ЗЕМЛЯ (1930)

«ЗЕМЛЯ», СССР, ВУФКУ, 1930, восстановлен в 1971, ч/б, 89 мин.
Кинопоэма.
Это самое загадочное из творений Довженко. Одна из главных загадок картины — как фильм, ратующий за дело, обернувшееся катастрофой в истории народов СССР, стал одним из шедевров искусства 20 века? Кажется, с первых просмотров, отчаявшись дать внятное объяснение чуду, пустили писавшие о нем как заклинание — «довженковские метафоры и символы», так что автор вскоре взмолился: «Товарищи, прошу вас, не говорите о символах! Говорят, у меня здесь есть символы. Это Василь, дед, Хома и яблоки. Так я скажу: дед — это символ деда, Василь — это символ Василя, а яблоки — символ яблок». В самом деле, что все это должно символизировать? Любая попытка словесной расшифровки ведет к полной банальности. Сюжет упорствует в своей, на уровне газетной заметки, элементарности, едва ли не самоценной: деревенский комсомолец пишет в газету заметку, разоблачающую кулаков, потом садится за руль трактора, кулаки убивают его ночью после свидания с возлюбленной, потрясенные сельчане вступают в колхоз. Ни кадр, ни персонаж, взятые отдельно, ничего не объясняют доверчивому критику или пораженному зрителю, но тем более поразят всесвязанностью. Не просто в рамках фильма — в рамках мира, породившего этот фильм: космоса украинского села. Ибо мир «Земли» — не просто то, что окружает человека, в повседневности его, но то, что напрямую связано с его долей, дает ему жизнь. Потому все здесь имеет кроме бытового назначения еще и магическое, священное. То, которое выходит наружу в обряде, где магический смысл обнаруживает в себе любой предмет и жест, превращая элементарное действо в священное, призванное обеспечить роду изобилие в будущем — ведь идеальное будущее и разыгрывается в обряде.
Фабулу фильма можно рассмотреть как некий аналог обрядового действа, чьи герои — умирающие-воскресающие божества плодородия. Не в единстве ли смерти-рождения источник пафоса картины, где в одном кадре совмещены старик и младенец, где мать рожает новое дитя в момент похорон старшего сына, превращающихся в триумф его дела, где в финале невеста героя оказывается в объятиях другого, но по облику сходного с героем? И случайно ли смерть настигает героя ночью, а приход дня становится его триумфом? И. наконец, случайна ли сцена жатвы, растиражированная затем в десятках фильмов, в «Земле» оказывается лишь частью эпизода-приготовления хлеба со скрупулезным воспроизведением всех этапов: обмолота, просеивания, размола, замешивания теста и т. д. ?
В сознании односельчан — людей живущих в мифе и мифом — комсомолец Василь, перепахивая крестьянские межи, совершает деяния вселенского масштаба: он распахивает границы окружающего людей мира, выходя за межи как за грани представляемого и допустимого, совершает в одиночку деяние, которое определяет бытие коллектива в целом. Он дарует роду своему новый способ бытия. Но приобщение рода к сверхъестественной силе лидера-вождя неизбежно ведет в логике мифа к его, героя, принесению в жертву: зерно сажают для того, чтобы в результате съесть хлеб. И пока герой в одиночку творит свое титаническое деяние, масса взирает на него с отчужденным интересом, но не двигается с места. Нужна его гибель, чтобы она прониклась его целью и продемонстрировала это именно шествием — то есть стронулась наконец с места. Недаром в «Земле» мы невидим убийцу в момент преступления — суть не в нем, но в неизбежной пуле, венчающей путь героя и несущей ему бессмертие.
Автор же взирает на происходящее с другой точки зрения — как и его герой-тракторист, с высоты трактора, атрибута могущества. Изменение масштаба пространства означает для него принципиально новый взгляд на мир. Здесь человек не подчиняет себе природу, но, найдя общий с ней язык, становится равен ей. Законы природы и законы истории отныне, слившись, составляют единое целое. И драматизм ситуации в том, что люди по традиции продолжают осмысливать происходящее в привычных для них формах, а несовпадение представлений рождает кровь и смерть. Бунт кулаков бессмыслен именно потому, что направлен против общего закона природы и истории, согласно которому старое должно уйти, уступив место новому, как уступает место новому поколению дед Семен в прологе фильма. Масса же должна узнать себя в Василе, проникнуться верой и правильностью его коллективистской линии. Не с той ли целью автор «Земли» разыгрывает действо, в которое втягивает целое село Яреськи, настороженно присматривающееся к грядущим переменам, и делает жителей полноправными соавторами своего произведения? Не для того ли обсуждает с ними каждую деталь торжественного похоронного шествия, споря, настаивая, в чем-то уступая (скажем, требовал, чтобы шедшие за гробом улыбались — «дядьки» категорически запротестовали — пришлось согласиться)? «Такие похороны должны стать новым обрядом на селе», — убеждал Довженко. Разыграть действо со смертельным исходом, чтобы предотвратить этот исход в реальности? Заменить в обряде реальное кровавое жертвоприношение условным, символическим — как это и должно происходить при переходе общества на более высокую ступень развития? Во всяком случае, после окончания съемок жители Яресек предложили Довженко стать председателем организуемого у них колхоза. Он отказался. А государство предпочло иные обряды и ритуалы.
В ролях: Степан Шкурат (см. ШКУРАТ Степан Иосифович), Семен Свашенко (см. СВАШЕНКО Семен Андреевич), Юлия Солнцева (см. СОЛНЦЕВА Юлия Ипполитовна), Елена Максимова (см. МАКСИМОВА Елена Александровна), Иван Франко, Петр Масоха (см. МАСОХА Петр Емельянович), Владимир Михайлов (см. МИХАЙЛОВ Владимир Михайлович), П. Петрик, П. Уманец, Е. Бондина, Лука Ляшенко (см. ЛЯШЕНКО Лука Иванович), Николай Надемский (см. НАДЕМСКИЙ Николай Захарьевич), В. Красенко, Ганна Янушевич.
Режиссер: Александр Довженко (см. ДОВЖЕНКО Александр Петрович).
Автор сценария: Александр Довженко (см. ДОВЖЕНКО Александр Петрович).
Оператор: Даниил Демуцкий (см. ДЕМУЦКИЙ Даниил Порфирьевич).
Художник-постановщик: Василий Кричевский (см. КРИЧЕВСКИЙ Василий Г).
Композиторы: Лев Ревуцкий (см. РЕВУЦКИЙ Лев Николаевич), Вячеслав Овчинников (см. ОВЧИННИКОВ Вячеслав Александрович).
Свидетельство об участии на I МКФ в Венеции—32; В Брюсселе—58 в результате международного опроса критиков фильм был назван в числе 12 лучших фильмов всех времен и народов.