio ut des vel facias); появляется институт естественных обязательств (см. Право обязательственное). В семейном праве происходят крупные изменения, санкционировавшие раньше сложившийся строй отношений главы семьи и лиц ему подвластных. Политическая самостоятельность главы семьи исчезает перед императорской властью; отец, в своем отношении к детям, подчинен ее надзору; в эту эпоху утверждается и имущественная самостоятельность детей, в интересах государства, для которого подвластные дети — такие же непосредственные подданные, как и отцы (см. Пекулий). Крупные меры в том же направлении принимаются по отношению к положению рабов (см. Рабство) и к опеке (см.). В наследственное право важные дополнения вносят senatus-consulta Tertullianum и Orptitianum (см. Сенатус-консульты), касающиеся прав матери; определяется подробно юридическая структура фидеикомиссов (см.) и разрабатывается общее понятие о наследстве (см. Преемство универсальное), ведущее к слиянию старых понятий о hereditas u bonorum possessio.

Второй период императорского времени есть период подведения окончательных итогов, период подчинения сложной организации римского юридического быта упрощенным и уже мертвым формулам. Крупной мерой является дарование Каракаллой перегринам прав римского гражданства, уничтожающее постройку юридических норм в зависимости от классов населения; упрощается и положение вольноотпущенных (см). В области вещного права окончательно исчезают старые способы приобретения вещных прав (mancipatio и in jure cessio), уступая место традиции. Юстиниан объединяет в один институт различные понятия давности и самой собственности, за полным уравнением объектов собственности. В области обязательственного права жизнь идет под действием старых форм, так как гражданский оборот не имеет уже дальнейшего развития и сокращается в своих размерах. Лишь в сфере аграрных отношений возникают новые явления — эмфитевзис и колонат (см.), характеризующие с юридической стороны наступающую эпоху крепостничества. Права семейное и наследственное одни только подвергаются крупным реформам, под влиянием указанного выше изменения отношений государства к семье. Сюда относятся решительные ограничения личной власти отца над детьми (см. Patria potestas), продолжение развития имущественной самостоятельности детей (новые формы пекулия, см.), организация способов усыновления и узаконения, регулирование развода, приданого и других видов имущественных отношений между мужем и женой. Установляется новая система наследования по закону, окончательно складываются материальные ограничения свободы завещаний и получает обработку юридическая структура легатов и фидеикомиссов (см.).

Внешняя история римского права императорского времени характеризуется сокращением деятельности народных собраний (законодательства) и претора. Из законов важен лишь так называемый lex Julia Pappaea (начала периода), касающийся безбрачия (см.) и привилегий, связываемых с рождением детей (jus trium liberorum). Деятельность претора завершается окончательным редижированием преторского эдикта (см.) при Адриане. На первое место выступают сенатус-консульты (см.) и особенно императорские конституции (см.). Развитие заканчивается рядом кодексов и компиляцией Юстиниана (см. Corpus juris civilis и Кодификация).

Литература. Муромцев, "Гражданское право древнего Р." (М., 1883); Боголепов, "Пособие к лекциям по истории римского права" (М., 1895); Ефимов, "Лекции по истории римского права (СПб.); Sohm, "Institutionen. Ein Lehrbuch der Rechtsgeschichte und System d. R. R." (Лейпциг, 1898); Bruns, "Gesch. der Quellen und Litteratur des R. R.", в Энциклопедии Гольцендорфа (5 изд., 1895); Krüger, "Geschichte der Quellen und Litteratur des R. R." (Лейпциг, 1886); Baron, "Gesch. des R. R." (Б., 1884); Rudorff, "R. Rechtsgeschichte" (Лейпциг, 1857); Karlowa, "R. Rechtsgeschichte"; Esmarch, "R. Rechtsgeschichte"; Walter, "Geschichte des römischen Rechts bis auf Justinian" (Бонн, 1860); Max Weber, "Die Römische Agrargeschichte in ihrer Bedeutung für das Staats- und Privatrecht" (Штутгарт, 1891); Ihering, "Geist des Röm. Rechts" (5 изд.); Cuq, "Les institutions juridiques des Romains" (П., 1891); Ortolan, "Explication historique des Instituts de l'empr. Justinien" (П., 1883); Muirhead, "Historical introduction to the private Law of Rome" (1886).

Рецепция римского права и римское право на Западе — см. Современное римское право.

В. Нечаев.