Фет (Шеншин) Афанасий Афанасьевич

ФЕТ (Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820—92), рус. поэт. С юношеских лет был увлечен поэзией Л. и «Героем нашего времени». В мемуарах, худож. прозе и письмах Ф. неоднократно встречаются упоминания о Л. и его романе «Герой...», стихотв. цитаты из его соч. («Небо и звезды», «Русалка», «Измаил-Бей», «Не верь себе», «Как часто, пестрою толпою окружен», «Есть речи — значенье», «Журналист, читатель и писатель», «Спор», «Нет, не тебя так пылко я люблю» и др.). Отзвуки лирики Л. ощущаются в фетовских стихах преим. кон. 1830—40-х гг., в т.ч. в первом сб. Ф. «Лирический пантеон» (1840), где заметен общий с Л. интерес к Дж. Байрону [ср. «В альбом» Ф. и «В альбом» (из Байрона) Л.]. Мотивы «Воздушного корабля» и «Ветки Палестины» есть в стих. Ф. «Ива» (1843, ранняя ред. стих. «Ивы и березы»); возможно воздействие «Родины» Л. на стих. Ф. «К тебе в молчании я простираю руку» (1847). Подобно Л., ранний Ф. обращается к поэзии Г. Гейне, выбирая для перевода те же стихи, что и Л. («На севере дуб одинокий», 1841; «Они любили друг друга», 1857), причем ближе следует оригиналу. Опыты Ф. в области лиро-эпич. поэмы («Талисман», 1842) совр. ему критика прямо соотносила со «Сказкой для детей» Л.; сходство это, впрочем, результат не подражания, но, скорее, жанрово-типологич. общности (поэма Л. появилась в печати в 1842). В творчестве зрелого Ф. воздействие Л. не просматривается, по своим поэтич. принципам он далеко отстоит от поэтики Л. (Показательна полная переработка им в 1856 стих. «Ива», где он, по-видимому, ощущал прямую зависимость от Л.) Можно говорить лишь о преемственности нек-рых мотивов и приемов (напр., общая для Ф. и Л. мысль о «невыразимости» эмоции словом — ср. 3-ю строфу стих. Л. «1831-го июня 11 дня» и «Поделись живыми снами», 1847, «Напрасно!», 1852, «Как беден наш язык!», 1887, Ф.; или воспроизведенные Ф. метрико-семантич. схемы нек-рых стих. Л., в частности редкая строфа лермонт. стих. «М. А. Щербатовой» воспроизведена Ф. в стих. «Как мошки зарею...», 1844, и «Как отрок зарею...», 1850). Нек-рые композиц. особенности и портретные характеристики в прозе Ф. (форма записок в «Дядюшке и двоюродном братце», портрет Афанасия Афанасьевича в последнем рассказе Ф. «Вне моды») находят себе аналоги в «Герое...». В пушкинско-лермонт. традиции шуточной поэмы выдержана автобиографич. поэма Ф. «Студент» (1883), где в круге чтения героя упомянуты соч. Л. Интерес к Л. и любовь к его поэзии Ф. сохранил до конца жизни, неоднократно выделяя в рус. поэзии три имени: Пушкина, Л. и Тютчева [см. неопубл. письма Ф. к К. К. Романову (поэту, известному под псевд. К. Р.), 1887]. Известные аналогии в поэтич. системах Л. и Ф. позволяют типологически соотнести их творчество. Возможность сопоставления обусловлена единством худож. метода; формирование Л. и Ф. (эстетич. взглядов, поэтич. принципов) происходило в условиях общей историч. действительности (1830-е гг.) и в рамках романтизма (см. Романтизм и реализм); причем оба поэта испытали воздействие Пушкина и оба преодолевали пушкинский стилистич. и стиховой канон. Л. и Ф. отличает единство авторского сознания — в истоках своих романтическое; они сосредоточены в строго очерченном кругу поэтич. тем и достигают единства лирич. тональности. Ф., особенно в последние годы жизни, проявляет, как и Л., склонность к изображению глубоко рефлектирующего сознания, к филос. осмыслению различных моментов бытия. Контрасты с пушкинской гармонией (примат трагического у Л., прекрасное только в природе и отсутствие прозы жизни — у Ф.) служат истоком форсированного и напряженного драматизма переживаний, свойственного как Л., так и Ф. При этом природа драматизма у Л. и Ф. различна: творчество Л. личностно окрашено; Ф., в противоположность Л., не интересует «внутренний человек», а занимает лишь стихийно-природное в нем. Ф. категорически изолирует чувство от субъекта, отсекает любую мотивацию переживания — эмоция выступает как единств. и полноправный герой поэтич. миниатюры. Если у Л. — гипертрофия личного начала, то у Ф. человек не осознает себя личностью; «Я» в лирике Ф. не более «как призма авторского сознания» (Гинзбург Л.), но не существует в качестве самостоят. темы. Поэтому Ф., в отличие от Л., не нуждается в лирическом герое. Определенное сходство Л. и Ф. наблюдается в обращении к напевному стиху. Л., особенно зрелый, культивирует, отталкиваясь от пушкинского канона, напевный стих с типичной лермонт. «мелодической» функцией вопросов и восклицаний («Ветка Палестины») и строфич. композицией («Когда волнуется желтеющая нива»). Он нарушает объективную связь между явлениями, но сохраняет логич. схему периода. У Ф. напевный стих гораздо более развит, а строфика целиком подчинена «мелодическому» заданию («Когда мечтательно я предан тишине»), однако при этом снят предметный план, а интонац. движение последовательно отражает ступени эмоц. восхождения. Ф. завершает традиции напевного стиха, идущие от Жуковского и Л., и открывает новые пути поэзии 20 в. Соч. Полн. собр. стихотворений, вступ. ст. Б. Я. Бухштаба, 2 изд., Л., 1959; Каленик, «ОЗ», № 3, с. 3; Дядюшка и двоюродный братец, «ОЗ», 1855, № 10, отд. 1, с. 216; Кактус, «РВ», 1881, № 11, с. 232; Вне моды, «Нива», 1889, № 1, с. 2; Мои воспоминания, М., 1890, ч. 1, с. V, 101, ч. 2, с. 18, 388; Ранние годы моей жизни, М., 1893, с. 192—93, 204, 209, 397, 453; Четыре письма А. А. Фета [примеч. Б. Я. Бухштаба], в кн.: И. С. Тургенев. Материалы и исследования, Орел, 1940, с. 38; Л. Н. Толстой и А. А. Фет [переписка], в кн.: Толстой Л. Н., Переписка с рус. писателями, 2 изд., М., 1978, т. 1, с. 463, т 2, с. 116, 118; Письма к К. К. Романову 7 апр., 6 и 20 июля 1887, архив ИРЛИ, ф. 137, № 75.

Лит.: Розанов И. (1), с. 260—64; Дарский Д., «Радость земли». Исследование лирики Фета, М., 1915, с. 71, 190—92; Садовской Б., Ледоход. Статьи и заметки, П., 1916, с. 30, 60—62, 70—71, 73; Бархин К., Фет и Л., в кн.: Посев, Од., 1921, с. 90—94; Эйхенбаум Б. М., О поэзии, Л., 1969, с. 420—31; Чичерин (2), с. 378; Сквозников В. Д., Реализм лирич. поэзии, М., 1975, с. 332—34, 336, 345—46.