Кударо-джавское наречие осетинского языка

Кударо-джа́вское наре́чие осети́нского языка́ (осет. къуыдайраг ныхасыздæхт или дзауаг ныхасыздæхт, рус. также джавский или двальский говор^[1]) — одна из разновидностей осетинской речи, распространённая на значительной части территории Южной Осетии^[2][3].

Проблема терминологии и классификации

«Говор — это наименьшая территориальная разновидность языка, обслуживающая жителей населенного пункта (села, деревни) и имеющая отличительные особенности во всех сторонах языковой системы» [Бондалетов 1987: 45-46].

Возможно, в отношении каких-то других языков подобное определение более применимо, чем к осетинскому языку, в котором территориальные границы говора значительно шире и, как правило, охватывают население большего числа населенных пунктов. Стремление ввести в определение говора конкретные территориальные рамки понятно, поскольку, в противном случае, понятие говора будет очень трудно отграничить от диалекта.

В осетинском языке под говором мы имеем в виду такую форму существования языка, которая характеризуется единством всех уровней языковой системы в речи определенной группы носителей данного языка и не включает в себя языковые группировки меньшего объема. Традиционно в осетинской диалектологии различают и такую разновидность как подговор, называя таким образом некоторые переходные формы языка (гудисский, ванельский). Мы считаем, что введение в научный оборот этого наименования вносит излишнюю перегруженность в терминологическую систему, и предлагаем их именовать так, как это принято в ряде классификаций — переходными говорами.

По своим внутриструктурным особенностям говоры осетинского языка объединены в иронские и дигорские, в своих совокупностях формируя соответствующие диалекты.

При классификации иронских говоров обычно используется территориальный принцип распределения на северо-иронские и юго-иронские. А. А. Тибилов среди юго-иронских говоров выделил джавский, рокский, ксанский говоры и ванельский подговор [Тибилов 1964: 103—105]. Д. Г. Бекоев в иронском диалекте различает четыре северо-иронских говора: алагирский, уаллагкомский, куртатинский, двальский, а на территории Южной Осетии — три: двальский, ксанский и рокский, а также гудисский и ванельский подговоры [Бекоев 1985: 138], По фонетическому дифференциальному признаку — произношению переднеязычных аффрикат [ц] и [дз] — говоры иронского диалекта объединены Д. Г. Бекоевым в три наречия: цокаюше-дзокающее: алагирский, рокский, ксанский говоры; сокающе-зокающее; куртатинский и северный двальский говоры; шокающе-жокающее: южный двальский говор, а также уаллагкомский дигороиронский смешанный, ванельский переходный и гудисский переходный [Бекоев 1985: 138]. Н. К. Багаев установил в осетинском языке только два наречия — цокающее и шокающее, но при этом отметил наличие промежуточного туальского говора, правда, не характеризуя его как сокающий [Багаев 1965: 7]. Сокающий тип, как ни странно, он вообще не выделяет. Б. А. Алборов одну из своих работ назвал «Говор осетин-иронцев Моздокского района» [Алборов 1932], однако не стал выделять этот говор в качестве самостоятельного, отметив его близость к говорам алагирцев, куртатинцев и уаллагкомцев. М. И. Исаев определил в иронском диалекте собственно иронский, туальский, джавский и ксанский говоры [Исаев 1981: 13].

Таким образом, среди основных говоров иронского диалекта однозначно рассматриваются: северо-иронские — алагирский, куртатинский; юго-осетинские — рокский и ксанский. В качестве переходных говоров признаются: на севере — уаллагкомский, на юге — ванельский и гудисский. Основная проблема осетинской диалектологии изначально состояла в интерпретации тех ви- дов осетинской речи, которые в научной литературе именуются двальским (туальским) и кударо- джавским наречиями. Причем, в основе проблемы с их описанием мы видим преимущественно субъективные причины, связанные с отсутствием терминологического единства среди ученых-осетиноведов. Еще в «Осетинской грамматике» А. М. Шёгрена [Шёгрен 1844], наряду с тагаурским (иронским) и дигорским диалектами, выделялся южный вариант осетинской речи. В. Ф. Миллер также считал, что в Южной Осетии существует особая разновидность осетинского языка, которая им именовалась как двальская (туальская) [Миллер 1962: 13-14]. Из работ ученого видно, что этим термином В. Ф. Миллер обозначал обобщенно все формы юго-осетинской речи. Впоследствии, после выделения в речи жителей Южной Осетии ксанского и рокского говоров содержание этого понятия сузилось, и в работах Г. С. Ахвледиани двальский тип речи был локализован в районе Джавы, Кудара и прилегающих ущельях [Ахвледиани 1925]. Д. Г. Бекоев, выделяя два вида двальского говора, сокающий и шокающий, относя первый к Северной Осетии, последний также дислоцирует в Джавском, Кударском, Ортевском, Герском, Цунарском, Корнисском, Оконском ущельях и в населенных пунктах, расположенных вокруг г. Цхинвали [Бекоев 1985: 173]. Таким образом, в истории осетинской диалектологии в течение полутора веков термин «двальский» (туальский) последовательно использовался разными исследователями, сначала для обобщенного обозначения юго- осетинского типа речи, а впоследствии — применительно к говору джаво-кударского населения. 60 Однако, начиная с 20-х годов прошлого столетия, в осетиноведении возникает другая терминологическая традиция, с одной стороны, исключающая вообще существование в Южной Осетии туальского типа речи, а с другой, отрицающая правомочность использования этого термина к говору, который в новой традиции, получил название «джавский». Так, по мнению А. А. Тибилова, «туальский говор, которым пользуется население Нар-Зарамаг-Тибского ущелья, по видимому, является одной из переходных разновидностей сев. иронских говоров и совершенно не бытует в Южной Осетии» [Тибилов 1964: 103]. При этом он отмечает определенное сходство одного из юго-осетинских говоров, джавского с туальским, что позволяет нам предположить причину признания в нем В. Ф. Миллером туальской речи. В то же время А. А. Тибилов утверждает, что «джавским говором пользуется население Джавского, Кударского, Цоно-Теделетского и Ортевского ущелий» [Тибилов 1964: 104]. Очевидно, что указанные регионы в значительной степени соответствуют тому ареалу, в котором Д. Г. Бекоев локализует двальский говор. Кстати, отметим, что в квалификации Д. Г. Бекоева вообще отсутствует джавский говор. В. И. Абаев, дислоцируя туальский говор в Северной Осетии, также именует говор Джавы, Ортеу, Земо-Картле, Цона, Кудара, а также осетин, расселенных на берегах Большой и М. Лиахвы, реки Паца и в Кударском ущелье, джавским [Абаев 1949: 496]. Придерживается этого термина и Н. К. Багаев [Багаев 1965: 7].

Таким образом, один и тот же вид осетинской речи, бытующий в отмеченных районах в осетинской диалектологии имеет два разных названия — двальский (туальский) у Г. С. Ахвледиани и Д. Г. Бекоева и джавский (кударо-джавский) у А. А. Тибилова, В. И. Абаева и Н. К. Багаева, а у В. Ф. Миллера все юго-осетинские говоры объединены термином «двальский».

Казалось бы, все встало на свои места: джавский говор бытует на юге, туальский — на севере. Однако в последнее время локализация туальского говора в Южной Осетии снова нашла свое отражение в осетинской диалектологии. По мнению Ю. А. Дзиццойты, туальский говор все-таки существует в Южной Осетии, но соответствует он не кударо-джавскому, а рукскому говору [Дзиццойты 2000: 4]. При этом он «близок туальскому говору Северной Осетии, а оба они мало отличаются от куртатинского говора иронского диалекта, бытующего в Северной Осетии» [Дзиццойты 2000: 4].

Расхождения столь принципиального характера определены не только разнобоем в авторских классификациях. Как показывает даже поверхностный анализ современного состояния иронских говоров, территориальные границы их трех разновидностей уже далеки от ситуации, обрисованной несколько десятилетий назад. В результате реализации собственно языковых процессов в различных говорах и вследствие активного контактирования их носителей, особенно в послереволюционный период, произошли весьма существенные изменения в фонетическом облике осетинских говоров. Сегодня уже можно говорить о преобладающем бинарном характере классификационной оппозиции в связи со значительным сокращением ареала цокающего типа говоров за счет расширения, в основном, сокающего и, отчасти, шокающего видов. Заметные сдвиги произошли в северо-иронских говорах, особенно в прилегающих к г. Владикавказу населенных пунктах. В Алагире уже вместо цокающей осетинской речи привычнее слышать соканье. На юге тот же джавский говор, еще в XIX в. входивший в группу чокающих, переместился к шокающим. Определенную активизацию тенденции к преобладанию сокающего типа осетинской речи, на наш взгляд, придали два основных фактора: влияние русского языка, отличающегося значительным частотным преобладанием в использовании фонемы [с] в сравнении с [ц] и распространение сокающей узусной нормы посредством радио и телевидения.

Описание

Недостаточно высокий уровень изученности осетинских говоров, расхождения в подходах к определению различных говоров и их статусов не могли не найти своего отражения и в диалектной структурации осетинского языка.

Проблему четкого определения понятия «диалект» в языкознании все еще трудно признать окончательно решенной. Л. И. Баранникова предлагает понимать под диалектом «один из территориальных вариантов общеязыковой системы коммуникативных средств, который используется частью этнического коллектива и характеризуется известной функциональной ограниченностью» [Баранникова 1968: 171]. Более удачной нам представляется дефиниция В. Д. Бондалетова: «Диалект — это такая форма существования языка, для которой характерны: а) территориальная ограниченность; б) неполнота общественных функций и как следствие этого — незначительное стилевое разнообразие, в частности, наличие стилей, связанных лишь с разговорной формой реализации языка (диалекту как бесписьменной форме несвойственны такие книжные функциональные стили как официально-деловой, научный, публицистический и др.); в) закрепленность за бытовой и обиходно-производственной сферой общения; г) определенная, исторически обусловленная социальная сфера распространения — среди крестьян и близких к ним социальных групп; д) отсутствие отбора и регламентации языковых средств (существование нормы в виде узуса, а не кодифицированных правил); е) структурная подчиненность диалекта высшим формам существования языка, в частности литературному языку» [Бондалетов 1987: 62].

Применительно к современному осетинскому языку мы под диалектом понимаем территориально ограниченную форму существования осетинского языка, обладающую определенным набором общественных функций, реализуемых как в устной, так и в письменной форме, последняя из которых характеризуется наличием слабо нормированных стилей (художественного и публицистического) при отсутствии их кодификации. Первым европейским ученым, отметившим диалектное членение осетинского языка, был посетивший Осетию в начале XIX века немецкий исследователь Ю. Клапрот. В своем «Путешествии на Кавказ и в Грузию», изданном в 1812 году, он впервые говорит о двух диалектах осетинского языка — иронском и дигорском. В первой «Осетинской грамматике» А. М. Шёгрена, опубликованной в 1844 году по итогам его двухлетнего пребывания на Кавказе, в том числе в Осетии, впервые научно обосновывается диалектная структура осетинского языка и выделяются тагаурское, дигорское и юго-осетинское наречия [Шёгрен 1844]. В. Ф. Миллер также указывал на наличие трех осетинских диалектов: северо-восточного (восточного), северо-западного (западного) и южного [Миллер 1882, II: 30], но, в итоге, он остановился на двух диалектах и одном «подречье», включив в восточный диалект алагирцев, куртатинцев и тагаурцев, в дигорский, западно-осетинский диалект — дигорцев и определив туальский как подречье иронского [Миллер 1882, II: 216].

Расхождения между иронским и дигорским диалектами выявляются в различной степени на всех уровнях языковой структуры. В частности, в области фонетики отмечаются дифференцирующие явления в области вокализма (др.-иран. ai>i (ирон.) и e (диг.), др.-иран. au>u (ирон.) и о (диг.), др.-иран. i и> y (э) в иронском и сохранились в дигорском) и консонантизма (сохранение в дигорском k, g, к' перед и, е и их переход в аффрикаты и, h, и?; сохранение в дигорском начального g и его переход в q в иронском, сохранение в дигорском носового в окончании — ojnæ ирон. — oj) и др.). В области морфологии дигорский язык также отличается наличием более архаичных форм. В лексике расхождения обусловлены двумя причинами: разной степенью сохранности в диалектах исконного иранского лексического фонда и влинием разных, хотя типологически и близких, кавказских субстратных языков [Абаев 1949: 360—364]. При этом, по сведениям М. И. Исаева, в дигорском диалекте насчитывается около 2500 слов, которых нет в иронском [Исаев 1972: 20].

Таким образом, к началу XX в. в осетиноведении установилось мнение о двухэлементной диалектной системе осетинского языка. Однако в последующие годы вопрос о составе диалектов осетинского языка так и не нашел однозначного решения. Возбудителем страстей вновь стала двальская или кударо-джавская разновидность осетинского языка. Отдельные исследователи предлагали перевести в ранг диалектов то двальский, то кударо-джавский говоры. В частности, Г. С. Ахвледиани считал возможным придать статус диалекта двальскому [Ахвледиани 1925]. Т. З. Марзоева-Козырева выделяет кударо-джавский диалект, правда, не приводя развернутого обоснования [Марзоева-Козырева 1970]. Н. К. Кулаев также полагает, что «лингвистическое деление на иронцев, дигорцев и кударцев, как носителей трех довольно четко противопоставленных типов диалектной речи, отчетливо соотносимое с недавним территориальным делением, хорошо осознается всеми осетинами» [Кулаев 1956]. Д. Г. Бекоев утверждает, что «названия диалектов современного осетинского литературного языка: иронского, дигорского и двальского, известны со времен появления на Северном Кавказе ираноязычного народа алан» [Бекоев 1985: 27]. При этом, хотя у одних ученых речь идет о туальском говоре, у других — о кударском, у третьих — о джавском, мы полагаем, что здесь сказывается указанное выше смешение названий одного и того же говора, и все исследователи все-таки подразумевают джавский тип речи. Кстати, закрепление за этими вариантами осетинской речи статуса диалекта происходит и на уровне обыденного сознания осетин, и в проведенном нами социологическом опросе 6,3 % респондентов указали на владение «кударским диалектом», а 1,1 % — туальским. Более того, часть русских (1,2 %), владеющих осетинским языком, также утверждает, что говорит на «кударском диалекте», а среди осетиноговорящих представителей других национальностей число идентифицирующих свой тип осетинской речи с «кударским диалектом» возрастает до 6,7 %, превышая при этом число говорящих на иронском (5,6 %) и дигорском (3,3 %) диалектах.

Первым, кто выступил против возможности выделения южных говоров в качестве отдельного диалекта, был А. А. Тибилов, хотя и он отмечал достаточное своеобразие джавского говора [Гибилов 1964: 110]. Мнение о двухэлементной диалектной системе осетинского языка было поддержано В. И. Абаевым [Абаев 1949: 495], хотя и он применял к джавскому термин «диалект» [Абаев 1949: 497]. М. И. Исаев также является сторонником бинарной диалектной системы осетинского языка [Исаев 1981]. Однако и сегодня статус джавского типа речи продолжает привлекать внимание ученых. В развернутой трактовке диалектной системы осетинского языка Ю. А. Дзиццойты джавскому отводится «особое место среди диалектов и говоров осетинского языка» [Дзиццойты 2000: 3]. В соответствии с концепцией Ю. А. Дзиццойты, джавское наречие должно рассматриваться как третий диалект осетинского языка, причем наиболее архаичный, судя по сохранявшемуся еще вплоть до XIX в древнеиранскому чокающему характеру речи.

Деление

Таким образом, вопросы исторической диалектологии осетинского языка, давно привлекающие внимание исследователей, нельзя считать окончательно решенными. Относится это не только квопросу о составе диалектов, но и к проблеме их происхождения.

В. Ф. Миллер объяснял причины зарождения осетинских диалектов распадом «языка иронов», отсутствием контактов между различными ветвями осетинского народа, их замкнутостью на протяжении нескольких веков в ущельях Кавказского хребта, что и предопределило разные темпы развития наречий двух основных частей осетинского народа — более продвинутый уровень иронского и отставание дигорского [Миллер 1882, II: 45]. Б. А. Алборов считал, что первоначально осетинский народ состоял из северной и южной ветвей, первая из которых впоследствии разделилась на две группы — иронскую и дигорскую. В. И. Абаев видел истоки диалектного членения осетинского языка в более древних причинах, в его древнеиранских корнях [Абаев 1979: 226], основываясь на мнении Й. Харматты, который утверждал, что уже в те времена «на основании лишь одного звукового критерия можно различить, по крайней мере, четыре языка или диалекта» в иранских языках [Harmatta 1953: 58]. Л. Згуста говорит о наличии в древнеиранском языковом ареале двух диалектов: более «архаичного» в западном Причерноморье и более «молодого» в восточной части.

Именно во втором начинают распознаваться особенности, присущие осетинскому языку. Л. Згуста определил первый диалект как скифский, второй — как сарматский. «Оба диалекта были весьма близки друг другу, образуя вместе один язык» [Zgusta 1955: 254]. Проводя аналогию с современным состоянием осетинского языка, В. И. Абаев считал что «в течение какого-то периода более архаичный „скифский“ мог сосуществовать с более продвинутым в своем развитии „сарматским“, как в осетинском, более „архаичный“ дигорский диалект сосуществует с более „молодым“ иронским» [Абаев 1949: 273]. Аналогия, проводимая В. И. Абаевым, не должна восприниматься буквально, как указание на преемственную связь между скифским и дигорским, с одной стороны, и сарматским и иронским, с другой. Наоборот, упоминание о том, что «дигорские формы, как правило, более архаичны и потому более близки к скифским и сарматским» [Абаев 1949: 274], показывает, что дигорский диалект, так же как и иронский, следует возводить к обоим древним языкам (диалектам).

Однако при этом дигорский диалект по ряду фонетических и морфологических признаков представляет, по мнению В. И. Абаева, предшествующую ступень развития иронского диалекта, а оба диалекта представляют как бы две исторические ступени развития одного языка Говоря о различиях в двух диалектов, В. И. Абаев полагает, что они отражают старое племенное деление осетинского народа на две ветви — иронскую и дигорскую. Очевидный «архаизм» дигорского связывает- ся с тем, что дигорское племя раньше иронского попало в условия замкнутости и изоляции в горных ущельях, которые способствовали «консервации» его языковых признаков и его расхождению с иронским, носители которого значительный период продолжали находиться в интенсивных межплеменных сношениях в условиях открытой равнины и успели перейти на новую ступень языкового развития [Абаев 1995: 226]. Мысль о происхождении иронского и дигорского диалектов из 63 разных языков близкородственных ираноязычных племен («название „дигор“ было связано по происхождению с каким-то племенем, отличным от иронцев — Алан») [Абаев 1958: 380] поддерживает и Д. Г. Бекоев: «…аланы-осетины ко времени их появления на Северном Кавказе внутри себя делились на отдельные племена иронов, дигорцев и двалов, представлявших, по-видимому, диалекты и говоры алано-осетинского языка» [Бекоев 1985: 27], "осетинский народ на Северный Кавказ принес с собой иронский диалект, дигорский диалект и двальский чокающе-шокающий говор иронского диалекта. Судя по историческим сведениям об их географическом расположении и современному их состоянию, на иронском диалекте могли говорить аланы (нынешние иронцы), на дигорском — сираки (современные дигорцы), а на двальском чокающе-шокающем говоре — аорсы (нынешние двалы: кударцы, джавцы, корнисцы, ортевцы и т. д.) [Бекоев 1985: 45-46]. В. А. Кузнецов поддерживает В. И. Абаева в том, что «можно считать, что ираноязычные предки дигорцев появились на Северном Кавказе несколько раньше аланов-аорсов и представляли какое-то иное сарматское племя. Генетически можно предположить, что им могли быть сираки — родственное аорсам сарматское племя» [Кузнецов 1967: 62]. В то же время он отмечает, что дигорцы являются потомками не только сармато-сиракских, но и сармато-аорских племен [Кузнецов 1967: 65].

Подчеркнем, что таким образом генетическая связь с аорсами устанавливается не только для джавцев, но и для дигорцев.

Идею докавказской диалектной расчлененности предков осетинского народа поддерживает и Ю. А. Дзиццойты, но предлагает другую последовательность их прихода на Кавказ. По его мнению, первыми сюда пришли носители староджавского наречия, а затем — предки иронцев и дигорцев [Дзиццойты 2000: 10]. В принципе, эта гипотеза развивает однажды уже высказанное предположение Б. А. Алборова о том, что разделение осетин на южную и северную ветви произошло раньше, чем разделение северо-иронской и дигорской частей.

Таким образом, по данным современной науки, диалектное членение осетинского языка свя- зывается, во-первых, с древнеиранской диалектной раздробленностью и тем фактом, что в основе этногенеза разных частей осетинского народа лежат различные племенные элементы скифо-сарматского мира, и, во-вторых, с социально-культурной разобщенностью осетинского народа в средние века, усугубившей расхождения генетического плана.

Выводы представляются убедительными. Однако ряд наблюдений, отмеченных некоторыми исследователями, пока не нашедших достаточных объяснений, заставляют несколько по-иному подойти к рассматриваемому вопросу. Приведем мнение академика М. Г. Абдушелишвили, который отмечает, что «группу осетин Джавского района, представляющую один из типов кавкасионского варианта, нужно свести к тому же аборигенному населению Кавкасионского нагорья, к которому относятся и дигорские осетины» [Абдушелишвили 1957: 318]. Более того, «… можно сделать заключение о том, что иронцы … должны представлять потомков некогда широко распространенного этнического объединения, который подвергся трансформации путем ассимиляции древнейшего аборигенного населения, с одной стороны, и влившихся впоследствии других элементов, с другой стороны. Аборигенным населением Кавказских гор есть основание считать кавкасионский тип, среди же осетинских групп, в частности — дигорцев, а также осетин Джавского района…» [Абдушелишвили 1967: 140].

При этом антропологическая близость сопровождается определенными языковыми схождениями в дигорском диалекте и джавском говоре, как на уровне фонетики, так и лексики. В частности, «в джавском говоре сохранилось значительное количество слов, известных дигорцам, но отсутствующих в северо-иронских говорах: джав. — ифстаг (иногда), диг. — ефстаг (иногда), джав. — лаз (дефект), диг. — лазæ (дефект), джав. — кæзус (чистый), диг. — кæдзос? (чистый)» [Тибилов 1964: 110]. Что это, рефлексии древнего единства или результат исторического взаимовлияния и заимствования? Список джавско-дигорских изоглосс значителен, и они упоминаются в работах многих осетинских и зарубежных исследователей (Абаев, Тедеева, Фреймам, Thordarson и др.). Причины языковых схождений между западной и южной формами осетинского языка в настоящее время не определены. Ю. А. Дзиццойты, приводя в качестве одной из джавско-дигорских изоглосс лексемы ады, адгур (джав.) — ади, адгор (диг.), отмечает, что «эти и подобные джавско-дигорские изоглоссы свидетельствуют об участии общего этнического элемента в этногенезе южных осетин и дигорцев» [Дзиццойты 2000: 17]. При этом он полагает, что в числе сарматских племен, переселившихся в Южную Осетию до татаро- монгольского нашествия и смешавшихся с местным скифским населением, были и носители дигорского диалекта [Дзиццойты 2000: 22]. Но тогда дигорский элемент должен был быть чрезвычайно массированным, чтобы определить антропологический тип джавцев. Более того, это не объясняет чокающие (джавские) явления в дигорском диалекте, в котором «встречаются ч и дж, считающиеся позиционными палатальными вариантами общедигорских фонем ц и дз. Однако в горной Дигории нам приходилось слышать, например, слово Хучау — „Бог“, точно отвечающее староджавскому Хуычау (И.Агузаты). Поскольку в данном случае трудно говорить о палатализации, следует предположить, что горнодигорские говоры в прошлом тоже были чокающими. Это тем более вероятно, что в соседней Балкарии интересующее нас слово сохранилось именно в этой форме: хычау „месяц май“, хычауман „воскресенье“, топоним Хычау [Абаев ИЭС, IV: 256], Хчауген [Миллер ОЭ,Ш: 8]» [Дзиццойты 2000: 26].

Мы считаем, что историко-лингвистическое изучение джавско-дигорских изоглосс может раскрыть новые страницы в истории зарождения не только осетинского языка, но и осетинского народа. Для этого следует менее априорно подойти к версии возникновения диалектов осетинского языка, основанной на устоявшейся в осетиноведении теории, согласно которой ираноязычные предки осетин двумя волнами достигли Центрального Кавказа приблизительно в VII и II в.в. до н. э. При этом первую волну традиционно связывают с дигорцами, вторую — с иронцами [Абаев 1949: 36] и, соответственно, с дигорским и иронским (с включением в последний джавского говора) диалектами осетинского языка. Однако мы хотели бы обратить внимание на то, что по археологическим данным уже первая волна накрыла собой территорию по обе стороны Кавказского хребта [Есаян, Погребова 1985: 131—138, Тереножкин 1971: 35-38, Техов 1980а: 219—220, Техов 19806: 84, Погребова, Раевский 1992]. Соответственно, этнос первой волны мог быть прародителем не только дигорцев, но и джавцев. В этом случае можно допустить, что нынешнее определенное сепаратное антропологическое и языковое сходство джавцев и дигорцев обусловлено их этногенетическим единством, нарушенным впоследствии наложением второй волны скифо-сарматских племен на джавцев, ассимилированных более мощным родственным этническим элементом (иронским) и сохранившим лишь незначительные рефлексии былого единства с дигорцами.

Естественно, наша попытка таким образом объяснить определенное сходство дигорской и южной форм осетинской речи, с одной стороны, и дигорского и джавского антропологических типов, с другой, представляет собой рабочее предположение, требующее отдельной глубокой разработки.

Заготовки ссылок

«Предки осетин, под названием алан, в начале нашей эры пришли в соприкосновение с кавказским миром. Аланы ассимилировали некоторые кавказские племена, которые усвоили аланский язык, но сохранили и некоторые черты своей, кавказской речи. В результате этого взаимодействия иранского языка с кавказским и образовался современный осетинский язык. Сохраняя свою иранскую основу, он во многом сблизился с кавказскими языками, послужившими для него субстратом». (Абаев В. И. «Осетинский язык и фольклор», с. 111).

Осетины жили в ущельях Главного Кавказского хребта, преимущественно по рекам Большой и Малой Лиахве, по Арагве и Тереку. Если вникнуть в быт этого народа, то легко удостовериться, что, при всей его дикости, он сохранил следы лучшего происхождения, чем прочие горские народы. Чистота и удобство жилищ, шкафы, кровати, кресла с резьбой — о чем соседние народы, даже более их образованные, не имели и понятия — все свидетельствует, что осетины — суть остатки какого-то образованного народа Азии, загнанного сюда, в трущобы Кавказа, бурями, потрясавшими древний азиатский мир. Быть может, осетины суть те самые яссы, которые платили дань Святославу. В их языке очень много славянских и немецких корней слов. (Потто В. А. Кавказская война, Том 1. От древнейших времён до Ермолова, Глава XX. Генерал Симанович, стр. 273)

В этот же период (в 1846 г.) вышла работа Г. Розена, которая, однако, ввиду ее краткости и ограниченности рамками описания джавского типа осетинской речи, несопоставима с уровнем грамматики А. М. Шегрена.

^[4]

^[5]

^[6] (ф. 12 =говоры; фф. 10-11)

^[7] стр. 3-7 (характеристика диалектов), (7-8 — характеристика говоров).

^[8]

^[9] (сс.174-187 — шокающ. особенности)

^[10]

^[11]

^[12]

^[13]

^[14]

Карта области картвельского языка // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 26. — Тифлис, 1899.

Исторический атлас Осетии. — Владикавказ, 2002. с. 25. (карты южных обществ)

Лингвистические особенности

По рефлексам старых аффрикат кударо-джавское наречие сильно отличается как от дигорского диалекта, так и от других иронских говоров: старо-двальские шипящие аффрикаты (ч, дж, чъ) соответствуют дигорско-иронским свистящим аффрикатам (ц, дз, цъ); в кударо-джавском (ново-двальском) это различие ещё более усугубилось тем, что шипящие его аффрикаты изменились в шипящие спиранты (ш, ж, цъ).

По всем основным фонетическим, морфологическим и лексическим признакам кударо-джавское наречие смыкается с иронским и противостоит дигорскому диалекту.^[15]

В южных говорах больше грузинских заимствований, в северных на месте тех же заимствований — русские корни (например, «роза» на севере называется розæ, а на юге уарди).

Некоторые авторы (Г. С. Ахвледиани,^[16] Б. А. Калоев,^[17] И. Гершевич^[18]) выделяют кударский говор в качестве диалекта (в частности, на основании особой парадигмы будущего времени глагола).^[19]

В литературе описано более дробное деление на говоры, однако в современных условиях происходит нивелирование незначительных отличий в смешанном населении городов и крупных селений.

Современная диалектная структура осетинского языка

• Осетинский язык
  • Дигорский диалект
    • • Стародигорский говор †
      • Горнодигорский говор и дигоринский говор
      • Чиколинский говор
    • Уаллагкомское наречие (переходное между двумя диалектами)
  • Иронский диалект
    • Двальское (стародвальское) наречие † → кударо-джавское (новодвальское) наречие
      • Туальский говор † (переходный между двумя наречиями)
    • Североиронское наречие (условная группа родственных говоров)
      • Урс-туальский (рокский) говор и чсанский (ксанский) говор
      • Алагирский говор † (вытеснен куртатинским говором)
      • Куртатинский говор

Сравнительные особенности наречий и говоров иронского диалекта

Нормальная орфография иронского варианта литературного осетинского языка	Стародвальский (двальский) говор (до XIX в.)	Кударо-джавский говор (продолжение стародвальского)	Алагирский говор (с XX в. вытеснен куртатинским)	Урс-туальский (рокский) говор и чсанский (ксанский) говор	Куртатинский говор	Туальский говор (до XX в.)	Перевод
Салам	Салам	Салам	Шалам	Салам	Шалам	Салам	Привет
Кусынц	Кусынч	Кусынч	Кушынц	Кусынц	Кушынс	Кусынц	Они делают
Чызджы цæстытæ	Кызгы чæстытæ	Чызджы шæстытæ	Чызджы цæштытæ	Чызджы цæстытæ	Чыжджы сæштытæ	Чызджы сæстытæ	Девичьи глаза
Дзæбæх	Джæбæх	Джæбæх	Дзæбæх	Дзæбæх	Зæбæх	Зæбæх	Хорошо
Цу	Чу	Чу	Цу	Цу	Су	Су	Иди
Хуыцау	Хуычау	Хуышау	Хуыцау	Хуыцау	Хуысау	Хуысау	Бог
Дзурынц	Джурынч	Журынч	Дзурынц	Дзурынц	Зурынс	Зурынц	Они говорят
Цыбыр	Чыбыр	Чыбыр	Цыбыр	Цыбыр	Сыбыр	Сыбыр	Короткий

См. также

• Осетинский язык
• Иронский диалект
• Дигорский диалект осетинского языка
• Кударцы

Литература

• Абаев В. И. О языке южных осетин // Языки Северного Кавказа и Дагестана. — М., 1935
• Бекоев Д. Г. Иронский диалект осетинского языка. — Цхинвали, 1985
• Камболов Т. Т. Очерк истории осетинского языка. — Владикавказ, 2006
• Камболов Т. Т. Языковая ситуация и языковая политика в Северной Осетии: история, современность, перспективы. — Владикавказ, 2007

Примечания

1. ↑

   В.И. Абаев также разводит понятия «туальский» и «джавский», дислоцируя туальский говор в Северной Осетии и именуя джавским говор Джавы, Ортеу, Земо-Картле, Цона, Кудара, а также наречие осетин, расселенных на берегах Большой и Малой Лиахвы, реки Паца и в Кударском ущелье. Очевидно, что указанные регионы в значительной степени соответствуют тому ареалу, в котором Г.С. Ахвледиани и Д.Г. Бекоев локализуют не джавский, а двальский говор. Следовательно, один и тот же вид осетинской речи, бытующий в отмеченных районах, в осетинской диалектологии получил два разных названия — двальский (туальский) у Г.С. Ахвледиани и Д.Г. Бекоева и джавский (кударо-джавский) у А.А. Тибилова и В.И. Абаева. <...> При этом, хотя у одних ученых речь идет о туальском говоре, у других — о кударском, у третьих — о джавском, мы полагаем, что здесь сказывается указанное выше смешение названий одного и того же наречия, и все исследователи все-таки подразумевают джавский тип речи.

   (Т. Т. Камболов. Современная диалектная структура осетинского языка. // Очерк истории осетинского языка. Вл.: Ир, 2006.)
2. ↑ Ахвледиани Г. С. Сборник избранных работ по осетинскому языку. — Тбилиси, 1960, с. 65
3. ↑ Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. — М.—Л., 1949, с. 496
4. ↑ Потто В. А. Кавказская война. Том 5, Время Паскевича, или Бунт Чечни, IX. Покорение южных осетин. — М., 1899, сс. 64—70
5. ↑ Потто В. А. Кавказская война. Том 5, Время Паскевича, или Бунт Чечни, VIII. Осетия и осетины, — М., 1899, сс. 54—63
6. ↑ Джусойты К. Г., Дзодзыккаты З. Б., Цопанты Р. Г. Нырыккон ирон æвзаг. Ахуыргæнæн чиныг уæлдæр скъолаты студенттæн. Дзæуджыхъæу, 2004  (осет.)
7. ↑ Багаев Н. К. Современный осетинский язык. Часть 1. — Орджоникидзе, 1965
8. ↑ Камболов Т. Т. Языковая ситуация и языковая политика в Северной Осетии: История. Современность. Перспективы. — Владикавказ, 2007
9. ↑ Бекоев Д. Г. Иронский диалект осетинского языка. — Цхинвали, 1985
10. ↑ Ахвледиани Г. С. Грамматика осетинского языка. Том I. Фонетика и морфология. — Орджоникидзе, 1963
11. ↑ Камболов Т. Т. Очерк истории осетинского языка: Учебное пособие для вузов. — Владикавказ, 2006. сс. 418—422
12. ↑ Бекоев Д. Г. Иронский диалект. — Цхинвали, 1985. с. 173
13. ↑ Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. — М.—Л., 1949. с. 496
14. ↑ Дзиццойты Ю. А. Этногенез южных осетин по данным языка (рукопись). 2000. с. 3
15. ↑ Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. — М.—Л., 1949. сс. 487—496
16. ↑ Ахвледиани Г. С. Сборник избранных работ по осетинскому языку. — Тбилиси, 1960, с. 116
17. ↑ Калоев Б. А. Осетины. — М., 1967, с. 48
18. ↑ Gershevitch I. Fossilized imperatival morphemes in Ossetic // Studia Iranica et Alanica. Festschrift for Prof. Vasilij Ivanovin Abaev on the Occasion of His 95th Birthday. Rome, 1998, p. 141—159
19. ↑ Камболов Т. Т. Очерк истории осетинского языка. — Владикавказ, 2006

Ссылки

• allingvo.ru Клуб аланского языка
• ironau.ru Осетинский язык он-лайн
• www.iriston.com/slovar Осетинские словари он-лайн