Арзамас, литературное общество

первой четверти нынешнего столетия, просуществовавшее лишь 3 года, с 1815 по 1818 г., но оставившее неизгладимые следы в истории русской литературы. Его возникновение и характер деятельности обусловливались положением литературных партий того времени. Это была эпоха, полная надежд и упований, последовавшая за Отечественной войной. Победоносные походы 1813—14 г. вместе с славой принесли России новые понятия, познакомили ее с условиями другого, более совершенного быта, указали ей на неустройство и недостатки родной жизни. Сам император Александр II стал во главе либерального движения и приступил к коренным реформам, намеченным еще в начале его царствования. Наряду с брожением в обществе совершался переворот в литературе и языке: раздалась живая, гладкая, всем понятная проза Карамзина, а плавные стихи Дмитриева открыли новую эру в истории русской поэзии. За этими пионерами последовал целый ряд молодых талантов, ставших впоследствии корифеями русской литературы и вливших новую жизнь в русскую словесность. Но, как это всегда бывает в подобные преобразовательные эпохи, переворот, совершенный в литературе и языке Карамзиным, встретил ярых противников в лице фанатических приверженцев старины, неспособных понять новых требований жизни. Во главе этой партии стоял известный адмирал А. С. Шишков, человек, лишенный таланта и эрудиции, не знавший даже древнерусского языка, за который он ратовал, но пользовавшийся громадным влиянием. Для борьбы с ненавистными ему новшествами он основал в 1811 году официальное общество под именем "Беседы любителей русского слова". Борьба между обеими партиями обострилась до крайней степени; приверженцы Шишкова не останавливались ни перед какими средствами, чтобы вредить своим противникам: были пущены в ход доносы, клевета и карикатура. С своей стороны и карамзинисты не оставались в долгу, хотя и не прибегали к таким средствам. Их органами служили журналы: "Цветник" (1809—1810) и "С.-Петербургский вестник" (1812). Но разрозненные и случайные журнальные статьи не могли их удовлетворять; чувствовалась настоятельная потребность во взаимном единении, в создании постоянного органа для обмена мыслей и дружной борьбы с сильным врагом. Таким именно органом и явился Арзамас, который никогда однако не считался обществом официальным, а был лишь частным кружком молодых людей, связанных узами дружбы и общими симпатиями литературными и общественными. Внешним поводом к учреждению А. послужила комедия кн. Шаховского "Урок кокеткам, или Липецкие воды" (1815), который в балладнике Фиалкине выставил в карикатурном свете Жуковского, подобно тому как раньше еще в "Новом Стерне" (1807) он осмеял Карамзина. Жуковский сам остался равнодушен к этой выходке противного лагеря, но тем сильнее задела она его поклонников и единомышленников. За него отомстил Блудов. В подражание французской шутке "Vision de l'abbé Morrelet" (1760), написанной по поводу комедии Палиссо "Les philosophes", в которой осмеяны энциклопедисты и Руссо, Блудов сочинил "Видение в арзамасском трактире, изданное обществом ученых людей" с эпиграфом "Le vrai peut quelquefois n'être pas vraisemblable". Местом действия избран город Арзамас, по поводу случайному и совершенно внешнему. В то время некий Ступин, воспитанник Петербургской академии художеств, с целью облагородить местную иконопись основал в Арзамасе школу живописи (см. Арзам. школа). Блудова и его друзей крайне потешала мысль, что в уездном городишке, известном только своими гусями, будет своя школа живописи, и при всем своем уважении к этому предприятию они сильно трунили над этой школой и называли ее не иначе, как арзамасской академией. А. же он избрал и местом действия для своей сатиры. В ней рассказывается, что в арзамасский трактир собиралось в определенные дни общество ученых людей и в один из этих дней трактирщик указал обществу на одного проезжего, с которым творилось что-то неладное. Члены общества рассматривали его сквозь щель, и им представилась картина, как незнакомец в припадке лунатизма ходил по комнате и рассказывал о каком-то своем видении. В этом проезжем трудно было не узнать кн. Шаховского, а видение рисует его поэтическую деятельность и будущность в самом забавном свете. Шутку эту Блудов прочел своим друзьям, и они решили основать общество и назвать его "арзамасской академией", или просто Арзамасом. Членами А., принимавшими имена из баллад Жуковскаго, состояли следующие лица:

К. Н. Батюшков (Ахилл), Д. Н. Блудов (Кассандра), Ф. Ф. Вигель (Ивиков журавль), А. Ф. Воейков (Дымная печурка), кн. П. А. Вяземский (Асмодей), Д. В. Давыдов (Армянин), Д. В. Дашков (Чу!), С. П. Жихарев (Громобой), В. А. Жуковский (Светлана), Д. А. Кавелин (Пустынник), М. О. Орлов (Рейн), А. С. Пушкин (Сверчок), В. Л. Пушкин (Вот), Д. П. Северин (Резвый кот), А. И. Тургенев (Эолова арфа), Н. И. Тургенев (Варвик), С. С. Уваров (Старушка). Кроме того, были еще почетные члены: Н. М. Карамзин, кн. Г. И. Гагарин, И. И. Дмитриев, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, кн. А. Н. Салтыков и М. А. Салтыков.

Орудиями борьбы для А. служила пародия, меткая эпиграмма, колкая насмешка, ядовитая ирония. Сообразно этому на всей жизни кружка лежал отпечаток шутовства и беззаветного веселья. Эмблемой общества служил мерзлый арзамасский гусь; члены его носили титул: их превосходительства гении А. Прием в члены общества сопровождался разными аллегорическими церемониями и представлял пародию на обряды масонства, которого А. недолюбливал и считал вредным наростом цивилизации. Конечно, церемонии эти соблюдались только тогда, когда представлялся удобный случай посмеяться. Но некоторые формальности соблюдались неизменно и были утверждены уставом общества, написанным Блудовым и Жуковским. "По примеру других обществ, говорилось в нем, каждому новопоступающему члену А. надлежало бы читать похвальную речь своему покойному предшественнику, но все члены нового А. бессмертны, и потому за неимением собственных готовых покойников новоарзамасцы — в доказательство благородного своего беспристрастия и еще более в доказательство, что ненависть их не простирается за пределы гроба, — положили брать на прокат покойников между халдеями "Беседы и академии" (так карамзинисты называли шишковистов), дабы воздавать им по делам их, не дожидаясь потомства". Очередной председатель, менявшийся всякую неделю, отвечал оратору пристойным приветствием, "в котором искусно мешал похвалы ему с похвалами усопшему" (слова церемониала). Как речи, так и ответы при серьезно-торжественном тоне были содержания комического и часто намеренно пропитывались бессмыслицей, долженствовавшей характеризовать отпеваемого покойника. Жуковский в своей вступительной речи прославлял графа Хвостова, "избранные притчи" которого (СПб., 1802) служили настольной потешной книгой в А. и доставляли Жуковскому неисчерпаемый источник для эпиграмм и шуток. Жихарев, который раньше был сотрудником "Беседы", должен был смыть этот грех и отпевать самого себя. А. С. Пушкин, который был принят в общество, еще будучи лицеистом, благодаря влиянию Жуковского и авторитету В. Л. Пушкина, "старосты А.", произнес свою вступительную речь в стихах. Заседания общества, собиравшегося обыкновенно у Блудова или Уварова, в противоположность чопорным собраниям "Беседы", на которые мужчины являлись во фраках и мундирах, а дамы в бальных платьях, происходили запросто и без всякой торжественности. Вечер, посвященный чтению и разбору нового произведения отечественной или одной из иностранных литератур, заканчивался веселым ужином, на котором являлся неизменный "арзамасский гусь", сыпались эпиграммы и остроты, сочинялись веселые куплеты, а за неимением их хором распевалась обычная кантата Дашкова. Заседанию велся протокол, который обыкновенно составлялся постоянными секретарями общества: Блудовым и Жуковским. В этих протоколах первый давал полный простор своему остроумию, а второй — фантазии. В особенности Жуковский обладал изумительной способностью сочетать самые разнородные слова, рифмы и даже целые фразы таким образом, что речь его, по-видимому правильная и плавная, составляла совершенную бессмыслицу и самую забавную галиматью. Свои полные юмора протоколы он нередко составлял в стихах.

Такова была жизнь этого беззаботного и веселого общества, по-видимому, преследовавшего лишь одну цель: приятное времяпрепровождение своих членов. Но под этой шутовской формой скрывались задачи серьезные и деятельность благотворная. "Арзамасская критика должна ехать верхом на галиматье", — говаривал Жуковский, но эта критика указывала начинающим авторам их настоящую дорогу, давала им широкие начала и основательную подготовку для дальнейшей деятельности. Через посредство своих членов А. оказывал влияние на все общество, влияние неуловимое, но тем более сильное. У него не было твердой эстетической теории, не было, как у Беседы, кодекса неизменных литературных правил и воззрений, но, руководимый непосредственным чувством изящного, безошибочным чутьем таланта и вкусом, А. всегда давал верную оценку новым произведениям литературы, бичевал педантизм, ненавидел напыщенность и торжественность формы, преследовал пустую, трескучую фразу во всяком ее виде, либеральном или консервативном. Отстаивая право каждого человека отыскивать себе новые пути в жизни и литературе, он расчищал дорогу молодым талантам, первым всегда приветствовал всякое новое веяние, если только в нем чуялось зерно здравого развития. Таковым рисует А. один из руководящих членов его, гр. С. С. Уваров, который в своих литературных воспоминаниях дает о нем следующий отзыв. "А. не имел собственно никакой определенной формы. Это было общество молодых людей, связанных между собою одним живым чувством любви к родному языку, литературе, истории и собиравшихся вокруг Карамзина, которого они признавали путеводителем и вождем своим. Направление этого общества, или лучше сказать, этих приятельских бесед, было преимущественно критическое. Лица, составлявшие его, занимались строгим разбором литературных произведений, применением к языку и словесности отечественной всех источников древней и иностранных литератур, изысканием начал, служащих основанием твердой, самостоятельной теории языка и проч. В то время и под влиянием А. писались стихи Жуковского, Батюшкова, А. Пушкина, и это влияние отразилось, может быть, и на иных страницах Истории Карамзина". "Литературные воспоминания" А. С. (гр. С. С. Уварова, "Современник", 1861 г., т. 27).

Но этим не ограничивалось значение и влияние А. Он влиял и на политические и общественные воззрения своих членов, а через них и на все общество. Под его непосредственным и преобладающим влиянием сложилось миросозерцание А. С. Пушкина. Но и здесь, в области вопросов политических, А. не обладал твердо выработанной программой, подобно тому как на почве литературной он не руководился узкой эстетической теорией. Программу и теории заменяли ему живые инстинкты свободы, стремление к просвещению, твердые надежды на общечеловеческую европейскую науку как на единственную опору для устранения неустройств русской жизни, но главной отличительной чертой его политического мировоззрения была непоколебимая вера в возможность соединения коренных основ русского быта — самодержавия и православия с свободой лиц, сословий и учреждений. Его идеалами были истина, справедливость, единение в служении общему благу.

За А. следует признать еще одну заслугу. Он первый выступил в защиту прав русского писателя на свободную, независимую деятельность. И эта проповедь принесла плоды и по распадении общества. Когда Шишков, назначенный министром народного просвещения, провел цензурный устав 1826 г., крайне стеснительный для писателей, то прежние арзамасцы выступили неутомимыми бойцами против этого устава. В комиссии, учрежденной для пересмотра устава иностранной цензуры, для которого Шишков тоже приготовил уже проекта, два участвовавших в ней арзамасца, Уваров и Дашков, подняли вопрос о несостоятельности недавно изданного устава цензуры внутренней и своей энергичной деятельностью добились отмены его и издания нового устава 1828 г.

При всем своем влиянии А. не издавал печатных трудов. Правда, в последний год его существования деятельно обсуждался в нем проект журнала, для которого были даже приготовлены некоторые статьи, как, напр., статья гр. Блудова "О русских пословицах", гр. Уварова и Батюшкова "о греч. Антологии" (вышла впоследствии отдельной брошюрой с предисловием, упоминающим про А., СПб., 1820); гр. Каподистрия обещал доставлять материал для политического отдела, но издание это не состоялось. Есть известие, что члены А. в принципе противились изданию журнала, так как инициатор этого дела М. Ф. Орлов предложил программу с сильно политическим оттенком и они опасались, что предприятие изменит первоначальный характер кружка введением в него новых элементов. С другой стороны, имеется свидетельство современников, согласно которому члены А. и в особенности Блудов возражали не против самой идеи Орлова, а лишь против программы его, находя ее слишком обширной, выступающей за пределы литературы. По поводу программы журнала впервые возникли несогласия и раздоры между членами А. В их среду проникли чуждые им элементы. Новые члены М. Ф. Орлов, Н. М. Муравьев и Н. И. Тургенев пытались увлечь А. на сомнительный политический путь. Они упрекали его в бесцветности, пустоте и праздности, указывали ему другие задачи, политические и социальные, и другие средства деятельности. Но А. служил родине, стоя на почве литературных, ученых и художественных вопросов. Он предпочел совсем не собираться, чем изменить самому себе. В то же время более деятельные члены его, как Блудов и Дашков, разъехались, и А. сам собою распался. Но прежде кончины своей, говорит Вигель, породил он чувство, редко встречаемое, — неизменную, твердую дружбу между людьми, которые, оказывая великие услуги государству, в век обмана и златолюбия, служили примером чести и бескорыстия. А. оставил по себе самые приятные воспоминания в своих членах. Блудов считал то время самым счастливым в своей жизни, А. С. Пушкин еще в 30-х годах подписывался Арз. (Арзамасец) и Крс. (Сверчок), а А. И. Тургенев до конца жизни (1846) сохранил свое арзамасское прозвище (Эолова арфа).

Об А. нет цельного исследования. Сведения о нем разбросаны в мемуарах, монографиях и журналах. Кроме упомянутых сочинений, ср. кн. П. А. Вяземского, "Выдержки из старых бумаг Остафьевского архива" (Москва, 1867); М. А. Дмитриева, "Мелочи из запаса моей памяти" (Москва, 1869); Ф. Ф. Вигеля, "Воспоминания" (Москва, 1864—1866, 3 т.); А. Стурдзы, "Беседа люб. рус. слова и А. в царствование Александра I и мои воспоминания" ("Москвитянин", 1851 г., ч. 6, 21); "Осьмое января 1851" (СПб., 1851 — Описание юбилея Блудова). Собщ. кн. П. А. Вяземского, "Протокол 20-го арзамасского заседания" ("Рус. арх.", 1868, № 4—5); E. Ковалевский, "Граф Блудов и его время" (Полн. собр. соч., СПб., 1874, гл. V); А. Галахов, "История рус. словесности древней и новой" (2 изд., СПб., 1880, т. 2-й, § 17); П. Анненков, "А. С. Пушкин в Александровскую эпоху" (СПб., 1874, гл. 4).