Ника, народн. движение

так называется происходившее в Константинополе в 532 г. народное движение против Юстиниана I, во время которого слово νίκα (побеждай) принято было мятежниками за пароль для различения своих от чужих. Движение началось 15 января и происходило в центре города, на площади Августеона, близ царских дворцов и в самом ипподроме. Описание его сохранилось у нескольких летописцев: в особенности отличается ценными чертами непосредственности и близости к событиям рассказ, помещенный в пасхальной хронике (Chron. paschale, I, 620, 6), где факты расположены по числам и дням недели. В зависимости от упомянутой хроники стоят летописцы Феофан и Малала; у Прокопия (De B. Persico, 1, 24) скорее заметна оценка и комбинация отдельных эпизодов и недостает объективности и фактической последовательности в изложении. Глухое недовольство политикой Юстиниана, в особенности финансовыми мерами, нашло себе выражение в протесте против высших администраторов столицы. Столичное население, имевшее свое представительство в димах и партиях цирка, нашло возможность организовать движение в обширных размерах и привлечь к нему не только низшие классы, но и высших сановников. Каждый день массы народа собирались в ипподроме, для участия в зрелищах; здесь же могли составляться планы для дальнейших действий. Бунт начался во время представления в цирке 15 января: императору высказано было во всеуслышание много оскорбительного и неприятного по поводу несправедливых действий Иоанна Каппадокийского (префект претории), Евдемона (эпарх города) и Руфина (квестор). Нельзя было сомневаться в том, что приготовляется нечто важное, так как партии Зеленых и Голубых, прежде враждовавшие, на этот раз соединились и поддерживали друг друга. Юстиниан принужден был уступить требованию народа и сменил всех названных выше чиновников, поставив на их место патриция Фоку префектом претории, патриция Василида квестором и Трифона эпархом города. Но эта мера не принесла пользы. В преторианской темнице содержалось несколько заключенных, из которых семь было приговорено к смерти. Во время исполнения над ними казни двое повешенных сорвались с петли; народ потребовал для них церковного убежища и сейчас же передал их в руки монахов, которые отвезли их в храм св. Лаврентия. Эпарх города настаивал на своем праве над осужденными и прислал воинов стеречь выходы из храма. Толпа начала буйствовать, ворвалась в преторианскую тюрьму, выпустила всех заключенных и подожгла преторию, откуда пожар распространился на ближайшие здания: на бани Александра, странноприимный дом Евбула, больницу, из которой не успели вынести больных. Царь послал против мятежников Велисария, с отрядом готов; ему удалось рассеять толпу близ дворца, но и здесь мятежники пустили в ход поджоги. Пожар начался с Халка, истребил сенат и здания на площади Августеона, храм св. Софии и часть царских дворцов. В то же время начали раздаваться голоса в пользу избрания нового царя. Наиболее видными лицами, на которых мог остановиться выбор, были племянники имп. Анастасия, патриции Пров, Ипатий и Помпей. Первые два дня, по-видимому, Юстиниан оставался совершенно бессильным и не предпринимал никаких мер к успокоению города. Объясняется это тем, что как городской гарнизон, так и дворцовая стража, открыто не переходя на сторону мятежников, втайне сочувствовали движению и выжидали хода событий. С подобными военными силами царь не мог бороться с народным движением, и нет ничего невероятного в известии, будто он готов был сесть на корабль и спасаться во Фракию. К счастью Юстиниана, около него были Велисарий и Мунд, на расположение которых он мог положиться: это были люди пришлые, стоявшие вне интересов, дорогих для жителей Константинополя, и имевшие у себя под рукой личную дружину военных людей, готов и герулов, также совершенно чуждых политическим тенденциям движения. Готский отряд не раз выводим был против бунтовщиков и в первый, и во второй день движения; ему удавалось рассеять толпу в том или другом месте, но потушить движение не было возможности, так как оно происходило в разных местах. Можно было ожидать, что царь прикажет закрыть ипподром, чтобы устранить повод к сборищам; но в действительности такого распоряжения не было сделано. Напротив, 18 января, в воскресенье, не только происходили положенные игры, но и сам Юстиниан присутствовал в цирке на своем месте. И на этот раз ему пришлось выслушать много неприятного. Желая образумить толпу, он дал слово простить всех и забыть происшедшее, если беспорядки прекратятся и все возвратятся к своим мирным занятиям. Одни отвечали на это криками многолетия, другие шумели: надуешь, осел! Развязка наступила в понедельник, 19-го. Что она не была случайна, а более или менее подготовлена, в этом, кажется, нельзя сомневаться. Юстиниану не могло оставаться неизвестным, что народным движением увлечены и высшие классы, что некоторые сенаторы стоят уже во главе тайного сообщества, что все заняты вопросом об избрании на место Юстиниана нового императора. Ввиду этого для Юстиниана было вопросом первостепенной важности удержать во дворце самых популярных лиц, которые намечены были заговорщиками, как заместители его на троне (Пров, Ипатий, Помпей). Юстиниану не стоило труда удержать их при себе; между тем, он настоятельно потребовал, чтобы они возвратились домой. С другой стороны, пущен был ложный слух, что дворец опустел и царь спасся бегством. При таких условиях заговорщики получили полную возможность довести до конца свои планы. Как только стало известно, что Ипатий пользуется свободой, к нему обратились с предложением принять царский венец (в воскресенье вечером или в понедельник утром). На форуме Константина Ипатий поставлен был на ступеньки колонны Константина; на него возложили царские регалии и золотое оплечье и приветствовали его как царя. Вместо того, чтобы ожидать событий, которые до тех пор складывались неблагоприятно для Юститана, Ипатий, в сопровождении громадной толпы, двинулся на ипподром и сел на место, обычно занимаемое царем, дожидаясь торжественного венчания царским венцом и порфирой, которые еще нужно было достать из дворца, занимаемого стражей и отовсюду запертого. По-видимому, это был момент, которого Юстиниан дожидался. Он приказал Мунду и Велисарию завладеть ипподромом, а сам, с приближенными людьми, пошел внутренними ходами в триклин, сообщавшийся прямо с царской ложей ипподрома. В это же время кувикуларий и спафарий Нарсес стал раздавать деньги направо и налево и достиг того, что в самом ипподроме послышались возгласы: Август Юстиниан, победитель! Внутренняя стража, не принимавшая доселе никакого участия в событиях, была удовлетворена денежными дачами и также стала на сторону Юстиниана. Когда, таким образом, достаточно обеспечен был успех, в ипподром с разных сторон ворвались вооруженные люди, предводимые Велисарием, Нарсесом, Мундом и другими приближенными царя. Произошло нечто невиданное и неслыханное: началось повальное избиение всех захваченных на месте. Говорят, что погибло в этот день до 35 тысяч человек. Живыми взяли только патрициев Ипатия и Помпея, но и то для того, чтобы на другой день подвергнуть их казни. 21 января Константинополь казался вымершим: никто не смел показаться на улицах. Удар был нанесен оглушительный: от него долго не оправилось население столицы. Кара постигла, затем, тех сановников, которые сочувствовали заговорщикам. У восемнадцати лиц отняты были имущества и переданы в казну. Возмущение, известное под именем Н., не может быть рассматриваемо как результат борьбы цирковых партий: это была скорее попытка городских димов и сената отстоять свои старые права против цезаризма. Победу одержал цезарь, демократические тенденции потерпели окончательное поражение.

Ср. Schmidt, "Der Aufstand in Konsiantinopel unter Justinian" (Цюрих, 1854); Kalligas, "Μελέται καί λόγοι" (стр. 327, Афины, 1882); Успенский, "Партии цирка и димы в Константинополе" ("Византийский Временник", I).

Ф. Успенский.