"Небо и звезды"

«НЕБО И ЗВЕЗДЫ», стих. раннего Л. (1831), где впервые рельефно выявлена одна из важных для будущего его творчества символико-психол. тем. В поэтич. словаре юноши Л. звезды — эмблема этич. идеализма, стремления к «далекому» и «прекрасному» (эти два эпитета как бы обрамляют настоящее стих.); при взгляде на звезды он готов верить, что высшие запросы человеческого духа не тщетны, что истинность их удостоверена вселенским строем мирозданья; ср. «...даны в залог / С толпою звезд ночные своды» («Н. Ф. И...вой») (можно допустить знакомство Л. с этикой И. Канта, у к-рого звездное небо над головой и нравств. закон в груди человека выступают двойной порукой религ. чувства). В 1-й строфе стих. этот идеал возвышенного вдобавок очеловечен, овеян младенческой ясностью и чистотой: «счастье ребенка», как затем «молитва ребенка» (стих. «Синие горы Кавказа...»), «поцелуй ребенка» («Герой нашего времени») — все это обычные у Л. сравнения-намеки на невинное, безгрешное бытие, оставленное душой где-то далеко позади и изредка сквозящее лишь в природе. Но со 2-й строфы медитация направляется в новое, неожиданное русло. Звезды не сближаются, а разводятся с человеческим миром. Герой стих. тоскует уже не по их детской безмятежности, а из-за своей — общей с человечеством и отличной от «звездной» — природы и участи. На этически напряженную антитезу: Я и звезды (Я и идеал) накладывается индивидуалистич. противопоставление: Я и люди. Начинает звучать тема астральной отрешенности от мирских забот и связей. Мечтательный взгляд на детски невинные звезды (ср.: «На звезды часто устремлял я взор») по ходу поэтич. размышления подменяется потребностью во взгляде на землю с демонич. высот — «без сожаленья, без участья» («Демон»). Эта намеченная в стих. двузначность лермонт. «братанья со звездами» (В. В. Розанов) отражает вечное смятение противоречивых мыслей Л. Впоследствии в лермонт. поэзии сохранятся оба рода «звезд»: одушевленные, чуткие и отзывчивые — в «Пророке», в стих. «Выхожу один я на дорогу», астрономически удаленные от земли или невозмутимо-ироничные — в поэмах «Сашка» и «Сказка для детей» (ср. также в «Фаталисте»: спокойствие звезд, сияющих «на темно-голубом своде», их непричастность к людской судьбе). (См. Земля и небо в ст. Мотивы). Стих. написано в духе ноктюрна и родственно жанру философич. «думы», только начинавшему входить в рус. поэзию (позже — у А. Кольцова). В нем сочетается уединенное сосредоточ. размышление (осложненное спором с невидимым собеседником — с «людьми») и песня: типичные для нее приемы параллелизма («люди — звезды»), черты амебейной композиции («чем ты несчастлив?» — «тем я несчастлив»), фольклорные элементы («добрые люди»), четкий строфико-куплетный строй. Столь совершенное соединение декламационно-риторич. стиля с напевным характерно для зрелого Л., а в юношеской лирике — редкость. Это один из самых интересных версификационно-строфич. экспериментов молодого поэта; в стих. три пятистишия безрифменного дактиля, в каждом три 2-стопных (а в 1-й строфе, где торжественно-замедленная пейзажная экспозиция, — три 3-стопных) и два 4-стопных стиха; клаузулы женские, но муж. окончание отмечает конец каждой строфы и соответственно каждого риторич. периода. Несмотря на упорядоченность, имеется определенное сходство с экспериментами Л. в области вольного стиха. В то же время словесный состав стих. необыкновенно прост и изначально вес́́ом: небо, звезды, люди, человек, ребенок, счастье. К нему подходят слова А. А. Блока: «Всякое стихотворение — покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды» (Записные книжки, 1965, с. 84). Стих. иллюстрировал В. Г. Капустин. Положили на музыку: Ц. А. Кюи, А. Б. Гольденвейзер, Н. И. Казанли, В. М. Иванов-Корсунский, А. В. Мосолов и др. Автограф — ИРЛИ, тетр. XI. Впервые — «БчД», 1845, № 1, отд. I, с. 9. Датируется 1831 по нахождению в тетради.

Лит.: Висковатый, с. 146—47; Розанов В. В., М. Ю. Л. (К 60-летию кончины), «Новое время», 1901, 15 (28) июля, с. 2—3; Розанов И. (3), с. 153—54; Пейсахович (1), с. 453—54; Рубанович (3), с. 41; Коровин (5), с. 22.