ИСТИНА

ИСТИНА
универсалия культуры субъект-объектного ряда (см. УНИВЕРСАЛИИ), содержанием которой является оценочная характеристика знания в контексте его соотношения с предметной сферой, с одной стороны, и со сферой процессуального мышления — с другой. 1) В классической философии оформляется две принципиально альтернативные парадигмы трактовки И. — одна из них основывается на принципе корреспонденции как соответствия знания объективному положению дел предметного мира (Аристотель, Ф.Бэкон, Спиноза, Дидро, Гельвеции, Гольбах, Фейербах и др.), другая — на принципе когеренции как соответствия знания имманентным характеристикам идеальной сферы: содержанию Абсолюта (Платон, Гегель и др.), врожденным когнитивным структурам (Августин, Декарт, кембриджские платоники), самоочевидности рационалистической интуиции (Теофраст), чувственным ощущениям субъекта (Юм), априорным формам мышления (Кант), целевым установкам личности (прагматизм), интерсубъективным конвенциям (Пуанкаре) и др. Фундаментальными проблемами в данной сфере выступали в классической философии проблема критерия И., трактовка которого соответствовала принятому определению И. (от эйдотического образца у Платона до Божественной Мудрости у Фомы Аквинского, с одной стороны, и от индивидуального сенсорного опыта у Беркли до общественно-исторической практики у Маркса — с другой); проблема соотношения И. с заблуждением и абсолютной И. с И. относительной (практически универсальной является модель движения к абсолютной И. посредством И. относительных: асимптотического либо финального); а также проблема соотношения фактической и логической И. Может быть зафиксирован также ряд частных проблем, как, например, проблема соотношения ‘необходимо истинного’ и ‘случайно истинного’ у Лейбница. 2) В неклассической философии происходит своего рода деонтологизация И.: последняя лишается объективного статуса и мыслится как форма психического состояния личности (Кьеркегор), как ценность, которая ‘не существует, но значит’ (Риккерт и в целом Баденская школа неокантианства), феномен метаязыка формализованных систем (Тарский), спекулятивный идеальный конструкт (Н.Гартман) и др. В контексте философии жизни и философской герменевтики, дистанцирующих объяснение и понимание как взаимно исключающие когнитивные стратегии, феномен И. оказывается принципиально несовместимым с научным номотетическим методом (Гадамер) и реализует себя сугубо в контексте языковой реальности, что практически трансформирует проблему истинности в проблему интерпретации. Параллельным вектором неклассической трактовки И. выступает позитивизм, в контексте которого И. также трактуется как феномен сугубо языкового ряда, конституируясь в контексте проблемы верифицируемости (см. АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ). 3) В постнеклассической философии постмодернизма проблема И. является фактически не артикулируемой, поскольку в качестве единственной и предельной предметности в постмодернистской философии (см. ПОСТМОДЕРНИЗМ) выступает текст, рассматриваемый в качестве самодостаточной реальности вне соотнесения с внеязыковой реальностью ‘означаемого’ (см. ОЗНАЧИВАНИЕ, ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ ОЗНАЧАЕМОЕ). В философском пространстве постмодернизма осуществляется теоретический сдвиг, приведший к акцентуации вопроса ‘о формах дискурсивных практик, артикулирующих знание’ (Фуко). В контексте радикального отказа от презумпции бинаризма, и в частности, от бинарной оппозиции субъекта и объекта, постмодернизм видит свою программу в отказе от ‘зеркальной теории познания’ (см. ОТРАЖЕНИЕ), согласно которой ‘представление понимается как воспроизведение объективности, находящейся вне субъекта’, в силу чего для философии классического типа ‘главными ценностными категориями ... являются адекватность, правильность и сама Истина’ (Ф.Джеймисон). В связи с этим в контексте постмодернистской философии трансформируется понимание когнитивного процесса как такового: по оценке Тулмина, ‘решающий сдвиг, отделяющий постмодернистские науки современности от их непосредственных предшественников — модернистских наук, — происходит в идеях о природе объективности’, заключающейся в переориентации с фигуры ‘бесстрастной точки зрения индифферентного наблюдателя’ к фигуре ‘взаимодействия участника’. Концепция И. артикулируется в постмодернистской концепции дискурса как концепция ‘игр И.’ (см. ДИСКУРС). Концепт ‘игр И.’, предложенный Фуко, выступает как понятийная структура, фиксирующая в своем содержании итог радикального пересмотра философией постмодернизма классических представлений об И. С точки зрения постмодернизма, И. отнюдь не является продуктом когнитивного приближения к познаваемому объекту, результирующегося в адекватном постижении его сущности, — это вовсе ‘не вознаграждение для свободных умов, не дитя долгих одиночеств, не привилегия тех, кто достиг освобождения’, и уж тем более постмодернистская философия не рассматривает И. как то, что ‘можно открыть или заставить принять’ (Фуко). В постмодернистской своей трактовке И. выступает как одно из проявлений интерпретационного своеволия субъекта, она есть, по словам Фуко, ‘что-то вроде принудительного действия’ субъекта в отношении собственной дискурсивности, которая, к тому же, ‘имеет тенденцию оказывать ... своего рода давление’ на другие проявления ментальной активности субъекта. В этом плане И. трактуется постмодернизмом лишь как своего рода ‘совокупность правил’ (Фуко) — тех или иных, — которыми руководствуется субъект, организующий свои когнитивные практики в соответствии с нормативными требованиями, характерными для того или иного типа дискурса (см. Игра). С точки зрения постмодернизма, пересмотр этих правил есть центральная процедура, фокусирующая в себе сущность периодически имеющих место в динамике культуры исторических трансформаций. В свете постмодернистского отказа от логоцентризма (см. ЛОГОЦЕНТРИЗМ) познание перестает рассматриваться как процесс экспликации имманентного смысла постигаемой предметности. Соответственно, в постмодернистской парадигме, фундированной презумпциями ‘постмодернистской чувствительности’ (см. ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ) и ‘постметафизического мышления’ (см. МЕТАФИЗИКА, МЕТАФИЗИКА ОТСУТСТВИЯ, ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ), статус И. может быть обозначен лишь в качестве своего рода ситуативного ‘эффекта’ (‘эффект И.’ у Фуко, подобный плато ризомы — см. РИЗОМА), — гносеологическая фигура И. трансформируется в фигуру ‘игр И.’, и тем самым познавательный процесс как таковой предстает в постмодернистской проекции именно (и только) как процессуальность игр И. Категориальная структура ‘игр И.’ оформляется в постмодернистской философии в русле общей переориентации постмодернизма с идеи жесткой структуры, результирующей собой процесс становления системы, на идею ризоморфной организации предметности, репрезентирующей собой структурацию, т.е. номадическую процессуальность спонтанной и нон-финальной самоорганизации нелинейной среды. В отличие от предшествующей гносеологической традиции, центрированной именно вокруг понятия И., осмысленного не только в когнитивном, но и в аксиологическом ключе, постмодернистская модель познавательного процесса отнюдь не характеризуется подобной центрацией, — в постмодернистской системе отсчета И. воспринимается сугубо операционально (причем социально-операционально): И. рассматривается как ‘совокупность правил, в соответствии с которыми истинное отделяют от ложного и связывают с истинным специфические эффекты власти’ (Фуко). Для постмодернистской гносеологии предметом изучения становятся ‘игры истины сами по себе’, ‘игры истины в связи с отношениями власти’ и ‘игры истины в отношении индивида к самому себе’ (Фуко). Важнейшим аспектом рассмотрения И. в постмодернизме выступает поэтому аспект социально-политический: в основе любых постмодернистских аналитик И. всегда лежит, таким образом, та презумпция, что, по словам Фуко, ‘истина принадлежит этому миру, в нем она производится при помощи многочисленных принуждений, и в нем она имеет в своем распоряжении регулярные эффекты власти’ (см. Власть). Создание ‘истории истины’ мыслится в постмодернизме как создание ‘такой истории, которая была бы не историей того, что может быть истинного в знаниях, а анализом ‘игр истины’, игр истинного и ложного, игр, через которые бытие исторически конституирует себя как опыт, то есть как то, что может и должно быть помыслено’ (Фуко). Моделируемая постмодернизмом реальность (см. Симуляция) программно конституируется ‘по ту сторону истинного и ложного, по ту сторону эквивалентного, по ту сторону рациональных различий’ (Бодрийяр). По формулировке Фуко, если познание и ‘выдает себя за познание истины’, то лишь потому, что ‘оно производит истину через игру первоначальной — и постоянно возобновляемой — фальсификации, которая устанавливает различение истинного и ложного’. Постмодернистские аналитики проблемы истинности знания выстраиваются в ментальном пространстве, задаваемом семантической оппозицией таких феноменов, как ‘воля к И.’ и ‘забота об И.’. Последние представляют собой две не только различные, но и альтернативные стратегии отношения субъекта к познавательному процессу (реально могущие проявляться одновременно и фиксируемые лишь в ходе функционального расщепления когнитивных процедур): если ‘воля к И.’, преимущественно характеризующая, согласно постмодернистской ретроспективе классическую философскую традицию, предполагает линейное движение к И., понятой в качестве единственной (‘воля к истине ... имеет тенденцию оказывать на другие дискурсы своего рода давление’), то ‘забота об И.’, характеризующая, в постмодернистской самооценке, когнитивные стратегии эпохи постмодерна, напротив, предполагает процессуальность движения И., самодостаточную в своей плюральности и не результирующуюся в И. как финальной величине. В свете концепции ‘заботы об И.’ И. в традиционном ее понимании предстает как законченный (мертвый) продукт, результирующий (=финализирующий, обрывающий собою) процесс познания, — ее место занимают игры И. как плюральная процессуальность производства знания. Понятие ‘заботы об И.’ фиксирует в постмодернизме имманентно креативную природу дискурса по отношению к И., понятой в качестве плюральной. Предпринятая Фуко критика ‘воли к И.’ отнюдь не означает, что феномен И. как таковой выпадает из сферы его философского интереса: ‘те, кто говорят, будто для меня истины не существует, упрощают суть дела’ (Фуко). Как раз наоборот, говоря о позднем периоде творчества Фуко, Ф.Эвальд отмечает, что в ‘Истории сексуальности’ речь идет как раз о том, чтобы проанализировать дискурсивность как векторно ориентированную в отношении истинности, — но дискурсивность, рассматриваемая в чистом виде, вне тех ограничений, которые налагаются на нее нормативными требованиями конкретной культуры, т.е. в той сфере, где ‘истина принимает ... форму’, свободную ‘от ... мучительных подчинения и объективации’. Именно ‘забота об И.’ как импульс к истинности, взятый в своей процессуальности, в своей интенции (а отнюдь не И., якобы результирующая его), является предметом осмысления философии постмодернизма. Именно в этом, согласно оценке Фуко, постмодернистские аналитики дискурса радикально отличаются от тех, которые ‘снова и снова пытались так или иначе обойти это стремление к истине и поставить его под вопрос в противовес самой истине’. И если ‘забота об И.’ как имманентная истинностная интенциональность дискурса лежит в основе его векторной (на конституирование истины направленной) природы, то задаваемые той или иной культурой (соответственно, тем или иным парадигмально-методологическим каноном) правила (=границы) реализации этой векторности фактически определяют (=ограничивают) горизонт поиска И., превращая ‘заботу об И.’ в ‘волю к истине’, а многоплановое движение И. — в линейный вектор движения к И. В контексте постмодернистской философии идея ‘заботы об И.’ не только становится предметом пристального внимания, но и оказывается удивительно созвучной тем парадигмальным презумпциям, которые фундируют собою постметафизическое мышление современности (см. ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ). Прежде всего это касается отказа современной культуры от логоцентризма (см. ЛОГОТОМИЯ, ЛОГОМАХИЯ) и ориентации ее на новые идеалы описания и объяснения, фундированные новым пониманием детерминизма, одним из важнейших моментов которого выступает допущение феномена пресечения действия закона больших чисел, когда случайная флуктуация оказывает решающее воздействие на содержание и эволюционные тенденции того или иного процесса (см. НЕОДЕТЕРМИНИЗМ). Таким образом, постулированная постмодернизмом переориентация современной философии с характерной для классики ‘воли к И.’ к ‘заботе об И.’ означает радикальный отказ от презумпции наличной И. и акцентированную интенцию на усмотрение плюрализма ‘игр истин’ в процессуальности того или иного когнитивного феномена. — Используя слова Кафки (и это придаст им новый смысл в данном контексте), применительно к ‘заботе об И.’ можно сказать, что ‘неспособность видеть истину — это способность быть истиной’. Именно субъект подобной заботы выступает, согласно постмодернистской парадигме, подлинным субъектом культурной критики и рефлексии над основаниями культуры. М.А. Можейко