Манзы

Манзы
Историческая этногруппа
Манзы
Manz lanin 1875.jpg
Группа манз (фото В. В. Ланина, ок. 1875 г.)
Экзоэтнонимы

уссурийские китайцы

Этноиерархия
Группа народов

Хань

Общие данные
Язык

китайский

Религия

даосизм, конфуцианство и китайские народные верования

Современное расселение
×
Историческое расселение

Уссурийский край (2-я пол. XIX - нач. XX вв.)

Государственность
×
Commons-logo.svg


Манзы (кит. 满子, пиньинь Mǎn zi, паллад. Мань-цзы) — китайское население Уссурийского края во 2-й пол. XIX — нач. XX вв. Понятие «манза» в первую очередь означало оседлых китайцев, постоянно проживавших в крае на момент его присоединения к России, в широком смысле — всех уссурийских китайцев, включая сезонных отхотников из соседней Маньчжурии и трудовых мигрантов, прибывавших морским путем из Шаньдуна.

Содержание

Происхождение и значение названия

Манза, 1890е гг

Одно из первых толкований термина «манза» можно найти у Н. М. Пржевальского: "Слово «манза» на китайском языке значит «бродяга».[1] Перевод, предложенный путешественником, вызвал возражение у архимандрита Палладия:

По мнению г. Пржевальского, по-китайски Маньцзы значит: бродяга. Могу уверить, что это слово не имеет такого значения, ни в буквальном, ни в переносном смысле… Туземцы Маньчжурии дали китайским вольным промышленникам название Маньцзы, как китайским выходцам, не более. Маньцзы есть слово старинное; Мань в древности были инородцы Южного Китая. Впоследствии монголы, овладев сначала Северным Китаем, назвали южных китайцев, бывших под властью дома Сун, из презрения Маньцзами, в смысле помеси китайцев и инородцев. С тех пор это название существовало долгое время и часто упоминается в корейской истории. Труднее решить, почему это название обобщилось и стало прилагаться в Уссурийском крае вообще к китайским выходцам…,не лучше ли объяснить это капризами простонародья, которое не слишком придерживается этнографических различений.[2]

По мнению В. К. Арсеньева, «название „маньцзы“…значит полный или свободный сын», либо выходец из Маньчжурии.[3] Cами манзы часто называли себя паотуйцзы (букв. «бегущие ноги», кит. 跑腿子, пиньинь pǎotuǐ zi), что по-китайски означает «беглец, бродяга». Интересно, что в современном китайском паотуйцзы имеет значение «холостяк». Данное прозвище было лишено негативной окраски.[4] Исследователь китайской топонимики российского Дальнего Востока Ф. В. Соловьев в 1975 г. писал: «Маньцзы — „южные варвары, китайцы“. Этим именем северные китайцы называли южных. В Маньчжурии местное население называло термином „маньцзы“ выходцев из Шаньдунской провинции».[5] В настоящее время имеют место оба толкования — как близкое к мнению арх. Палладия, так и отождествляющее слово «маньцзы» с понятием бродяжничества.[6]

Социальная характеристика

В 1869 г. Н. М. Пржевальский писал: «Большая часть этих китайцев или были сосланы сюда за разные преступления, или просто бежали из своего отечества… Впрочем, между такими ссыльными и беглыми есть много и свободных китайцев, добровольно приходящих в наш край для ловли морской капусты и трепангов, промывки золота, звериной охоты и т. п.»[7] О преобладании среди манз «беглых» пишет также М. И. Венюков.[8] В XVIII-нач. XIX вв. цинские власти действительно практиковали ссылку уголовных преступников в отдаленные районы Маньчжурии.[9] В этот период территория Уссурийского края, формально относившаяся к Китаю по условиям Нерчинского договора 1689 г., фактически не осваивалась и не контролировалась властями Цинской империи. Доступность края с территории Маньчжурии приводила к оттоку туда части ссыльных. При высылке из внутренних районов Китая преступникам запрещалось брать с собой семьи и вступать в брак на месте. Этим объясняется тот факт, что ещё в 1860-х гг. женщины редко встречались среди манз. «Все китайцы, живущие в наших владениях, считаются в Пекине беглыми или ссыльными; не имеют права брать с собой семейства и потому целые селения наполнены холостяками».[10] Первая китаянка на территории Уссурийского края была замечена русскими военными в конце июня 1868 г. в одном из селений в верховьях р. Мо (в современном Михайловском районе Приморского края).[11] Корреспондент газеты «Русские ведомости» Д. И. Шрейдер в 1897 г. писал, что за 3 года пребывания в Уссурийском крае он видел там всего троих «маленьких китайчат», нелегально вывезенных из Китая отцом — состоятельным манзой.[12] По мере роста китайского населения Маньчжурии свободные выходцы в Уссурийском крае стали преобладать над беглыми ссыльными. Между манзами преобладали выходцы из Маньчжурии и северных провинций Китая — Чжили и Шаньдуна. Начальник Владивостокского поста Е. С. Бурачек в 1861 г. отметил, что манзы в окрестностях Владивостока говорят на шаньдунском диалекте китайского языка.[13] Культурный уровень уссурийских китайцев в среднем был весьма низок, однако наблюдались и исключения: Е. С. Бурачек в 1861-62 гг. изредка встречал в манзовских фанзах китайские картины и книги; он же упоминает в своих записках манзу, который был уроженцем Пекина и знал более 4 тыс.иероглифов.[14]

Численность манз

Манза в зимней одежде, 1890е гг

Попытки определить численность манзовского населения края после его присоединения к России столкнулись с серьёзными трудностями (пересеченная местность в районах расселения китайцев, отсутствие путей сообщения, нежелание манз идти на контакт с русскими властями, нехватка административного персонала, языковой барьер, постоянная миграция китайцев между Уссурийским краем и Маньчжурией и др.). Сохранившиеся статистические данные отражают скорее динамику китайского населения края, нежели его реальную численность. В 1846 г. французский миссионер Де ла Брюньер оценивал китайское население бассейна р. Уссури примерно в 200 чел.[15] По данным И. П. Надарова, в 1860 г. в Уссурийском крае проживало 872 китайца, из которых 40 % владели фанзами, а остальные 60 % являлись работниками.[16] По другим сведениям, в 1860 г. в Приморской области насчитывалось примерно 2-3 тысячи китайских подданных, из которых около 900 человек проживали оседло по притокам Уссури, а остальные вели кочевой образ жизни, занимаясь промыслами.[4] К середине 1860-х гг.в Уссурийском крае имелось около 340 китайских фанз с населением до 900 человек, из которых 350 человек жило в бассейне р. Уссури южнее озера Ханка. Первая попытка переписи китайского населения края была предпринята в 1869 г. и зафиксировала 1797 мужчин и 210 женщин постоянно проживавших манз, почти половина из них в Ханкайском округе.[17] Известен комментарий В. В. Крестовского относительно вышеприведенных цифр: «Требуется поголовная перепись Манзов, чтобы знать, сколько их в крае. Шлется окружному предписание — и ведомость составляется, но как? Либо приблизительно, по справке пограничного комиссара о числе выданных им паспортных билетов, либо и того ещё проще — по слухам…Таким образом и выходит, что по официальным сведениям число Манзов в крае в 1869 г. простиралось лишь до 1797, тогда как всем известно, что в одном Владивостоке их проживало до 5 тысяч»[18] К 1867 г. относится следующее наблюдение Н. М. Пржевальского: «Во время следования из Новгородской гавани в гавань Св. Ольги и оттуда на р. Усури, я встречал более скученное китайское население на рр. Цыму-хэ, Шито-хэ, Сучане, Та-Суду-хэ, Та-уху, Пхусун, Тазешу, Лифудин. Цифру же этого населения и число фанз не могу определить даже приблизительно, так как я проходил только поперек этих рек, а от китайцев никогда нельзя узнать правды. Только две последние реки, то есть Тазешу и Лифудин, я прошел каждую от истока до устья, и видел на первой до 35, а на второй до 25 фанз. В каждой из них живет, приблизительно 8-10 человек, так что на первой реке, вероятно, обитает около 300, а на второй около 200 человек китайцев».[19] В различных русских источниках можно найти самые разные цифры численности манзовского населения Приморья в 1860-х гг. — от 4-5 тыс.[20] до 40 тыс.человек.[21]

Районы традиционного расселения

В 1860-хх гг. манзы компактно проживали в южных, наиболее плодородных районах края. В юго-западной части Приморья китайцы занимали пограничную полосу от современного п. Турий Рог до залива Посьет, а также Приханкайскую низменность. В центральной части — долину р. Суйфун и, в меньшей степени, — рек Даубихэ и Улахэ (верх.течение Уссури). В юго-восточной части края манзовское население тяготело к долинам рек Сучан и Цемухэ. Кроме того, жилища манз встречались по берегам залива Петра Великого и Японского моря во всех местах, пригодных для промысла трепанга и морской капусты. На островах Аскольд и Путятин в летние месяцы селились манзы-золотоискатели. В 1873 г. М. И. Венюков отмечал, что оседлые манзы живут «главным образом в Суйфунском и отчасти в Аввакумовском округах» края.[22] В 1885 г. администрацией Приамурского генерал-губернаторства были приняты меры к удалению манз из долины Сучана, при этом часть китайцев переселилась в окрестности залива Ольги.[23] К концу 1880-х гг. наметился некоторый отток манз в верховья р. Уссури и ее истоков (Даубихэ и Улахэ), где китайцы почти не подвергались русскому контролю. Так, в октябре 1888 г. сотник Мунгалов, прошедший по долине р. Улахэ от урочища Анучино до станции Бельцовой, только в 4 деревнях насчитал более 260 манз.[24] В северной части Уссурийского края (включая долину р. Уссури от оз. Ханка до устья) китайское присутствие было незначительным: И. П. Надаров в нач. 1880-х гг. насчитывал здесь всего 85 китайских фанз с населением в 256 чел.[25]

Китайцы в городах Уссурийского края

«Европеизированный» китаец из Владивостока, нач.1890х гг.

В 1859 г. на месте г. Уссурийска стояло несколько фанз, принадлежавших богатому манзе Цзоу Пэйчжэню (см.ниже). Во Владивостоке число фанз постоянно проживающих китайцев выросло с 2 в 1860 г. до 20 в 1867 г.[26] В 1875 г., в связи со строительством нового городского рынка, манзам было впервые предписано селиться в районе Семеновского покоса (близ совр. Спортивной гавани), что дало толчок возникновению будущего китайского квартала, или Миллионки.[27]

Китайцы-лодочники, нач. ХХ в.

Резкий рост городского населения в крае в 1870-х гг. вызвал появление класса манз-огородников, снабжавших обывателей зеленью и овощами. Нередко горожане-землевладельцы сдавали свои участки манзам на 1-2 года под огороды, взамен китайцы были обязаны очистить землю от камней, выровнять участок и обнести его оградой.[28] В 1877 г. владивостокская полиция пресекла массовую драку между китайцами и корейцами, делившими таким образом городской овощной рынок.[29] Помимо огородничества, городские манзы держали мелкую торговлю и ломовой извоз, занимались доставкой воды и дров в жилые дома; весной продавали ландыши (2-3 коп.за букетик), осенью — грибы и ягоды, а зимой — рыбу, добытую подледным ловом в прибрежной акватории.[30] Манзы-лодочники оказывали услуги по перевозке пассажиров в черте Владивостока (перевоз через бух. Зол. Рог стоил не более 10 коп.).[31]

Зажиточная китаянка из Владивостока, 1890е гг.

За исключением торговой элиты, манзы практически не участвовали в городской общественной жизни. В 1897 г. китайцы участвовали в поднесении почётного адреса военному губернатору Приморской области П. Ф. Унтербергеру, в том же году их представители присутствовали на открытии во Владивостоке отделения Русско-китайского банка.[32] В честь коронации Николая II китайское купечество собрало 10 тыс. рублей на создание во Владивостоке новой школы. Это учебное заведение открылось 27 октября (9 ноября) 1897 г. как Городское приходское училище. Несмотря на то, что 10 % мест в нём было зарезервировано для китайцев, желающих из числа манз долгое время не находилось.[33]

Большинство манз пренебрегало санитарными нормами, принятыми среди русских горожан. В местах компактного проживания китайцев были распространены азартные игры и опиекурение.[34] В зимние месяцы китайское население городов Приморья увеличивалось за счёт промысловиков, покинувших тайгу, но не имевших средств для выезда в Китай. Все эти факторы осложняли криминогенную обстановку в городах. Уже в 1884 г. Владивостокская городская управа, с одобрения городской думы, выработала первый проект образования особого китайского квартала. Были выработаны правила, утверждённые Приамурским генерал-губернатором А. Н. Корфом. В течение последующих 10 лет владивостокским властям удалось выселить незначительное число манз на участки в Куперовской пади. В 1890-х гг. обязательные постановления о создании китайских кварталов были приняты в Никольске-Уссурийском и всех крупных городах Приамурского генерал-губернаторства. Эти решения встретили протест не только китайских, но и русских домовладельцев (последние дорожили жильцами-китайцами, так какте приносили прибыль, не требуя расходов на ремонт и содержание жилья). Вопрос о городских постановлениях в отношении китайцев рассматривался Сенатом, получившим заключение МВД об их незаконности. В итоге «чайнатауны» были созданы согласно Высочайшему повелению от 29 сентября 1902 г., даровавшему городам российского Дальнего Востока соответствующее право.[35]

Уклад жизни и традиционные занятия

Манзы жили группами (по М. И. Венюкову — «артелями») из 8-10 и более чел., образуя селения или отдельные хутора. Манзы-одиночки встречались реже и селились либо в промысловых районах тайги, либо на путях сообщения, где их жилища играли роль постоялых дворов. Традиционная манзовская фанза (кит. 房子, пиньинь fáng zi,паллад. Фан-цзы) ничем не отличалась от аналогичных построек в Маньчжурии. Она представляла собой прямоугольное в плане одноэтажное здание длиной 12-14 м и шириной до 8 м. Основу фанзы составляла конструкция из деревянных опорных столбов и балок, стены возводились из самана. Встречались фанзы со глиняными стенами, основу которых составлял плетень. Двускатная кровля покрывалась соломой. Вход в фанзу находился с солнечной стороны, там же проделывалось 2-3 окна, заклеенных промасленной бумагой. Внутри фанзы имелась перегородка, делившая ее на хозяйскую часть и помещение для работников. Вдоль одной из продольных стен (реже вдоль обоих) во всю длину фанзы шла глиняная лежанка-кан(кит.炕, пиньинь kàng,паллад. Кан) высотой около 70 см. Кан покрывался соломенными циновками или звериными шкурами. Внутри кана проходил дымоход, сложенный из плоских камней и начинавшийся от очага, сложенного у поперечной стены в общем отделении дома. Вмазанный в очаг железный котел служил обитателям фанзы для приготовления пищи. Горячие угли из очага высыпались на особое возвышение — угольник, — и использовались для раскуривания трубок, подогревания воды, просушки одежды и т. п. В редких случаях огонь разводился прямо на угольнике, при этом дым выходил через открытую дверь. Находясь внутри жилища, манзы почти все время проводили на кане. Фанза не имела потолка, поперек стен укладывалось несколько жердей для развешивания одежды, шкур и т. п. У стен, не занятых канами, устраивали рундуки для хранения личных вещей и припасов.

Манзовская фанза, ок.1875 г. Фото В. В. Ланина

Каждая фанза имела пристройки, в которых хранились продукты и годовой запас дров. Богатая фанза могла иметь собственную мельницу, жернова которой приводились в движение быками, несколько хозяйственных построек, а также кумирню, то есть домашнее святилище. Имелись также летние фанзы при отдаленных сельхозугодьях, а также таежные промысловые становища. В последних можно было встретить срубные жилища, заимствованные у русских.[36] В отсутствие хозяев сезонные жилища не запирались и использовались случайными путниками, которые могли делать заимствования из хранящихся в фанзе припасов.

Зверовая фанза в Уссурийской тайге, нач. ХХ в.

Основу повседневного рациона манз составляли мучные (паровой хлеб, лапша, пельмени) и крупяные (каши) блюда, бобовые и овощи (картофель, пекинская капуста, огурцы, зелень). В пищу также употреблялись грибы (исключительно древесные), свинина, курятина, яйца, рыба и морепродукты. Русских шокировала готовность, с которой манзы употребляли в пищу мясо любого животного, включая тушки пушных зверей, барсуков и даже крыс. В виду дороговизны привозного чая большинство манз пило горячую воду, которая имелась в фанзе в любое время. Каждый прием пищи сопровождался употреблением ханшина (сули) — крепкой китайской водки. Пища приготовлялась без соли, но подавалась с солеными и острыми приправами на основе лука, чеснока, перца и зелени. Зажиточные манзы питались три раза в день. Один из обитателей богатой фанзы выполнял обязанности повара, отвечавшего за расход продуктов, приготовление пищи и приправ. Манзы-бедняки стряпали самостоятельно, в больших количествах употребляя в пищу кукурузу и тыкву.[37] Большинство потребляемых продуктов манзы производили сами, исключения составляли чай, сахар (в тайге заменявшийся диким медом), кунжутное масло для приготовления пищи и табак — все эти предметы ввозились из Маньчжурии.

Одежда манз шилась из синей или черной хлопчатобумажной ткани китайского производства, известной на Дальнем Востоке под названием дабы. Она состояла из рубахи, куртки и штанов. Во время работы в поле или на промысле использовались наколенники и головная повязка из той же дабы. В. К. Арсеньев сообщает о привычке манз-таежников подшивать к поясу штанов (сзади) кусок козьей шкуры, спускавшийся до колен: такое приспособление позволяло присаживаться для отдыха в любом месте. Обувью манз служили улы — мягкие китайские сапоги, шившиеся из плотной ткани, войлока или шкур мелких копытных. В холодное время обувь прокладывалась сухой травой ула (кит. 乌拉草,пиньинь wū la cǎo, паллад. У-ла-цао). Зимняя одежда шилась из меха енота (енотовидной собаки), состояла из короткой куртки шерстью наружу и шапки с наушниками. Каждый манза обязательно имел собственную спальную подстилку (из войлока или звериной шкуры), которую носил с собой при перемещениях.

Досуг манз посвящался курению табака и азартным играм. В местах компактного проживания китайцев существовали особые фанзы, игравшие роль казино со всеми принадлежностями для игры и персоналом, включавшим писаря, отвечавшего за бухгалтерию.[38] При наличии средств, манзы охотно употребляли опиум.

По словам Н. М. Пржевальского, «бессемейная жизнь как нельзя более отражается на самом характере манз, и делает его мрачным, эгоистичным. Редко можно встретить сколько-нибудь приветливого манзу». Отсутствие в манзовских селениях женщин отражалось также на состоянии жилищ: многие наблюдатели отмечали, что порядок в хозяйстве сочетается у манз с бытовой неряшливостью. Известны случаи, когда китайцы брали в качестве наложниц представительниц местных малых народов. По наблюдениям И. П. Надарова, в начале 1880-х гг. из 256 манз Северного Приморья 26 имели сожительниц — нанаек и орочонок.[39] Первые русские насельники Уссурийского края, с трудом приспосабливавшиеся к непривычным условиям и терпевшие колоссальные лишения, в 1860-х гг. нередко предоставляли манзам своих жен и дочерей в обмен на продовольствие.[40] В 1861 г. манзы просили начальника Владивостокского поста Е. С. Бурачека «достать им жен»[41]

Земледелие

По мнению В. К. Арсеньева, манзы начали заниматься сельским хозяйством всего за 10-15 лет до появления в Уссурийском крае русских.[42] Н. М. Пржевальский писал: «Главнейшее занятие всех оседлых манз есть земледелие, которое доведено у них до совершенства. Поля, находящиеся при их жилищах…, могут служить образцом трудолюбия, так что урожай хлеба, в особенности проса, составляющего главную пищу, бывает чрезвычайно велик, и обеспечивает годичное существование хозяина фанзы с его работниками».[43] Помимо проса — гаоляна и чумизы (или буды), — выращивались ячмень, пшеница, кукуруза, фасоль и горох. Не менее развито было огородничество, дававшее урожаи капусты, огурцов, лука, чеснока, зелени, редьки, красного жгучего перца, бахчевых (тыквы и дыни). Небогатые манзы в небольших количествах выращивали табак, однако зажиточные китайцы предпочитали покупать маньчжурский табак. Обработка земли велась манзами в соответствии с принципами китайской агрокультуры. Зажиточные хозяева пахали землю китайской сохой при помощи быков (лошадей манзы считали непригодными для такой тяжелой работы). Беднота обрабатывала поля и огороды мотыгами, известными у русских под названием кайла. Поля зерновых у манз засевались бороздами и пропалывались так же, как огороды. При жатве применялись маленькие косы, снятый хлеб увязывался в снопы. В богатых фанзах для обмолота применяли катки из обрубков древесных стволов (с корой), в которые запрягали быков. Небогатые манзы молотили зерно ручными цепами. Ветряных и водяных мельниц манзы не знали, зерно мололи при помощи быков и мулов.[44] Говядины и молочных продуктов манзы не употребляли, поэтому крупный рогатый скот использовался ими только как тягловая сила, наряду с мулами и, в меньшей степени, лошадьми.

Винокурение

Ханшин производился манзами как для собственного употребления, так и для продажи. В начале 1860-х гг. только в окрестностях Владивостока действовало до 20 китайских винокурен, а продажа ханшина во Владивостоке доходила до 3 тыс.ведер в год. Никаких акцизных сборов китайцы не платили. Е. С. Бурачек уже в 1862 г. считал безусловно необходимым запрещение китайской виноторговли.[45] В 1879 г. в Южно-Уссурийском крае действовало 128 винокурен, производивших 64840 литров водки, а в 1887 г. в крае действовало уже 143 завода производительностью 75790 литров.[46] Лучший ханшин манзы гнали из зерна гаоляна, низкосортный — из чумизы и картофеля. Получавшийся напиток имел крепость 50-55°, был гораздо дешевле русской водки и пользовался широкой популярностью как у аборигенного, так и у русского населения края.

Винокурня (кит.烧锅店,пиньинь shāoguōdiàn, паллад. Шао-го-дянь) представляла собой обычную фанзу, в одном из помещений которой оборудовались квасильные ямы и перегонный куб. Из 30 кг сусла получали около 15 л готового продукта, самые маленькие винокурни давали в год до 600 л ханшина.[47] Масштабы, которые приобрело пьянство в русских селах и, в особенности, в казачьих поселках правого берега р. Уссури, заставили администрацию Приморской области в начале 1880-х гг.обратиться к мерам, запрещающим манзовское винокурение. Результатом этого стало развитие экспортного производства ханшина в приграничной полосе Маньчжурии и массовое распространение контрабанды спиртного. Искоренить китайское винокурение в Уссурийском крае также не удавалось.[46]

Охота

Ловушка на соболя, нач. ХХ в.

Н. М. Пржевальский отмечал, что количество манз-охотников невелико и уступает числу таковых среди «тазов и гольдов, не знающих земледелия».[48] Если до 1880-х годов манзы и занимались охотой самостоятельно, то впоследствии, столкнувшись с запретительными мерами русской администрации, окончательно уступили промысел аборигенам и превратились в скупщиков добычи. В Уссурийском крае добывался соболь — особенно ценился манзами зверь, добытый в начале лета и имевший короткую шерсть. Е. С. Бурачек уже в 1865 г. выступал за запрет охоты на соболя с марта по июль (в период его размножения). В 1861-62 гг. он даже требовал этого от южно-уссурийских манз, однако те отказались подчиниться, ссылаясь на отсутствие письменного приказа русского генерал-губернатора.[49] Малые народы Приморья охотились на соболя исключительно зимой. В конце лета манзы охотились на барсука, выдру, хорька, лисицу, а осенью — на енотовидную собаку. Последняя добывалась не только ради меха, но и ради жира (цена добытого зверька доходила до 3 руб.). Манзы добывали панты — молодые рога изюбря и пятнистого оленя. Последний водился только в Южно-Уссурийском крае, его панты ценились в 3-4 раза дороже изюбриных. Пантовый промысел начинался с конца мая и заканчивался 20 июля. Лучшими считались панты, снятые в конце июня. За пару подобных рогов можно было выручить до 175 руб. Иногда оленей ловили живьем и держали в ожидании появления молодых рогов. Подобным образом животное могли использовать по несколько лет, однако «выращенные» рога ценились не дороже 80 руб.за пару. Зверя били на солонцах(искусственные приманки манзами не применялись).[50] Хвост и жилы оленя считались среди китайцев лакомством; олений пенис находил применение в медицине Китая.[51] Кабаргу китайцы добывали ради мускусной железы, прочих копытных — ради шкур и мяса. Для манз было характерно хищническое отношение к зверю (применение жестоких способов охоты; добыча стельных самок, плоды которых использовались в кит.медицине, и т. п.).[52]

Лесное дело и грибной промысел

Из Южного Приморья в Маньчжурию манзы вывозили строевой лес и древесину ценных пород (тис, орех, бархат амурский и др.).[53] Крестьяне из окрестностей Никольска-Уссурийского в 1897 г. жаловались, что «в то время, как им безнаказанно нельзя вырубить кнутовище, китайцы, были примеры, вырубали безбилетно по тысяче сажен».[54] Принципы лесного хозяйства были незнакомы манзам: они не задумываясь пускали на дрова молодые деревья[55] и могли истребить целый лес из опасения перед хищными зверями[56] В горах, лежащих к западу от оз. Ханка, манзы активно занимались заготовкой древесных грибов. Для этого ими вырубались ценные дубовые леса: стволы деревьев гнили в подлеске и служили субстратом, на котором разрасталась грибница. За 5-6 лет древесина полностью истлевала, после чего промысловики вырубали новый участок леса. Собранные грибы сушили в особых фанзах и вывозили в Маньчжурию по дороге, проходившей по долине р. Суйфун в направлении г. Нингута. Пуд (16 кг) сушеных грибов стоил на маньчжурском рынке 10-12 руб., что делало данный промысел чрезвычайно выгодных для манз. Эффективная борьба русских властей с истреблением лесов началась только в 1869 г. с формированием в п. Камень-Рыболов Уссурийской конной казачьей сотни.[57]

Сбор и выращивание женьшеня

В 1846 г. Де ла Брюньер называл женьшеневый промысел главным занятием уссурийских китайцев.[58] В 1882—1883 г. только в Северном Приморье поисками корня занималось до 400 человек ежегодно, большая часть сборщиков приходила из Маньчжурии. Корень собирали в июле-августе. Наиболее ценились старые растения с листьями из 5-6 долей — корень такого женьшеня продавался не на вес, а поштучно. На севере Приморья центром торговли женьшенем был поселок Има-хоуза на китайском берегу р. Уссури (против совр.Дальнереченска), на юге — Владивосток. В 1884 г. фунт культурного женьшеня стоил в Има-хоузе от 6 до 12 руб.серебром, дикого — от 85 до 1000 руб. В 1879 г. особенно крупный корень был продан в этом поселке за 1500 руб.[50] Культура женьшеня была распространена в верховьях р. Уссури, в долине Сучана и некоторых других рек. Растение размножали семенами, но чаще корнями. Место для плантации выбиралось в укромных, тенистых и влажных уголках тайги. Длинные гряды (примерно 2 х 10 м) тщательно готовили к посеву, используя только чистый, просеянный чернозем. В летние месяцы гряды защищали от солнца холщовыми навесами, осенью — устраивали загородки от ветра. Зиму растения проводили в открытом грунте под снегом. Минимальный срок выращивания корня составлял 3 года.[59]

Производство опиума

Манзы активно употребляли опиум — как выращенный в крае, так и завезенный из Маньчжурии. Наркотик ввозили владельцы каботажных джонок; скупщики трепанга и морской капусты (как китайские купцы, так и иностранцы, проживавшие во Владивостоке). Опиум также поступал в край с обозами, следовавшими во Владивосток из г. Хуньчунь. Хотя опиекурение и не наказывалось русскими властями, ст.2541 Таможенного устава Росс.империи изд.1859 г. включала опиум в число товаров, запрещенных к ввозу из Китая. В 1876 г. это положение было исключено из новой редакции устава, однако провоз в китайских обозах наркотика продолжал преследоваться. Только однажды, в 1887 г., нач. Верхне-Монгугайского караула сотник Хасан изъял у хуньчуньских купцов опиума на сумму до 5 тыс.рублей.[60]

Начало массового производства опиума манзами относится к 1880-м гг. Центром выращивания и переработки опийного мака были районы к востоку от Уссурийского залива (долины р. Сучан, Цемухе и окрестности зал. Ольги). Опиум не только потреблялся на месте, в многочисленных опиекурильнях, но и вывозился в Китай. Последнее было запрещено ст.15 Правил для сухопутной торговли изд.1881 г.[46] В 1896 г. факт массового производства опиума уссурийскими китайцами впервые отмечается владивостокской прессой.[61] В том же году в долине Сучана мак успешно вытеснял посевы других культур. Золотник опиума-сырца стоил 60 коп., с десятины макового поля владелец получал 270—300 руб.[62] В 1897 г. С. Н. Браиловский был направлен Приамурским генерал-губернатором края С. М. Духовским в командировку с целью изучения ситуации с опиекурением в крае. Браиловский сообщал, что владельцы опиекурилен платили полицейским до 1000 руб.в месяц за «покровительство».[63]

Масштабы производства опиума ещё более выросли в нач. ХХ в. К 1908 гг. курение опиума стало распространяться среди русского населения края. В 1906 г. в Ольгинском уезде маковыми плантациями было занято 80 десятин. Золотник обработанного опиума стоил в крае от 1 руб. до 1 руб.20 коп.[46] С 1907 г. начали действовать административные меры против опиекурения, ужесточившиеся в мае 1910 г. С мая по октябрь этого года во Владивостоке было ликвидировано 83 китайских наркопритона[64] Несмотря на это, летом 1911 г. в Ольгинском уезде маком было засеяно уже 710 десятин (430 — китайцами, 280 — корейцами). Опий-сырец сбывался скупщикам по цене 8-10 руб.за фунт. Владельцами земли во всех случаях выступали русские подданные, сдававшие ее в аренду манзам и корейцам. Доходные плантации привлекали бандитов, что заставило крестьян ряда волостей Ольгинского уезда в 1910—1911 гг. решением сельских сходов запретить китайцам выращивание мака.[65]

Старательство

Манзы знали о наличии золота в Уссурийском крае задолго до появления там русских. Н. М. Пржевальский помещал основной район манзовской золотодобычи в пространстве между Уссурийским заливом и р. Сучан. В 1867—1868 гг. он видел там следы промывок, на которых «росли дубы более аршина в диаметре».[66] Горный инженер Баснин в 1868 г. видел следы старых разработок на о-вах Аскольд и Путятина.[67] К 1880 г. манзам были известны в крае «17 приисков и 133 несомненных местонахождений золота».[68] Наибольшую известность получила деятельность манз-золотоискателей на о. Аскольд, продолжавшаяся до 1875 г. Первая попытка русской администрации ограничить китайское старательство вызвала в 1868 г. крупные возмущения (т. н. Манзовская война). В 1865 г. манзы активно разрабатывали россыпи в долине реки Сяо Суйфун близ границы с Китаем. Даже в начале 1880-х гг., после неоднократных запрещений со стороны администрации Приморской области, манзы продолжали самовольную промывку золота. Нередко после разведки и отвода золотоносных участков русским промышленникам, манзы вели на них хищническую разработку, загромождая прииск отвалами пустой породы. Добытый металл в основном сбывался китайским купцам, занимавшимся скупкой морской капусты на побережье края.[69]

Морские промыслы

Добыча морской капусты и трепанга. В 1867 г. вывоз этих продуктов из Владивостока и Посьета в Китай составил 300 тыс.рублей.[70] В 1869 г. в Уссурийском крае (от Посьета до зал. Пластун) было добыто 360 тыс.пудов одной только морской капусты. Добытая капуста (кит.海菜,пиньинь Hǎicài, паллад. Хай-цай) и трепанг (кит. 海参,пиньинь Hǎishēn, паллад.Хай-шэнь) заготовлялись в ожидании вывоза в Посьете, Владивостоке, заливах Находка, Св. Ольги и бухте Преображения. Основными скупщиками были китайские судовладельцы, которые в 1860-1870-х гг. активно пользовались посредничеством владивостокских купцов (в частности, американца Генри Купера), а впоследствии предпочитали действовать самостоятельно.[71] Каждую зиму в г. Хуньчунь и Нингута формировались артели промысловиков, которые в марте отправлялись в Уссурийский край двумя путями. За счет ловцов китайское население края летом увеличивалось на 3-4 тыс.чел. Морской вел из устья р.Туманган в Посьет и далее на восток. Главный сухопутный вел из г. Хуньчунь до с. Раздольное и далее — на р. Сучан и Цемухе. Промысел велся во всех мелководных бухтах, укрытых от волнения. Наиболее ценились водоросли, добытые в период с конца марта до середины июня. Морскую капусту добывали деревянными вилами, сушили и связывали в пучки весом 16-32 кг. Трепанг перед сушкой подвергался варке в морской воде. На каждом участке добыча велась не более 1 сезона, после чего следовал перерыв на год. Промысел завершался в сентябре, после чего большинство ловцов возвращалось в Маньчжурию. В зал. Посьет существовало особое место на косе Чурхадо (Назимова), где зимой хранилось до 1 тыс.промысловых лодок. В юго-западной части Приморья часть ловцов оставалась зимовать в китайских селениях долины р. Сучан.[72] В 1860-х гг. русские власти приветствовали морские промыслы китайцев, считая их полезными для торговли края. После учреждения в 1867 г. Сибирского удельного имения и передачи части Южно-Уссурийского края в его распоряжение, в 1869 г. был поставлен вопрос об обложении морских промыслов на удельной территории особым сбором. Таковой взимался в 1870—1873 гг. в Находке и заливе Ольги с китайских и русских скупщиков морской капусты, стоимость полугодового разрешения в 1870 г. составляла 188 руб.75 коп.[73] В 1877 г. ген.-губ. Вост. Сибири барон П. А. Фредерикс указывал на «желательность обложения вывозимых из Приамурья в Китай морской капусты и других продуктов, добываемых здесь манзами, особой пошлиной и самих манз — сбором в размере от 50 коп.до 1 рубля с каждого рабочего в возрасте между 18 и 60 годами». Обложение вывоза морепродуктов было введено в 1885 г.[74] В конце десятилетия только в заливе Ольга ежегодные сборы с ловцов морской капусты давали от 10 до 13 тыс.рублей.[23] 6(19) февраля 1891 г. военным губернатором Приморской области были впервые утверждены «Временные правила о сборе пошлин за право промысла трепангов, раков и крабов в Южно-Уссурийском крае». За промысел трепанга в сезон следовало уплатить в канцелярию лесничества во Владивостоке по 6 руб. с каждой лодки, за промысел ракообразных — 26 руб.[75] Инициатива встретила пассивное сопротивление промысловиков. В 1899 г. были изданы «Временные правила для производства морских промыслов в территориальных водах Приамурского генерал-губернаторства».

Солеварение. Манзы выпаривали соль в зимнее время из морской воды. Недалеко от берега в припайном льду делали прорубь, а рядом ставили лодку. Последнюю наполняли водой и периодически снимали образующийся слой льда. Полученный в результате насыщенный рассол выпаривали в котлах на огне. Соль производилась для внутреннего употребления и стоила дорого: в 1861 г. около 50 кг соли оценивались в сумму от 4 до 8 руб.[76]

Ломовой извоз и каботажное судоходство

Крупная китайская джонка в гавани Владивостока, нач. ХХ в.

Доставка грузов (преимущ. продуктов питания) из Маньчжурии в Уссурийский край в кон. XIX в. осуществлялась по двум главным дорогам: Хуньчунь-Владивосток и Санчагоу-Полтавка-Никольск-Уссурийский. Китайцы не знали саней и круглый год возили товары на тяжелых телегах, запрягаемых 6-10 лошадьми. Вес перевозимого груза мог превышать 1,5 т. Тяжелые повозки сильно портили дороги (особенно в зимнее время), что заставило русские власти в 1896 г. запретить зимний тележный извоз китайцев между Полтавкой и Никольск-Уссурийским.[77] В начале 1894 г. группа владивостокских обывателей просила городскую управу ограничить монополию китайских ломовых извозчиков «в пользу их, мещан».[78] В прибрежных водах Приморья был распространен китайский каботаж, использовавший лодки и джонки различного типа и размера. Суда строились китайцами на импровизированных верфях во Владивостоке и различных пунктах залива Петра Великого.[79]

Манзы – эти исконные рутинеры, - строят свои суда по особому типу, противоречащему всяким требованиям мореплавания, и только неизвестность и невозможность учета не позволяет сказать цифру ежегодной гибели этих судов. Ясно поэтому, что и все судостроение из нашего же леса (говорят, что у Бычьей бухты, вглубь страны, расположены целые селения китайских судовщиков, строящих китайские суда…) находится тоже в их руках.[80]

Грузоподъемность крупных джонок колебалась от 5 до 100 т. В течение всей навигации эти суда находились в непрерывном движении, делая до 20 заходов в каждый порт своего маршрута.[81] В 1889 г. были опубликованы "Правила об обложении особым сбором иностранных судов, занимающихся каботажем на русском побережье Тихого океана", изданные Приамурским генерал-губернатором. Пункт 10й устанавливал размер сбора с китайских и корейских судов, работающих в русских водах к северу от устья р.Туманган. С крупных джонок грузоподъемностью свыше 600 пудов взималось 15 руб., со средних (св.100 пудов) - 5 руб. Сбор уплачивался единовременно с началом навигации, взамен судовладельцу выдавалась квитанция и металлический жетон (последний полагалось держать на видном месте для облегчения проверки). Повторное взимание сбора при переходе из одного прибрежного района в другой запрещалось. Обложению подлежали также промысловые суда китайцев и корейцев.[82] Данные правила соблюдались только теми судовладельцами, которые часто посещали Владивосток и крупные прибрежные поселки, где имелись полицейские власти. Китайский каботаж (равно как и прочий иностранный) был запрещен на российском Дальнем Востоке в 1910 г., однако окончательно исчез только в советский период.

Правовое положение и проблема подсудности

В соответствии с ст.7 Айгунского договора (1858 г.), а также ст.1, 8 и 10 Пекинского договора (1860 г.), русское правительство обязалось покровительствовать китайским подданным, оседло проживающим на вновь приобретенных территориях и согласилось с правом этих лиц на подсудность китайским властям.[83] В период подписания указанных договоров никаких данных о реальном количестве манз и их занятиях не было. Отказ от юрисдикции над подданными соседней державы, по условиям договоров 1858 и 1860 гг., носил взаимный характер и преследовал цель защиты росс.подданных (купцы, духовенство, дипломаты), проживавших в Китае. По мере освоения Уссурийского края русская администрация столкнулась с необходимостью обуздания китайской преступности (хунхузничества) и защиты природных ресурсов от хищнической эксплуатации манзами. Решение этих задач в условиях неподсудности китайцев русским властям оказалось невозможным. Попытки применения к китайцам административных мер вызывали протест правительства Цинской империи, которое считало возможным применение договорных статей не только к оседлым манзам, но и к маньчжурским отходникам, проникавшим в Уссурийский край после 1860 г. Проблема подсудности уссурийских китайцев была разрешена 8 (21) июня 1882 г., когда Высочайшим повелением вся юрисдикция над китайцами, проживающими в крае, была сосредоточена в ведение учрежденного этим актом Окружного суда в г. Владивостоке.

«Правила для поселения русских и иностранцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири», Высочайше утвержденные 26 марта (8 апреля) 1861 г., предоставляли всем желающим, независимо от подданства, право на получение в Уссурийском крае земельного надела площадью до 100 десятин. В течение 20 лет поселенец мог пользоваться этой землей безвозмездно и лишь по истечении данного срока мог быть обложен «оброчной платой».

С 1869 г. манз обязали иметь «билеты» (паспорта), выданные русской администрацией, однако «трудность уследить за всеми ими делала паспортную систему бесполезной».[84] Фактически, «билеты» выдавались во Владивостоке любому китайцу при уплате сбора в 1 руб., никаких проверок благонадежности не практиковалось[85] 1 (13) мая 1885 г. были введены особые паспортные правила для китайских подданных в Приморской области. Доступ китайцев на росс.территорию разрешался только через определенные пункты и только при наличии китайского паспорта. С каждого приезжающего взимался сбор 1 р.20 коп.(+ 30 коп.местного сбора). В случае нарушения правил взимался штраф 5 руб. В 1899 г. размер паспортного сбора был повышен до 5 руб., в 1914 г. — до 10 руб.

22 ноября (3 декабря) 1886 г. — Высочайше утверждено предложение Комитета министров о воспрещении китайцам и корейцам «селиться на пограничных с Китаем и Кореей местностях».

17 (30) мая 1888 г. — Высочайше утверждено мнение Государственного Совета, предоставлявшее Приамурскому ген.-губернатору право в течение 10 лет:

  • Устанавливать размер оброчной подати с китайцев и корейцев за пользованием казенными землями.
  • Облагать особым сбором тех китайцев и корейцев, которые не владеют недвижимостью и не производят торговых оборотов.
  • Принимать китайцев и корейцев в русское подданство.

Данному постановлению был придан характер закона (ст.344 Учр. Сиб.), начиная с 1901 г. его действие неоднократно пролонгировалось.

18 июня (1 июля) 1892 г. было Высочайше утверждено мнение Госсовета о воспрещении иностранцам приобретать землю в Амурской и Приморской областях.

В 1906 г. администрация Приморской области запретила аренду китайцами и корейцами казенных земель. 21 июня (3 июля) 1910 г. был принят «Закон об установлении в пределах Приамурского генерал-губернаторства и Забайкальской области Иркутского генерал-губернаторства некоторых ограничений для лиц, состоящих в иностранном подданстве». Данный акт запрещал китайцам работу на казенных стройках и получение казенных подрядов.[74]

Отношения манз с русской администрацией и русским населением края

В первые годы после присоединения края отношение русской администрации к манзам было весьма благожелательным. В 1862 г. ген.-губ. Вост. Сибири М. С. Корсаков вел переписку с русской миссией в Пекине по вопросу о «доставлении сосланным в Южно-Уссур.край китайским подданным без жен и без прав жениться, средств к жизни семейной, ради упрочения и усиления этого трудолюбивого и развитого класса населения». К началу 1870-х гг. взгляды властей изменились на прямо противоположные, сформировав отношение к манзам, как к «массе бездомного китайского люда», живущего случайными заработками, таежными и морскими промыслами, хищнической золотодобычей или мелочной торговлей, в которой китайцы опять-таки проявляют «склонность к мелкому плутовству и недобросовестности».[86] Формированию негативного образа манз в глазах русской администрации способствовали закрытость китайского сообщества, отсутствие эффективных средств контроля за перемещением манз и их хозяйственной деятельностью. В свою очередь манзы, ощущая слабость русского влияния в крае, продолжали считать себя подданными Цинской империи и игнорировали суверенитет России там, где это было возможно. За исключением немногочисленной прослойки богатого городского купечества, уссурийские китайцы почти не вступали в контакт с русскими властями, не пользовались услугами русской почты и банков, не обращались за помощью к полиции. После 1868 г. манзы старались избегать враждебных действий в отношении русских. В сельской местности отношения между китайскими и русскими крестьянами были достаточно мирными, даже несмотря на то, что от манз зачастую требовали освобождать возделанные угодья для прибывающих переселенцев. В городах края китайцы, наряду с представителями др.азиатских народов, являлись объектом хулиганских действий со стороны низших слоев русского населения.[87] Ни русские, ни манзы не проявляли стремления к взаимной интеграции. На почве отчужденности китайцев в русской среде господствовало убеждение в том, что «все манзовское население — поголовно хунхузы, никогда не задумывающиеся над грабежом и убийством».[88] Несмотря на это все русское население края пользовалось услугами манз в сфере мелкой розничной торговли и бытового обслуживания. В целом китайские торговцы пользовались дурной репутацией, однако имеются и другие мнения. Так, корреспондент газеты «Владивосток» в 1888 г. сообщал из с. Новокиевского: «Кроме двух русских купцов у нас имеется и двое китайских. Общий отзыв тот, что гораздо лучше иметь дело с китайцем, чем с русским; первый, по крайней мере, если и продаст такую же дрянь, какая имеется и у русского, то, во всяком случае, относится к своему делу в высшей степени честно».[89] Азиаты (не только китайцы) нередко сталкивались с обманом со стороны русских клиентов при расчете за покупки, услуги и даже казенные подряды.[90] На местном арго китайцы именовались фазанáми или фырганами.[91]

Известные конфликты

«Манзовская война». С появлением в долине Сучана первых русских поселенцев (1866 г.) и учреждением Сибирского удельного имения, власти Приморской обл.решили ограничить промыслы манз — в первую очередь, старательство. Начиная с декабря 1867 г. манзы стали проявлять признаки агрессии.[92] В течение 1867 г. экипаж паровой шхуны «Алеут» дважды разгонял на о. Аскольд скопища манз-золотодобытчиков. Во время очередного посещения острова в апреле 1868 г., там вновь были обнаружены кит.старатели. 19 апреля (2 мая) 1868 г. на острове произошла первая стычка, в ходе которой было убито 3 и ранено 10 моряков «Алеута». В ночь с 25 на 26 апреля (8-9 мая) в результате нападения манз был уничтожен военный пост в заливе Стрелок (2 чел.убито). В ночь с 28 на 29 апр.(11-12 мая) 1868 г. ок.1000 манз переправились с о. Аскольд на материковый берег и сожгли русскую деревню Шкотову, вырезав 2 крестьян.семьи.[93] Двигаясь в западном направлении, мятежники 15(28) мая сожгли д. Никольскую. Преследуемые войсками Приморской области (1 и 3-й Вост.-Сиб.линейные батальоны с подкреплениями из Хабаровки), китайцы 29 мая (11 июня) были настигнуты у «станка Дубининского». В ходе 6-часовой перестрелки 1 казак был убит, 2 ранено; манзы потеряли ок.50 чел.убитыми, ещё ок.300 бежало в направлении маньчжурской границы.[94] Ликвидация разрозненных групп вооруженных манз продолжалась до середины июля 1868 г.[95] Спустя 22 года в одной из публикаций газеты "Владивосток" события 1868 г. были охарактеризованы, как "враждебно-племенная резня русскими манзов и обратно". Там же отмечалось, что Манзовская война "уже отошла к истории и совершенно забылась".[96]

События 1875 г. В ноябре 1875 г. в долине р. Цемухэ возник бытовой конфликт между местными манзами, собравшимися на праздник к своей кумирне, и старостой русской деревни Шкотовой. Последний вымогал у китайцев «подарки», за что в итоге был избит. На следующий день староста послал во Владивосток сообщение о том, что на Цемухэ собралось до 1000 манз, которые вооружаются и угрожают русским резней. Владивостокское начальство выслало в Шкотову отряд, начальник которого 5 (18) декабря 1875 г., под влиянием слухов, доносил о 5-тысячном манзовском «войске», предводители которого вербуют среди сучанских манз мятежников и запасают провиант для похода на Владивосток. Для проверки сведений был послан чиновник, который с 6 по 11 декабря 1875 г. объехал манзовские селения в окрестностях Шкотовой и убедился в беспочвенности страхов.[97] По другой версии, в декабре 1875 г. в долине Цемухэ действительно наблюдалось скопление большого числа китайских отходников, не имеющих определенного занятия. Вместе с местными манзами они якобы активно вооружались, для чего устроили даже небольшую литейную мастерскую. Для выяснения обстановки на Цемухэ была направлена часть постовой команды из Посьета, 5 декабря прибывшая в д. Шкотову. Узнав о выступлении отряда, цемухинское ополчение разбежалось. Вызвав к себе манзовских старшин Цемухэ и Сучана, командир русского отряда получил заверения, что формируемая китайская милиция призвана защищать манзовское население от хунхузов. 5-11 декабря отряд обошел все манзовские селения, не обнаружив признаков мятежа.[98]

События 1882 г. 18 (31) марта 1882 г. «старшина Лин-гуй» собрал более 300 сучанских манз на сходку и объявил, что китайской правительство назначило его нач-ком всех китайцев, живущих от д. Шкотовой до зал. Ольги. Лин-гуй предъявил соотв.документы и «белый хрустальный шарик» — отличит.знак цинского чиновника. В скором времени на Сучане было сформировано манзовское ополчение численностью до 240 ружей, опираясь на которое Лин-гуй творил суд и взимал подати. Манзы отказались подчиняться поручику Л.А.Кропоткину, требовавшему от них освободить земельные наделы, отведенные в 1878 г.крестьянам д. Шкотовой. Получив донесение начальника Сучанского участка, воен.губ-р Приморской области И. Г. Баранов приказал направить в долину Сучана экспедицию: полусотня под командованием подполковника Винникова выступила из Никольского, а рота полковника Рябикова морским путем прибыла в устье реки и направилась навстречу первому отряду. Для контроля за действиями военных с Винниковым следовал начальник Суйфунского округа П. А. Занадворов. Поход проходил в сложных условиях весенней распутицы. Лин-гуя задержать не удалось, манзовское ополчение было разоружено, самовольно занятые китайцами земельные угодья были переданы поселенцам.[99]

«Калиновская резня» 1885 г. В 1885 г. 6 крестьянских семей, прибывших в Приморье в рамках государственной переселенческой программы, поселились в 15 км от д. Владимировки, на берегу р. Сучан, образовав дер. Калиновка. В ночь на 20 июня (3 июля) 1885 г. на деревню напали неизвестные китайцы, убившие 7 и ранившие 14 крестьян (двоих смертельно). Погибло 4 детей. Встретив отпор, нападавшие бежали в направлении манзовского селения, находившегося по соседству с Калиновкой. При обыске последнего, в фанзах было обнаружено оружие и задержано 12 подозрительных китайцев. Приамурский ген.-губ. А. Н. Корф принял решение выселить манз из Сучанской долины — для этой цели на Сучан был послан чиновник особ.поручений, статский советник Аносов. Военная команда в д. Шкотовой была усилена 50 рядовыми и 5 унтер-офицерами 1-й Вост.-Сиб.стрелковой бригады. Полусотня 5-й сотни 1-го конного полка Забайкальского казачьего войска образовала несколько наблюдательных постов между д. Шкотовой и устьем Сучана. Меры усиления были сняты лишь в 1888 г.[100] При выдворении сучанских манз приставом Марковым были по ошибке выселены несколько семейств «окитаившихся тазов».[101] Часть китайцев, выселенных с Сучана, образовала в окрестностях залива Ольги селения Пусун, Тауха, Сеуха и Шедуха. Спустя годы после выдворения их население демонстрировало враждебность в отношении русских [23]

«Судзухинский поход» лесной стражи в марте 1896 г. В середине марта 1896 г. отряд лесной стражи Сучанского лесничества в составе 11 чел. под начальством Н. А. Пальчевского выступил на р. Судзухэ «с целью лесоустройства и приведения в порядок государственных имуществ». С каждой китайской фанзы стражники требовали по 5 руб.за печь, по 2 руб.40 коп. за десятину распаханной земли, по 40 коп. за каждую голову рогатого скота и по 50 коп. за лошадь. Фанзы, жители которых не могли немедленно внести требуемую сумму, сжигались со всем имуществом и припасами. Таким образом за 4 дня было уничтожено 12 фанз. На просьбы китайцев об отсрочке для сбора требуемых денег, Пальчевский отвечал, что действует…по приказу царя! Манзы подали жалобу приставу Сучанского полицейского участка. Инцидент стал предметом оживленной дискуссии на страницах приморской прессы (газета «Дальний Восток» оправдывала лесничих, «Владивосток» сочувствовал манзам). В итоге Н. А. Пальчевский был переведен с Сучана на должность островного лесничего.[102]

Стихийное самоуправление и элементы военной организации манз

В 1867 г. Н. М. Пржевальский отмечал, что «все оседлые манзы имеют свое собственное, организованное управление».[103] Выборный «старшина» имелся в каждой деревне, под его «юрисдикцией» находились отдельные фанзы в окрестностях селения. Старшина выбирался на общей сходке жителей на определенный срок и мог быть смещен в случае проступка. Деревенский старшина имел право разбирать мелкие споры односельчан. Для суда по тяжким преступлениям выбирался главный старшина — тайе (кит.太爷,пиньинь Tài ye, паллад. Тайе). Его власть распространялась на целые районы края. Тайе имел 4 помощников и налагал взыскания вплоть до смертной казни. Кроме того, тайе ведал делами связи между различными селениями своей округи и даже организовывал подобие почты. Полномочия тайе не ограничивались внутриманзовскими отношениями. В истории Приморья известны многочисленные случаи, когда от позиции тайе зависело выполнение тех или иных планов русской администрации. Впервые с этим столкнулся ещё в 1861 г. Е. С. Бурачек, когда обнаружил, что цемухинские манзы отказываются продавать команде поста Владивосток мясо из-за запрета местного главного старшины.[104] Ограничение манзовского самоуправления входило в число первоочередных задач русских властей Уссурийского края в 1860-х гг. Недостаток административных средств вынуждал действовать постепенно. Поначалу институт старшин сохранялся, однако избранное лицо подлежало утверждению военным губ-ром Приморской области (позже — Владивостокским военным губ-ром). У старшин было отобрано право наказания виновных в тяжких преступлениях. После разделения Уссурийского края на округа и, далее, на уезды и проч., выборное самоуправление сохранилось в наиболее отдаленных местах проживания манз, где окончательно исчезло уже в ХХ в.[105]

Ещё одной формой стихийной организации манз были разного рода побратимские союзы и нелегальные общества. В 1907 г. чиновник особ.поручений при Приамурском ген.-губернаторе А. М. Казаринов, посланный на р. Иман для расследования притеснений аборигенных народов китайцами, случайно раскрыл существование китайского общества «Гунъихуй» (кит. 公益会, пиньинь Gōngyì huì, рус."Общество взаимопомощи" или «Общество взаимной выгоды»). Оказалось, что общество, контролировавшее скупку и вывоз в Китай пушнины, женьшеня и др.промысловой продукции, охватывало всю территорию края и действовало, по меньшей мере, с 1881 г.[106] Другие кит.общества действовали с ведома русских властей — к таковым относилось Главное владивостокское китайское торговое общество (кит. 海参威华商总会,пиньинь Hǎishēn wēi huáshāng zǒng huì , паллад. Хайшэньвэй хуашан цзунхуй), имевшее филиалы в Никольске-Уссурийском, Спасске, Камень-Рыболове, Имане и Хабаровске. Независимо от статуса, все подобные объединения преследовали цель сохранения обособленности манзовского населения, обеспечения его экономических интересов и поддержания связей с Китаем (в том числеи политических). В. К. Арсеньев утверждал, что китайские торговые общества и общества взаимопомощи существуют «во всех более или менее крупных населенных центрах, где только есть лавки китайцев». Он же писал, что «все китайские торговые общества в Уссурийском крае находятся в полнейшей зависимости от шанхайского Объединенного общества коммерсантов» (кит.连合会, пиньинь. Lián hé huì, паллад. Лянь хэ хуй).[107]

В 1891 г. Приамурский ген.-губ. А. Н. Корф сделал попытку подчинить китайские объединения русскому контролю путем создания т. н. Китайских общественных управлений в Хабаровке, Владивостоке и Никольске-Уссурийском. В обязанности управлений входило ознакомление манз с росс.законами, оказание помощи в контроле над деятельностью китайцев, выявление и наказание преступников. Вскоре выяснилось, что обществ.управления не только не помогают бороться с криминалом, но и занимаются укрывательством преступников. В 1897 г. кит.общественные управления были ликвидированы.[108]

В отдаленных уголках Уссурийского края манзовское самоуправление содержало элементы военной организации в виде добровольческих формирований, вооружавшихся и содержавшихся на средства манзовских общин. Основными целями существования подобных отрядов были обеспечение власти старшин и защита кит.населения от хунхузов. В плотно населенных китайцами районах вооруженные формирования могли насчитывать в своих рядах до нескольких сотен человек.

Манзы и хунхузничество

Манзовское население находилось в сложных отношениях с хунхузами, шайки которых частично формировались на территории края, частично — приходили с территории Маньчжурии. Манзы были главным объектом нападений хунхузов, так как последних привлекали прежде всего продукты чисто китайских промыслов — старательства, сбора и культивирования женьшеня, выделки опиума. Оседлые манзы-земледельцы вынуждены были существовать у хунхузов «на постоянном подневольном откупу», снабжая бандитов продовольствием и экипировкой. От хунхузов страдало также и корейское население края. На русских хунхузы нападали реже, преимущественно в виде мести за преследование или донос властям.[109] В крупных населенных пунктах хунхузы часто грабили китайские торговые заведения, стараясь захватывать хозяев в заложники для получения выкупа. Таким образом нарушались общественный порядок и работа торговли. В городах содержатели китайских ночлежек, опиекурилен и игорных домов в зимние месяцы были вынуждены предоставлять кров хунхузам, покинувшим таежные убежища.

Помощь манз хунхузам не всегда носила принудительный характер — зачастую те и другие были связаны узами побратимства (кады). Кроме того, часть манз, не имевших успеха в делах, пополняла хунхузские шайки — особенно это было характерно для таежных промысловиков, сильно зависевших от сезонных условий охоты и имевших оружие.[110]

Дальнейшая судьба

Первоначально после присоединения края к России процесс его сельскохозяйственного освоения китайцами активизировался. Этому способствовало, с одной стороны, увеличение числа потребителей аграрной продукции за счет расквартированных в крае русских войск, а с другой — отсутствие русского крестьянского населения. Уже в 1873 г. М. И. Венюков писал, что русские «без сомнения, исчезнут скоро из края, если дальнейший прилив их из Маньчжурии будет прекращен».[22] К 1884 г. в Южно-Усс.крае оседло проживало до 13 тыс. китайцев[111], однако в это же время китайская колонизация Приморья начинает ослабевать. Основными причинами этого стали негативная репутация манз в глазах новых хозяев края, переселенческая политика русского правительства и ответные меры цинских властей по привлечению китайских крестьян на жительство в Маньчжурию. Примерно с 1885 г. численность оседлого манзовского населения Приморья начала сокращаться, а в конце XIX в. «основу китайской диаспоры в Уссурийском крае составляли уже не автономно проживающие земледельцы и промысловики, а расселившиеся в русских деревнях ремесленники, наемные рабочие и торговцы».[112] Согласно данных Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., на всю Приморскую область насчитывалось 31157 китайцев.[113] В 1909—1910 гг. Амурская экспедиция Н. Л. Гондатти выявила в Приморской области «около 10 китайских деревень в Ольгинском участке и отдельные фанзы по всей области».[114] В же время В. К. Арсеньев высказывал сомнения в достоверности данных статистики, утверждая, что «с 1905 по 1910 гг.в городах, урочищах, селах и деревнях Уссурийского края китайских купцов и рабочих…было около 130000 чел.; хлебопашцев и огородников по всей стране — 200000 и манз-охотников, постоянно живущих в горах, около 15000 человек».[115]

По данным последней царской переписи населения Дальнего Востока, проводившейся в июне 1915 г., на территории Приморского переселенческого района (Уссурийский край, Сахалин, устье Амура и Бирский район Амурской области) постоянно проживало 8198 китайцев, занимавших в основном Посьетский район и южную часть Ольгинского уезда в Уссурийском крае. Китайцы сильно уступали в числе корейцам, которых насчитывалось 43886 чел. В целом по Приморской области представители азиатских народов составляли 15,5 % населения, при этом в российском подданстве состояло всего 1,2 % «желтых».[116] В советский период китайское население Дальнего Востока ещё более сократилось: в 1989 г. здесь насчитывалось всего 1742 постоянно проживающих китайца.[117]

До 1972 г. на карте Приморья сохранялось множество топонимов, связанных с манзами, в том числе:

  • Река Манзовка в Октябрьском р-не (совр. Пересыхающая)
  • Гора и река с одинаковым названием Манза в Пожарском р-не (соотв., Береговая и Путаная)
  • Поселок Манзовка (Сибирцево) и озеро Манзовское (Долгое) в Чугуевском р-не[118]

Известные манзы

Ли Гуй (кит. 李贵, пиньинь Li Guì, ок.1820-?) — «старшина» манзовского населения долины р. Сучан в 1860-1880-х гг. Поселился на Сучане ок.1850 г. Был женат на удэгейке, владел богатым хозяйством. В январе 1868 г. поставлен во главе манзовского населения долины Сучана по распоряжению нач.Суйфунского округа подполковника Я.В.Дьяченко. По окончании Манзовской войны утвержден администрацией Приморской области, получил "жалованный кафтан" от ген.-губ.Восточной Сибири Н.П.Синельникова. В мае 1880 г. арестован после конфликта со штабс-капитаном Наперстковым, посланным на Сучан для смены ниж.чинов местной военной команды. Обратился с прошением на Высочайшее имя, которое успеха не имело. Признан российским подданным с санкции ген.-губ.Вост.Сибири Д.Г.Анучина, подвергнут высылке в северные районы Приморской области. Не дожидаясь этого, бежал из-под стражи в Маньчжурию.[119]

Цзоу Пэйчжэнь (кит. 邹培贞, пиньинь Zōu Péizhēn, ?-после 1896). Имя произносилось русскими, как Сопутин, Супитин, но чаще Супутин. В 1859 г. на месте Уссурийска «стояло несколько китайских фанз, принадлежавших богатому китайцу Супутину, именем которого и ныне зовется там речка Супутинка. Нельзя не вспомнить этого старика, сделавшего для русских много хорошего. Так, например, он впоследствии не только давал у себя безвозмездный приют всем проезжающим, но и кормил бесплатно целые роты и снабжал ещё провиантом на дорогу. При бывшем вскоре нападении хунхузов Супутин был ими окончательно разорен».[120] Во время Манзовской войны старший сын Супутина был переводчиком и проводником при отряде подполковника Маркова, участвовал в бою 29 мая (11 июня) 1868 г., «отлично стрелял и с наслаждением бежал в атаку».[121] Вскоре после Манзовской войны Супутин женился на русской женщине и принял православие под именем Михаила Супутина. Он долгое время проживал в Никольске-Уссурийском и имел награды от русского правительства. Дочери Супутина вышли замуж за русских чиновников. Один из его сыновей служил на Уссурийской ж/дороге, однако, по неизвестной причине, покончил с собой.[122] Цзоу Пэйчжэнь — единственный манза, чье имя до 1972 г. сохранялось на карте Приморья в названиях р. Супутинки (Комаровка), д. Супутинки (Баневурово) и Супутинского заповедника (ныне Уссурийский заповедник).

«Седанка» (1860-е гг.). Полулегендарный седой старик-манза, живший на берегу Амурского залива в первые годы существования Владивостока. Купец Я. Л. Семенов, подружившись с китайцем, прозвал его Седанкой. "В былое время говорили не пойдем или поедем «на Седанку», а поедем «к Седанке».[123] Прозвище сохранилось в обиходном названии современного пригородного микрорайона Седанка.

Цзи Фэнтай (кит.纪凤台, пиньинь Jì Fèngtái, ? — 1910 г.) — известный купец, в годы Русско-японской войны — один из главных снабженцев российской армии. Проживал в Хабаровке, однако имел обширные интересы в Уссурийском крае и пользовался среди манз большим авторитетом.[124]

См. также

Примечания

  1. Пржевальский Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области // Известия ИРГО, СПб, 1869, т. V, № 5, отд. 2, стр. 186
  2. Известия ИРГО, 1870, т. VI, отд.2, с.19-20
  3. Арсеньев, В. К. Китайцы в Уссурийском крае, М:Крафт, 2004, с.67
  4. 1 2 Сорокина,Т. Н. Китайская иммиграция на Дальний Восток России в кон. XIX-нач. XX вв. // Исторический ежегодник Омского госуниверситета, 1999, с.13-23
  5. Соловьев, Ф. В. Словарь китайских топонимов на территории советского Дальнего Востока. Владивосток: 1975, с.67
  6. Сорокина, Т. Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (кон. XIX-нач. XX вв.), Омск: Омск.госуниверситет, 1999,с.28
  7. Пржевальский Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области…, с. 186
  8. Венюков, М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб:1873, с.86
  9. Сорокина, Т. Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных…,с.28; Antony, Robert J. Like froth floating on the sea. The World of Pirates and Seafarers in Late Imperial South China. Institute of East Asian Studies, Univ.of California, Berkeley, 2003, p.100; Арсеньев,В. К., указ.соч., с.67-68
  10. Морской сборник, 1862, № 5, Корреспонденция из Владивостока
  11. Тихменев, Н. М. Манзовская война // Военный сборник, 1908, № 7, с.43
  12. Шрейдер, Д. И. Наш Дальний Восток (Три года в Уссурийском крае). СПб: Тип А. Ф. Девриена,1897,с.105
  13. Бурачек,Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865 г., № 8, с.237
  14. Бурачек, Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865 г., № 9, с.115
  15. Путешествие по Манчжурии миссионера де-ла-Брюньера // Современник, т. XVIII, отд. V, 1849,c.182
  16. Надаров, И. Материалы к изучению Уссурийского края. Владивосток: 1886, с. 3-5
  17. Дацышен, В. Г. Формирование китайской общины в Российской империи (вторая половина XIX в.) // Диаспоры, 2001 г., № 2-3, с.40. В 1869 г. Южно-Уссурийский край был разделен в административном отношении на 4 округа: Суйфунский, Сучанский, Аввакумовский и Ханкайский. Позднее Сучанский округ был присоединен к Суйфунском
  18. Крестовский, В. Посьет, Суйфун и Ольга. Очерки Южно-Уссурийского края // Русский вестник, 1883, № 1, с.137
  19. Пржевальский, Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области…, с.188-189. Цыму-хэ (Цемухэ) — р. Шкотовка в Шкотовском р-не Приморского края , Шито-хэ (Шитухе) — р. Петровка в Шкотовском р-не, Сучан — р. Партизанская в Партизанском р-не, Та-суду-хэ (Судзухэ) — р. Киевка в Лазовском районе, Та-уху (Таухе) — р. Черная в Лазовском районе, Пхусун — р. Маргаритовка в Ольгинском р-не, Тазешу (Тадуши) — р. Зеркальная в Кавалеровском районе, Лифудин (Фудзин) — приток р. Улахэ, дающей начало р. Уссури (Соловьев, Ф. В. Словарь китайских топонимов на территории советского Дальнего Востока…)
  20. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае.1867-1869 гг. СПб:1870,с.86; Венюков, М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии…, с.87
  21. Тихменев, Н. М. Манзовская война // Военный сборник, 1908, № 2, с.25
  22. 1 2 Венюков, М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии…, с.86
  23. 1 2 3 Владивосток, № 6, 1889, с.4-5
  24. РГИА ДВ, ф. 1, оп.2, д.938 (1886—1888), л.11-17,31-32
  25. Надаров, И. П. Северно-Уссурийский край. Записки ИРГО,т. 17, № 1. СПб:, 1887, с.58
  26. Матвеев, Н. П. Краткий исторический очерк г. Владивостока. Вл-к: Уссури, 1990, с.15,54
  27. Матвеев, Н. П. Краткий ист.очерк г. Владивостока…,с.104
  28. Владивосток, № 22, 1896, с.6
  29. «Голос»,1877,№ 290,с.4
  30. Владивосток, 1896, № 22,с.7; № 38-39,с.9; № 53,с.4
  31. Владивосток, 1896,№ 44,с.12-13
  32. Владивосток, 1897, № 2, с.7
  33. Владивосток, 1896,№ 19,с.6; 1897,№ 45,с.3
  34. Владивосток,1897,№ 7,с.8;№ 46,с.8
  35. Сорокина, Т. Н. Китайские кварталы дальневосточных городов (кон. XIX-нач. XX вв.)// «Диаспоры», 2001, № 2-3,с.54-73
  36. Пржевальский Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области…, стр. 189—190; Надаров, И. П.,указ.соч., с.59-65; тж. Бурачек, Е. С., указ.соч.; Арсеньев, В. К.,указ.соч.,с.95-100
  37. Пржевальский Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области…, стр. 189—190; Надаров, И. П., указ.соч.,с.59-65
  38. Пржевальский Н. М. Инородческое население в южной части Приморской области…, стр. 187
  39. Надаров, И. П. Северно-Уссурийский край…,c.65
  40. Крестовский, В. В. О положении и нуждах Южно-Уссурийского края. СПб:1881,с.18; Тихменев, Н. М. Манзовская война // Военный сборник, 1908, № 2, с.33
  41. Бурачек,Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865, № 8,с.249
  42. Арсеньев, В. К., указ.соч., с.66
  43. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.79
  44. Надаров, И. П., указ.соч.,с.58-59
  45. Бурачек,Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865, № 11, с.95-96
  46. 1 2 3 4 http://mion.isu.ru/filearchive/mion_publcations/power/2.html
  47. Надаров, И. П., указ.соч.,с.110-111
  48. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.81
  49. Бурачек, Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865, № 11, с.96
  50. 1 2 Владивосток, 1884, № 46,с.5-6
  51. Арсеньев, В. К., указ.соч., с.142-143
  52. Арсеньев,В. К., указ.соч.,с.138-142
  53. Сорокина, Т. Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных…,с.88
  54. Владивосток, № 2, 1897, с.8
  55. Владивосток,1896,№ 5,с.5; № 49, с.8
  56. Бурачек, Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865, № 9,с.110
  57. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.88-90
  58. Путешествие по Манчжурии миссионера де-ла-Брюньера // «Современник», т. XVIII, отд. V, 1849,c.183
  59. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.80-81
  60. Надаров,И. П. Поездка по долине Хунчунки…в 1887 г.// Военный сборник, 1890 г., № 8, с.364-365
  61. Владивосток, № 34, 1896, с.7-8
  62. Владивосток, 1896, № 41, с.18
  63. Граве,В. В. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье. Труды…Амурской экспедиции. Вып. XI,СПб:1912,с.121
  64. Граве,В. В., указ.соч.,с.122
  65. РГИА ДВ, ф.702, оп.1, д.842, л.10,13,15
  66. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.90
  67. РГИА ДВ, ф.1, оп.1, д.144, л.3-7
  68. Крестовский, В. В. Посьет, Суйфун и Ольга… // Русский вестник, 1883, № 1, с.98
  69. Матвеев, Н. П. Золотоискательство и золотопромышленность в Южно-Уссурийском крае // Владивосток, 1897, № 30, с.9
  70. Матвеев, Н. П. Краткий исторический очерк г. Владивостока…, с.50
  71. РГИА ДВ, ф.1, оп.1, д.73, т.1, л.32-34
  72. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссурийском крае…, с.86-88
  73. РГИА ДВ,ф.1, оп.1, д.73, т.1, л.17,25-27
  74. 1 2 АВПРИ, ф.148 (Тихоокеанский стол), оп.487, д.770, л.160
  75. Владивосток, № 11, 1891
  76. Бурачек, Е. С. Воспоминания заамурского моряка // Морской сборник, 1865, № 9, с.112
  77. Владивосток, 1896, № 2, 51
  78. Матвеев, Н. П. Краткий исторический очерк г. Владивостока…, с.231
  79. Владивосток,№ 13, 1889, с.2-3; № 46, 1896, с.8
  80. Ф-ко. К вопросу о местном каботаже. Владивосток, 1890, № 13, с.3-4. Бычья бухта - современный Терней
  81. Граве,В. В., указ.соч.,с.48
  82. Владивосток, № 19, 1889, с.6-7
  83. Крестовский, В. В. Посьет, Суйфун и Ольга, ,с.118-119
  84. Венюков, М. И. Опыт военного обозрения русских границ в Азии…, с.87
  85. Неделя, 1880, № 43
  86. АВПРИ, ф.148, оп.487, д.770, л.160
  87. Владивосток, 1896, № 3-с.16; № 10-с.5; № 19-с.8; № 34-с.8;
  88. Шрейдер Д. И., указ.соч….,с.82
  89. Владивосток, № 12, 1888 г., внутр.известия
  90. Владивосток, № 19, 1896, с.6
  91. Кривоногов, Т. М. Морские были. «Шовиниза» // «Вопросы истории рыбной промышленности Камчатки», вып.11. Петропавловск-Камчатский: 2008, с.74-77
  92. Тихменев, Н. М. Манзовская война…//Воен.сборник, 1908, № 4,с.20-21
  93. Тихменев, Н. М. Манзовская война…//Воен.сборник,1908, № 5,с.52-56
  94. Тихменев,Н. М. Манзовская война…// Воен.сборник,1908, № 6,с.67-68
  95. Тихменев, Н. М. Манзовская война…//Воен.сборник,1908,№ 7,с.43
  96. Несколько слов о народном мореходстве в Уссурийской области (за подписью «Местный житель»).Владивосток, 1890, № 11, с.3
  97. Голос, 1875, № 107,с.3
  98. Надаров, И. П. Хунхузы в Южно-Уссурийском крае // Военный сборник, 1896, № 9, с.193-197. Автор ошибочно относит описываемые события к 1874 г
  99. Киселёв, Д.В. Ю Хай, Ли Гуй и Лин Гуй - деятели манзовского самоуправления в Уссурийском крае во II-й пол.XIX в. // «Общ-во и гос-во в Китае: XLII науч.конференция» (сб.докладов), вып.6, т.2. М: Институт востоковедения РАН, 2012, с.241-251
  100. РГИА ДВ, ф.1,оп.2, д.948,л.2-90; оп.1,д.894,л.34-35
  101. Владивосток,1896,№ 46,с.12
  102. Владивосток, 1896, № 19,с.10-11; № 30,с.6
  103. Пржевальский, Н. М. Путешествие в Уссур.крае…, с.85
  104. Бурачек, Е. С. Воспоминания заамурского моряка…// Морской сборник, 1865, № 8,с.250-253
  105. Подробнее: Нестерова, Е.И. Китайский старшина Лигуй: вопросы истории и историографии.//Дальний Восток России в системе международных отношений в АТР: история, экономика, культура. Владивосток: Дальнаука, 2006, с.143-151; Позняк, Т.З. Современники о китайской самоуправлении на росс.Дальнем Востоке во II-й пол.XIX - нач.ХХ вв.// там же, с.328-335; Киселёв, Д.В. Ю Хай, Ли Гуй и Лин Гуй - деятели манзовского самоуправления в Уссурийском крае во II-й пол.XIX в...,с.241-251
  106. Граве, В. В., указ.соч.,с.105-106; Арсеньев,В. К.,указ.соч.,с.238; Сухачева, Г. А. Обитатели Миллионки и другие…// Россия и АТР, 1993, № 1, с.62-70
  107. Арсеньев, В. К., указ.соч., с.237,239
  108. Сухачева, Г. А., указ.соч.,с.64
  109. РГИА ДВ, ф.702, оп.1, д.842,л.11-12
  110. Арсеньев, В. К. Китайцы в Уссурийском крае…
  111. Сорокина, Т. Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных…,с.54
  112. Дацышен, В. Г. Формирование китайской общины в Российской империи (вторая половина XIX в.) // Диаспоры, 2001 г., № 2-3, с.41
  113. РГИА,ф.394 (Комитет по заселению Дальнего Востока при Совете Министров), оп.1, д.7,л.83
  114. Граве,В. В., указ.соч.,с.6
  115. Арсеньев, В. К., указ.соч., с.88
  116. Населенные и жилые места Приморского района. Крестьяне. Инородцы. Желтые. Перепись населения 1 — 20 июня 1915 г., Издание стат.отдела Приморского переселенческого района, Владивосток,1915,с.14
  117. Захарова, О. Д., Миндогулов, В. В., Рыбаковский, Л. Л. Нелегальная иммиграция в приграничных районах Дальнего Востока // Социологические исследования, 1994, № 12, с.15
  118. Соловьев, Ф. В. Словарь китайских топонимов на территории советского Дальнего Востока…
  119. Киселёв, Д.В. Ю Хай, Ли Гуй и Лин Гуй – деятели манзовского самоуправления в Уссурийском крае во II-й пол.XIX в...,с.241-251; Нестерова Е.И.Китайский старшина Лигуй..., с. 143-151.
  120. Чугунников, И. Н. Из Амурской старины // Владивосток, 1897, № 44, с.6-8
  121. Тихменев, Н. М. Манзовская война // Военный сборник, 1908, № 6, с.69
  122. Владивосток, 1896,с.19, с.8
  123. Матвеев, Н. П. Краткий исторический очерк г. Владивостока…, с.15
  124. Петров А.И.«Русский китаец» Николай Иванович Тифонтай (Цзи Фэнтай) // «Россия и АТР» – Владивосток, 2005, № 2, С.141–151

Литература

Нестерова Е.И. Русская администрация и китайские мигранты на Юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало ХХ вв.). Владивосток, 2004. Сорокина Т.Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец XIX - начало XX вв.). Омск, 1999.


Wikimedia Foundation. 2010.

Игры ⚽ Нужна курсовая?

Полезное


Смотреть что такое "Манзы" в других словарях:

  • МАНЗЫ — (кит.). Переселенцы китайцы в Уссурийском крае, составляющие рабочий класс. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. МАНЗЫ китайские переселенцы в Уссурийском крае. Словарь иностранных слов, вошедших в… …   Словарь иностранных слов русского языка

  • Манзы — маньцзы китайцы, оседлые в пределах Уссурийского края, Приморской области или временно здесь пребывающие из за заработков. Их деревни и отдельные фанзы, в виде хуторов, разбросаны по всему Уссурийскому краю, по побережью Северо Японского моря (от …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • Манзовская война — МАНЗОВСКАЯ ВОЙНА, возстаніе китайцевъ (манзъ) въ Ю. Уссурійск. краѣ въ 1868 г. Со времени присоед нія къ рус. владѣніямъ по Пекинск. договору 1860 г. Уссур. края до 1866 г. рус. владыч во въ немъ было лишь номинальнымъ. Поселенное въ 1860 г. по… …   Военная энциклопедия

  • Забайкальская область — I в Вост. Сибири, к Ю.В. от Байкала между этим озером и китайскою границею, граничит с З. и С. с Иркутскою губ., от которой отделяется почти на всем протяжении оз. Байкалом и Якутской обл., на В. с Амурской областью; часть восточной и южная… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • Сибирцево — Посёлок городского типа Сибирцево …   Википедия

  • Китайцы в России — Необходимо перенести в эту статью содержимое статьи Манзы и поставить оттуда перенаправление. Вы можете помочь проекту, объединив статьи (cм. инструкцию по объединению). В случае необходимости обсуждения целесообразности объединения, замените… …   Википедия

  • Забайкальская область — Забайкальский край Область Российской империи …   Википедия

  • Забайкальская область (Российская империя) — Забайкальская область Область Российской империи Герб Центр …   Википедия

  • Аскольд остров — остров в Северно Японском море к В. от Уссурийского залива, у берегов Амурского края, довольно большой, скалистый, покрытый лиственным лесом. На нем, как и в Южно Уссурийском крае, находится золото, которое самовольно разрабатывается китайскими… …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

  • Мансы — или манзы так назыв. себя вогулы в сев. части Тобольской и Пермской губ …   Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона


Поделиться ссылкой на выделенное

Прямая ссылка:
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»