Козлов, Иван Иванович

талантливый поэт пушкинской эпохи. Род. в Москве 11 апреля 1779 г.; по происхождению принадлежал к высшему московскому обществу: отец его был статс-секретарем Екатерины II, мать из старого рода Хомутовых. 5-ти лет мальчик был записан на военную службу — сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк и уже в 1795 г. произведен в прапорщики. В 1798 г. К. перешел на гражданскую службу и числился сперва при канцелярии генерал-прокурора, потом в герольдии и, наконец, в канцелярии московского главнокомандующего Тутолмина. В 1809 г. К. женился на дочери бригадира С. А. Давыдовой. Незадолго до этого он сошелся с Жуковским, и это знакомство скоро превратилось в горячую и прочную дружбу. В 1812 г. К. работал в комитете для образования московского ополчения. После изгнания французов из России К. поехал в СПб., где вступил на службу в департамент государственных имуществ. В 1818 г. с К. случилось несчастье, перевернувшее всю его жизнь и способствовавшее тому, что он сделался поэтом; паралич лишил его ног, а затем стало ухудшаться зрение, и в 1821 г. он окончательно ослеп. Но К. не впал в безысходное отчаяние; он нашел в себе силы примириться с несчастьем. К. по свидетельству Жуковского, "переносил бедственную свою участь с терпением удивительным — и Божий Промысел, пославший ему тяжкое испытание, даровал ему в то же время и великую отраду: поразив его болезнью, разлучившей его навсегда с внешним миром и со всеми его радостями, столь нам изменяющими, открыл он помраченному взору его весь внутренний, разнообразный и неизменчивый мир поэзии, озаренный верой, очищенный страданием". Зная французский и итальянский языки с детства, К., уже слепой, изучил английский, немецкий и польский языки. Притом он обладал феноменальной памятью, еще сильнее развившейся во время болезни: "он знал", говорит Жуковский, "наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтер Скотта, лучшие места из Шекспира, также как прежде — всего Расина, Тасса и главные места из Данте"; наконец, он знал наизусть все Евангелие. Таким образом, жизнь его была разделена "между религией и поэзией". "Но он не был чужд и обыкновенной ежедневной жизни: все, что делалось в свете, возбуждало его участие — и он нередко заботился о внешнем мире с каким-то ребяческим любопытством". Утешением К. служило и то, с каким сострадательным вниманием к нему относились, помимо Жуковского, и все остальные корифеи тогдашней поэзии, начиная с Пушкина. Сам он выступил в печати в 1821 г., — именно тогда, когда лишился зрения, — стихотворением "К Светлане". Затем последовал целый ряд крупных и мелких произведений, которые слепой поэт обыкновенно диктовал своей дочери. В 1824 г. появился его "Чернец", в 1826 г. — "Невеста Абидосская" Байрона, в 1828 г. — "Княгиня Наталия Борисовна Долгорукая" и книжка "Стихотворений", в 1829 г. — "Крымские сонеты" Мицкевича и подражание Бернсу: "Сельский субботний вечер в Шотландии", в 1830 г. — "Безумная". Лишенный зрения, в параличе и среди постоянных физических страданий, К. прожил почти 20 лет: он скончался 30 января 1840 г. Могила его находится на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, рядом с могилой Жуковского, который вместе с дружбой передал К. и настроение своей поэзии. Ни к кому К. не стоит так близко в литературе, как к Жуковскому. Но К. не был рабским подражателем Жуковского: то, что у последнего является основой поэзии, у К. — только тон ее. Некоторая разница есть и в симпатиях обоих поэтов: Жуковский преимущественно предан Шиллеру и Гете, душа К. лежит к английской поэзии; но оба они много переводят, и как переводчики заслуживают едва ли не большей признательности, чем в качестве оригинальных поэтов. В К. многие критики усматривают первое проявление русского байронизма. Но едва ли его "Чернец", над страницами которого современники и особенно современницы обливались слезами, которому даже Пушкин внимал "в слезах восторга", может быть назван отражением байроновской поэзии. Здесь нет мрачного и грозного титанизма байроновских героев: герой К. все "плакал да молился" — по своей законной жене, и преступление его, которое он искупает искренним раскаянием, не могло бы вызвать кары в гуманном суде. Об остальных поэмах К. и говорить нечего. В них скорее отражение недавнего сентиментализма, которым общество еще не переболело, почему "Чернец" и встретил такой успех, обеспеченный притом и самой участью поэта. Правда, К. много переводил из Байрона; но самый характер переведенных отрывков свидетельствует, что основа поэзии Байрона была далека К., и притом, переводы эти так далеки от подлинника, что в них без надлежащей отметки нельзя было бы и признать байроновских стихотворений. Сердце К. лежало к английским идилликам, вроде Вордсворта, Бернса, меланхолическим элегикам, вроде Мура, Мильвуа. В таком духе он выбирал стихотворения и других поэтов: Ламартина, Шатобриана, Шенье, Гросси, Манцони, Петрарки и др. И среди этих переводов есть несколько образцовых, которые всем известны по хрестоматиям: "Вечерний звон" Мура, "Нас семеро" Вордсворта, "Молодая узница" Шенье, "Плач Ярославны" из "Слова о Полку Игореве" и т.д. Насколько К. умел и сам проникаться чужеземной поэзией свидетельствует его стихотворение "На погребение английского генерала сира Джона Мура". Несмотря на слепоту, К. тонко чувствовал природу, и особенно те моменты, когда ее жизнь лишается напряженности, когда необходимо чуткое сердце, чтобы расслышать биение пульса этой жизни. Такое настроение передает лучшее стихотворение К. — "Венецианская ночь". Что он вообще понимал красоты природы — видно и из прекрасного перевода крымских сонетов Мицкевича.

О К. см.: сочинения Жуковского, Белинского. Сочинения его издавались в 1833, 1840, 1855 гг.; наиболее полное собрание сочинений К. издано под редакцией Арс. И. Введенского, в 1892 г. А. Ф. Марксом.

М. Мазаев.