Российский ежегодник теории права (СПбГУ)

Российский ежегодник теории права (СПбГУ)

Разуваев Н.В., Харитонов Л.А., Черноков А.Э. Российский ежегодник теории права. № 1. 2008 / Под ред. А.В. Полякова. СПб., 2009. – 872 с. Рецензия.

Представляется, что максимальную сложность для юридической науки сегодня составляет, как ни парадоксально это прозвучит, именно познание права. В самом деле, юристов испокон веков не слишком тревожили эпистемологические и методологические основания собственной деятельности, разработку которых знатоки права предпочитали отдавать на откуп философам. Если говорить о причинах подобной ситуации, то таковых можно назвать несколько, а именно сугубо прикладная ориентация правового знания, во-первых, преимущественная направленность на толкование буквы закона, во-вторых, и (at last, but not least) длительная тесная связь юриспруденции с теологией, проявлявшаяся во многих правовых системах мира. Даже римские юристы, как известно, придерживавшиеся светского правопонимания, не были чужды подобным представлениям . Ситуация не изменилась и в последующем, вплоть до настоящего времени. Для подтверждения сказанного достаточно отметить одно обстоятельство: а именно отсутствие четкой границы между правовой онтологией и гносеологией права . В определенном смысле данные аспекты предмета теории права, безусловно, взаимосвязаны . Вместе с тем кажется очевидным, что правопонимание как таковое раскрывает бытие права и разработка его относится к другой области философско-правового знания. Для того, чтобы более корректно и четко обозначить предметные рамки юридической эпистемологии следует, на наш взгляд, сопоставить их с предметными рамками эпистемологии общефилософской. Согласно широко распространенному представлению (мы оставляем пока в стороне то немаловажное обстоятельство, что само это представление было выработано в рамках так называемого «диалектического материализма», а потому не может, как, впрочем, и любая иная философская дефиниция, претендовать на абсолютную истинность) о том, что гносеология, или теория познания, изучает «проблемы природы познания и его возможностей, отношение знания к реальности, … всеобщие предпосылки познания, … условия его достоверности … всеобщие основания, дающие возможность рассматривать познавательный результат как знание, выражающее реальное, истинное положение вещей» . Если не вдаваться в слишком долгую полемику о справедливости и истинности марксистских представлении о предмете и целях теории познания (а также особенностях познания как такового ), можно в целом согласиться с мыслью о том, что теория познания, если понимать данный термин достаточно широко, включает в себя три самостоятельные, хотя и тесно взаимосвязанные философские дисциплины: гносеологию (эпистемологию), логику и методологию. В рамках последней возможно также выделение в качестве отдельного, особо важного раздела так называемой метаметодологии, рассматривающей в качестве своего предмета методологические основания философской методологии . Есть немало причин полагать, что проблемы юридической методологии а тем более метаметодологии, не получили надлежащего освещения. Быть может, это объясняется длительным безраздельным господством юридического позитивизма в правовой науке. Можно отметить, что большинство, приводимых в литературе в качестве собственно юридических, методов познания права (догматический, формально-логический, лингвистический, исторический и т.п.) являются скорее методами толкования закона, чем познания права. Как справедливо замечает В.С. Нерсесянц, «... позитивистское ограничение учения о праве разработкой догмы права по существу означает подмену собственно научного исследования права его комментированием и описанием, сведение правоведения к законоведению... Но в рамках юридического подхода к праву речь идет не о сведении права к закону и теории права к учению о законе и догме позитивного права, а об использовании всей совокупности гносеологических приемов, средств и возможностей в процессе всестороннего познания права для получения достоверного и истинного знания о праве» . Эта, содержащаяся в позитивизме претензия на обладание истинным и окончательным знанием, заключенным в законе, и стала, на наш взгляд, основной причиной относительно невысокого творческого потенциала не только методологических, но и эпистемологических исследований в российской теории права . Сказанное, с нашей точки зрения, применимо также и к юридической логике, которая по большей части сводится к исследованию так называемой «логики норм» , то есть фактически логико-лингвистическому анализу все той же буквы закона . Разумеется, норма права выступает одной из центральных юридических категорий, однако представляется нецелесообразным подменять логику права одной-единственной проблемой соотношения формально-логической и юридической структур нормы (с ее знаменитой триадой «если — то — иначе»), как это делают некоторые юристы. К тому же вопрос о наличии у юридических норм какой-то особой «деонтической» структуры, якобы, отличающейся от структуры простой импликации (p → q), лежащей в основе подавляющего большинства неюридических суждений, построенных на констатации причинно-следственных связей , является в достаточной мере дискуссионным. Тем более интересно для отечественного читателя познакомиться с постановкой проблем правовой эпистемологии в зарубежной юридической мысли. В «Российском ежегоднике теории права» этому посвящены несколько работ, а именно статьи Ф. Шауэра , Р. Алекси и Д. Раза . За неимением места мы рассмотрим только первые две из указанных работ, тем более, что воззрения Джозефа Раза (давно ставшие классическими) достаточно хорошо известны российским юристам. По существу сопоставление высказываемых авторами суждений свидетельствует, на наш взгляд, о двух обстоятельствах. Во- первых, юридический позитивизм, вооруженный методами философского неопозитивизма (философии логического анализа либо лингвистической философии) по- прежнему занимает очень прочные позиции в западной, в частности англо-американской, философии и теории права. Во- вторых, зарубежная юридическая мысль активно взаимодействует с философией, а также целым рядом гуманитарных наук (семиотикой, теорией коммуникации, лингвистикой и т. п.), заимствуя их наиболее значимые достижения для решения собственных задач, что позволяет ей выйти на новый качественный уровень правового познания. Более того, если только мы не ошибаемся, изучение языковых структур как отражения юридической картины мира становится в последнее время приоритетным как для позитивистских, так и для непозитивистских теорий права. Позитивистский вариант юридической эпистемологии представлен в статье Ф. Шауэра. Несмотря на то, что автор активно полемизирует с рядом ученых, таких, в частности, как Г. Харт, Г. Кельзен и др., его собственная позиция проявляется достаточно недвусмысленно: общая юриспруденция, утверждает он, «воспринимается (особенно после Харта) как фундаментальное философское исследование существенных черт права в любом месте и в любое время, во всех возможных мирах. И это стремление к универсальности привело общую юриспруденцию к тому, что она стала избегать исследования реальных правовых систем …, вместо этого обращая внимание на якобы более высокое, более глубокое, более универсальное и, следовательно, более важное понятие права» . Несмотря на упоминание в данном (явно критическом) контексте имени Харта, указанный пассаж направлен скорее против юснатуралистов, полагающих, что во всех возможных мирах право всегда одно и то же , нежели чем против позитивистов. С мнением автора о принципиальной неоднозначности (и даже противоречивости) понятия права в разных языках и, соответственно, разных языковых картинах мира, можно только согласиться . Однако далее Ф. Шауэр, обращаясь к анализу слов, «обозначающих как вещь, так и понятие», делает следующее утверждение: «...хотя и могут возникнуть некоторые споры относительно того, что представляют собой понятия (если они вообще хоть что- то представляют) едва ли образуется какая- либо философская полемика или сомнение... Понятие золота- это понятие золота и ничего более...» . Применительно к праву это влечет за собой следующий вывод: «Граница … между правом и моралью больше походит на границу между воронами и лошадьми и значительно отличается от границы между культурой и коммуникацией, между характером и индивидуальностью или между любыми другими понятиями, которые оказываются логически первичными по отношению к тому, что они обозначают» . Как видим, данное замечание является прямой полемикой с теми авторами, которые, подобно Лону Фуллеру и Д. Роулзу, пытаются сблизить право и мораль, найдя точки соприкосновения между ними. Соответственно напрашивается вполне логичный вывод автора: «Я считаю позитивизм претензией … на ценность ..., которая может исходить из осознания нехватки внутренней моральности правовой системы. Такая нехватка вызвана … тем, что правовая система является собственно правовой, и в этом смысле я поддерживаю ... позитивистов» . Иной точки зрения придерживается немецкий философ и теоретик права Р. Алекси. Поддерживая теорию коммуникативного действия Ю.Хабермаса , он констатирует «расплывчатость языка права» и утверждает, что «никакая норма сама по себе недостаточна для разрешения казуса, а … в большинстве систем права не исключается возможность формирования права вопреки дословному тексту норм» . Таким образом, по мысли автора, право рождается в процессе социальной коммуникации и ориентировано на те «казусы», которые складываются в практической сфере. Конечно, и здесь также возникают свои вопросы, а именно: если право порождается практическим взаимодействием коммуницирующих субъектов и может создаваться не только благодаря дословному толкованию текста нормы, но и вопреки оному, то где критерии, позволяющие отличить правовое действие от произвола (пускай даже и общественно санкционированного). Не являются ли таким критерием общепринятые ценности, подвергнутые рациональной проверке и критической экспликации? Данный вопрос не получает прямого ответа к Р. Алекси. Вместе с тем определенные попытки разрешить его ученый делает. Вслед за Ю.Хабермасом, Р.Алекси вводит понятие общих практических дискурсов. «Общие практические дискурсы, - пишет он, - это неинституционализированные способы аргументации по поводу того, что необходимо, что запрещено, что разрешено, а также по поводу добра и зла» . Здесь практически содержится коммуникативная трактовка как объективного, так и субъективного права, причем первое представляет собой как знаковую систему, так и определенный код, содержащий информацию по поводу возможного, обязательного и запрещенного поведения в обществе. Субъективное же право есть совокупность конкретных дискурсов, дающих рациональное обоснование системе существующих правил. Концепция Хабермаса — Алекси выступает не только связной эпистемологической моделью права, но и создает предпосылки для разработки методологии и (что особенно важно) метаметодологии права. По словам ученого: «Практический дискурс рационален, если в нем выполняются условия рационального практического аргументирования. Если эти условия выполняются, то результат дискурса верен. Следовательно, теория дискурса — это процессуальная теория практической верности» . И далее: «Условия рациональности процедуры дискурса можно свести в систему правил дискурса. Практический разум можно определить как способность принимать практические решения на основании системы этих правил» . Высказанные соображения позволяют Р. Алекси заложить основы для разработки юридической логики, что он и делает в том разделе своей статьи, который посвящен юридической аргументации . Учитывая сказанное, можно сделать вывод, что современная западная теория и философия права переживает своего рода «лингвистический ренессанс». Как позитивистские, так и непозитивистские концепции в настоящее время ориентируются на язык как эталон познания права. Вместе с тем можно с известной долей уверенности полагать, что если позитивисты ориентируются в своих построениях на язык как систему правил, то представители непозитивстского правопонимания исходят из примата речи как совокупности частных коммуникаций. Думается, такой подход является более продуктивным, поскольку выводит на первый план языковые игры, смысл которых, согласно знаменитому высказыванию Л. Витгенштейна состоит в том, чтобы «дать мухе возможность выбраться из мухоловки». Раздел «Ежегодника», посвященный концепциям правопонимания, предлагает в основном публикации представителей «московской» и «петербургской» школ права, которые, в свою очередь, также могут быть дифференцированы на отдельные направления. К направлениям «петербургской» школы относятся коммуникативная теория права (А.В.Поляков) и антропологическая теория права (И.Л.Честнов). Обе вышеназванные теории являются относительно молодыми (их формирование началось во второй половине 90-х гг. ХХ в. на основе социологического правопонимания), но занимают значимое место в современной юриспруденции. Так, коммуникативная теория права делает акцент на практически не исследованной отечественными юристами правовой коммуникации как особом социальном явлении. Именно поэтому «если мы сможем по-новому взглянуть на социальное, то мы получим возможность и нового видения права и наоборот, если мы будем понимать социальное как некую «социальную физику», существующую по объективным законам, никак не соотносимым с человеческой субъектностью (субъективностью), то мы не сможем понять и право как целостное, интегральное явление». Действительно, новое вхождение российской юриспруденции в лоно общемирового научного процесса предполагает освоение накопленного материала, объем которого огромен. Ведь на протяжении многих десятилетий юридическая (и в целом гуманитарная) мысль Запада была недоступна для изучения, а коммуникация, как социальное явление, опирается на свободный обмен идеями, и их взаимопроникновение. Для поступательности творческого процесса необходимо выйти за рамки давно существующих типов правопонимания (юридический позитивизм, теория естественного права, социологическая юриспруденция) и, не отказываясь от отдельных достижений предшествующих эпох, продолжать научный поиск в рамках новой парадигмы. Коммуникативное взаимодействие, как верно указывает А.В.Поляков, предполагает и дискуссию, и определенные внутренние противоречия, и элементы согласия. Только тогда возможна выработка интегрального типа правопонимания. Другое дело, что интегральная концепция права – явление не сегодняшнего и не завтрашнего дня отечественной (да и мировой) юридической науки. Кроме всего прочего, достаточно сложно представить себе торжество какого-либо одного видения права, и большое количество конференций, посвященных проблемам правопонимания – яркий пример наличия диаметрально противоположных воззрений. Поэтому наиболее продуктивным представляется «плюралистичное» понимание проблемы – необходимость «мирного сосуществования» различных типов современного правопонимания. Разумеется, такое многообразие не может быть безграничным. То или иное направление в теоретической юриспруденции должно иметь достаточно аргументированное обоснование своей значимости, в том числе и в сугубо практическом смысле. Отметим также еще один важный аспект сущности права: оно является категорией духовного порядка, а не материального, то есть право создано человеком первоначально как идеальная конструкция. Поэтому вновь согласимся с А.В.Поляковым в том, что «на вопрос о том, чем определяется ценность самого права, чем задаются правовые стандарты свободы и справедливости, ответ может быть таким: имплицитными (неформальными) условиями самой правовой коммуникации. Среди этих ценностей в первую очередь следует выделить признание человека основным субъектом права (правовой коммуникации). Такое признание возможно только на основе взаимности, поскольку противоположное поведение исключает саму возможность коммуникации. Это означает, что человек является основным субъектом права не сам по себе, а через свое отношение к другому человеку, то есть изначально именно в качестве субъекта правовой коммуникации». Во многом коммуникативная теория антропологична, так как именно человек является центром ее приложения. Этот аспект (антропологичность) в целом свойственен современной «петербургской школе права». Именно возможности и значимости права как социально-антропологического явления посвящена в рецензируемом ежегоднике статья И.Л.Честнова. Утверждение известного ученого о неадекватности классических типов правопонимания современным условиям развития общества мы вполне разделяем. И.Л.Честнов справедливо акцентирует внимание на статичности понимания права как в рамках юридического позитивизма, так и с позиций теории естественного права. Современная постмодернистская парадигма основывается на констатации того факта, что человеческий разум отнюдь не безграничен. Вера же в безграничность разума связана с сохраняющимся «просвещенческим» подходом к восприятию человека и окружающей его действительности. Как верно пишет И.Л.Честнов, все классические школы права «исходят из свойственного философии общества эпохи модерна монистического понимания природы социального. Действительно, все эти концепции обусловлены (даже если их авторы этого не подозревают) соответствующей картиной социального мира. При этом многие из них исходят из примата (онтологического и гносеологического) индивида над обществом, когда последнее представляется не более чем совокупностью людей, проживающих в данное время в данном месте». Эпоха же постмодерна делает акцент на динамической стороне права. Видимо, этим обусловлен интерес ряда ученых-юристов к герменевтике, синергетике и иным неклассическим и постклассическим направлениям науки. И.Л.Честнов также достаточно четко формулирует основные черты права эпохи постмодерна, к числу которых относятся: динамичность, созданность человеком; соединение объективности с активностью субъекта; постоянное становление нового (наличие противоположностей). Именно совокупность этих черт позволяет говорить о новом понимании современного права и его антропологической интерпретации. Антропологическая теория права не только не отвергает, но и активно взаимодействует с другими концепциями современного правопонимания. Например, исследуя проблематику неотчуждаемых, «естественных» прав личности, антропология права обращается к специфике правового статуса человека в рамках национального государства и этноса, учитывая при этом ментальные установки личности, сформировавшиеся в той или иной цивилизации. Значимость мироощущения в объяснении поведения человека уже достаточно давно оказалась в поле изучения западных ученых, в частности, представителей «новой исторической науки» (М.Блок, Л.Февр, Ж. Ле Гофф и др.). Как верно отмечает И.Л.Честнов, «социально-антропологический, диалогический тип правопонимания исходит из многомерности, многогранности права, включающего в качестве важнейшего элемента человека. Именно человек создает право (хотя и не по произволу), изменяет его и воспроизводит своими практическими действиями и ментальными представлениями. Право, или правовая реальность, включает нормы, правосознание и правопорядок, в котором реализуются как нормы, так и правосознание. При этом человек (как абстрактная сущность и одновременно ее конкретное воплощение в эмпирически данном человеке) присутствует и в нормах права, и в правосознании, и в правопорядке». Отсюда И.Л.Честнов выводит и соответствующие признаки права, позволяющие по новому взглянуть на феномен права в целом. Таковыми признаками являются следующие: Ø это право с постоянно меняющимся содержанием; Ø право есть созданная и реализуемая человеческой активностью правовая реальность; Ø соединение объективности с активностью субъекта; Ø это диалогическое право, распадающееся на противоположные моменты. Таким образом, антропологическая теория права самым тесным образом соединяет право с человеком, вне рамок поведения и деятельности которого сферы «юридического» просто не существует. Переходя к характеристике «московской школы права», отметим, что она, прежде всего, представлена таким известным и влиятельным направлением, как либертарно-юридическая теория, основателем которой являлся академик В.С.Нерсесянц. В статье Н.В.Варламовой предпринимается попытка раскрытия сущности таких основополагающих понятий, как свобода, равенство и справедливость в контексте либертарного правопонимания. Так, автор статьи четко разграничивает формальный и фактический аспекты свободы. Она является атрибутом личности, но не общества как такового. Н.В.Варламова однозначно утверждает, что личности присуща не свобода «вообще», а конкретные виды свободы, с чем вполне можно согласиться. Восхождение человеческого общества от традиционализма к современному «атомизированному» социуму предполагает завоевание все новых и новых «свобод», но, одновременно, учтем и то обстоятельство, что «развертывание свободы в мире» свойственно лишь западной цивилизации. Именно в ней свобода есть краеугольный камень социума и пронизывает собой правовую систему. Поэтому не вполне убедительно звучит мысль о том, что с точки зрения либертарной концепции «каждая отдельная «свобода» является лишь проявлением, конкретизацией, развертыванием изначально присущей человеку свободы. Отказ в обеспечении любой из «свобод» есть умаление свободы человека в целом и допустим, только если это необходимо (и соразмерно) для защиты свободы (в разнообразных ее проявлениях) этого человека, других лиц либо публичного порядка (правопорядка), в рамках которого гарантируется индивидуальная свобода». Еще один момент, на который нужно обратить внимание, связан с принципом формального равенства, как основе самой либертарной теории. В чистом виде либертарная теория, как верно утверждает Н.В.Варламова, воспринимает именно формальный аспект равенства, но не фактический. В противном случае речь может идти не о равенстве, а об уравниловке, которая несовместима с правом и свободой. Кроме того, отрицание фактического равенства людей закономерно ведет к отказу от развитой системы социальной защиты человека (этот момент либертарианства мы также должны принимать во внимание, если хотим выявить место этого научного направления в рамках существующих типов правопонимания). Еще одним направлением «московской школы», представленном в «Ежегоднике» является материалистическое (марксистское) правопонимание, разрабатываемое В.М.Сырых. По его мнению, материалистическое правопонимание характеризуется такими чертами, как: Ø экономические отношения сами в себе содержат и свое право, которое, как и отношения в целом, является объективным и независимым от воли людей; Ø объективное право составляет форму экономических отношений, а его сущностными признаками являются такие черты, как равенство, взаимозависимость, эквивалентность и договор; Ø объективное право выражается, санкционируется в форме позитивного права, выступающего действенным способом сохранения и развития общества, основанного на частной собственности на средства производства и состоящего из обособленных и изолированных друг от друга эгоистических индивидуумов; Ø позитивное право понимается как совокупность установленных государством или иным субъектом норм права, действующих на началах взаимозависимости, эквивалентности, всеобщности и юридической ответственности; Ø нормы позитивного права, не обладающие хотя бы одним сущностным признаком права, представляют собой законодательный произвол; Ø позитивное право подразделяется на публичное и частное право. В данной статье В.М.Сырых предпринял, на наш взгляд, не вполне успешную попытку сформулировать новое правопонимание путем нового же прочтения К.Маркса. Следует учитывать тот бесспорный факт, что основоположники марксизма не оставили каких-либо цельных, концептуальных работ о сущности права. Поэтому В.М.Сырых приходится использовать работы советских юристов и отрывочные высказывания «классиков» о сущности права. Для создания целостного марксистского видения юридической действительности потребуется тотальный пересмотр такого неоднозначного и противоречивого феномена как «марксистско-ленинская юриспруденция», являвшаяся важной частью идеологического обоснования социалистической системы как таковой. Подобный решительный пересмотр и переоценка юриспруденции предшествующего исторического периода потребуют от сторонников марксистского правопонимания объективного анализа «советского права» и оценки его реальной значимости в системе существовавших общественных отношений. При этом потребуется выяснить, как в СССР воспринимали право различные классы и социальные группы в разные периоды бытия социалистической системы. Еще один раздел ежегодника посвящен проблемам правовой онтологии. Центральной публикацией, которого является глава «Онтологическая структура права» из книги Артура Кауфмана «Философия права в изменении», а также научный комментарий к ней А.В. Стовбы. В представленном фрагменте работы А. Кауфманн отмечал однобокость позитивистской теории права и естественно-правовых доктрин. По его мнению, правовой позитивизм делает акцент на экзистенциальном аспекте права, уравнивая сущность и бытие права. Эссенция права поглощается экзистенцией. В то время как естественно-правовой подход к пониманию права приводит к обратному результату – экзистенция поглощает эссенцию. Монистические правовые теории охватывают лишь одну сторону правовой реальности: одна выражает лишь гарантированность, эффективность, фактическую силу нормы, другая же видит право под углом его справедливости, содержательной справедливости. А. Кауфманн видит в полярности естественности и позитивности права, прежде всего, соотношение действительности и действенности. По его мнению, пренебрежение, как позитивностью, так и справедливостью в равной мере угрожает правопорядку. «Реальное право происходит из связи и полярной напряженности естественности и позитивности права. Естественность и позитивность права являются образующими бытийными принципами права». (с.157). Реальность права имеет биполярную структуру. С одной стороны сущность и экзистенция не идентичны, с другой стороны неотделимы друг от друга. В то же время онтологическое различие между эссенцией и экзистенцией права носит сущностный характер. В части работы, которая посвящена онтологической историчности права, говориться о необходимости найти синтез между абсолютизмом и релятивизмом, между значимостью и бытием, постоянством и развитием, вечностью и историчностью. А. Кауфман придерживался идеи различения права и закона. Закон и право соотносятся друг с другом как потенция и актуальность, как возможность и действительность. Закон, по его мнению, ступень на пути к осуществлению права. «Закон есть всеобщая норма для множества возможных случаев, право, напротив, разрешает действительную ситуацию здесь и сейчас» (с.171). Все право имеет закон в качестве предпосылки, поскольку он является масштабом правильности. Логически первичен закон, но онтологически - право. А. Кауфман считал, что в процессе становления права можно выделить три ступени: первая – это естественный закон, некоторые принципы справедливости, при условии допущения известного гносеологического релятивизма, вторая ступень – позитивный закон, являющийся постепенной «актуализацией и конкретизацией» основного принципа (при этом метод образования позитивного права дедуктивен и индуктивен одновременно), третья – это решение в конкретной ситуации. Именно на последней стадии закон становится правом. Судья, по мнению немецкого правоведа не является простым механизмом дедуцирующим правовые решения из абстрактной нормы закона. Судебное решение всегда является результатом творчества, поскольку процесс правосудия заключается находить во всякой исторической ситуации верный порядок.(с.173-174) Безусловно, некоторые аспекты правообразования остаются не до конца, проясненными, например релятивизм естественных принципов. Какие факторы влияют на их формирование и собственно кто или что их формирует? Совершенно справедлив и вопрос А.В. Стовбы: кто субъект правотворчества? (С. 148) Возможно, ответы на эти вопросы содержатся в других работах этого замечательного немецкого правоведа. Несомненной заслугой редакторов ежегодника является публикация работы «Право и бытие» Вернера Майхофера, одного из классиков феноменолого-экизстенциальной теории права. В этой работе немецкий правовед попытался обосновать подлинность права, прояснив, с позиций философии, нашего повседневного бытия в праве. Основной вопрос всей онтологии права, по его мнению, звучит: «Почему вообще существует право, а не, напротив, Ничто? ». Правовая онтология понимается В. Майхофером, как региональная онтология (термин введен в научный оборот Э.Гуссерлем). В представленной работе нет четкого определения права или того, что следует понимать под ним. В. Майхофер в своих теоретических построениях, прежде всего, опирается на трансцендетальную феноменологию Э. Гуссерля. По мнению, немецкого правоведа все «подлинное» право становится в автономной сфере Самости «героическим правом «исключения», «субъективным» Dasein-правом, вытекающим из уникальности и своеобразии самости экзистенциональным естественным правом». В. Майхофер считал, что «правовая онтология имеет задачу исследовать несущие основоструктуры общей бытийной области и из обретенного здесь фундамента разработать в форме априорной логики вещей бытийную структуру целостных основопонятий, таких как «мир права» и «правовая личность», «правое чувство» и «правовое знание». «правовое положение» и «судебное решение». (255) Произведения А. Кауфмана и В. Майхофера снабжены глубокими и важными для понимания феноменологического подхода к пониманию права комментариями А.В. Стовбы. Одной из центральных публикаций в Ежегоднике может считаться 8 глава «Нет права без норм» фундаментального философско-правового труда «Право объективное и субъективное: Переосмысление реальности Должного» выдающегося современного правоведа Энрико Паттаро. Публикацию предваряет статья С.Н. Касаткина «Нормативно-реалистическая перспектива философии права (О работе Энрико Паттаро «Право объективное и субъективное: Переосмысление реальности Должного»)». С.Н. Касаткин, анализируя воззрения на право Э. Паттаро, отмечает их сходство с идеями Л.И. Петражицкого и А.В. Полякова. (С.275). В указанной статье содержится ценная информация о правопонимании Э.Паттаро, которая помогает лучше понять идеи итальянского юриста, изложенные в опубликованном фрагменте. Так, например, во второй части анализируемого трактата «Реальность Должного: монистический взгляд. Нормы как верования и как мотивы поведения» дается оригинальная трактовка нормы права как мотива поведения – верование, согласно которому некий тип действия подлежит осуществлению, всякий раз, когда соответствующий тип обстоятельств, оказывается, представлен надлежащим образом. (С. 265) Понимание права Э. Паттаро, которое он обозначает как реалистическое и нормативистское, сформировалось под влиянием скандинавского реализма (А. Хэгерстрём, К. Оливекрон) и работы Г. Харта «Понятие права», которую он называет шедевром. (С.329). В опубликованной главе ключевым моментом является развитие автором психологического осмысления права. Термин «психологический», применительно к нормам, служит для выражения двух позиций, отрицательной – у норм нет собственной реальности и положительной – нормы «существуют в мозга, психике, умах или душах людей»(С. 292) . Представляет интерес анализ Э. Паттаро действительности правовых норм. По мнению итальянского профессора, термины «действительный» и «недействительный» применяются к правовым указаниям или текстам метонимически : «они применяются к правовым директивам или текстам, которые были надлежащим образом наделены юридической силой посредством фактических действий, которые соответствующим образом представляют тип обстоятельства (например, тип процедуры), изложенный в компетеционной норме…»(С. 304). В то же время правовые нормы не являются ни действительными, ни недействительными даже метонимически. Правовые нормы как должные следствия создаются посредством надлежащих фактических событий, происходящих в реальности Сущего. То, что приобретает юридическую силу посредством надлежащего установления, по мнению Э. Паттаро, не является должном следствием: это правовой текст, который сам по себе не является нормой. Правовые нормы как верования не могут быть наделены юридической силой, поскольку их интераризация в сознании индивида возможно только через социокультурное окружение, или они могут быть выведены из другой нормы (уже седементированной в его сознании) в сочетании с отнесением надлежащего знака к типу обстоятельства, изложенного в этой другой, предшествующей норме. Если данная предшествующая норма – компетенционная и содержащийся в ней тип обстоятельств является типом наделения юридической силой, то директивы , или тексты наделенные силой силой надлежащим образом относительно этого типа обстоятельства, приведут к тому, что субъект будет воспринимать содержание предписаний и текстов в качестве обязывающих. Таким образом, содержание текста или директивы становится нормой через квалификацию и умозаключение.(С.311) Идеи Э. Паттаро представляют собой новое направление в современной юриспруденции и приковывают к себе пристальное внимание во всем мире. Хочется надеется, что мы увидим опубликованным полностью рецензируемый трактат. Среди интересных и важных для дальнейшего развития теории права работ, несомненно, особое место занимает статья Вернера Кравица «Пересмотр понятия права: директивы и нормы с точки зрения правового реализма ». В. Кравиц предпринял попытку рассмотреть право как институционализированную нормативную коммуникацию, опираясь на идеи немецкого правового реализма. По его мнению, право – это нормативная эмерджентная социентальная структура. «Право санкционирует, отражает или иным образом передает содержание наиболее важных общественных отношений». Этот тезис является центральным в выстраиваемой В. Кравицом теории. Все формы социального поведения, которые служат для установления, детализации и изменения рассматриваются в качестве правовых коммуникаций. Правовая система обретает социо-нормативную идентичность в результате своих собственных самогенерируемых (обдуманных) нормативно-правовых действий. На наш взгляд, наиболее интересным представляется предложенный им трехзвенный селекционный процесс нормативной коммуникации, включающий в себя: информацию, ее формальное выражение, и ее понимание. Понимание – это восприятие правовой нормы адресатами права, как гражданами, так и государственным аппаратом. В. Кравиц считает, что предложенная им информационно-коммуникативная теория не является законченным проектом. За пределами анализируемой статьи остается вопрос о легитимации права, т.е. не очень понятно чем руководствуются адресаты права, воспринимая информацию как обязательную для реализации в повседневных коммуникациях. В общем и целом можно смело констатировать, что публикация Российского ежегодника по теории права – одно из наиболее значимых событий в научной жизни последнего десятилетия. Пожелаем авторскому коллективу и его главному редактору не снижать планку уровня научных исследований в последующих выпусках, которые с нетерпением ожидаются научной общественностью.

Сведения об авторах: Разуваев Н.В. кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и трудового права Северо-Западной академии государственной службы; Харитонов Л.А. кандидат юридических наук, доцент СПб юридического института (филиала) Академии Генеральной прокуратуры РФ; Черноков А.Э. кандидат юридических наук, доцент, зам. декана юридического факультета СПб ИВЭСЭП

Связать^?