Тургенев Николай Иванович

декабрист, сын масона И. П. Т., род. в 1789 г. в Симбирске, получил образование в Московском универс. благородном пансионе и Московск. унив., а довершил его в Гёттингене, где занимался историей, юридическими науками, политической экономией и финансовым правом. В 1812 г. возвратился на родину, но в следующем году был назначен к знаменитому прусскому реформатору бар. Штейну, который в это время был уполномоченным от императоров русского и австрийского и прусского короля для организации Германии. Т. возвратился в Россию только через три года. Постоянные сношения с Штейном должны были немало содействовать расширению кругозора Т., и он сохранил о нем самое благодарное воспоминание; в свою очередь и Штейн говорил о Т., что его имя "равносильно с именами честности и чести". Пребывание в Германии и беседы с Штейном должны были способствовать развитию его взглядов и на крестьянский вопрос. В конце 1818 г. Т. издал свою книгу: "Опыт теории налогов", в которой местами затрагивает крепостное право в России. Однако наряду с общими здравыми взглядами на крепостное право Т. делает одно весьма неудачное практическое предложение. Лучшим средством для уменьшения количества ассигнаций он считает "продажу государственных имуществ вместе с крестьянами". Он предлагает при этом определить законом права и обязанности как этих крестьян, так и их новых помещиков и таким образом подать "прекрасный и благодетельный пример всем помещикам вообще". Что касается общих финансовых взглядов Т., высказанных в "Теории налогов", то он советует стремиться к полной свободе торговли энергично восстает против высоких таможенных пошлин, утверждает, что правительство должно стараться, насколько возможно, уменьшать тяжесть налогов на "простой народ", высказывается против освобождения от налогов дворянства и в подтверждение своей мысли ссылается на обложение земель этого сословия в Пруссии. Налог должен быть взимаем с чистого дохода, а не с рабочей платы. Подушные подати — "следы необразованности предшествовавших времен". Желательно освобождение первых потребностей от обложения налогами. Неисправные плательщики не должны быть подвергаемы телесным наказаниям, так как налоги следует брать "не с лица подданного, а с его имения"; следует избегать при этом и лишения свободы, как совершенно нецелесообразного средства. При введении перемен, касающихся благосостояния всего государства, следует, по мнению Т., более сообразоваться с выгодами помещиков и земледельцев, чем купцов. Зажиточность народа, а не существование множества фабрик и мануфактур составляет главный признак народного благосостояния. Успешность взимания налогов, кроме народного богатства, зависит и от образа правления государства и "духа народного": "готовность уплачивать налоги всего более видна в республиках, отвращение к налогам — в государствах деспотических". Т. оканчивает свою книгу следующими словами: "усовершенствование системы кредита пойдет наряду с усовершенствованием политического законодательства, в особенности с усовершенствованием представительства народа". Книга Т. имела успех, совершенно небывалый в России для таких серьезных сочинений: она вышла в свет в ноябре 1818 г., а к концу года была почти вся распродана, в мае же следующего появилось уже второе ее издание. После 1825 г. она подверглась гонению: ее разыскивали и отбирали все найденные экземпляры. Летом 1818 г. Т. отправился в симбирскую деревню, которая принадлежала ему вместе с двумя братьями, и заменил там барщину оброком; при этом крестьяне обязались уплачивать две трети прежнего дохода. Несколько позднее он вошел с крестьянами в соглашение, которое впоследствии уподоблял договорам, заключаемым на основании указа 2 апр. 1842 г. при отпуске крестьян в обязанные (см.). — В 1819 г. спб. генерал-губернатор Милорадович пожелал иметь записку о крепостном праве, чтобы представить ее государю, и Т. составил ее. В ней он указывает на то, что правительство должно взять на себя инициативу относительно ограничения крепостного права и устранить обременение крестьян чрезмерной барщиной, продажу людей поодиночке и жестокое с ними обращение; им следует предоставить также право жаловаться на помещиков. Кроме указанных мер, Т. предложил сделать некоторые изменения в законе 1803 г. о "свободных хлебопашцах" и, между прочим, разрешить помещикам удерживать за собой право собственности на землю при заключении с крестьянами добровольных условий, т. е. освобождать целые вотчины без земли, а крестьянам предоставить право перехода. Это была совершенно неудачная мысль, так как осуществление ее подорвало бы полезное влияние закона 1803 г., главное значение которого состояло в том, что он препятствовал обезземелению целых вотчин при их освобождении. По прочтении записки Т. государь выразил ей свое одобрение и сказал Милорадовичу, что, выбрав из собранных им проектов все самое лучшее, он наконец "сделает что-нибудь" для крепостных крестьян. Однако только в 1833 г. запрещено было продавать людей отдельно от их семейств, а в 1841 г. — покупать крепостных без земли всем не имеющим населенных имений. Размер и виды наказаний, которым помещик мог подвергать своих крестьян, были впервые определены в 1846 г. Для осуществления своей любимой мысли об уничтожении крепостного права Т. считал крайне важным содействие поэтов и писателей вообще, и многим из них доказывал, как необходимо писать на эту тему. В 1819 г. Т. сделался членом тайного общества, известного под названием "Союза Благоденствия" (см.). В начале 1820 г. по предложению Пестеля в Петербурге было собрание коренной думы "Союза Благоденствия", где шли горячие прения о том, что следует предпочесть: республику или монархию. Когда очередь дошла до Т., он сказал: "un président sans phrases", и при голосовании все единогласно высказались за республику. Однако позднее в проектах петербургских членов тайного общества преобладало стремление к ограниченной монархии. Некоторые члены "Союза Благоденствия", находя его деятельность недостаточно энергичной, пришли к мысли о необходимости закрыть или преобразовать его. В январе 1821 г. в Москве с этой целью собралось около 20 членов общества; в том числе Т., Якушкин, фон-Визины и другие. Решено было изменить не только устав общества, но и состав его (так как получены были сведения, что правительству известно его существование), объявив повсеместно, что "Союз Благоденствия" прекращает навсегда свое существование; таким образом ненадежных членов удаляли из общества. Якушкин в своих записках утверждает, что при этом был составлен новый устав, который разделялся на две части: в первой — для вновь вступающих предлагались те же филантропические цели, как в прежнем уставе; вторую же часть, по свидетельству Якушкина, будто бы написал Т. для членов высшего разряда; здесь уже было прямо сказано, что цель общества состоит в том, чтобы ограничить самодержавие в России, для чего признавалось необходимым действовать на войска и приготовить их на всякий случай. На первый раз положено было учредить четыре главных думы: одну в Петербурге, другую в Москве, третью должен был образовать в Смоленской губ. Якушкин, четвертую брался привести в порядок в Тульчине Бурцев. На более многолюдном собрании членов общества Т., как президент собрания, объявил, что "Союз Благоденствия" более не существует, и изложил причины его уничтожения. Фон-Визин в своих записках говорит, что "упразднение было мнимое" и союз "остался тем же, чем был, но членам его было предписано поступать осторожнее". Т. в письме к редактору "Колокола" (1863) по поводу записок Якушкина, напечатанных в предшествующем году, решительно отрицает составление им второй части устава общества и говорит, что он составил лишь записку об образовании в Москве, Петербурге и Смоленске комитетов из бывших членов общества для распространения идеи об освобождении крестьян; но нужно заметить, что он слишком суживал и ослаблял впоследствии свое участие в тайном обществе, между тем как Якушкин называет его одним из "самых значительных и деятельных" его членов. Возвратившись в Петербург, Т. объявил, что члены, бывшие на съезде в Москве, нашли необходимым прекратить деятельность "Союза Благоденствия". Якушкин утверждает, что в новом обществе, созданном главным образом энергией Никиты Муравьева (как видно из других источников, лишь в 1822 г.), Т. присутствовал "на многих совещаниях". Напротив, сам Т. совершенно отрицает свое участие в тайном обществе после закрытия "Союза Благоденствия". Однако историк царствования Александра I, Богданович, на основании неизданных показаний некоторых декабристов утверждает, что Т. вместе с Н. Муравьевым и кн. Оболенским был выбран в 1822 г. членом думы "Северного Общества". В следующем году он снова избран был единогласно, но отказался от избрания вследствие расстройства здоровья. На совещании у Митькова (которого, как видно из писем Н. Т. к братьям, он принял в общество, хотя впоследствии утверждал, что никого в общество не принимал) Т. читал проект о составе и устройстве общества, разделяя его членов на соединенных (младших) и убежденных (старших). Только с отъездом за границу Т. совершенно прекратил сношения с тайным обществом. Свидетельство Якушкина и рассказ Богдановича в самом главном (т. е. относительно участия Т. в тайном обществе и после съезда в Москве) подтверждаются и показаниями С. Г. Волконского в его только что напечатанных воспоминаниях (СПб., 1901 г.). "В ежегодные мои поездки в Петербург (уже после съезда в Москве), — говорит Волконский, — я не только имел с Т. свидания и разговоры, но было постановлено Южной думой давать ему полный отчет о наших действиях, и он Южной думой почитался, как усерднейший деятель. — Я помню, что во время одного из этих свиданий, при рассказе о действиях Южной думы, он спросил меня: "А что, князь, приготовили ли вы вашу бригаду к восстанию при начале нашего общего дела?... В предварительных уставах разные части управления были розданы для обработки разным лицам; судопроизводственные и финансовые части были поручены Т... Труды Т. не попались в руки правительству, но... все, что печатно высказано им о финансах и судопроизводстве для России во время его... пребывания в чужих краях, есть свод того, что им приготовлено было для применения при перевороте". Разногласие между тем, как было дело в действительности, и тем, что писал Т. в своей книге "La Russie et les Russes" (1847), мы можем объяснить себе лишь желанием представить вообще в смягченном виде деятельность тайных обществ, члены которых томились еще в то время в Сибири. На "оправдательную записку", помещенную им в первом томе этого труда, следует смотреть не как на исторический источник, а как на речь адвоката, который опровергает обвинения, заключающиеся в "Донесении следственной комиссии". Даже в 1860-х гг. Т., быть может, полагал, что не настало еще время с полной откровенностью говорить о тайном обществе. В одной своей брошюре 1867 г. он говорит: "Я всегда очень хладнокровно смотрел на неожиданный перелом, последовавший тогда в моей жизни; но в то время, когда я писал ("La Russie et les Russes"), люди, которых я почитал лучшими, благороднейшими людьми на свете и в невинности коих я был убежден, как в моей собственной, томились в Сибири. Вот что меня мучило... Иные из них ничего не знали о бунте... За что их осудили? За слова и за слова... Допустив даже, что эти слова были приняты за умысел, осуждение остается неправильным, противозаконным... К тому же слова, на коих основывается осуждение, были произносимы в течение нескольких лет только весьма немногими и всегда притом опровергаемы другими" ("Ответы I на IX главу книги "Граф Блудов и его время" Ег. Ковалевского. II на статью "Русского инвалида" о сей книге". П., 1867, стр. 24—25). В вышеупомянутом письме 1863 г. Т. говорит: "Какая участь постигла Пестеля, которого следствие и суд признали наиболее виновным? Положим, что все приписываемые ему показания справедливы. Но что он совершил, что сделал? Ровно ничего! Что сделали все те, кои жили в Москве и в различных местах империи, не зная, что делается в Петербурге? Ничего! Между тем казнь, ссылка и их не миновали. Итак, эти люди пострадали за свои мнения или за слова, за которые никто и ответственности подлежать не может, когда слова не были произнесены во всеуслышание". Мы видим, следовательно, что Т. продолжал участвовать в тайном обществе и после 1821 г., и полагаем, что в значительной степени его участию в совещаниях членов общества следует приписать обдуманность того плана государственных преобразований, который был найден в бумагах кн. Трубецкого и который был весьма сходен с проектом Никиты Муравьева. В состав его входили: свобода печати, свобода богослужения, уничтожение владения крепостными людьми, равенство всех граждан перед законом, и потому отмена военных судов и всяких судных комиссий; предоставление права каждому из граждан избирать род занятий и занимать всякие должности; сложение подушных податей и недоимок; уничтожение рекрутской повинности и военных поселений; сокращение срока службы для нижних чинов и уравнение воинской повинности между всеми сословиями (конскрипция); учреждение волостных, уездных, губернских и областных управлений и назначение в них членов по выбору взамен всех чиновников; гласность суда; введение присяжных в суды уголовные и гражданские. Большинство этих основных начал мы находим во всех позднейших трудах Т. В планы членов Северного общества входило также распущение постоянной армии и образование внутренней народной стражи. Мы знаем, что в том же проекте, найденном в бумагах кн. Трубецкого, трактовалось, между прочим, о народном вече, о палате представителей, о верховной думе, о власти императора, но подробности пока неизвестны (Богданович, "Ист. цар. имп. Александра I", т. VI, прилож., стр. 56—57). Со времени возвращения в Россию в 1816 г. Т. служил в комиссии составления законов, одно время в министерстве финансов и, главным образом, в канцелярии Государственного Совета, где был помощником статс-секретаря; его служебная деятельность была особенно полезна во всем том, что касалось крестьянского дела. В следующем году здоровье Т. потребовало продолжительного заграничного отпуска. Летом 1825 г. он получил за границей письмо от министра финансов Канкрина, который по высочайшему повелению предлагал ему в своем министерстве место директора департамента мануфактур; это доказывает, что имп. Александр продолжал относиться к нему благосклонно. Однажды государь сказал: "Если бы верить всему, что о нем говорили и повторяли, было бы за что его уничтожить. Я знаю его крайние мнения, но я знаю также, что он честный человек, и этого для меня достаточно". Т. отклонил предложение Канкрина, так как он не сочувствовал его намерениям во что бы то ни стало покровительствовать промышленности. Этот отказ спас его. В январе 1826 г. Т. отправился в Англию и там узнал, что он привлечен к делу декабристов. Он поспешил послать в Петербург по почте объяснительную записку относительно своего участия в тайных обществах. В ней он утверждал, что был членом только "Союза Благоденствия", который уже давно закрыт, объяснял характер этого общества и настаивал на том, что, не принадлежа ни к какому другому секретному союзу, не имея никаких сношений, ни письменных, ни личных, с участниками позднейших тайных обществ и будучи совершенно чуждым событиям 14 декабря, он не может отвечать за то, что произошло без его ведома и в его отсутствие. Вскоре после того к Т. явился секретарь русского посольства в Лондоне и передал ему приглашение от гр. Нессельроде (по повелению имп. Николая) предстать пред верховным судом, с предупреждением, что если он откажется явиться, то будет судим как государственный преступник. Т. отвечал, что недавно посланная им объяснительная записка относительно его участия в тайных обществах делает его присутствие в Петербурге совершенно излишним; к тому же и состояние его здоровья не позволяет ему предпринять такое путешествие. Тогда Горчаков показал депешу гр. Нессельроде русскому поверенному в делах о том, чтобы он в случае отказа Т. явиться поставил на вид английскому министерству, "какого рода людям оно дает убежище". Оказалось, что у английского министра Каннинга требовали выдачи Тургенева, но без успеха. Позднее Тургенев узнал, что русским посланникам на всем Европейском континенте было предписано арестовать его, где бы он ни оказался; думали даже схватить его в Англии при помощи секретных агентов. Верховный уголовный суд нашел, что "действ. стат. сов. Т., по показаниям 24 соучастников, был деятельным членом тайного общества, участвовал в учреждении, восстановлении, совещаниях и распространении оного привлечением других, равно участвовал в умысле ввести республиканское правление и, удалясь за границу, он, по призыву правительства, к оправданию не явился, чем и подтвердил сделанные на него показания". Суд приговорил Т. к смертной казни, а государь повелел, лишив его чинов и дворянства, сослать вечно в каторжную работу. Т. очень бодро перенес нанесенный ему удар и лишь под влиянием советов брата Александра послал в апреле 1827 г. краткое письмо к имп. Николаю, в котором признавал себя виновным только в неявке и объяснял, что против него существовало предубеждение и потому он не мог думать, что его будут судить беспристрастно, тем более, что само правительство еще прежде решения суда признало его преступником. Кроме того, Жуковский, приятель братьев Тургеневых, в том же году представил государю подробную оправдательную записку Т. и свою записку о нем, которую заканчивал просьбой, если нельзя уничтожить приговор ("по крайней мере теперь"), то повелеть нашим миссиям не тревожить Т. нигде в Европе. Однако ходатайство Жуковского не увенчалось успехом, и еще в 1830 г. Т. не имел права пребывания на континенте; но в 1833 г. он уже жил в Париже. В первые двадцать лет заграничной жизни Т. горячо преданный ему его брат Александр всеми средствами домогался его оправдания. В 1837 г., чтобы устроить материальное положение брата Николая и его семьи, Александр Т. продал родовое симбирское имение, получив за него весьма значительную сумму; точный размер ее неизвестен, но в 1835 г. оно было запродано другому лицу за 412000 руб. ассигн. Имение перешло в руки двоюродного брата, который дал честное слово "любить и жаловать крестьян"; но тем не менее это была все-таки продажа крестьян, против которой в эпоху Александра I оба брата всегда возмущались. В объяснение (но не в оправдание) этого факта следует, впрочем, упомянуть, что по смерти Александра Т. брат его, как государственный преступник, не мог бы унаследовать имения и остался бы с семьей без всяких средств. Еще в 1842 г. Т. окончил большую часть труда, состоявшего из его личных воспоминаний, подробного объяснения относительно участия в тайном обществе и описания социального и политического устройства Россия; но он не издавал этой книги до смерти брата Александра, чтобы не повредить ему. Особенно настаивал на этом Жуковский, вообще не советовавший печатать записки Т. за границей, а предлагавший послать их имп. Николаю, "примирившись с ним мысленно", чтобы довести известные истины и факты "до души императора". Смерть брата (1845) развязала руки Т., и, прибавив к своей рукописи отдел под названием "Pia Desideria", заключавший планы желательных преобразований, он напечатал свой труд в 1847 г. под заглавием "La Russie et les Russes", в трех томах. Самые важные отделы этого сочинения посвящены двум главным вопросам, наиболее интересовавшим Т.: уничтожению крепостного права и преобразованию государственного строя России. Этот труд Т. был единственным сочинением в эпоху имп. Николая, в котором русский политический либерализм получил довольно полное выражение. В третьей части этой книги автор представляет обширный план реформ, которые разделяет на две категории: 1) такие, которые возможны при существовании самодержавия, и 2) входящие в состав необходимых, по его мнению, политических реформ. К числу первых он относит освобождение крестьян, которое ставит на первом месте; затем следуют: устройство судебной части со введением суда присяжных и уничтожением телесных наказаний; устройство административной части на основе выборного начала, с установлением местного самоуправления, расширение свободы печати и проч. Ко второй категории, т. е. к числу принципов, которые должны быть освящены основным русским законом (Т. называет его "Русской Правдой", подобно тому как и Пестель озаглавил свой проект государственных преобразований), автор относит равенство перед законом, свободу слова и печати, свободу совести, представительную форму правления (при чем он отдает предпочтение установлению одной камеры и считает совершенно не соответствующим условиям нашего быта стремление водворить у нас аристократию); сюда он причисляет также ответственность министров и независимость судебной власти. Выборы в "народную думу" Т. предполагал устроить таким образом: он считал достаточным, чтобы при 50-миллионном населении России был миллион избирателей с распределением их между 200 избирательными коллегиями. Избирателями могут быть ученые и все занимающиеся общественным воспитанием и обучением, чиновники, начиная с известного разряда, все занимающие должности по выбору, офицеры, художники, имеющие мастерские и учеников, купцы, фабриканты, наконец, ремесленники, имевшие мастерскую в течение нескольких лет. Что касается права быть избирателем на основании владения поземельной собственностью, то автор предполагает установить известный размер ее, неодинаковый в различных местностях России. Дома известной ценности также должны давать право быть избирателями. Об участии крестьянских общин в избрании депутатов в народную думу автор не упоминает, но оговаривается, что лица духовные не должны быть лишены права участия в выборах. При оценке плана Т. нужно не забывать, что и во Франции во время издания его труда было весьма ограниченное число избирателей. Тургенев уделяет много места описанию положения крестьян вообще и решению вопроса об уничтожении крепостного права. Еще до отъезда из России ему приходило в голову, что для выкупа крепостных правительство могло бы сделать заем за границей. Другое предположение состояло в том, чтобы выпустить выкупные свидетельства, представляющие ценность земель и приносящие 5%: деньги, ими замененные, могли быть выданы в заем пожелавшим выкупиться крестьянам, которые вносили бы по 6 и более рублей на сто на уплату процентов и на погашение долга. Однако, не довольствуясь постепенным выкупом на свободу, Т. советует прямо приступить к окончательному освобождению крестьян, которое может быть или только личное, или с предоставлением в собственность или владение известного участка земли. При личном освобождении придется только восстановить свободу перехода крестьян в известное время года, при чем необходимо будет заменить подушную подать поземельным налогом. Личное освобождение он считает наиболее возможным и осуществимым. В третьем томе Т. несколько решительнее высказывается за освобождение с землей, при чем, однако, в виде наибольшего размера надела предлагает 1 десятину на душу или 3 десятины на тягло. Предлагая весьма ничтожный maximum надела, автор, по крайней мере, не находит нужным давать за него помещикам какое-либо вознаграждение, точно так же, как и за личное их освобождение. Таким образом, земельный надел, предложенный Т., сходен с тем даровым наделением в размере 1/4 высшего надела, которое (по настоянию кн. Гагарина) проникло в положение 19 февраля и так неблагоприятно отразилось на экономическом положении принявших его крестьян. Т. отчасти потому недостаточно энергично защищал необходимость наделения крестьян землей, что он не понимал еще в то время всей пользы общинного землевладения, при существовании которого ему казалось менее значительным различие между освобождением с землей и без земли. Отрицательное отношение Т. к общине находилось в связи с таким же отношением к социалистическим теориям. Он считал утопией еще социалистические мечты Пестеля. В своей главной книге он обозвал тех, которые стремятся к "организации труда", "католиками промышленности", потому что они, по его мнению, желают приложить к промышленности католические принципы "власти и единообразия". В одной своей политической брошюре (1848) он говорит: "социалистические и коммунистические учения хотели бы возвратить народы к варварству". А между тем, у него было все-таки некоторое понимание положительного значения социализма. Так, когда в 1843 г. князь Вяземский очень цинично отозвался о "социальных гуманных идеях", Т. в письме к брату, высказав Вяземскому резкое порицание, писал: "Я нахожу в этих еще грубых и необтесанных идеях первые порывы совести человеческой к дальнейшему усовершенствованию состояния человека и обществ человеческих. Ко всем политическим предметам примешиваются теперь вопросы социальные", которые "еще в младенчестве, но пренебрегать ими нельзя... Источник всех сих, еще не созревших теорий, всех сих заблуждений, свят: это есть желание добра человечеству". С восшествием на престол имп. Александра II Т. были возвращены его чин и дворянство. После того он три раза посетил Россию — в 1857, 1859 и 1864 гг. В царствование Александра II Т. принял деятельное участие в обсуждении вопроса об уничтожении крепостного права, напечатав несколько брошюр и статей по этому предмету на русском и французском языках (некоторые без имени автора). В 1858 г. он издал брошюру под названием "Пора", в которой доказывал неудобство переходных, подготовительных мер и необходимость и выгодность мер быстрых и решительных, невозможность выкупа ни правительством, ни самими крестьянами и повторял свое предложение об уступке им небольших наделов. В брошюре "О силе и действии рескриптов 20 ноября 1857 г." Т. советовал содействовать заключению добровольных сделок. В "Колоколе" (1858) он доказывал несправедливость выкупа как личности крестьянина, так и земли, и опасность выпуска слишком большого количества облигаций для удовлетворения помещиков, так как ценность их может быстро упасть. В изданной в следующем году книжке "Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян" автор предлагал установить годовой срок для добровольных сделок между помещиками и крестьянами, а затем объявить обязательное освобождение их на следующих условиях: крестьянам в течение года отводится 1/3 всех земель, за исключением всех лесов, но она не должна превосходить 3 дес. на тягло, или l 1/5 дес. на душу, со включением в это число усадебной земли, при чем 1/3 долгов, лежащих на отведенных землях, должна быть принята на счет казны, а владельцам незаложенных имений соответственная сумма выплачивается деньгами. В этой книжке Т. впервые предлагает сохранить при освобождении крестьян общинное землевладение и дать ему большее развитие, так как, несмотря на некоторые вредные его стороны, оно сыграло важную роль в истории наших крестьян и к тому же сильно облегчает и ускоряет их освобождение. По истечении двух лет крепостное право должно быть уничтожено. В статье, помещ. в "Колоколе" 1859 г., Т. доказывает, что не крестьянам следует выкупаться на свободу, а помещикам нужно искупить несправедливость крепостного права. Упразднить его должна самодержавная власть, участие же самих помещиков в деле реформы мало желательно, как показал опыт прибалтийских губерний. Здесь автор изменил свой прежний взгляд на вопрос о вознаграждении помещикам, "так как его требовали со всех сторон", хотя продолжал считать его несправедливым. Приняв во внимание оценку имений при закладе их в кредитных учреждениях, Т. предлагает установить повсеместно размер вознаграждения в 26 руб. за десятину. В 1860 г. Т. издал на французском языке "Последнее слово об освобождении крепостных крестьян в России", где, сравнивая свои мнения с проектом редакционных комиссий, находит свою систему малых, но даровых наделов более удобной, чем наделение на душу (как предлагали редакционные комиссии) 2—5 дес., но с выкупом их самими крестьянами. Он признает, что при осуществлении его предложения многие крестьяне обратятся в батраков, но, по его мнению, пролетариат должен все равно возникнуть в России, так как общинное землевладение непременно исчезнет после уничтожения крепостного права. Неудобство больших выкупаемых наделов состоит и в том, что если гарантировать взносы выкупных платежей круговой порукой, то крестьянин останется в сущности прикрепленным к земле, так как община не выпустит своего члена, пока он не уплатит своей части выкупа. Система малых наделов удобна еще тем, что освобождение крестьян могло быть произведено чрезвычайно быстро. Доказывая, что крестьяне имеют право бесплатно получить малый земельный надел, Т. ссылается на пример Пруссии, а также и на то, что наши помещики имеют известные обязательства относительно крестьян — прокормление их во время неурожаев и ответственность за уплату ими податей; так что, как доказала периодическая печать, крестьяне являются, в сущности, совладельцами земли. Т. представился случай применить свои взгляды. Он получил в наследство небольшое имение (в Каширском у. Тульской губ.), в котором крестьяне (181 душа муж. п.) находились частью на барщине, частью на оброке. Барщинные пожелали перейти на оброк, который и был установлен (1859) в размере 20 рублей с тягла. Т. предложил, и они согласились платить столько же, но на других основаниях: l/3 земель, со включением усадеб, отводится крестьянам, а остальные 2/3, за исключением усадьбы помещика и леса, отдаются им в аренду по 4 руб. за десятину. Т. признает, что арендная плата несколько высока, так как в окрестных местностях земля отдавалась не более как по 3 руб. за десятину, но, принимая во внимание дарственный надел, равный 1/3 земель, он считал эту плату справедливой. Нужно заметить, что крестьяне получили в дар менее 3 дес. на семейство, т. е. менее того maximum'a надела, который предлагал в своих сочинениях сам Т. Впрочем, в договоре с крестьянами было сказано, что если условия освобождения, установленные правительством, будут для них выгоднее, то они могут принять их вместо назначенных в договоре; да к тому же Т. устроил в этом имении школу, больницу и богадельню, а также обеспечил безбедное существование церковного причта. В брошюре "О новом устройстве крестьян" (1861), вышедшей уже после обнародования Положения 19 февраля, Т. еще продолжает защищать свою систему малых наделов, но уже допускает (хотя прежде считал это нежелательным), чтобы крестьянин сверх полученного в собственность надела имел право на постоянное пользование за известные повинности или даже на выкуп надела дополнительного до размера, установляемого новым Положением. Т. поражен, что составители этого Положения допустили сохранение телесных наказаний; против них он постоянно ратовал, между прочим и в изданной незадолго перед тем брошюре "О суде присяжных и о судах полицейских в России" (1860). Дожив до осуществления самой заветной своей мечты, Т. не переставал работать, продолжая указывать на необходимость дальнейших преобразований. Так, в его книге "Взгляд на дела России" (1862) следует отметить предложение о введении местного самоуправления. По его мнению, "уездный совет" должен был состоять по крайней мере из 25 человек от "землевладельческих сословий", т. е. дворян, крестьян и др.; собрания этого совета должны быть временные, периодические, раза два в год, а для постоянной работы он избирает нескольких членов, напр. трех. В подобный же губернский совет автор допускает и небольшое число представителей от купцов и мещан. Этим местным выборным учреждениям должны быть предоставлены раскладка земских повинностей, заведование путями сообщений, устройство школ и вообще забота о местных нуждах, связанных с благосостоянием народных масс. Указав на необходимость и других реформ, Т. предлагает поручить подготовку их комиссиям, составленным по примеру редакционных комиссий, выработавших проект крестьянской реформы, т. е. из лиц и не состоящих на государственной службе. В книге "Чего желать для России" Т. честно признает, что жизнь во многих отношениях опередила его проекты. Так, относительно крестьянской реформы он говорит, что если бы ограничились малыми земельными наделами, то это не соответствовало бы желаниям крестьян. "Находя, что достаточное количество земли не только обеспечивает крестьянина в его быту, но дает ему какое-то чувство — может быть, только призрак — самостоятельности, близкой к независимости, мы убеждаемся, что метод освобождения с большими наделами землей был лучшим и для крестьян, и для государства, несмотря на тяжести, кои он возложил на... класс земледельческий, несмотря на продолжительность времени, в которое крестьяне будут нести тяжкое бремя. По всему, что мы видим, можно заключить, что крестьяне прежде и более всего желали и желают иметь землю, сохранить за собою вообще те наделы, коими они пользовались; очевидно также, что для сего они готовы платить выкупной оброк", хотя бы он "был тяжел для них". Этого достаточно, чтобы "предпочесть метод освобождения с землей, принятый Положением 19 февраля, тому, который мы предлагали". Но вместе с тем автор скорбит, что "совершение святого дела освобождения не обошлось без крови, без жертв. Для водворения свободы прибегали иногда к тем же средствам, какие употреблялись для введения военных поселений; против недоумевающих, шумящих мужиков были иногда принимаемы такие меры, кои могут быть только извинительны против заявленных врагов и мятежников". Относительно закона о земстве Т. делает некоторые замечания, но все-таки он находит, что наше земское самоуправление отличается настоящим, истинным характером этого рода учреждений. Что касается судоустройства и судопроизводства, то основные начала гласности, суда присяжных, полного преобразования следственного порядка в делах уголовных нашли, по мнению Т., "великолепное приложение и развитие в новом устройстве судов и судопроизводства", но он уже замечает отдельные печальные явления и в мире судебном, а также скорбит о возможности в России "подсудности частных лиц, не в осадном положении живущих, суду военному, осуждающему на расстреляние". Довершить дело реформ, по мнению Т., можно было только одним способом: созванием земского собора с предоставлением ему всех прав, обыкновенно принадлежащих законодательным собраниям, и, между прочим, права инициативы. Автор полагает, что долго, очень долго земский собор будет только совещательным собранием, но очень важно уже то, что созвание его обеспечит полную гласность. "Со всех концов России" соберутся "400 или 500 человек, избранных всем народом, всеми сословиями, в соразмерности значения их не только интеллектуального или нравственного", но и численного. Таким образом, относительно распространении избирательных прав новейший план Т. шире и демократичнее его предложений в книге "La Russie et les Russes". Но, с другой стороны, продолжая держаться мнения о необходимости одной палаты, Т. считает возможным, чтобы правительство предоставило себе назначение, по своему усмотрению, известного числа членов собора, напр. 1/4 или 1/5 части всех представителей; таким образом, поясняет он, консервативный элемент, которого другие государства ищут в высших законодательных собраниях, будет включен в состав самого земского собора. Учреждение земского собора, в котором должны найти место и депутаты от Польши, послужит к окончательному и справедливому решению и польского вопроса. 29 октября 1871 г. Т. умер, 82-х лет, тихо, почти внезапно, без предварительной болезни, в своей вилле Вербуа в окрестностях Парижа. Биографии Т. не существует. Лучший некролог его принадлежит перу И. С. Тургенева, см. "Полное собр. соч." (изд. 2-е, т. X, 1884, стр. 445—451); см. также статью о нем Д. Н. Свербеева в "Русском архиве" (1871, стр. 1962—1984), перепечатанную в "Записках Д. Н. Свербеева" (М., 1899, т. I, стр. 474—495). О взглядах Т. на польский вопрос см. "La Russie et les Russes" (П., 1847, III, 30—41); "La Russie en présence de la crise européenne" (П., 1848); "О разноплеменности народонаселения в русском государстве (1866); "Чего желать для России?" (1868, стр. 125—173); в брошюре (без имени автора) "О нравственном отношении России к Европе" (1869, стр. 38—45), а также в статье А. Н. Пыпина, "Польский вопрос" ("Вестн. Евр.", 1880, № 10, стр. 701—711). Подробнее о мнениях Т. по крестьянскому вопросу до восшествии на престол Александра II см. в книге В. Семевского "Крестьянский вопрос в XVIII и первой половине XIX в." (т. I и П). Портрет Т. — см. в "Русском архиве" (1895, № 12).

В. Семевский.