Никола-Себастиан Шамфор

Никола-Себастиан Шамфор

(1741—1794 гг.) писатель-моралист

Беда тому, кто умен, но не наделен при этом сильным характером.

Без женщин начало нашей жизни было бы лишено помощи, середина — удовольствий и конец — утешения.

Богаче всех человек бережливый, беднее всех скряга.

Большое несчастье — потерять из-за свойств своего характера то место в обществе, на которое имеешь право по своим дарованиям.

Брак следует за любовью, так же как дым за пламенем.

Брак — слишком совершенное состояние для несовершенного человека.

Бывают времена, когда нет мнения зловреднее, чем общественное мнение.

Быть может, чтобы вполне оценить дружбу, нужно сперва пережить любовь.

Великодушие — это не что иное, как сострадание благородного сердца.

Влюбленный человек всегда силится превзойти самого себя в приятности, поэтому влюбленные большею частью так смешны.

В основе добродетельных поступков и готовности жертвовать своими интересами и самим собою лежат потребность благородной души, великодушие сердца и, в какой-то степени, эгоизм сильной натуры.

В свете у нас троякого рода друзья: одни нас любят, другие ненавидят, третьи просто не помнят.
Вот превосходное правило, которым следует руководствоваться в искусстве насмешки и шутки: осмеивать и вышучивать нужно так, чтобы осмеянный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не удалась.

В серьезных делах люди выказывают себя такими, какими им подобает выглядеть; в мелочах — такими, какие они есть.

Всякий раз, когда я вижу женщин, да и мужчин, слепо кем-то увлеченных, я перестаю верить в их способность глубоко чувствовать. Это правило меня еще ни разу не обмануло.

В уединении мы счастливей, чем в обществе. И не потому ли, что наедине с собой мы думаем о предметах неодушевленных, а среди людей — о людях?

Выслушать чужую тайну — это все равно что принять вещь в заклад.

Глубокое равнодушие, с которым люди относятся к добродетели, кажется мне более возмутительным, чем порок.

Глупость не была бы подлинной глупостью, если бы не боялась ума. Порок не был бы подлинным пороком, если бы не питал ненависти к добродетели.

Гордость как бы прибавляет людям росту, тщеславие лишь раздувает их.

Громить пороки и щадить порочных — это все равно, что осуждать карты и защищать картежную игру.

Для души и разума нерешительность и колебания — то же, что допрос с пристрастием для тела.

Если мне удалось сделать доброе дело и это становится известным, я чувствую себя не вознагражденным, а наказанным.

Добродетель, как и здоровье, нельзя назвать высшим благом. Она не столько благо, сколько его местонахождение. Стремиться к добродетели нужно главным образом потому, что она — полная противоположность пороку.

Женщины отдают дружбе лишь то, что берут взаймы у любви.

И в браке и в безбрачии есть свои недостатки; из этих двух состояний предпочтительней то, которое еще возможно исправить.

И дурные люди совершают иногда хорошие поступки: они словно хотят проверить, впрямь ли это так приятно, как утверждают люди порядочные.

Из всего, что говорилось о браке и безбрачии, всего разумней и справедливей следующее замечание: «Что из двух не выберешь, все равно пожалеешь».

Иной раз довольно не примириться с высокомерием и чванством, чтобы обратить их в ничто; порой их достаточно не заметить, чтобы они стали безвредны.

Иной раз терпимость доходит до такого предела, что ее скорее назовешь глупостью, нежели добротой или великодушием. У человека должно хватать ума на то, чтобы ненавидеть своих врагов.

Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже.

Как не пожелать, чтобы негодяй был ленивцем, а глупец — молчальником!

Клевета похожа на докучную осу: если у вас нет уверенности, что вы тут же на месте убьете ее, то и отгонять ее не пытайтесь, не то она вновь нападет на вас с еще большей яростью.

Когда женщина выбирает себе любовника, ей не так важно, нравится ли он ей, как нравится ли он другим женщинам.

Когда нам платят за благородный поступок, его у нас отнимают.

Кто не обладает возвышенной душой, тот не способен на доброту: ему доступно только добродушие.

Кто не хочет быть фигляром, пусть избегает подмостков: взобравшись на них, не фиглярствовать уже нельзя, иначе публика забросает вас камнями.

Кто слишком усердно убеждает, тот никого не убедит.

Любая страсть всегда все преувеличивает, иначе она не была бы страстью.

Любовь — единственное чувство, в котором все истинно и все лживо; скажи о ней любую нелепость, и она окажется правдой.

Любовь как прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем скорее подхватишь.

Любовь не ищет подлинных совершенств; более того, она их как бы побаивается: ей нужны лишь те совершенства, которые творит и придумывает она сама.

Любой человек, способный испытывать возвышенные чувства, вправе требовать, чтобы его уважали не за положение в обществе, а за характер.

Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.

Людей, которые ни к чему не подлаживаются, живут как им велит сердце, поступают согласно своим правилам и чувствам, — вот кого мне почти не доводилось встречать.

Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей, — отличный аппетит, но нет обеда.

Люди извращают свою душу, совесть, разум точно так же, как портят себе желудок.

Людская дружба в большинстве случаев прорастает множеством колючих «если» и «но» и в конце концов переходит в обыкновенные приятельские отношения, которые держатся только благодаря недомолвкам.

Мало на свете пороков, которые больше мешают человеку обрести многочисленных друзей, чем слишком большие достоинства.

Молчание человека, известного своим красноречием, внушает гораздо больше почтения, чем болтовня заурядного говоруна.

Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.

Мы и не представляем себе, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным!

Надменность должна стать щитом скромности.

Наряд — предисловие к женщине, а иногда и вся книга.

Наслаждайся и дари наслаждение, не причиняя зла ни себе, ни другим, — в этом, на мой взгляд, заключается суть нравственности.

Наш разум приносит нам подчас не меньше горя, чем наши страсти.

Непомерные притязания — вот источник наших горестей, и счастье в жизни мы получаем лишь тогда, когда он иссякает.

Ни в своей физической жизни, ни в жизни общественной человек не должен притязать на то, на что он не способен.

Общественное мнение — это судебная инстанция такого рода, что порядочному человеку не подобает ни слепо верить его приговорам, ни бесповоротно их отвергать.

Одно из великих несчастий человека состоит в том, что порою даже его достоинства не идут ему впрок, а искусство управлять и разумно пользоваться ими дается лишь опытом, нередко запоздалым.

Плуты всегда стараются хотя бы отчасти казаться честными людьми.

Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением: пусть оно придет к нему само собою и, так сказать, помимо его воли.

Постигая зло, заложенное в природе, преисполняешься презрения к смерти; постигая пороки общества, научаешься презирать жизнь.

Почет ценнее известности, уважение ценнее репутации, честь ценнее славы.

Почти все люди — рабы, и это объясняется той же причиной, какой спартанцы объясняли приниженность персов: они не в силах произнести слово «нет»…

Природа устроила так, что питать иллюзии свойственно не только безумцам, но и мудрецам: в противном случае последние слишком сильно страдали бы от собственной мудрости.

Скажем прямо, счастливо живет в свете только тот, кто полностью умертвил некоторые стороны своей души.

Слабовольные люди — это легкая кавалерия армии дурных людей: они приносят больше вреда, чем сама армия, потому что все разоряют и опустошают.

Слишком большие достоинства подчас делают человека непригодным для общества: на рынок не ходят с золотыми слитками — там нужна разменная монета, в особенности мелочь.

Созерцательная жизнь часто очень безрадостна. Нужно больше действовать, меньше думать и не быть сторонним свидетелем собственной жизни.

Со счастьем дело обстоит, как с часами: чем проще механизм, тем реже он портится.

Стоит ли исправлять человека, чьи пороки невыносимы для общества? Не проще ли излечить от слабодушия тех, кто его терпит?

Счастье вещь нелегкая: его трудно найти в себе самом и нелегко найти вне себя.

Счастье походит на слишком богатую и расточительную жену, которая разоряет семью, куда приносит богатое приданое.

Считается признанным, что люди привязываются к тем, кому они помогли. Это говорит о доброте природы: способность любить — вот поистине заслуженная награда за благое дело.

Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями.

Тщеславие — свойство натур слабых и порочных, тогда как разумное самолюбие присуще людям вполне порядочным.

Убеждение — это совесть разума.

Удачен лишь разумный брак, увлекателен лишь безрассудный. Любой другой построен на низменном расчете.

Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда теснее, чем желательно считать. Такт — это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность — хороший вкус в беседе и речах.

Человек бедный, но независимый состоит на побегушках только у собственной нужды; человек богатый, но зависимый — на побегушках у другого человека, а то и у нескольких сразу.

Человек без твердых правил почти всегда лишен и характера: будь у него характер, он почувствовал бы, как необходимы ему правила.

Человек разумный и в то же время порядочный должен быть не только чист перед своей совестью, но из уважения к себе еще и предусмотрителен, чтобы заранее разгадать и отвратить клевету.

Человек часто остается наедине с самим собой, и тогда он нуждается в добродетели; порою он находится в обществе других людей, и тогда он нуждается в добром имени.

Честолюбие воспламеняет низменные души гораздо легче, нежели возвышенные: омет соломы или хижина загораются быстрее, чем дворец.

Чувство будит в нас мысль — с этим все согласны; но вот с тем, что мысль будит чувство, согласятся далеко не все, а ведь это не менее правильно!

Чтобы жизнь не казалась невыносимой, надо приучить себя к двум вещам: к ранам, которые наносит время, и к несправедливостям, которые чинят люди.
Чтобы управлять людьми, нужна голова: для игры в шахматы мало одного добросердечия.

Шутка призвана карать любые пороки человека и общества; она оберегает нас от постыдных поступков, помогает нам ставить каждого на его место и не поступаться собственным.

Будь мне братом, или я убью тебя. (По поводу революционного лозунга «Братство или смерть!»).

В войне женщин с мужчинами последние обладают немалым перевесом: у них в запасе девки.

В последние годы жизни Фонтенель жалел о том, что не женился; он забыл, что прожил девяносто пять лет, не зная забот.

Во Франции семь миллионов человек живут милостыней, а двенадцать — не в состоянии ее подать.

Глупости и ошибки, на которые министр толкает своего повелителя, лишь укрепляют подчас его положение: он как бы еще теснее связывает себя с монархом узами сообщничества.

Если Господь не насылает на нас второй всемирный потоп, то лишь потому, что первый не принес результатов.

Забавно, что не только у нас, но и у некоторых древних народов, чьи нравы были первобытны и близки к природе, выражение «познать женщину» означало «переспать с ней», словно без этого ее до конца не узнаешь! Если это открытие сделали патриархи, они были людьми куда более искушенными, чем принято считать.

Известность — удовольствие быть знакомым тем, кто с тобой незнаком.

Человек остается новичком всю свою жизнь.

История народов, угнетенных деспотами, — это всего лишь сборник анекдотов.

К г-ну де Ла Б* я сохраняю чувство, которое испытывает любой порядочный человек, проходя мимо могилы друга.

Как общество рассуждает, так им и управляют. Его право — говорить глупости, право министров — делать глупости.

Лучше уж быть банкротом, чем быть никем.

Любовь — это рискованное предприятие, которое неизменно кончается банкротством; кто им разорен, тот вдобавок еще и опозорен.

Любовь в таком виде, в каком она принята в нашем обществе, — это всего лишь игра двух прихотей и соприкасание двух эпидерм.

Любовь приятнее брака по той же причине, по какой романы занимательнее исторических сочинений.

Любовь, даже самая возвышенная, отдает вас во власть собственным страстишкам, а брак — во власть страстишкам вашей жены: честолюбию, тщеславию и всему прочему.

Люди заполняют свои библиотеки книгами, а М* заполняет книги своей библиотекой.

Между полами нет никаких различий, которые не проистекали бы из воспитания.

Министры уронили престиж королевской власти, попы — престиж религии. Бог и король расплачиваются за глупость своих лакеев.

«Мужчина, который мало имел дела с девками, ничего не понимает в женщинах», — с серьезным видом говорил мне человек, который был без ума от своей неверной жены.

На вопрос, почему женщина выставляет напоказ свои победы над мужчинами, можно дать много ответов, и почти все они оскорбительны для мужчин. Правильный же ответ таков: у нее просто нет другого способа понаслаждаться своей властью над сильным полом.

Найти счастье в себе трудно, а где-либо еще — невозможно.

Некто простодушно признался другу: «Сегодня мы приговорили к смертной казни трех человек. Двое вполне ее заслужили».

Нужно выбирать — либо знать женщин, либо любить их. Середины не существует.

Определение деспотизма: такой порядок вещей, при котором высший низок, а низший унижен.

По тому, как самолюбивы женщины пожилые, которые уже никому не нравятся, можно судить, каково было их самолюбие в молодые годы.

Прежде любовные интриги были увлекательно таинственны, теперь они увлекательно скандальны.

Сперва нужно быть справедливым, а уже потом великодушным; сперва нужно обзавестись рубашками, а уже потом кружевами.

Существует поговорка, что самая красивая женщина не может дать больше, чем имеет. Это кругом неверно: она дает мужчине решительно все, чего он от нее ждет, ибо в отношениях этого рода цену получаемому назначает воображение.

Те, кто составляет сборники стихов или острот, подобны людям, которые угощаются вишнями или устрицами: сперва они выбирают лучшие, потом поглощают все подряд.

У меня есть три сорта друзей: друзья, которые меня любят, друзья, которые обо мне нисколько не заботятся, и друзья, которые меня терпеть не могут.

Увидев, как герцогиня д'Оллон строит глазки собственному супругу, любовник ее воскликнул: «Вот ведь негодница! Только мужа мне еще не хватало», — и тут же ушел.

Я знавал когда-то человека, который перестал волочиться за певичками, потому что, по его словам, они оказались такими же лицемерными, как порядочные женщины.

В природе каждое явление — запутанный клубок, в обществе каждый человек — камешек в мозаичном узоре. И в мире физическом, и в мире духовном все переплетено, нет ничего беспримесного, ничего обособленного.

Успех порождает успех, как деньги идут к деньгам.

Воспитание должно опираться на две основы — нравственность и благоразумие: первая поддерживает добродетель, вторая защищает от чужих пороков. Если опорой окажется только нравственность, вы воспитаете одних простофиль или мучеников; если только благоразумие — одних расчетливых эгоистов.

По-настоящему мы знаем лишь тех, кого хорошо изучили; людей же, достойных изучения, очень мало. Отсюда следует, что человеку подлинно выдающемуся не стоит, в общем, стремиться к тому, чтобы его узнали. Он понимает, что оценить его могут лишь немногие и что у каждого из этих немногих есть свои пристрастия, самолюбие, расчеты, мешающие им уделять его дарованиям столько внимания, сколько они заслуживают.

(Источник: «Афоризмы. Золотой фонд мудрости.» Еремишин О. - М.: Просвещение; 2006.)