Ивановский цикл

ИВ́́АНОВСКИЙ ЦИКЛ, большой цикл юношеской любовной лирики Л. 1830—32, обращенной к Н.Ф. Ивановой (см. Циклы). В изданиях Л. 19 — нач. 20 вв. стихи этого цикла публиковались без указания адресата. В 1916 Б. Нейман высказал предположение, что стих., озаглавленные инициалами «Н. Ф. И....вой», «Н. Ф. И.», «Романс к И...», обращены к одному и тому же лицу, добавил к названным стих. еще шесть: «К***» («Всевышний произнес свой приговор»), «Когда одни воспоминанья», «К чему волшебною улыбкой» (последние два включены в текст драмы «Странный: человек», «1831-го июня 11 дня», «Не удалось мне сжать руки твоей» (первоначально было включено в текст той же драмы, но заменено стих. «Моя душа, я помню, с детских лет») и «Видение» («Я видел юношу: он был верхом»), вариант к-рого также вошел в драму. Нейман предположил, что отношения героев драмы «Странный человек» Арбенина и Загорскиной носят автобиографич. характер и отражают историю любви Л. к Н. Ф. И. (О том, что еще в 1914 В. Каллаш соотнес инициалы Н. Ф. И. с фамилией драматурга Ф. Ф. Иванова, Нейман, очевидно, не знал). Вопрос о месте Н. Ф. И. в жизни Л. и о посвященных ей стихах занял видное место в трудах И. Андроникова, к-рый существенно прояснил картину юношеской любви поэта; однако документ. материал, подтвердивший гипотезу Каллаша — Андроникова, был обнаружен и опубликован лишь в 1977 (Я. Махлевич). Исследования Б. Эйхенбаума, Андроникова и др. расширили круг предположит. относящихся к Ивановой стихов: всего в разное время было названо ок. 40 стих., в т.ч. (помимо указанных): «К Н. И.......», «Стансы» («Мгновенно пробежав умом»), «К***» («Не ты, но судьба виновата была»), «Время сердцу быть в покое», «Измученный тоскою и недугом», «Стансы» («Не могу на родине томиться»), «В альбом Н. Ф. Ивановой», «К*» («Я не унижусь пред тобою»), «Сонет», «Болезнь в груди моей и нет мне исцеленья». Список стих., к-рые по тем или иным признакам м. б. отнесены к И. ц., по-видимому, не исчерпан; с др. стороны, принадлежность к этому циклу не менее трети причисляемых стих. остается дискуссионной. Большинство стихотворений И. ц. объединяет сквозной мотив напрасной, «обманутой» «жажды любви»; однако внутри цикла можно выделить две группы: стихи, написанные Л. в период духовного подъема, вызванного первыми встречами с Натальей Ивановой («Н. Ф. И....вой», «Романс к И...»), и стихи, ничиная с послания «К***» («Всевышний...»), темой к-рых становится «вероломство» возлюбленной («К Н. И.......», «Я не унижусь...» и др.). Первые из них проникнуты желанием и надеждой увидеть в ней единственную посреди «бесчувственной толпы» душу, оценившую дар, величие запросов души и страданий поэта: «Есть сердце, лучших дней залог, / Где почтены мои страданья, / Где мир их очернить не мог» («Романс к И...»). Упрекающий, обвинит. тон стихов, написанных после разрыва с Ивановой, связан не только с мотивом «измены», но также с неоправданностью предельных ожиданий поэта, несоответствием реального облика возлюбленной и той высокой роли, к-рую он ей отводил: «Такой души ты знала ль цену? / Ты знала — Я тебя не знал!» (стих. «Я не унижусь...»). В нек-рых стихах цикла мотив оскорбленной гордости, упреки в обмане, непонимании, «несправедливости» («Но ты обманом наградила / Мои надежы и мечты» — «К Н. И.......»). Л. пытается совместить с чувством прощения: «Дай бог, чтоб ты нашла опять, / Что не боялась потерять». Наряду со стихами, «рассказывающими» историю развивающегося чувства, Л. нередко обращается к самой памяти о своей любви: вместе с упреками, вместе с раскаянием, пророчески предрекаемым любимой, звучат и ноты благодарности, выражение верности навсегда соединившему их прошлому, признание благодатной силы и подлинности испытанного чувства. Мотив неизгладимости следа, к-рый герой оставит в душе возлюбленной — один из ведущих в И. ц. [«К Н. И.......»; «Романс» («Стояла серая скала»); «Время сердцу быть в покое»]. См. также Время и вечность в ст. Мотивы. Наряду с открытой, эмоционально-напряженной лирич. исповедью большинства стихов цикла, Л. обращается здесь к новому для него жанру стансов. Возможности этого жанра для передачи глубоко субъективных интимных переживаний были раскрыты Дж. Байроном в «Стансах Августе» (1816), хорошо известных Л. Вместе с тем этот жанр — особенно в рус. поэзии 20-х гг. — еще не превратился в отстоявшуюся поэтич. форму. «Стансы» Л. лишены строгой жанровой условности: элементы созерцательности (стих. «Мгновенно пробежав умом») или элегич. мотивы (желание умереть «за честь страны родной», чтобы излечиться от «тяжких язв» любви — стих. «Не могу на роднне томиться») свободно соединяются с выражением живого чувства поэта. Именно в стихах И. ц. поэзия Л. отчетливо обрела «равную своему предмету» подлинность [Гинзбург (2)]. Значение И. ц., т.о., не ограничивается важностью автобиографич. свидетельства и дневниковой полнотой душевной жизни: интимная исповедь здесь (как и вообще в лирике Л.) — не только возможность психол. самовыражения, но одновременно и способ разрешения высших вопросов бытия, духовного и творч. самоопределения. В стихах И. ц. получили развитие мн. ведущие мотивы лермонт. лирики.

Лит. см. при статьях об Н.Ф. Ивановой и о названных в тексте стихах И. ц.