Приготовление к странствию по пустыне. Верблюд и его вьюк

        Ранним утром 29 декабря к нашей ставке пришли Шейх-эль-Джемали, старейший, самый главный из погонщиков, с проводником - хабиром**, тремя младшими погонщиками и восемью верблюдами. Кашэф доставил нам вьючных животных по дешевой цене, назначенной правительством; за каждого верблюда на весь путь от Амбуколя до Хартума (по меньшей мере 40 немецких миль) мы заплатили по 35 пиастров, или на наши деньги по 2,5 талера. Треть этой суммы отдали тотчас вперед, а остальное обязались подпиской доплатить одному из погонщиков, как только благополучно приедем в Хартум.

* * "Хабир" производное от "хабара", означающее "опытный, знающий, умелый".

        Пока верблюды пользовались остатками своего досуга и ощипывали листочки с нескольких мимоз, погонщики приступили к необходимым приготовлениям для переезда через пустыню. Они принесли кожаные бурдюки для воды: расправляли их, размягчали, чистили, наполняли водой про запас для нашего питья.
        Отбирали попарно равновесящие тюки багажа для вьюков, перевязывали их крепкими веревками, свитыми из лыка финиковых пальм, и располагали вокруг ящиков на расстоянии полутора футов; перевязи с одной стороны переплетались между собой, а с другой заканчивались крепкими петлями так, чтобы можно было в них продеть руку. Как ни просто все это устройство, но сколько тут всегда бывает крику, брани и ругательств! Всякий погонщик, желая по возможности пощадить своего верблюда, норовит захватить поклажу, которая полегче, но другой погонщик непременно его на этом поймает: тогда начинаются спор, крики и ни к чему не ведущие разговоры, которые ужасно надоедают путешественнику. Когда караван двинется с места, дело идет лучше, тогда каждый вожак беспрекословно погоняет свою скотину с навьюченным на нее однажды грузом; но зато вы его ни за что не заставите прибавить хотя безделицу к первоначальному грузу среди дороги. Против такого добавления восстают даже те погонщики, у которых верблюды везут одни бурдюки с водой, хотя ясно, что у них с каждым днем вьюк становится легче. Впрочем, в начале пути именно верблюду-водовозу приходится всех тяжелее: два больших бурдюка, наполненных водой, очень тяжкая ноша.
        В северо-восточной Африке бывает два вида таких вместилищ для воды — рай и кирба. Раи — наибольшие емкости, вмещают почти вчетверо больше, чем кирбы. Раи изготавливают из бычьей кожи, кирбы - из овечьей или козьей; те и другие для большей крепости смазывают внутри дегтем, который арабы извлекают из куклеванца (семян горькой травы). Этот деготь - кхутран - придает воде ужаснейший вкус и запах, да к, тому же, мне кажется, передает ей и свойства самого растения: по крайней мере, через несколько дней пребывания в таком мешке вода делается негодной, вызывает сильнейшую резь в животе и рвоту. В кувшинах вода сохраняет свой вкус гораздо дольше, но они от жары трескаются и, кроме того, лопаются почти каждый раз, когда верблюд сбрасывает свою ношу. Мы убедились, что самые лучшие сосуды для воды на время длинных переездов по пустыням - это жестяные, хорошо вылуженные кувшины, тщательно уложенные в деревянные ящики для предохранения их от механических повреждений и внешних влияний. Хотя вода в них всегда тепловатая, но зато ее через 14 дней еще можно пить; и притом она не так скоро испаряется от жара и суши, как в кожаных бурдюках.
        Для собственного употребления каждый погонщик везет еще по маленькому кожаному бурдюку с водой; бурдюки тоже различны: у суданцев неудобный заин, а у обитателей счастливой Аравии более совершенный - зимземиэ. Первый, из дубленой овчины молодой козы, сшивается в том месте, где кончается шея животного и начинаются передние ноги, задняя часть шкурки не сшита и только стягивается шнурком. Зимземиэ устроен на тех же основаниях, как и египетские охладительные сосуды: это жесткий кожаный мешок с ручкой и двумя затыкающимися отверстиями для питья. Зимземиэ наполняют водой с вечера и вешают на сквозняке, а к утру вода в нем на несколько градусов охлаждается. Эти сосуды, совершенно необходимые во время путешествий по пустыням, получают из Йемена; их можно достать во всяком порядочном египетском городе, и стоят они не дорого: на наши деньги около 1 гульдена за штуку.
        Когда окончены все эти приготовления и вся утварь приведена в надлежащий порядок, начинают вьючить поклажу. Но прежде чем я приступлю к описанию этого процесса, нужно познакомить читателя с "надежным кораблем пустыни" - верблюдом. Естественноисторическое описание его наружности мы пока отложим и займемся лишь характеристикой пород, их различного использования, способностей и особенностей; касательно первого пункта, может быть, довольно было бы сказать, что белые или соловые (бледно-желтые) верблюды ценятся дороже темноцветных.
        Верблюды так же делятся на породы, как и лошади; между благородным верблюдом, воспитанным у бишаринов (кочевое племя в области Беллед-Таки в Судане) и называемым хеджин, и обыкновенным египетским вьючным верблюдом такая же разница, как между арабским конем и ломовиком. Бишаринский хеджин совершеннейший из всех известных мне верблюдов; он способен в течение одних суток ровной рысью пройти 5, без особого усилия 10 и с усилием даже до 20 немецких миль*; поэтому его используют исключительно для верховой езды и с ранней молодости приучают к бегу рысью.

* Немецкая, или географическая, миля равна 1/15 градуса экватора.

        Рысь его настолько резва, что лучший конь с трудом за ним поспевает. Египетский вьючный верблюд громадное животное, с короткими и толстыми ногами, с приземистым и мощным телом, очень ленив и разогнать его рысью очень трудно.

Дромедар, или, одногорбый верблюд
        Бишарин, напротив, высок на ногах, сухощавый, тонкокостный и неутомимый, для переезда через обширное пространство неоценим, притом его походка ни мало не утомляет ездока. Египетский верблюд, пожалуй, непригоден для путешествия через пустыню, но зато выносит такие чудовищные тяжести, что египетское правительство издало закон, по которому никто не имеет права вьючить более семи арабских центнеров на одно животное. Тогдашний губернатор области Сиут в Верхнем Египте, а впоследствии мой благодетель Лятиф-паша, притянул одного феллаха к ответу довольно оригинальным образом. Дорога из города к реке пролегает через двор присутственного места, широкие ворота которого открыты для всякого челобитчика, Лятиф сидел на своем судейском месте. Как вдруг в зал суда входит без погонщика исполинский верблюд, отягченный громадным вьюком. "Что нужно животному? - вопрошает бей, - смотрите, да он навьючен не по закону! Взвесьте его груз". Оказывается, что верблюд нес десять центнеров, или 100 арабских фунтов. Вслед за тем является владелец верблюда и с удивлением видит, что приставы развьючили его скотину. "Разве ты не знаешь, - загремел на него бей, - что можешь навьючить на своего верблюда только 700 фунтов, а не тысячу? Если половину этой суммы влепить тебе ударами, то ты авось образумишься. Хватайте его, кавасы, и отсчитайте ему 500 ударов!" Повеление исполнено, феллах получает назначенное наказание. "Ступай! — говорит судья, — но помни, что если твой верблюд еще раз на тебя пожалуется, то тебе будет хуже!" "Раббэна шалик, Эффендина!" (Бог да сохранит тебя, владыка!) - отвечает феллах и удаляется.
        Обе породы имеют свои преимущества, но бишарин решительно выше вьючного. Каково было бы мученье, если бы приходилось ехать по целым дням на верблюде, который ходит только шагом! Это животное ступает не так, как млекопитающие, исключая жирафа, то есть не ставит единовременно правую переднюю и левую заднюю ногу, а двигается зараз всем боком, причем поднимает заднюю ногу примерно на четверть секунды прежде, чем переднюю; от этого происходит такое раскачивание спины, что ездок поневоле должен выделывать жесты, наподобие китайского болванчика. Скорость шага навьюченного верблюда равняется скорой ходьбе привычного пешехода; таким образом, пришлось бы 12 часов в сутки раскачиваться и кивать против своей воли. От всего этого избавляет вас хеджин. Добрый хеджин широко расставляет ноги и идет такой покойной рысью, что рекомендующий его араб считает себя вправе дать о нем следующий, несколько преувеличенный отзыв: "Тушруб финджан кха'вэ аалэ тахеру!" (На его спине можешь выпить чашку турецкого кофе!). Но добрый хеджин имеет еще много других хороших качеств: он не упрям, не кричит, когда на него влезаешь или слезаешь с него, и вовсе "не требует плети".
        Нужно по нескольку месяцев иметь дело с верблюдами, чтобы оценить по достоинству все эти качества, потому что иначе невозможно себе представить, что такое верблюжье упрямство. Если египетский вьючный верблюд чего-нибудь не захочет делать, то какие адские усилия требуются для его укрощения! Он приходит в ярость, издает из глубины горла страшное рокотание, выпучивает из шеи пузырь, надутый воздухом, величиной с детскую голову, из которого сочится слюна, ревет, кусается, лягается и закусывает удила. Всадник изо всей силы натягивает поводья, заворачивает ему голову назад так, чтобы она стояла вертикально, старается голосом успокоить или же запугать верблюда - все напрасно, он становится еще бешенее. Но вот удалось ухватиться за тонкий ремень, продетый в одну из его ноздрей: начинаешь тихонько тянуть его к себе, и зверь стал как вкопанный. Хочешь принудить его лечь на землю, он снова ревет; наконец лег. Только подойдешь к нему, чтобы влезть на спину, яростный рев раздается еще пуще прежнего вперемежку с жалобным визгом, словно скотина жалуется на обиду, и потом опять переходит в необузданную ярость. Едва поставишь ногу в стремя, как животное, точно одержимое бесом, с невероятной быстротой вскакивает на ноги и скачет прочь. Нужно ехать рысью, он ни с места или вертится кругом, или бежит к изгороди из мимоз с намерением сбросить седока в чащу этих кустов, густо усаженных длинными колючками, острыми, как иглы; ударишь его плетью - опять начинается все то же по порядку. Сущее мученье с такой тварью! Хеджин по сравнению с ней то же, что воспитанный человек по сравнению с самым грубейшим болваном.
        Раз я разговорился о пороках верблюда, перечислю уж и остальные его дурные качества. Арабы обращаются с верблюдом со всевозможной заботливостью, однако я только раз имел случай подметить в одном из этих скотов некоторую привязанность к хозяину. Злонравные верблюды бьют и кусают своих хозяев, в чем я убедился на примере одного проводника, которому собственный верблюд искалечил левую руку зубами. При всем том верблюд труслив, он защищается копытами и зубами только против слабейших животных; вой гиены наводит на него величайший ужас; а если вблизи каравана зарычит лев, то верблюды рассыпаются во все стороны. Что касается умственных способностей, то верблюды в этом отношении стоят на низшей ступени; единственные признаки смышлености, которые я в них заметил, ограничиваются запоминанием местности, знанием пути, по которому они часто проходят; к этому можно еще прибавить чрезвычайно развитую любовь к детенышам; об этих забавных животных они пекутся с величайшей нежностью.
        Но у верблюда есть и великие добродетели. Он очень вынослив, долго может терпеть жажду, и вследствие этих свойств справедливо считается полезнейшим из всех африканских домашних животных. Он питается обыкновенно жесткими репейниками, грубой иссохшей травой, а в деревнях соломой дурры; только за время усиленных переездов через пустыню ему дают зерна дурры. Он пожирает сочные листочки мимоз вместе с ветками, на которых сидят жесткие, острые колючки от 3 до 4 дюймов длиной, но они не причиняют никакой раны ни его толстокожему нёбу, ни бородавчатым губам.
        Нередко с удовольствием съедает какую-нибудь старую корзину, сплетенную из листовых жилок финиковой пальмы, В летнее время навьюченные верблюды могут без вреда для себя четыре или пять дней обходиться без пойла, а в дождливое время - зимний сезон внутренней Африки, когда им достается много зеленого корма, они от 8 до 10 дней легко остаются без воды. Зато, когда дорвутся, то уж выпивают сразу по нескольку ведер.
        Некоторые путешественники рассказывают басню, будто бы в пустыне люди в крайних случаях, истомленные жаждой, распарывают живот верблюда, чтобы воспользоваться водой, содержащейся в его желудке. Я расспрашивал на этот счет старых шейхов, поседевших в переездах по пустыням: никто ничего такого не слыхивал. Я и сам убедился, присутствуя при вскрытии только что убитых животных, что совершенно невозможно пить воду, перемешавшуюся с желудочным соком животного и со всеми питательными веществами, наполняющими его желудок. Эта кашица имеет противнейший запах, который не проходит и тогда, когда для выделения воды ее процеживают и потом еще эту воду кипятят. Впрочем, и без этого натянутого доказательства необыкновенной полезности верблюда драгоценные его качества очевидны.
        Верблюды составляют величайшее богатство кочевых племен, занимающихся их разведением, поддерживают существование многих людей и, кроме того, обусловливают возможность торговли и путешествий, а следовательно, и цивилизации в таких странах, которые без них едва ли были обитаемы*.

* Цена хорошего верхового верблюда, по нашим понятиям, очень низка: она колеблется между 150 и 600 пиастрами; обыкновенный вьючный верблюд редко стоит дороже 400 пиастров. — А. Брем.

        Для навьючивания верблюда употребляется рауиэ, простейший деревянный станок с седелкой, поперек которого перекидывают оба вьюка. Процесс навьючивания, без сомнения, принадлежит к разряду неприятнейших впечатлений путешествия по пустыне.
        Рано утром, пока утомленные вчерашней ездой путешественники еще покоятся сладчайшим сном, их будит жалобный, раздирающий вопль верблюдов, уже приходящих в отчаяние от предстоящей церемонии. Ночью они бродили вокруг кочевья, отыскивая что-нибудь съедобное; но вот погонщик сгоняет их, коротко связанных попарно, и первого ставит между двумя тюками, предназначенными к нагрузке. Какими-то неподражаемыми гор- танными понуканиями и постепенным натягиванием узды он заставляет верблюда лечь на землю, крепко хватает его, если он упрямится, левой рукой за нос, правой за уздечку у самой морды, а ногой упирается ему в колено. Двое других погонщиков бегут на подмогу, подымают тюки, зацепляют одну петлю в другую и через них просовывают еще поперечный кол, чтобы они не выскользнули, и наконец, подхватывая вьюк снизу, подсобляют верблюду подняться на ноги по приказанию первого погонщика. При этом скотина издает вопли, выражающие то ли ярость, то ли отчаяние, то ли жалобу, но зато, став на ноги и испустив напоследок один невообразимый короткий крик, совмещающий в себе все оттенки бешенства, верблюд уже на весь остальной день умолкает.
        Неправду рассказывают, будто верблюды, на которых навьючивают тяжести, превышающие их силу, уже больше не встают, даже и тогда, когда лишний груз снимут с них, и с истинно фаталистическою преданностью судьбе ожидают смерти. Чрезмерно нагруженный верблюд потому не встает, что не может встать; но как только поклажу уменьшат, так он поднимается на ноги. Другое дело, когда верблюд, утомленный длинным переходом через пустыню, действительно падает под тяжестью своей ноши. Но тогда не из упрямства, а положительно от изнеможения он ложится навсегда.

Оседланные верблюды и дромедары. В таких корзинах (каффас) путешествуют женщины
        Походка у верблюда спокойная и твердая, и пока он в силе, никогда не споткнется на ровном и сухом пути; если же дорога изобиловала приключениями и неудобствами и он рухнет, тогда это означает полное бессилие, при котором действительно он больше не сможет переступить ни разу.
        Рауиэ вьючного верблюда держится на его спинном горбе единственно только тяжестью и равновесием обоих вьюков, висящих по обе стороны, между тем как сердж, то есть верховое седло, придерживается тремя широкими подпругами, из которых две проходят под животом, а одна обматывается вокруг шеи, чтобы седло не съезжало назад. Первое седло, подвьючное, штука самая нехитрая и плохая, а сердж - это своего рода художественное произведение. Он покоится на прочном, чисто выделанном остове в виде копытоподобного сиденья, возвышающегося почти на целый фут над горбом животного. На переднем и заднем концах серджа помещаются две головки или пуговицы на подставках в несколько дюймов вышиной. На них вешается различная утварь, потребная для хеджана (так называется всадник, едущий на верблюде-хеджине), например, сумка с огнестрельными припасами, ягдташ, оружие, пистолетные кобуры и т. д. Сиденье обкладывается длинношерстой, косматой овчиной, окрашенной обыкновенно в ярко- красный или голубой цвет, это фаррва; такую подстилку никак не следует делать слишком мягкой, чтобы она не грела, стало быть, отнюдь нельзя употреблять для этого пуховую подушку. Поводом служит обыкновенный аркан, несколько раз обвивающийся вокруг головы хеджина в виде недоуздка и при надевании стягивающий ему морду; левая вожжа состоит из тонкой веревки.
        свитой из ремней и продетой сквозь одну ноздрю. Удил у верховых верблюдов нет.
        Для всадника всего удобнее следующий костюм: мягкие сапоги с длинными голенищами, но без шпор, узкие европейские панталоны, короткая куртка с широкими рукавами, пояс, тарбуш и платок из плотной хлопчатобумажной ткани, у бедуинов называемый кхуффиэ, которым в сильную жару обертывают голову в виде капюшона.
        У руки на ремне привешена необходимая нильская плетка. В таком наряде всадник подходит к верблюду, преклонившему колена в песок, издает особый гортанный звук "кх" с глубоким придыханием (этим звуком он приглашает животное лежать смирно, успокаивает его), потом захватывает поводья как можно короче левой рукой, правой берется за переднюю луку, осторожно подымает правую ногу до уровня серджа и с величайшей быстротой прыгает в седло, причем как можно крепче держится обеими руками. Требуется большой навык, чтобы садиться на хеджина этим способом, потому что верблюд не дожидается, когда всадник усядется в седло, а как только почувствует на себе малейшую тяжесть, немедленно встает, раскачиваясь, в три приема, но с чрезвычайной быстротой. Прежде чем всадник сел, верблюд уже поднялся на колена передних ног, потом стал на длинные задние ноги и наконец выпрямил передние. Эти движения следуют так быстро одно за другим и для новичка до того неожиданны, что при втором толчке он непременно вылетает из седла вперед и валится или на шею выпрямившегося животного, или на землю. Но после изрядных упражнений в этом деле выучивается противостоять толчкам встающего верблюда, наклоняя тело то назад, то вперед и таким образом удерживаясь в седле. Английские путешественники используют маленькие лестницы, по которым взбираются на хеждина, или по обе стороны седла привешивают корзины, в которые садятся; турецкие дамы ездят в качалках, подвешенных к двум верблюдам, или в тахтерванах, то есть в мелких коробках вроде корзин, которые также попарно пристегиваются к седлу. Для предохранения наездниц от чужого глаза тахтерваны снабжены частой решеткой.
        Старожил, привыкший к местным обычаям и ездящий на хеджине по описанному способу, наслаждается всеми удовольствиями езды на верблюдах, не испытывая ни одной из неприятностей, с нею сопряженных. Впрочем, к езде на этом быстроногом животном привыкаешь очень скоро, хотя на сердже сидишь точно на ступе, ужасно высоко над верблюдом; постоянно приходится соблюдать равновесие, балансировать и крепко держаться, скрестив ноги на затылке и шее животного.
        Когда же караван двинется и, проходя лишь по 3 мили за 5 часов, медленно продолжает свой однообразный путь, тогда, если не имеешь причин опасаться враждебной встречи с каким-нибудь бедуинским племенем, можно преспокойно отдохнуть в дороге: проскакать на своем хеджине далеко вперед от вьючных верблюдов и там, раскинув легкую палатку, переждать в тени, пока минуют полуденные часы. Около полудня караван медленно пройдет мимо, дашь ему еще пройти вперед милю или больше и, отдохнув таким образом часа три-четыре, вскочишь опять в седло и непременно, даже на посредственном рысаке, нагонишь их у ночлега. Таким порядком без большого утомления переезжаешь большие пространства, между тем как если тащишься вместе с верблюдами, везущими поклажу, то приезжаешь на ночлег совсем разбитый.
        Настало время полдневной молитвы, когда наши погонщики покончили свои приготовления и начали вьючить скот. Слуги оседлали верховых верблюдов и научили нас. как с ними обращаться и управлять ими. Затем сняли палатку, свернули ковры, подпорки и колья в один тюк и все это в качестве последней поклажи вскинули на спину наименее навьюченного верблюда. Все готово к отъезду.