Физиономика

искусство определять душевные качества человека (прирожденные и приобретенные) по внешним признакам, т. е. чертам и выражению лица и т. д. Люди во все времена верили в возможность нахождения общих правил, по которым по внешним признакам можно судить о внутренних состояниях. Вера эта покоится на несомненном факте — связи телесной и духовной жизни, которая, между прочим, явствует из того, что некоторые душевные состояния находят себе выражение в определенных движениях (смех, плач и т. д.). Ф. древняя и новая, однако, не довольствовалась рассмотрением выразительных движений, но, исходя из общего положения о связи души и тела, старалась по анатомическим признакам определить душевные свойства человека. Очевидная ложность этой общей мысли (стоит только припомнить, что, напр., цвет кожи и рост человека совершенно независимы от душевных свойств) не мешает тому, что в некоторых анатомических признаках и до настоящего времени стараются найти основание для суждения о характере. В древнее время строение различных частей лица служило основанием для суждения о характере человека; позднее к этому присоединилось изучение линий руки (хиромантия) и строения всего тела. Астрология юдициарная, судившая по созвездиям о судьбе человека, исходила из мысли о том, что человеческое тело есть микрокосм, на котором отразилось влияние строения вселенной, макрокосма. Юдициарная астрология, метопоскопия и хиромантия (подобно сонникам) принадлежат теперь гадалкам, но общая их мысль не оставлена. Еще недавно френология имела успех, а в уголовной антропологии и до настоящего времени внешние признаки (напр. строение ушей) принимаются за признаки дегенерации. Прежняя Ф. осуждена историей, хотя часть собранного ею материала вошла в антропологию и этнологию (подобно тому как френология может быть рассматриваема как подготовительная ступень к краниоскопии); но на развалинах прежней Ф. вырастает новая отрасль знания — учение о выражении ощущений.

Первый физиономический трактат, дошедший до нас от греков, приписывается, хотя и без всякого основания, Аристотелю. Ранее Аристотеля, по свидетельству Ипполита, Ф. занимался Пифагор, которого и считают творцом Ф. Любопытный анекдот, передаваемый Цицероном, Александром Афродизийским и др. о том, как Зопир-физиономист нашел по правилам своего искусства, что Сократ по природе глуп и женолюбив, доказывает, что Ф. процветала и в эпоху расцвета греческой философии. В трактате, приписываемом Аристотелю, говорится о прежней Ф., которая шла трояким путем: путем сравнения животных и людей, путем наблюдения различных рас и, наконец, путем наблюдения за выражением ощущений и страстей. Трактат высказывает правильные соображения о ненадежности этих путей. Следует различать постоянные приметы от случайных и о постоянных приметах судить по фигуре, движениям, мимике, голосу, по строению всего тела и некоторых отдельных его частей (глаза, лоб, плечи и т. д.). В определении постоянных примет можно идти по всем трем путям, пользуясь ими осторожно. В отрывочных и часто нелепых мыслях псевдо-Аристотелевского трактата все же намечен материал, из которого черпала позднейшая Ф., а также высказаны и некоторые основные положения. Первоначальный принцип Ф., состоявший в том, что красивое лицо есть показатель хорошего характера, а некрасивое, напротив, указывает на дурные качества души, у Аристотеля исправляется и дополняется данными из сравнения животных с человеком; далее выступает сознание необходимости принимать в расчет и изучать различные особенности народов и выражения страстей. Таким образом, наряду с искусством определения характера, постепенно накопляется и теоретический материал. В послеаристотелевское время теория не обогащалась, хотя эмпирическое искусство продолжало существовать; напр. Светоний рассказывает, что некий метопоскоп (определяющий характер и судьбу по чертам лица) предсказал Британнику и Титу, что они будут императорами. У Квинтилиана в его наставлениях оратору много эмпирического материала для физиономиста. Гален считал Ф. возможной и полезной, но обосновать это мнение он не пытался. Ф. Полемона пользовалась некоторым успехом: Адамантий пользовался этим сочинением, как и Аристотелевским. Сочинения древних физиономистов изданы отдельно: "Physionomiae Scriptores veteres" (изд. Franz, Альтенбург, 1780). Изучение физиономики вновь начинается с ΧI в. по Р. Хр. У Авиценны и Аверроэса встречаются рассуждения о Ф., у последнего — комментарии на Аристотелево сочинение. Из XIII века мы имеем сочинение "De secretis naturae sive de procreatione et hominis physionomia" (которое издавалось впоследствии вместе с сочинением Альберта Великого "De secretis mulierum"); оно приписывалось английскому врачу Михаилу Скотту, умершему в 1291 г. Этому же автору приписывают и "Хиромантию". Книга Скотта полна нелепых утверждений, хотя видно, что автор пользовался псевдо-Аристотелем и др. сочинениями. В заслугу Скотту следует поставить то, что у него Ф. при всей ее необоснованности и нелепости не поставлена в связь с астрологией; Скотт из анатомических признаков делает заключения о характере человека, но не о его судьбе. Почти все позднейшие писатели вплоть до И. Б. Порты рассматривают Ф. в связи с астрологией. XVI-й в. и первая половина XVII-го особенно обильны сочинениями подобного рода; их писали, напр., Петр ab Abano (XIV в.), Михаил Савонарола (XV в.), Кардан (XVII в.). К сочинению Кардана ("Metoposcopia... cui accessit Melampodis de naevis corporis tractatus", 1658) приложен трактат Мелампа о родимых пятнах. Само сочинение снабжено множеством рисунков человеческого лица с изображениями линий на лбу и с объяснениями их; эти объяснения весьма определенны, но и весьма странны; так, напр., под изображением женского лица с накрест пересекающимися линиями подпись: "женщина, имеющая на лбу крестообразную линию, будет убита мужем". Из этого моря суеверий выделяются воззрения Иоанна Батиста Порта ("Della fisionomia umana, libri sei"; первое издание вышло в 1588 г.); он первый восстал против астрологической Ф. и попытался решить вопрос о характере на основании изучения темпераментов, которые понимаются Портой как соединения соков. Главное основание для определения характера Порта находит в сходстве с животными; он сознает, впрочем, что этим путем можно достигнуть не достоверного знания, а лишь вероятного. Порта воспользовался всей предшествовавшей ему литературой и стал главным авторитетом для позднейших писателей до Лафатера. Период в истории Ф., идущий от Порты до Лафатера, богат лишь количественно. Упоминания заслуживает только оригинальная попытка Р. Гокления изучить линии рук преступников, изложенная в книге "Memorabilia experimenta et observationes chiromanticae cum specili judicio hactenus a nemine visae" (1621), и замечательное для своего времени сочинение Сципиона Кларамонтия "De conjectandis cujusque moribus et latitantibus animi affectibus". Отделы 5—8 посвящены специально Ф. и замечательны по тем научным принципам, которыми автор руководится. Лафатер выступил в 1772 г. с сочинением "Von der Physionomik", в котором высказал несколько оригинальных мыслей, напр. о возможности восстановить физиономию человека, никогда не виденного, по его действиям, убеждениям и сочинениям. Эту мысль Лафатер пытался применить и к изображению Иисуса Христа. В 1775—77 г. вышло большое сочинение Лафатера "Physiognomische Fragmente zur Beförderung der Menschenkentniss und Menscnenliebe", снабженное многочисленными изображениями. Заслуга Лафатера — в том, что он отказался от предшествовавшей литературы по Ф. и обратился к наблюдению природы; но определение признаков удается ему столь же мало, как и его предшественникам. Им руководит "физиономическое чувство", которое он иногда называет здравым смыслом, являющимся суперарбитром в деле определения характера. Моральную красоту Лафатер, как и древние, выводил из физической. Вместе с тем, однако, он сумел вплести в Ф. христианские идеи: тонкость физиономического чутья зависит, по его мнению, от восприимчивости к христианским идеям. Хотя, может быть, Лафатер и отличался уменьем отгадывать людей, как это доказывают некоторые анекдоты (напр. насчет Мерсье, Мирабо и друг.), но основателем научной Ф. его назвать нельзя; это был человек наблюдательный и тонкий психолог, думавший, что на чувстве можно построить науку. Настоящая наука начинается с работ Кампера о лицевом угле, Чарльза Белля — "Анатомия и философия выражения" (1806), Duchesne — "Mécanisme de la physionomie humaine ou analyse electro-physiologique de l'expression des passions" (П., 1876), Gratiolet — "De la physionomie et des mouvements d'expression" (1865) и в особенности со знаменитого сочинения Дарвина "О выражении ощущений". Несмотря, однако, на то, что Ф. стала научной и определила свой предмет, до настоящего времени продолжают появляться трактаты, написанные в духе старой Ф., напр. Э. Ледо, "Трактат о человеческой физиономии", с 116 рисунками (перевод с франц., Москва, 1895). Задача Ф. со времени Дарвина сводится к изучению мимики, т. е. выразительных движений; для ее решения необходимо привлечь материал анатомический и физиологический, с одной стороны, этнографический и психологический — с другой. На основании этого материала можно построить общую теорию, состоящую из описания и объяснения фактов. Некоторые душевные движения выражаются у всех одинаковым образом (напр. страх, радость etc.); необходимо объяснить, есть ли реальная связь между душевным явлением и его выражением или же только привычная. Дарвин устанавливает 3 закона для объяснения выразительных движений, причем он пользуется и наблюдениями над животными. 1) Начало полезных ассоциированных привычек состоит в том, что многие сложные движения могут быть посредственно или непосредственно полезными при известных душевных настроениях и служить выходом для чувствований или способствовать достижению известных желаний; всякий раз, когда настроение возвращается, существует влечение, в силу ассоциации, к повторению тех же движений, хотя бы они были совершенно бесполезны в данном случае. Привычки не только распространяют свое влияние на индивидуум, но путем наследственности могут стать и родовой чертой, вследствие чего первоначально полезные движения могут стать исключительно показателями известных душевных настроений, т. е. выразительными движениями. Дарвин привел очень много поразительных примеров, поясняющих этот принцип. 2) Начало антитезы. Известные душевные настроения ведут к известным привычным движениям, которые тоже могут быть полезны и потому подходят под первую категорию. При появлении же совершенно противоположного настроения существует сильное и непроизвольное стремление к выполнению движений совершенно противоположного свойства, хотя бы они были совершенно бесполезны, — и вот подобные движения в некоторых случаях могут быть крайне выразительными. 3) Начало движений, зависящих от устройства нервной системы, совершенно независимых от воли и до известной степени независимых от привычки. При сильном возбуждении чувствительных центров развиваемая в избытке нервная сила передается в известных определенных направлениях, зависящих от связи нервных клеточек между собой и отчасти от привычки; возможно также, что нервная деятельность прерывается. Порождаемые этим движения мы называем выразительными. Третье начало Дарвин называет началом прямого нервного влияния. Он объясняет им перемену цвета волос (напр. под влиянием ужаса), дрожание мышц, пот и т. д. Книга Дарвина замечательна по богатству наблюдений над отдельными фактами и удачному сопоставлению и объяснению их, но сами законы Дарвина вызвали справедливую критику. Второй закон (антитезы) не дает объяснения фактов, а есть простое утверждение, что противоположные состояния выражаются в противоположных выразительных движениях. Противоположность есть эвристический прием, которым исследователь может руководиться при накоплении и классификации фактов, но отнюдь не принцип объяснения. Третий закон точно так же сводится к простому утверждению, что некоторые душевные состояния вызывают непосредственное физиологическое влияние. Зато первый закон представляет несомненно плодотворное указание и у Дарвина обставлен большим количеством удачно подобранных примеров. Спенсер первый высказал мысль, что эмоциональные движения можно рассматривать как рудименты движений, первоначально бывших полезными. Когда человек скалит зубы, это выразительное движение унаследовано от наших предков, которые оскаливали зубы при нападении врага, как это ныне делают собаки. Поднимание бровей при напряженном внимании к чему-либо внешнему связано с открыванием глаз и т. д. К закону Дарвина о полезных ассоциированных привычках впоследствии был прибавлен еще другой, который может быть назван принципом аналогичного реагирования на аналогичные чувственные стимулы. Сюда относятся, как выяснили Вундт и Пидерит, мимические движения, среди которых преобладающую роль играют реакции мускулов рта, сходные с рефлексами, сопровождающими сладкие, кислые и горькие вкусовые впечатления. Выражение лица, имеющее место при впечатлении сладкого, соответствует аффектам довольства, а имеющее место при впечатлениях кислого и горького — аффектам недовольства. Выражение отвращения есть начальное движение для рвоты и т. д. Этот принцип имеет с первым нечто общее, а именно и в нем есть признание значения ассоциации; принцип ассоциации играет громадную роль и в наиболее выразительном движении — языке. Новая школа в психологии выступила с теорией, называющейся по имени ее авторов теорией Джемса-Ланге; она состоит в том, что телесное возбуждение следует непосредственно за восприятием вызвавшего его факта и сознавание нами этого возбуждения в то время, как оно совершается, и есть эмоция. Эта теория смотрит на волнение не как на причину телесного его выражения, а наоборот, телесное выражение считает причиной эмоции. Казалось бы, что при такой точке зрения оба закона выражения ощущений должны быть заменены одним, более простым, а именно принципом простого нервного влияния. Этого, однако, у Джемса мы не находим. Сами движения притом могут быть рассматриваемы не как выражения психических состояний, а лишь как симптомы. Теория Джемса-Ланге нуждается в критической проверке, и, как кажется, от нее останется весьма немногое — а именно утверждение, что телесные состояния влияют на психические и иногда служат к усилению психических состояний. Стоя на точке зрения Джемса, следует, пожалуй, утверждать, что и язык, как наиболее характерное из выразительных движений, подлежит общему закону; т. е. что человек сначала произносит звуки (слова), а потом уже появляются в нем и соответственные мысли. В заключение следует упомянуть еще об одной отрасли неточного знания, имеющей связь с Ф.: это — изучение характера лиц по их почерку. См. Lombroso, "L'uomo delinquente"; Crépieux-Jamin, "L'écriture et le caractère" (П., 1896); Fülleborn, "Beyträge zur Geschichte der Philosophie" (книга 8-я, Цюллихау, 1797; "Abriss einer Geschichte und Litteratur der Physiognomik").

Э. P.