Ярило

имя какого-то славянского божества и название весенних праздников, справлявшихся в разных местностях России до начала XIX-го века. Происхождение слова толкуется неодинаково. Производя его от санскритского корня ar, греч. ερ — "действие возвышения, движения вверх", одни ученые находили соответствие между славянским Я. и санскр. A'rvân — "быстрый, стремительный, бегущий" (эпитеты солнца), сближая с греч. 'Έρως (М. Мюллер, "Сравнительная мифология", "Летописи русской литературы" Н. Тихонравова, V, отд. I, 113 — 114); другие предпочитали санскр. rnômi — "воздымаюсь", греч. αϊρω — "поднимаю" (Н. Кареев, "Главные антропоморфические боги слав. язычества", "Филологические Записки", 1872, V, 53); третьи находили те же звуки в славянских словах "ярый", "яриться", "ярына", "ярица", "ярец", чешек, jar, слов. jarice, пол. jarzyna и т. д., и видели в корне яр значение "стремительности, быстроты, силы, света, весеннего или восходящего солнца". Отсюда божество Я. имело атрибуты: "распространяющий весенний или утренний солнечный свет, возбуждающий растительную силу в травах и деревьях и плотскую любовь в людях и животных, юношескую свежесть, силу и храбрость в человеке" (П. Ефименко, "Зап. Имп. Рус. Геогр. Общ. по отд. этнографии", 1868, т. II, 79—112). Ввиду того, что Я. не фигурирует в памятниках древней письменности, некоторые ученые готовы были видеть намек на Я. в отрывке из "Слова христолюбца": "словене веруют в Перуна "и в Сима, и в Рыла", т. е. в "Ерыла", причем припоминали италийские названия Геркулеса — Ήρυλλος, Herilus (А. Фаминцын, "Божества древних славян", СПб., 1884, 226—228); другие считали Я. древнерусским праздником "вакханалий, буйств, пьянства, великого разврата" и отождествляли божество Я. с славянским идолом, в суздальской летописи носящим название Яруна (М. Макаров, "Предания" и т. д., I, 45); третьи не сомневались в идентичности Я. и Яровита балтийских славян, бога скотоводства и плодородия (Касторский, "Начертание славянской мифологии", 59; Срезневский, "О языческом богослужении у древних славян", 10—11; Макушев, "О быте и нравах славян", 88; Афанасьев, "Поэтические воззрения славян на природу", I, 270 и друг.);наконец, вариант последнего имени, Руевит, наводил на предположение о происхождении его от корня ru (ср. слав. рвати), благодаря чему славянское божество получало значение "освобождающего землю от ледяных покровов" (Н. Кареев, там же, 55). Сохраняя за предложенными толкованиями относительное правдоподобие, можно установить только общность имени Я. с словом "ярый" — "белый", как напр., в былинах старой записи (П. Шеффер, "Сборник Кирши Данилова", СПб., 1901, 10, 45, 69, 92 и друг.). Суффикс ило не есть окончание причастной формы (мнение П. Ефименка), а обычное окончание уменьшительных или ласкательных имен в роде Добрило, Гостило, Чурило, "ветер-ветрило" в Слове о Полку Игореве и др. Примеры из других языков (болг. Борило, хорв. Stanilo, др.-прусск. Girdillo, др.-нем. Badilo и т. п.) выдают несамостоятельное происхождение подобных имен и отношение их к соответствующим полным мужским (Г. Гинкен, "Древнейшие русские двуосновные личные имена", "Живая Старина", 1893, II, 451), тем более, что в документах XVII в. упоминаются московский стрелец Ивашко Я., астраханец Иван Я. и др. (Н. Тупиков, "Словарь древнерусских имен", СПб., 1903, 457). Возможно также, что большинство имен в роде Яровой, Ярой, Яромир, Ярополк, Яропуй, Ярослав, Яруй, Ярыга, Ярычи и т. п., вместе с местными названиями "Ярилово", "Яриловичи", "Я. поле", "Я. роща", "Я. долина", наконец, "Я. день" (ярмарка) — одного корня с ярилом. Подробных описаний праздников в честь Я. до нас не дошло. Известно только, что у белорусов в конце апреля вечером собирались девушки, выбирали из своей среды одну, наряжали ее в белое, на голову клали венок, в правую руку давали череп (толкование мифологов:"побежденная зима или ночь"), в левую — ржаные колосья ("плодородие земли"), сажали ее на белого коня ("юный всадник" — бог солнечного света), а сами становились вокруг и пели песни в честь Я. ("Прибавления к Журн. Мин. Нар. Просв.", 1846, I, 21). У малороссов тот же праздник совершался в воскресенье после всехсвятского заговенья и состоял в погребении соломенного изображения мужчины и причитаниях по поводу смерти "доброго божества". Великорусские ярилины праздники отличались большим разнообразием и в разных местностях были приурочены к разным срокам, преимущественно к концу июня, причем замечалась двойственность ритуала: 1) выбирался старик, которого одевали в пестрый кафтан, украшали лентами и бубенцами, напаивали и затем устраивали вокруг него "игрища" с кулачным боем и хороводами; при этом толпа потешалась над Я.; 2) приготовлялось небольшое мужское чучело с половыми органами и зарывалось в землю с плачем, после чего начинались игры и пляска (Терещенко, "Быт русского народа", V, 99—104;VI, 187—191; Костомаров, "Славянская мифология", 30—33, 49—51; Снегирев, "Русские простонародные праздники", IV, 55—58 и др.). Отсюда выводилось предположение о слиянии двух отдельных общерусских празднеств: возрождения Я. в начале весны и его смерти в конце весны, или же двух великорусских: Я.-мужчины и Костромы-женщины. Вакхический характер празднеств, соединенный с обычаем "поневестывания" в некоторых местностях, давал основание сближать их с праздниками в честь Адониса, как бога солнца (Костомаров), или же Озириса и Изиды, Деметры, Прозерпины, Венеры, наконец Гермеса и Вакха, о которых говорит Геродот (Шеппинг, "Мифы славян", 60); иные видели в тех же празднествах намек на чествование Ареса, Эрота или Приапа, "смотря по свойству жителей и климату" (И. Снегирев, "Русские простон. праздники", IV, 61); иные считали Я. покровителем браков, в роде германского Fra, при чем атрибуты Руевита балтийских славян были перенесены на Я. (Н. Кареев, там же, 55), или же находили, что Я., Святовит и сицилийский Herilus — одно и то же лицо (Фаминцын, там же, 232) и т. д. Ближе к истине оказался Сахаров, который еще в 1849 г. уклонился "от всяких предположительных заключений" ("Сказания русского народа. Народный дневник", СПб., 1885, 213) и отказался от общих положений мифологической теории, видевшей в каждом обычае воспоминание о смене зимы и весны, лета и осени. Столь же неудачны оказались попытки О. Миллера найти в двойственности обрядов в честь Я. соответствие такой же черте в изображении Купалы ("Записки Имп. Русск. Геогр. Общества по отд. этнографии", II, 112—114), и П. Ефименка — переживание языческого ритуала в народном представлении о Егории Храбром, изображаемом на коне и окруженном волками, причем русское имя "Юрий" он не задумался сближать с корнем яр ("юркий" = "ярый"). В настоящее время не существует более празднеств, связанных с именем Я. и вызывавших энергические протесты со стороны духовенства, начиная с первых времен христианства на Руси. В истории этой борьбы против языческих обрядов особенно известно "Слово" епископа Тихона Задонского, который в 1765 г. писал, что "из всех обстоятельств праздника сего видно, что древний некакий был идол, называемый именем Я., который в сих странах за бога почитаем был, пока еще не было христианского благочестия; а иные праздник сей называют игрищем". По мнению Афанасьева, искоренению "игрищ" в честь Я. предшествовало перенесение их на другие сроки, "так как по своему вакханальному характеру подобное бесстудие не соответствовало святости поста и церковного праздника" ("Поэтические воззрения", III, 721—722).

А. И. Яцимирский.