Кулацкая литература

Кулацкая литература

       

КУЛАЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА (русская). — В отношении деревенск. литературы послеоктябрьская критика до последних лет в большинстве своем обнаружила недостаточно дифференцированный классовый подход. Все деревенские писатели, вне зависимости от того, какую классовую группу они по генезису своего творчества представляли (беднота и середнячество или кулачество), попадали фактически в единое русло крестьянской литературы. Школьные пособия, хрестоматии еще до самого последнего времени не проводили грани, отделяющей от бедняцкой и середняцкой крестьянской литературы литературу деревенско-буржуазную.
       С особенной остротой вопрос этот стал на рубеже реконструктивного периода нашего строительства, когда реакционно-патриархальные тенденции части деревенской литературы оказались уже явно направленными на защиту лапотной, кабальной Руси против первых же мероприятий по реконструкции сельского хозяйства. Оживление откровенно реакционных тенденций в деревенской литературе как раз совпало со временем активизации кулачества на селе (1927), сопровождавшейся несдачей хлеба государству, террористическими актами и т. п. и являвшейся решительной классовой контратакой кулачества в отношении социалистических мероприятий в сельском хозяйстве, в деревенском быту. Естественно, что лозунг уничтожения кулачества как класса во всей остроте поставил вопрос о противоположности крестьянской и кулацкой лит-р. Надо отметить впрочем, что литературные споры предшествующего периода в этой области активно подготовляли те решения, к-рые были приняты О-вом крестьянских писателей (ВОКП) на пленуме в ноябре 1929. Решения эти подчеркивали, что крестьянской может называться лишь «литература, отражающая интересы основных крестьянских масс на путях к социализму». Эти решения категорически отмежевывали от революционной крестьянской литературы литературу, выражающую реакционно-патриархальные тенденции, кулацкую, справедливо рассматривая ее как деревенский отряд буржуазной литературы. Докладу по вопросу о К. л. было противопоставлено выступление (фактически содоклад) В. Полонского, на основных тенденциях к-рого приходится остановиться, т. к. последний является основным лидером классово-смазанного, по существу правооппортунистического подхода к крестьянской литературе, защитником «единства» этой литературы. Полонский и его сторонники проходят фактически мимо грандиозных реконструктивных процессов в деревне, мимо нового качества этих процессов. Основного — борьбы двух производственных укладов (нового — колхозно-социалистического — и старого — индивидуально-накопительского, патриархального) — они не учитывают, классовую борьбу в деревенской художественной литературе снимают путем подмены классового анализа литературных явлений локальным, географическим признаком. Отсюда следующее определение ими крестьянского писателя: «Крестьянским писателем, по моему мнению, следует называть такого писателя, в творчестве к-рого, в художественных образах к-рого выражается мироощущение, характерное именно для человека, выросшего в деревне, выражающего взгляд на мир деревенский, а не городской, мироощущение к-рого оформилось в производственных условиях сельскохозяйственных, а не индустриальных, в подходе к-рого к миру сказывается точка зрения человека, имеющего дело не с фабричными корпусами, а с землей, не с промышленностью, а с природой, не с городом и пролетарской коллективистической психологией, а с деревенской, в значительной степени индивидуалистической, пока еще мелкохозяйственной и собственнической». Какого писателя в эту алгебраическую формулу ни подставить, он окажется крестьянским писателем, вне зависимости от его классовой идеологии.
       Под крестьянским писателем мы разумеем писателя, выражающего с той или иной степенью приближения (но не слияния еще в настоящий момент) к пролетарской идеологии, с той или иной степенью мелкобуржуазных шатаний, специфической для новой деревни системой образов — волю крестьянства к социалистическому переустройству хозяйства, быта, сознания. Само собою разумеется, что реакционно-патриархальная (кулацкая) литература должна быть отнесена к литературе буржуазной.
       Подчеркивая противоположность бедняцкой и середняцкой крестьянской литературы и литературы сельской буржуазии, необходимо учитывать и диалектический момент связи между ними: поскольку мелкое товарное хозяйство «химически» (Ленин) выделяет капитализм, поскольку в мелком товаропроизводителе борются «две души» — собственника и труженика, постольку в творчестве середняцких и даже бедняцких крестьянских писателей закономерно заключается наряду с тенденциями социалистического развития деревни и возможность проявления некоторых буржуазных тенденций. Социалистическое наступление пролетариата в деревне, перспектива абсолютного перевеса социалистических элементов над индивидуальным сектором в деревне неизменно усиливают бешеное сопротивление классового врага. В деревне еше кипит острая классовая борьба. Коренная социалистическая переделка всей экономики деревни, сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса обусловливают победу социалистических тенденций в творчестве крестьянских писателей, сопротивление к-рым одновременно порождает контрреволюционные кулацкие вылазки, разрывая всякую связь между бедняцко-середняцкой колхозной и К. л.
       К К. л. должны быть отнесены в полной мере Клюев (см.), Клычков (см.), в значительной степени Есенин (см.), Орешин (см.), Шишков (см.) и др. Отличие приходится устанавливать в соответствии с сохранением полностью выраженной, «чистой» кулацкой идеологии в одних случаях и значительной деклассацией, потерей классового «чистого» вида творчества — в других. Мы убедимся в том, что перечисляемые ниже черты, характеризующие художественную К. л., в отдельности свойственны целому ряду писателей, к-рых критика не отбрасывает сейчас в кулацкий стан, но творчество к-рых стоит на грани крестьянской (точнее скажем — середняцкой) и К. л. Только дальнейшее их развитие даст возможность выяснить глубинные классовые корни их творчества.
       Кулацкое творчество отмечено следующими специфическими, характерными чертами:
       1. Националистическая окраска с откровенной «благоговейной» идеализацией старой Руси, ее традиций, ее иерархических установлений, ее «душевности» в отношении «меньшого брата», служащих фактически моральным прикрытием методов закабаления. Российское противопоставлено советскому. Великодержавный шовинизм облечен в форму лирических ламентаций. Панегиризм в отношении Руси («Все прошлое прекрасно и любимо» — Орешин) противопоставлен «бездушному» СССР, всему нашему строительству.
       2. Пролетариат, опираясь на бедноту, преодолевает колебания середняка, руководит широчайшими массами крестьянства и организует их на борьбу против капиталистических элементов деревни. Пролетарский город идет в деревню, город переделывает экономически-политическими мероприятиями крестьянское сознание. Естественно, что ненависть кулацких писателей к современности сконцентрирована особенно ярко именно в ненависти к городу (по Клычкову напр. город — порождение сатаны, почва здесь утрамбована чугунным сатанинским копытом; Орешин стремится средь полей и лесов «отдохнуть от неласковых дней, и от шума больших городов, и от звона железных оков»).
       3. Город угрожает кулацкому накоплению, кладет предел ему железом, машиной. Ненависть кулацких писателей к последним исключительна (у Клюева стих. «Железо» — символический приговор современности, стонущей «от железной пяты безголовых владык»; в книгах Клычкова «железный чорт» специально призван символизировать современность; «Как ярый спрут ползет по свету слепая мертвенная сталь» — Орешин).
       4. Последовательно и закономерно ополчаясь на все, что сдвигает патриархальные устои как базу кабальных производственных отношений, эти писатели отрицают науку как величину враждебную, противопоставляя ей душевность и «избяную мудрость».
       5. Всему этому враждебному комплексу противопоставляется нетронутая, девственная природа — «божья» природа. В этом смысле весьма характерно изображение почти всеми кулацкими писателями пейзажей церковными, религиозными приемами. Этот своеобразный пантеизм политически, классово расшифровывается достаточно легко: все от бога, — как природа, так и зависящие только от нее (так хотят представить кулацкие писатели) человеческие отношения; божья природа дает удачу, отмечает удачника (накопителя, кулака); нерушимость одного — залог нерушимости другого.
       6. Яро защищая, трогательно живописуя святость, душевность, уютность патриархального уклада,
       К. л. выпячивает свой основной социальный вывод: бесклассовость деревенского (понимать, конечно, надо расширительно) общества. Нет кулаков и бедняков, а есть старательные, трудолюбивые крестьяне и лодыри, — поучает Шишков своим «Дикольче», — и надо, чтобы люди любили и помогали друг другу. Клычков создает свою почти «философскую» систему двуипостасности мира (от бога!), где зло и добро смешаны в нужную меру, чтобы... слабые не обленились; сильных по его совету трогать не надо — пусть они друг другом занимаются; слабых же спасет опять-таки... душевная солидарность друг с другом. Орешин, хотящий «прозвенеть Российским», видит панацею от всех зол в душевности и т. д. и т. п. Душевность, человечность призваны закрепить кабальные отношения, сделать естественной кулацкую эксплоатацию.
       Таковы в общих чертах основные черты К. л. (более подробно об отдельных кулацких писателях читатель узнает из соответствующих статей). К этому надо добавить еще, что творчество их всегда густо окрашено мистикой, религиозностью. Особенно характерна религиозная мистификация процессов потребления и производства (см. романы Клычкова, стихи Клюева).
       Одной из боевых задач современной критики является разоблачение К. л. и сигнализирование кулацких черт у шатких по своей идеологии крестьянских писателей. (О кулацкой струе в крестьянской литературе эпохи феодализма и начала промышленного капитализма — см. «Крестьянская литература»).

Библиография:
Замойский П., Кнутом направо, «Земля советская», 1929, I; Полонский В., Листы из блокнота, «Новый мир», 1929, II (ответ П. Замойскому); Карпинский В., Кого же считать крестьянским писателем, «Земля советская», 1929, IV; Луначарский А. В., Крестьянская литература и генеральная линия партии, «Земля советская», 1929, VIII; Полонский В., Проблемы литературы. Кого же наконец считать крестьянским писателем, «Новый мир», 1929, X; Клычков С., О зайце, зажигающем спички (По поводу статьи О. Бескина «Бард кулацкой деревни», «Печать и революция», 1929, VII), «Литературная газета», 1929, № 24; Полонский В., Товарищ Батрак и его учитель Бескин, «Литературная газета», 1930, № 1 (38); Бескин О., Кулацкий писатель и его правозаступник Вяч. Полонский, «Литературная газета», 1930, № 1 (38); Его же, Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика, ИКА, 1930; Батрак Ив., В чем мы расходимся с Полонским, «Литературная газета», 1930, № 3 (40), № 4 (41); Его же, Крестьянская литература к XVI съезду ВКП(б), «Литературная газета», 1930, № 25 (62); Очередные задачи ВОКП (Резолюция, принятая на ноябрьском пленуме ЦС ВОКП), «Земля советская», 1930 I; Ревякин А., На пороге новых побед, «Книга и революция», 1930, XVI; Пути развития крестьянской литературы. Стеногр. и матер. I всеросс. съезда крестьянск. писат., Под редакцией ЦС ВОКП М. — Л., 1930.

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.