Маканин Владимир Семенович

Мака́нин Владимир Семенович

(р. 1937), русский писатель. От «исповедальной» прозы — к антиромантизму, к проблеме «беспочвенного человека»; роман «Портрет и вокруг него» (1978). В сборниках повестей и рассказов «Повесть о Старом Посёлке» (1974), «Голоса» (1982), «Река с быстрым течением» (1983), в повестях «Где сходилось небо с холмами» (1984), «Лаз» (1991, с элементами фантастики) — поиски ценностно-осмысленного бытия, драматизм бескомпромиссности, психология нецельной личности, угасающей или обретающей себя в потоке обезличивающей повседневности. Герой повести «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993) — конформист советского периода. Повести «Один и одна» (1987), «Кавказский пленный» (1995); роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998).

* * *

МАКАНИН Владимир Семенович

МАКА́НИН Владимир Семенович (р. 1937), русский писатель, Государственная премия (2000).
От «исповедальной» прозы — к антиромантизму, иронии, к проблеме «беспочвенного человека»; роман «Портрет и вокруг» (1978); сборники повестей и рассказов: «Повесть о Старом Поселке» (1974), «Голоса» (1982), «Река с быстрым течением» (1983). Проблема взаимосвязи творческой личности и «массы» — в повести «Где сходилось небо с холмами» (1984); повесть «Один и одна» (1987), «Андеграунд» (1999).
* * *
МАКА́НИН Владимир Семенович (р. 13 марта 1937, Орск), русский писатель; лауреат Государственной премии (1999), премии Букера (см. БУКЕРОВСКАЯ ПРЕМИЯ) (1993) и Пушкинской премии фонда Альфреда Топфера (1998).
Окончил механико-математический факультет Московского университета (1960) и Высшие сценарные курсы. До конца 1960-х гг. — преподаватель, затем —кинематографист и профессиональный литератор. Живет в Москве.
Этапы творчества
Маканин — автор трех романов: «Прямая линия», с которым он дебютировал в 1965, «Портрет и вокруг» (1978) и «Андеграунд, или герой нашего времени» (1998). К романам примыкают повести, некоторые из которых, такие как «Предтеча» (1982), «Один и одна» (1987), «Стол, покрытый сукном и с графином посредине» (1993), могут расцениваться как «небольшие» романы. С другой стороны, «большие» романы Маканина, по единодушному мнению критики, «бессюжетны», точнее, бесфабульны: сюжету-фабуле (связной последовательности событий, «истории») Маканин предпочитает сюжет-ситуацию: единое сюжетное положение, воспроизводимое в разных контекстах и ракурсах на протяжении повествования. Такова «конфузная ситуация», внедренная, по мысли Маканина, в русскую литературу Гоголем (см. ГОГОЛЬ Николай Васильевич) и позволяющая писателю «выскочить из системы типажей к системе обыкновенного человека» («Голоса»). Эти и другие характерные черты прозы Маканина, в основном, сложились в его творчестве во второй половине 1970-х гг.
Первый этап
Первый этап творчества Маканина (1965—1976), к которому помимо «Прямой линии», относятся повести и рассказы «Безотцовщина», «Солдат и солдатка», «Повесть о старом поселке», «На первом дыхании», «Старые книги», «Простая истина» и другие, еще тесно связан с традициями романтической «исповедальной» прозы 1960-х гг. Принцип повествования от первого лица, максимальная сближенность автора и героя-повествователя сохраняются и в зрелой прозе писателя. Книга «Голоса» и рассказ «Ключарев и Алимушкин» (оба произведения — 1977) открывают творчество Маканина второй половины 1970-х — начала 1990-х гг.
Зрелость
От романтического эгоцентризма, сосредоточенности на своем «я», повествователь Маканина все больше тяготеет к отождествлению себя с другими, с другим, следствием чего становится его принципиальный отказ от позы «судии» по отношению к своим героям («не судите» — это и генеральная нравственная установка писателя). Маканин отказывается и от завершенных «образов героев» и завершенного повествования (живая жизнь и судьба живого человека принципиально незавершимы) — от всего, что традиционно ассоциировалось с понятием «литература». Противостояние «литературы» и жизни, отвержение литературы во имя жизни, во имя живого Слова и неспособность прожить жизнь иначе, нежели в составленном из Слов Письме, в «тексте», — одна из «сюжетообразующих» коллизий жизни и творчества Маканина. Диалектика разрушения — восстановления целого (целого человеческой личности, общежитийного мира, художественного произведения) — лежит в основе прозы Маканина 1980-х гг. (рассказы «Гражданин убегающий», 1978, «Человек свиты», 1982, «Антилидер», 1983, и др., повести «Отдушина», 1977, «Голубое и красное», 1981, «Предтеча», 1982, «Отставший», 1984, «Утрата», 1987, «Лаз», 1991).
1990-е годы
Новый период творчества Маканина, органично связанный со всем его предшествующим творчеством и одновременно качественно новый, нацелен на подведение итогов прожитой жизни и итогов русской истории. Он начинается с повести-романа «Стол, покрытый сукном и с графином посредине» (1993), которую можно рассматривать как своего рода заявку на роман «Андеграунд» (Государственная премия России, 2000) — самое на сегодняшний день значительное произведение писателя (во всех других повестях и рассказах этого периода — от цикла «Сюр в пролетарском районе», 1993, до «Буквы «А», 2000, включая «Кавказского пленного» (1995, Государственная премия, 2000) и «Удавшийся рассказ о любви», 2000 — так или иначе также варьируются мотивы «Андеграунда»).
Поэтика Маканина
Особую роль в прозе Маканина играет художественное пространство (тождественность пространства и Слова прямо декларируется в «Андеграунде»). Хронотоп (писатель сам использует термин М. М. Бахтина (см. БАХТИН Михаил Михайлович)) в прозе Маканина разделен на «черное небо» с едва угадываемыми Луной и созвездиями (его образный аналог — «Черный квадрат» Малевича (см. МАЛЕВИЧ Казимир Северинович)), символ непостижимого Вечного, и то, что под землей — подполье, подземелье, «андеграунд», «лаз», яму, ямку, норку, символизирующие начало и исход земного существования, материнское лоно, подсознание личности или же «коллективное бессознательное» (Г. Юнг (см. ЮНГ Карл Густав)). Туда, вниз, чаще, чем в «черное небо», устремлен пристальный взгляд писателя и его героев: в землю уходит после смерти в легенде знахарь Якушкин (повесть «Предтеча», 1982), в символическом «подполье» проживает свою жизнь герой «Андеграуда» (1998), в ямку в земле устремлен вспоминающий взгляд писателя Тартасова — героя одного из последних маканинских рассказов («Удавшийся рассказ о любви»).
Есть у Маканина и срединный мир — земля, то место, «где сходилось небо с холмами» (название одной из лучших повестей Маканина, 1984). Срединный мир, в свою очередь, делится на большое пространство — уральские степи, сибирские просторы, и «тесноту» людского общежития: барак, «аварийный поселок» в «Где сходилось небо с холмами», «большой город» — муравейник, давший название одной из книг писателя — «В большом городе» (1980), «общага» в «Андеграунде».
Затянувшаяся и, вместе с тем, рушащаяся на глазах «общажная жизнь в России» — почва его творчества. Барачный коллективизм, с одной стороны, уничтожает в человеке личностное, индивидуальное начало, нивелирует его «я», но с другой, именно в нем, в его нищенском уюте, в недрах его «коллективного бессознательного», в сплетении его «голосов» самый близкий Маканину герой — «человек творящий» (необязательно композитор, писатель или художник, но он — в первую очередь) находит житейское тепло, источник вдохновения и спасение от более страшного врага — Системы: репрессивного государства с его лагерями и сменившими их в эпоху брежневщины «психушками», мира официозной лжи, официальной литературы и науки, мира всеобщей несвободы. Если барачный, во многом архаичный мир держится на архетипах, на заложенных в подсознательном образах восприятия мира, то Система порождает стереотипы, навязанные человеку извне формы поведения и схемы мышления.
Уходя от официоза и стереотипа Маканин 1980-х гг. ищет путь к межличностному, к «междомью» («Где сходилось небо с холмами»), в пространство, в котором встречаются не только жители аварийного поселка, оплакивающие умерших, но и автор — читатель — герой, объединенные общей человеческой участью — «бытием-к-смерти» (М. Хайдеггер (см. ХАЙДЕГГЕР Мартин)).
«Голоса»
Маканин — автор «Голосов» и непосредственно следующих за ним произведений — создает не характеры и не типы (стереотипы!): их место заступает «голос». «Необходимость не бытового — но бытийного взгляда на человека — вот та мысль, которая последовательно доказывается у Маканина» (М. Липовецкий (см. ЛИПОВЕЦКИЙ Марк Наумович)). «Голос» — изначальное, подсознательное, стихийно-интуитивное начало бытия, то, что существует в человеке до и помимо психологии. Отсюда — особое пристрастие писателя к изображению детства и старости, стремление столкнуть обкатанного жизнью героя с ребенком или стариком, чтобы вернуть его к тому истинному, что в нем заложено и, казалось бы, навечно погребено под толщей благоприобретенных привычек. «Голос» соединяется с подлинным «я» — поверх фальшивой, социализированной, стереотипизированной «индивидуальности» («Человек «свиты», 1982).
В конце 1970-х гг. в творчестве Маканина усиливается писательская рефлексия, тяготение к «философическому» автопортретированию. Первая попытка в таком роде — роман «Портрет и вокруг», 1978. Поиск новых принципов построения «большого» повествования» в повести «Один и одна» с ее жестокой ироничной критикой «шестидесятнического» романтизма.
«Андеграунд»
Роман «Андеграунд, или герой нашего времени» — сложно-устроенный текст, полный «мерцающих» смыслов, складывающийся на границе «литературы» и «жизни», Слова и безмолвия. Начиная с заглавия, он полон литературных, философских, живописных, музыкальных, кинематографических цитат (нередко иронических, пародийных). По контрасту с ними дается масса бытовых подробностей. Таким образом, текст Маканина сориентирован на узнавание (вспоминание, опознание) читателем своей реальности в диапазоне от вкусовых привычек (черные сухарики, макароны с сыром, борщ на говяжьем бульоне и т. п.) до культурного «запаса» (Хайдеггер (см. ХАЙДЕГГЕР Мартин), Бибихин, Лаоцзы (см. ЛАО-ЦЗЫ), «Человек дождя», Пруст, (см. ПРУСТ Марсель) Джойс, (см. ДЖОЙС Джеймс) Кортасар, (см. КОРТАСАР Хулио) и вся русская литературная классика — от Гоголя (см. ГОГОЛЬ Николай Васильевич) до «Петербурга» Андрея Белого (см. БЕЛЫЙ Андрей), которого Маканин претендует дополнить своей «подземной», «андеграундной» «Москвой»). В обширном символическом слое «Андеграунда» Россию воплощает и одна из многочисленных «женщин» героя-повествователя — «габаритная» Леся Дмитриевна. Самого же его, человека без имени, величают по отчеству — Петрович, то есть отпрыск Петра, основателя новой России.
Петрович — герой нашего времени
Повествование в «Андеграунде» движется по кругу, по сути, возвращаясь в конце романа в исходную точку. Между началом и концом повествования —символический год прожитой Петровичем жизни — от лета и до лета, вместивший в себя фактически десять лет истории России — время «перестройки» и первые годы правления Ельцина (см. ЕЛЬЦИН Борис Николаевич). Однако историческое время в «Андеграунде» принципиально подчинено природному и бытовому (времени тополиного пуха, осенних сумерек, зимних снегов, снов, пробуждений, застолий и т.д.). За условный романный год Петровича изгоняют из «общаги», помещают в психиатрическую лечебницу, откуда он чудом спасается, наконец, вновь принимают в «общажный», но уже по-комнатно и по-квартирно приватизированный мир. Однако Петрович возвращается в него по-прежнему бездомным и свободным. Параллельно идет рассказ о младшем брате Петровича — гениальном художнике Вене, упрятанном еще в брежневские времена «кегэбешниками» в «психушку» и заколотого нейролептиками до безумия.
Другие герои
Композиционно «Андеграунд» воспроизводит не столько роман Лермонтова (см. ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич), к которому отсылает читателя его второй заголовок, сколько «В поисках утраченного времени» Пруста. Как и у Пруста (в отличие от романа Лермонтова), повествование у Маканина выстроено в ракурсе единой точки зрения — самого Петровича — и все сконцентрировано в точке повествовательного настоящего. События, происходившие с героем-повествователем — талантливым, но на «поверхности» не состоявшимся, принципиально отказывающимся печататься писателем-бомжем и с теми, кто «вокруг», вмонтированы в текст без хронологической последовательности: все они — фрагменты переживаемого настоящего — настоящего его рассказа, акта речи, адресованного безымянному же читателю, его двойнику. Другие персонажи романа, за исключением тех, кто представляет Систему-врага, в той или иной степени являются двойниками повествователя. Все они — вместе с обитателями гигантской мифической «общаги» — и составляют образ «героя нашего времени» («ваше» время, будущее, принадлежит уже другим, молодым бизнесменам и иже с ними, тем, кто «общагу» покинул: о его наступлении пророчествует в конце романа Петрович). При этом Маканин сосредоточен не столько на воссоздании портретных, внешних черт своего «героя», сколько на художественной реконструкции его подсознания (андеграунд как подсознание общества). В портретируемом Маканиным «общажном» коллективном бессознательном причудливо — сюрреалистически — совместились жалость к падшим и ненависть к чужакам, жажда покаяния и затаенная агрессивность, сострадание ближнему и способность к хладнокровному убийству (мысль о том, что убивать легко, — центральная тема и «Кавказского пленного»), самоутверждение за счет своей женской половины (женщины в глазах повествователя — или агрессивные «бабищи», или растоптанные жизнью существа) и тяга к «запойному» саморазрушению, бесконечная творческая одаренность и апатия.
Всегда и везде лишний
В художественном пространстве романа, мотив подсознания соотнесен с «подземной» Москвой (метро — любимое место Петровича), с «андеграундом» как формой существования неофициальных художников (не одних живописцев) при коммунистическом режиме. Другой сквозной пространственный образ романа — коридор, реальный и, вместе с тем, символический, коридор без окон, ведущий в никуда, узкий тоннель человеческой жизни, через который приходится протискиваться к подлинному бытию.
Очевидно, неприятие Маканиным всего происходящего с Россией, в России и при коммунистах, и при «демократах». Его «герой нашего времени» отвергает все, что происходит «наверху», в бурном потоке жизни, предпочитая тихое «придонное» созерцательное существование. В историческом бытии он всегда и везде лишний (единственное, что роднит его с героем Лермонтова). И все же он верит, что «для каких-то особых целей и высшего замысла необходимо, чтобы сейчас (в это время и в этой России) жили такие», как он — «вне признания, вне имени и с умением творить тексты».