Мириам (Зенон Пшесмыцкий)

(псевд. Зенона Пшесмыцкого, Przesmycki) — выдающийся польский поэт-символист. Род. в 1861 г.; окончил варшавский унив. по юридич. фак.; долго жил за границей, познакомился с франц. символизмом и сделался его толкователем и пропагатором в польской поэзии. Перемена во взглядах М. на задачи поэзии связана с его переводами из Мэтерлинка (1891) и с изучением символизма вообще. С 1901 г. М. издавал в Варшаве журнал "Chimera", около которого группировались модернисты. А. Ланге называет М. первым, кто "почуял приход нового момента — весны для поэзии", кто "вместо звуков поэзии издал тревожный крик: поэзия замолкла"! В исследовании о Мэтерлинке М. говорит, что искусство всегда было символическим и должно открывать безграничные сверхчувственные кругозоры; оно сродни магнетизму, гипнотизму, пророчеству; поэт обладает интуитивной способностью "чувствовать факты", которые впоследствии подтвердит наука; поэзия должна быть путеводительницей народов"... "Поэзия родилась над безднами, когда укутанный мраком и тишиной спал еще хаос; но неведомая песня звучала уже в шуме вод и в тиши скал, в ленте радуги и солнечном тумане. Она росла в течение тысячелетий — от пестрых книг Рамайяны до песен Данте и проклятий Байрона... И горе тем временам, когда безмолвная поэзия ничего не говорит людям-карликам, когда ее радуга лишена красок; бессмысленно вглядываясь в мглистую даль, человечество идет, само не зная — куда, и заботится лишь о хлебе". В другом стихотворении М. дает поэту совет: "Если ты заблудился в мире грёз, в этом волшебном благоухающем лесу, где можно разбудить спящую царевну, — не возвращайся уже к людям; спрячься лучше под гробовой камень... Ты дал что имел. Ты красоту красот отнял у бесконечности и дал ее пространству, времени; ты дал форму, которую не запачкает грязь; ты дал жар, которого не остудит мороз; ты дал толчок духу, который угасал среди масс в мире грез" ("Twórcy"). Значение М.-творца значительно меньше заслуг его как теоретика символизма и переводчика (из Юлия Зейера, Врхлицкого, Леконта де Лиля, Верлена, "молодой Бельгии" и др.). Как лирик, по мнению новой польской критики, М. мало индивидуален; стихи его звучны и прекрасны, но в них мало искренних излияний. Лирика его светит, но не греет; она слишком паутинна и летуча. М. чувствует бесконечность, но не знает, во что верить... Он жалуется, но не богохульствует; страдает, но не безумствует; убежден в тщетности человеческих исканий — но не ищет успокоения в Нирване или смерти (Т. Грабовский). По мнению Фельдмана, М., космополит и аристократ, "стоит на столь удаленной от земли вершине культуры, что не достигает низин жизни, где копошатся черные толпы и несложные по физиономии народы". Внешность стихотворений М. безукоризненна: звучные рифмы, гибкий язык, изысканные обороты, возвышенные образы. Из сокровищницы символизма он взял все элегантное. Наиболее характерен для определения смены основных настроений в творчестве М. его лирический сборник:" Z czary młodości" (1893) в трех частях: "Упоения", "Муть в кубке" и "Примирение". Упоение он находил в самых незатейливых видах природы; утро, вечер, луна, звезды, горы, степь и море — все приводило его в восторг. Но когда он однажды отдыхал на мягком мху под соснами, а на закате тянулась полоса туч, — ему захотелось петь. Он "одевает мысли словами и пускает песни в мир, чтобы они летели, словно орлы и вихри, чтобы гремели среди людей". Но то был сон. Поэт просыпается и останавливается над вопросом: существует ли такая песнь, которая "прогремела бы подобно грозе над остывшим земным шаром? И может ли окаменевшее человечество принять в свою грудь что-нибудь, что выше разряженной куклы или золотого металла"? И в тоскующем шуме сосен и тихом шепоте пахучих трав он разобрал совет: "Пой от сердца" ("W parowie"). Отсюда идут те мотивы, которые составляют содержание второй части сборника: охлаждение чувства, сомнение, равнодушие, отчаянные вопросы "зачем жить? зачем трудиться? зачем страдать"? ("Męty w puharze"). В третьей части М. старается создать более ясный взгляд на жизнь. Счастье представляется ему реально возможным только при отсутствии сознания, меркнущим при первом появлении анализа; но так как "погруженные в бездну мрака, души должны лететь к свету, словно ночные бабочки", то он приветствует прометеевскую склонность к исследованию, которой отличается человеческий род ("Rozmowa z duszą"), приветствует вечно неспокойный человеческий дух, который не удовлетворяется опытным знанием и стремится постичь тайну, лежащую вне этого знания ("Metafizyka"). Приветствует он и "вечное кипение жизни, бури, затишья, закаты, зори, краски, тоны, солнечные и звездные лучи". Ему кажется, что все в природе и в его сердце кричит: "да здравствует жизнь" ("Ave vita"). М. верит, что этот "святой огонь" никогда не угаснет; и если у людей не хватит дров, они сами взойдут на костер, ожидая, что в это время "вдали зазвучит голос возрождения, воскресенья" ("Swięty ogień"). Литературу о М. см. в статье о Каспровиче (Доп.).

А. Яцимирский.